Пангасиус
Пангасиус – это звезда. И когда душистой июльской ночью выходишь на балкон, Пангасиус подмигивает тебе ярко – зеленым глазом неподалеку от правого рога Кассиопеи…
Стася часто думала о Пангасиусе. Особенно, когда мама уходила на дежурство в больницу, а она оставалась дома одна. Конечно, бывало, и так, что девчонка, едва добравшись до подушки, моментально засыпала. Но бывали и такие вечера, когда Стася долго не могла уснуть, ворочалась и даже неслышно плакала. Тогда она вспоминала о Пангасиусе.
Когда-то Пангасиус показал Стасе папа. Папа всегда выходил на балкон с «молодым поколением». И там они могли говорить с Пангасиусом по душам сколько хочешь.
Они с мамой уже три года, как-то существуют без папы. Мама все работает и работает. Бессонные дежурства в больнице прибавили ей темноты под глазами и суровую складку между бровей. А глаза у мамы остались прежними – прозрачно-зелеными, точно утренняя морская волна.
Стася вспомнила, как мамины глаза сияли, когда папа получил майора.
Праздновали всей семьей. А через неделю папа умер. Получил серьёзное ранение прямо на базе и умер. Стася помнит ночную суету, срочные сборы и последний папин видеозвонок: «Прилетели мы в Сирию. Будем служить Отечеству в Хмеймиме. Это военная база наших. Все хорошо. Целую всех.»
А потом…потом…случилось страшное. Стася слушала и не могла поверить. Как же так? Ведь Новый год! Несправедливо это! Сухие строчки Интернет-новостей расплывались и множились в стасиных слезах. «В результате минометного обстрела российской авиабазы Хмеймим в Сирии 31 декабря были повреждены и фактически выведены из строя не менее 7 боевых самолетов. Ранения получили около 10 военнослужащих.
Утверждается, что выведены из строя четыре фронтовых бомбардировщика Су-24, два многоцелевых истребителя Су-35С и один военно-транспортный самолет Ан-72.»
Стася не очень понимала, кто обстрелял папину самолётную базу, но точно знала, что это страшные, жестокие люди – они убили папу…Папу!!! Её ПАПУ!!! И мама теперь ночами плачет горько в подушку и пропадает а работе. Потускнели её зелёные глаза.
Стася с тех пор подолгу смотрела на небо. Она представляла, что там, на Пангасиусе теперь живет папа. Стремительно проносится на своей «сушке» над изумрудными всполохами звезды. И вдруг вспомнила, как она, трёхлетняя, ещё не садиковская даже спросила у папы:
– Пап, а мы думаем печатными или прописными буквами?
Папа удивился, но все-таки придумал ответ:
– Ты, Стасенька, раз умеешь писать буквы только печатными, значит, и думаешь по-печатному. А мы с мамой, раз пишем прописью, значит, и мысли наши тоже выходят прописными буквами!
– А когда печатные мысли превращаются в прописные? – продолжала допытываться Стася.
Папа взъерошил широкой шершавой ладонью жесткий ежик седеющих волос и ответил:
– Ну-у, наверно, когда писать учатся…Вот ты, например, сначала вообще не думала буквами, только мыслями, а сейчас думаешь по-печатному, а писать научишься – будешь мыслить по-письменному!
Стася слизнула со щек две тяжелые слезинки. Посмотрела на часы – опять пол-второго…
Ничего не поделаешь, получается, что она снова полуночничает. И мама с утра её не добудится. А завтра на два дня ехать к бабушке.
«Хорошо, – убедила себя Стася, – Я же взгляну на Пангасиус всего одним глазком. А там – сразу спать!»
Она вышла на балкон. Едва слышно скрипнула дверь. Стася ее все время ответственно прикрывала за собой. «Чтоб комары не налетели,» – как говорила мама. И откуда они только берутся на восьмом этаже?
