Ведьмачка

Милиционер скоренько пошел к выходу. Нина, скособочившись от тяжелого чемодана, большую часть которого занимали домашние десять килограммов продуктов, загруженных мамой «на первое время», засеменила за парнем.

– А ты не знаешь, там жилье дают?

– Дают. – Оглянувшись, милиционер остановился. – Передохни. – Ты, слышь, не обижайся, дальше я тебя проводить не могу. Тебе вон туда. – Милиционер сделал отмашку рукой. – Нам постоянно приходится общаться со «сто двенадцать», так я точно знаю – им общежитие дают.

– Спасибо тебе. – Нина от души пожала милиционеру руку. – Вот мне свезло тебя встретить.

Подняв чемодан, девушка пошла к переходу.

Молоденький милиционер тоскливо смотрел ей вслед. Начало лета, июнь. В деревне пахнет травою, по утрам будят птицы и петух. Мать посылает на скотный двор двух младших сестер, кормить животных и доить корову. А он спит, отдыхая на чистом крахмальном белье на кровати под окошком, веселое солнце бьет в глаза. Пахнет свежесорванными укропом и луком, добавленных в окрошку с шипящим квасом…

…А тут – круглосуточная гарь, вой автомобильных сирен по ночам, гул постоянных машин, зассанные бомжи и затюканные до агрессивности нелегалы-гастарбайтеры. Но здесь, в городе, есть то, без чего и красоты деревни не в радость – деньги.

Юля

МОСКВА

В кошельке одиноко и сиротливо лежала пятисотрублевая купюра. Вздохнув, Юля закрыла кошелек, стащила с себя домашнюю юбку и натянула джинсы. Одернув мятую футболку, она решила, что даже в темноте футболочка больше подходит для дворников-узбеков в конце рабочего дня, чем для творческой девушки под тридцать лет, желающей зайти в магазин для приобретения скромного количества сорокоградусного напитка.

В зеркало Юля не смотрела, не хотела портить себе настроение. Половина ее лица была испорчена большим бордово-синеватым родимым пятном. К тому же она, как и подавляющее большинство «девушек на грани тридцати», набрала лишние двадцать килограммов, отрастила второй подбородок и постоянно забывала «подремонтировать» два зуба, благо они никому, кроме нее, не были видны.

Томясь из-за каждой минуты задержки, Юля быстро переоделась и забрала с обувной тумбочки ключи от квартиры.

Скрипя подошвами кроссовок на поворотах в коридоре, она, ткнув кнопку вызова, встала перед дверями лифта и, переминаясь с ноги на ногу, стала ждать его приезда.

Еле выдержав путь, Юля выбежала из подъезда. Не замечая теплоты вечернего июня, видя желанную цель – вывеску магазина «Нельсон» – Юля рванула вперед.

За четвертинку водки, за банку крепкого пивасика «Охота» и пачку сигарет с нее попросили в аккурат четыреста девяносто девять рублей.

Выйдя из магазина, Юля хрустнула заклепкой пивной банки и с наслаждением сделала несколько глотков дешевого пива. Ощущение получилось… то, что надо, ощущение. И, разумеется, именно в мгновения кайфа, когда невозможно оторваться от банки, раздался звонок мобильного.

– Юляшка-промокашка, толстопопая кругляшка! Я придумал тебе работу! – заурчал голос Ильи Розенблюма, одногруппника по художественному училищу. – И планирую сегодня вечером к тебе завалиться. Ты одна?

– Не одна, Илья, – сделала суровый голос Юля. – Как раз сегодня приехали с дачи мама с папой. Я сейчас бегала за сахаром, и мы собираемся варить клубничное варенье.

– Какое совпадение, – тускло заговорил Илья. – Я в Интернете для тебя надыбал охренительную работу – сбор клубники на полях совхоза «Имени Ленина». И витамины, и похудание. С завтрашнего дня набор сборщиков и так на полтора месяца.

Стоя с двумя поднятыми руками, одна из которых держала пакет и банку с пивом, а вторая – телефон, Юля замерла. Ей неимоверно захотелось свежей клубники.