Ночь встретила Стасю терпким ароматом душистого табака, цветущего в ящике на соседском балконе. Она поморщилась, облокотилась на широкие перила и впилась взглядом в безоблачное бархатное небо.
Неподалеку от правого рога Кассиопеи Пангасиус все так же мерцал таинственной зеленой искоркой. Девчушке даже почудилось, что Пангасиус сегодня уж слишком часто мигает, будто шлет ему неведомые сигналы на своем звездном языке.
И представилось Стасе, что там, на Пангасиусе, по берегу изумрудного моря с серебристой пеной не спеша идет папа. По папиным плечам струится шелковая зеленая тога. И он, загорелый и широкоплечий, подставляет лицо теплому, пропитанному солью, ветру. На влажном желтом песке за папой остается цепочка следов, а прибой старается дотянуться волной до папиных ног.
Вот папа нагнулся и вытащил из песка длинную извитую раковину, вытряхнул из нее песок, поднес к губам. Стася будто услышала призывный, печально-пронзительный звук, а вслед за ним – перестук множества копыт. Из-за песчаной дюны вынеслись и поскакали к папе… олени. Мегалоцерусы, такие, про которых папа читал Стасе. Один – другой – пятый…Гордо вскинутые головы носут огромные жемчужно-зелёные рога, ноздри трепещут…
– Пангасиус… – прошелестела одними губами Стася, боясь спугнуть волшебное видение.
На папино плечо склонил тяжелую лобастую голову олений вожак. Папа нежно погладил перламутровые бархатные рога. И вдруг посмотрел Стасе прямо в глаза.
Стася подумала: «Только бы не моргнуть, только бы не моргнуть…». От долгого неморгания защипало в глазах, потекли слезы.
Она не выдержала и всё-таки моргнула – видение исчезло. Лишь зеленая точка Пангасиуса все так же приветливо подмигивала неподалеку от правого рога Кассиопеи.
Девчушка еще немного постояла, глядя в темноту. По спине пробежали мурашки, то ли от ветра, то ли еще от чего…
Стася передернула плечами и прошептала далекому папиному Пангасиусу:
– Спокойной ночи…
И пошла спать.
Утром Стася проснулась оттого, что пола шелкового маминого халата настойчиво щекотала её высунувшуюся из-под одеяла ногу. Стася приоткрыла глаза – мама стояла над ней и вытаскивала с антресолей над кроватью какие-то вещи.
Мама достала её новый «военный» костюм с круглым шевроном «морская авиация» на рукаве и сложила в спортивный рюкзак.
Потом она наклонилась и с размаху чмокнула Стасю в нос.
Она от неожиданности ойкнула и проснулась окончательно.
Мама рассмеялась:
– С добрым утром, сонюшка! Я уже дома, тебе пора вставать, а то на автобус опоздаем!
Стася потянулась и зевнул в потолок. А мама, проходя, чмокнула её в ухо. Мама по – рассеянности всегда целовала её в самые неожиданные места – то в голову, то в коленку, то в локоть. Стася уже привыкла и не удивилась, когда в ухе звонко «выстрелил» мамин поцелуй.
– Стасенька, ты не забыла? Тебе сегодня к бабушке! Погостишь у нее пару дней – развеешься, по ягоды сходите с бабулей, может и по грибы, в речке искупаешья. Но только в лес далеко не ходите, мало ли что… – напутствовала мама. Стася машинально кивала и одевалась.
– А я пангасиуса купила, сейчас нажарю – отвезешь бабушке, а то она давно…
Мама не успела закончить фразу. Потому что Стася вдруг резко подскочила на кровати, будто её током ударило. Мама едва успела отпрянуть. Дочь сорвалась с кровати и понеслась, сшибая углы на кухню.
На столике, возле раковины в целлофановом пакете лежала…рыба.
Белая, размокшая, без костей и шкурки.
Стася пошевелила вялые рыбьи тушки пальцем. Сзади подошла мама и погладила дочку по спине:
– Стась, ты что? Это просто рыба – пангасиус. Я вот и тесто для кляра разболтала. Хотела пожарить для бабушки в гостинец рыбу в кляре…Ты ведь тоже любишь?
Стася ничего не ответила. Она стоял и исподлобья смотрела на рыбу. Девчонке хотелось плакать. А еще хотелось прокричать маме, что Пангасиус – это никакая не рыба, а звезда!
Да! Звезда! И что на Пангасиусе папа! И изумрудное море! И олени с огромными рогами!
И она, Стася, видит Пангасиус каждую ночь неподалеку от правого рога Кассиопеи…
Шур и Фрося
Павлентий сидел на лавочке возле подъезда и сосредоточенно отдирал наклейку от спичечного коробка. Упрямая наклейка с надписью «Берегите лес от огня!» никак не хотела отрываться. Время от времени Пашка подносил коробок к уху и слушал. Там шуршали.
Июньский день катился к вечеру. Павлентий в июне всё еще ходил в садик. Его маме не давали отпуск. Стасе повезло – мама ее забрала в «отпуск» и они вдвоем ездили в сад – на дачу. И к бабушке – маме стасиного папы. Бабушку тоже забывать нельзя. Стасин папа погиб и бабушка осталась совсем одна в деревне.
Почему родителям не всем достается отпуск летом? Из-за глупых начальников! Павлентий был уверен, что он, когда вырастет, уж точно исправит эту ошибку государства! Именно из-за ошибки государства Пашке и приходилось «фантазёрить» в одиночестве. Без Стаси в «Фантазёрах» было скучно, поэтому Павлентий придумывал себе разные занятия самостоятельно. И каждый вечер ждал Стасю. Вот и сейчас – ждал. И слушал. В коробке продолжали шебуршаться.
Пашка посмотрел на Стасины окна – форточки были безнадёжно закрыты.
Дворовый черно-белый кот Василий потёрся о Пашкину ногу и с деловущим видом прошествовал к мусорным бакам. Прыснули в разные стороны пыльные воробьи.
Павлентий приоткрыл коробок. Толстый жук, на мгновение ослепнув от солнечного света, замер в углу коробочки. Он оправил зазубренной и широкой, точно лопата, передней лапой растрепанные усы-гармошки. Лаково сверкнула на солнце антрацитово-черная спинка. Павлентий залюбовался своей находкой – до чего хорош! И шуршит всё время…
Во двор въехала знакомая синяя «десятка». Пашка от радости подпрыгнул, задвинул крышку коробка и сунул его в карман своих «военных» штанов.
– Ста-ась! – закричал Павлентий на весь двор. С гаражей, громко треща крыльями, сорвались перепуганные голуби.
– Стась! Стась!
Павлентий подбежал к машине.
– Здрас-сьте! – поздоровался он с тетей Олей.
– Привет, – сказали из машины. Тетя Оля посмотрела на свою дочь, на вежливого мальчика Павлика и сказала:
– Настасья, только на полчаса! Павлик, у тебя есть часы?
Павлентий кивнул и вытянул из кармана старые папины «Командирские» часы со сломанным браслетом.
Стася вертелась на месте от нетерпения.
– Хорошо! Со двора не уходить, и чтоб я вас в окно видела! – наказала тетя Оля.
Павлентий и Стася нестройно закивалии ей вслед.
– Мама как всегда! – фыркнула Стася – Всё думает – мы малыши несмышлёные!
Пашка кивнул – мол, что поделаешь – мамы – они такие!