– Диктуй маршрут. Клубника сейчас дорогая, можно заработать, а я без денег.

Пока Илья нудно объяснял схему проезда, Юля успела дойти до своего подъезда. Путь к двери перегородила разворачивающаяся для парковки черная «Опель-Астра». Юля рассчитывала быстренько проскочить мимо нее, но водитель, занимая свое автомобильное место, пропустить девушку не мог, и ей пришлось ждать, когда можно будет войти в подъезд.

При виде вышедшего из машины соседа – вечно сосредоточенного и слишком правильного стоматолога Ивана, ей захотелось запустить в стекло автомобиля пивной банкой с разлета, добавить четвертинку водки и усилить результат пачкой сигарет… но купленных «продуктов» было жалко.

В лифте пришлось ехать вместе. В него набилось порядком народа, притиснувшего Юлю и Ивана к задней стенке. Юля старалась дышать через раз, оставляя руку с банкой пива в сторону соседа Евгения Анатольевича, тоскливо косившегося на банку с сивушным запахом. Вожделения соседа Анатольевича Иван не разделял, ему запах дешевого пива не нравился.

К пятнадцатому этажу Юля и Иван остались в лифте одни. Неприязненно оглядев Юлю, Иван демонстративно отвернулся, стараясь не портить себе настроение лицезрением соседской «особи». Мало того, что не красавица, помеченная пятном, так еще и вечно пьяная.

Из лифта Юля выпрыгнула первой, стараясь как можно быстрее оказаться в своей квартире, запереть за собой дверь, отдышаться от неприязненного взгляда Ивана и немедленно выпить первые пятьдесят граммов водки.

После «сотки» и настроение поднялось. Поработать, что ли? Она могла позволить себе устроить мастерскую по разрисовке батика в одной из комнат своей квартиры. Родители разрешали дочери делать все, виня себя в родимом пятне на ее лице.

Подойдя к двойным дверям маленькой комнаты, Юля решила ее не открывать. И рука после водочки не твердая, да и пиво необходимо допить. И если совсем честно, то работать совершенно не хотелось. Большее, на что она была сейчас способна, – заняться своим лицом.

Зайдя в ванную, она взяла со стеклянной полки флакон, за который отдала в прошлом месяце полторы тысячи. В мутной жидкости плавали три дохлых южноамериканских таракана. Юля использовала уже половину жидкости, но пятно не сходило, не бледнело и даже, кажется, начало покрываться короткой шерсткой.

Проведя несколько раз ватным тампоном по ненавистному пятну, Юля бросила ватку в раковину, потрогала мешки под глазами.

– Какая на фиг работа? Какая к едреням собачьим клубника? Жить не хочется.

Иван

МОСКВА

Придя с работы, Иван посмотрел на дверь своей квартиры. Бабушка ждала на пороге, закрывая внушительным телом почти весь дверной проем. Как всегда ее крашеные в розовый цвет волосы, были прекрасно уложены, длинный халат выглядел новым, на ногах не тапки, а мягкие домашние туфли, на руках.

Не нарушая тишины лестничной клетки, Татьяна Ивановна сделала приглашающий жест внутрь квартиры.

Приветственно поцеловав бабушку, Иван в один шаг встал на чистейший коврик, переобулся в тапки. Затем были обязательный и душ переодевание в спортивный костюм. На кухню он вышел свежим и готовым для принятия ужина.

Фотографию кухни можно было публиковать в мебельном каталоге под названием «Кухня стандартная, средне дорогая, стерильная. Начало двадцать первого века».

Сев за сервированный по всем правилам стол, Иван с сомнением посмотрел на бабушку.

– Мама будет ужинать?

– Ей не до еды. – Татьяна Ивановна выставила из холодильника салат из овощей и пакет малокалорийного майонеза. – У нее творческий взлет, чувствуешь, как тянет табаком?