Павлентий и Стася не виделись целую вечность – неделю! Соскучились, да и новостей накопилось изрядно. Но…не пристало солидным «фантазёрам» сразу набрасываться друг на друга с новостями, будто мелким «росиночникам» или «дружносемейцам». Поэтому они не спеша прошлись по двору и сели за свободный столик «доминошников». Стася приступила к отчёту:
– Садовые Мишка с Юркой слазили на «вышку», а потом мы построили в кустах у пруда «штаб». Представляешь, кто-то привез в сад рассаду и добро в коробках. Ну, там от холодильника, телевизора и еще от чего-то. А Мишка с Юркой увидели коробки на свалке и отволокли в кусты. Классный получился штаб! Я туда старый мамин коврик притащила. А в коробке мы вырезали окно. Здорово! Даже в дождь не промокли! Дня три играли! Но Коля-сторож увидел и разорался: «Что вы тут делаете в кустах! Водоем засоряете! Ротаны из-за вас дохнут!» И расшвырял коробки…Да еще и родителям наябедничал…Типа – «Что это приличная девочка с мальчишками одна играет?» Противный он! Как ротан – скользкий! Мы ему Мишкину зубную пасту в сапоги выдавили. Потом Колю-сторожа не видели, но слышали – орал на весь сад!
– Очень ему хотелось, чтоб нас родители наказали! – Стася поддала носком сандальки камушек, – А нас не наказали! Мама сама Коле-сторожу выговор сделала. Она это умеет.
Павлентий слушал и думал, что как хорошо, что есть Стася! Но ему вроде надо рассказать про «фантазёров». Только садике за неделю ничего выдающегося не произошло. Нельзя же считать настоящим приключением провалившуюся крышу веранды или сломавшуюся тачку Юрниколаича!
А потом Стася вытащила из коленного кармана шортов коробок – точь- в-точь такой же, как у Павлентия.
– Глянь, кто у меня!
На подвявшем листе подорожника сидела, шевелила ножками, размышляя, куда же ей податься маленькая зеленая гусеничка.
– Это Фрося, – сказала Стася, – Она не просто гусеница… Она – волшебная гусеница! Это доказанный факт!
Павлентий удивленно поднял брови.
– И не двигай на меня бровями, Паш! Правда! Она всем обновы обещает. И, главное – сбывается!
– Ну да! – не поверил Пашка, – Докажи!
– Смотри! – Стася стряхнула гусеницу на столешницу.
Гусеничка свернулась калачиком.
– Я ее нашла на редиске и тоже выпустила сначала на стол. Фрося поползла по папиному рукаву. И что ты думаешь? На следующий день мама папе рубаху новую привезла! – доказывала Стася, – Потом гусеник залезла на мои штаны. Так я их продрала вечером, а мама выдала новые с карманом…Понимаешь, она обновки обещает. Так мама говорит. И назвала ее тоже мама.
– Здорово! Интересно, куда она сейчас двинет?
Фрося отвернулась от травинки, поднялась на задние ножки, будто осматриваясь, и решительно поползла на Пашкину руку.
– Щекотно! – хохотнул он, когда Фрося начала путешествовать по ладошке и пальцам, – перчатки мне что ли гадает?
Стася засмеялась.
Из подъезда вышла тетя Оля.
– Как хорошо, что вы здесь сидите! А-а, любуетесь Настюшииной находкой! Павлик, знаешь, я к тебе вышла. Мне соседка по саду Алла Михайловна подарила разные интересные вещи от своего внука. Он у нее все в «пиратов» играл, да вырос. Вот я и подумала, может, тебе пригодится?
И она высыпала из пакета на стол разные «пиратские сокровища». Чего здесь только не было! И длинные, сверкающие сталью цепочки, и шипастые кожаные браслеты и плетеные из бисера разноцветные «косички», и пояс с заклепками, и перчатка без пальцев и, даже, жестяная «шерифская» звезда!
– Ох-х… – восхищенно простонал Павлентий. Он осторожно снял с запястья Фросю и ссадил в коробок. Выбрал перчатку без пальцев, примерил. Сверкнули на солнце заклепки – залюбовался! Он и не мечтал о таких «сокровищах»! То-то все во дворе и в садике обзавидуются!
– Спасибо! Спасибо! Тетя Оля! – закричал Пашка.
Стасина мама улыбнулась.
– А мне-то за что? Фросю благодарите, похоже, это она вам напророчила!
Стася прижала коробок с гусеницей к груди.
– Мама, ты же обещала не смеяться!
– А я и не смеюсь!
Павлентий вдруг вспомнил про своего жука, вдруг и его жук тоже может делать чудеса?!
– Тетя Оля, смотрите, у меня тоже кое-кто есть! – заорал он.
Тихонько приоткрыв коробок, тетя Оля посмотрела на жука, послушала, как кто-то скребет зазубренными лапками картон, и сказала:
– Это копр. Или, проще говоря – навозный жук, навозник.
– Фу-у! – сморщилась Стася, – У Павлентия навозник! Фрося-то куда лучше!
– Между прочим, и твоя Фрося не голубых кровей – всего лишь гусеница бабочки-репницы! – пристыдила дочку тетя Оля, – А к копру надо относиться с уважением. Серьезный жук! Копра – скарабея, древние египтяне считали священным и поклонялись ему. А еще копр совсем не кусается! – тетя Оля погладила жука по блестящей спинке.
Павлентий задумчиво почесал нос.
– Знаете, все ж, навозник – не очень красивое имя… Вот Фрося – красиво! А я своего копра назову Шуршуч – вечно шебаршится в коробке.
Тетя Оля улыбнулась:
– Это у него инстинкт. Копру землю и остатки всякие, для него вкусные грести надо, в шарики собирать. Пусть будет Шуршуч.
– Нет! Шуршуч – длинно, – возразила Стася, – надо короче!
– Хорошо. Пусть он будет просто Шур!
– И что же, твой Шур будет такой же волшебный, как моя Фрося?
– Не знаю…
– А давайте его проверим! – сказала тетя Оля.
– Как? – хором спросили ребята.
– В Египте по скарабеям умели предсказывать погоду. Если скарабеи усиленно катают шары – это к ненастью. К песчаной буре или к ливню. Жуки стараются накатать шариков до дождя и скорее спрятать их в норку. Может и твой Шур тоже умеет предсказывать погоду?
Она погладила жука по блестящей спинке. И прошептала:
– Шур, Шур, ты дождика ждешь?
Жук пошевелил тяжелыми усиками. Тетя Оля закрыла коробок и тотчас оттуда послышалась энергичная скребежка.
– Шуршуч сказал – дождь будет! – уверенно сообщила тетя Оля.
– Мама, ты все выдумываешь! – насупилась Стася, – очень уж ей хотелось быть единственной во дворе счастливой обладательницей необыкновенного питомца.
– Ну что ты! Не ершись, Насть!
Пашка еще раз посмотрел на безоблачное небо. Стася недоверчиво хмыкнула.
– Ладно, играйте, а я пошла. Мне весь вечер сегодня варенье варить…
Павлентий улегся в постель в пол-одиннадцатого – летом темнеет поздно. Ночь еще и не думала наступать. Рядом с подушкой в коробке все так же возился Шуршуч.
– Эх! – вздохнул Павлентий, думая, что Стася будет завтра над ним насмешничать – не волшебный ты оказался, Шур, хоть и почти скарабей…
Горькое разочарование и обида опрокинулись на него ведром ледяной воды. Павлентий резко откинул покрывало, подбежал к открытому на ночь окну и рванул на себя плотную штору. Он уже занес руку с коробком, как тут над домами увидел краем глаза какую-то вспышку.
Неожиданный, резкий и рокочущий, точно пушечный выстрел, удар грома, заставил Пашку выпустить штору и отпрыгнуть от окна. Во дворе дружно взвыли сигнализацией машины. На кухне хлопнула форточка. Осторожно сжимая в потном кулаке мятый коробок, Павлентий отодвинул штору.
Первые, крупные, словно вишни, капли дождя тяжело ударили в жестяной подоконник.