Иван замер с майонезом в руках, а бабушка с тарелкой с куском нежной телятины и овощами, приготовленными на пару. Оба глубоко вздохнули и тяжело выдохнули. Они ненавидели табачный дым и любые другие излишества, неполезные для человеческого организма.

«Неполезным» тянуло из маминой комнаты, но ни бабушка, ни сам Иван ничего с этим поделать не могли. Во время редких лекций о правильной и здоровой жизни, мама смотрела сквозь своих близких, показывая всем видом, что полностью с ними согласна. А после шла к себе в комнату и выпивала бокал хорошего белого вина.

Род занятий Екатерины Юльевны был необычен: она писала музыку к рекламным роликам. Специализировалась на йогуртах, кондитерских изделиях и детских товарах. Работу свою халтурой не считала, относилась к ней со всей серьезностью и даже гордилась. Еще Екатерина Юльевна написала музыку к детскому фильму, и не сомневалась, что несколько созданных ею серьёзных произведений, которые она постоянно совершенствовала, принесут ей мировую славу.

Мечталось именно о славе, поскольку денег за «рекламную» музыку хватало на безбедную жизнь.

Сама Катерина свои заработанные деньги не тратила – за нее это делала мама. Привыкнув к царствованию в их семье Татьяны Ивановны, дочь особо не возмущалась. Ей, кончено же, иногда хотелось прошвырнуться по магазинам. Но из продуктов она покупала совсем не то, что было нужно для дома, например, трехлитровую банку мандаринового варенья, на которое у всех, в том числе и у нее, была аллергия, или торт размером с небольшую башенку.

Хуже было, когда Катерина рвалась улучшить домашнее хозяйство. Случайно зайдя в универмаг «Фамилия», она однажды купила шесть килограммов стирального порошка, десять пар резиновых перчаток, три упаковки мыла по шесть штук в каждой, по пути прихватила напольную керамическую вазу, и два пальто – для себя и любимой мамочки.

Мыло и стиральный порошок пристроили в ванной. С пальто тоже все образовалось – маме понравился молодежный покрой. Перчатки отдали уборщице по подъезду. Но вот куда девать полутора метровую «вазочку», сразу выкинуть или поставить в самый темный угол, Татьяна Ивановна решала три дня.

На счастье подоспел день рождения ее сестры, и Татьяна Ивановна благополучно сплавила ей сувенир. Сестра была в восторге, она до сих пор любила туристические походы, песни у костра и собирать камыши и сухоцветы.

Услышав, что мама к ужину не выйдет, Иван сделал расстроенное лицо, хотя перед бабушкой играть не стоило, но привычка…

– Жаль. – Он отложил на минуту вилку с ножом. – Бабуль, а как можно выселить человека, если он не соблюдает правил совместного общежития?

– Ты про кого? – Прищурившись, бабушка уверенно кивнула подбородком в сторону соседей. – Юлька тебе покоя не дает?

– Но она пьет! И вид у нее… непрезентабельный, снижает высокий рейтинг внешнего вида нашего элитного дома.

– Иван, – встав у плиты привычным постаментом, как перед школьной доской, бабушка, держа ложку в руках, начала объяснять прописные истины. – Во-первых, это мы сюда переехали два года назад, а они эту квартиру купили с первого года постройки, то есть они старожилы. Во-вторых, Юля девушка странная, но хорошая…

– Какая она девушка, ей уже тридцатник, пора за ум браться…

– Не твое, Ваня дело, как она живет, – начала сердиться бабушка. – С чего ты к ней привязался? У нас полподъезда выпивает, Юля по сравнению с ними ангел. Хотя с такой отметиной на лице поневоле сопьёшься.

– Дело не в лице, – отмахнулся вилкой Иван. – И вообще она же не одна, у них семейный подряд. Муж ее так вообще на бровях приползает.

Татьяна Ивановна положила в мойку ложку.

– Невнимательный ты к другим людям, Ваня. Юля два месяца как развелась. Ты мясо будешь доедать?

Иван посмотрел на свою тарелку, где лежала половина мяса.

– Нет, наелся. Как подумаю, что эта… животная живет на одном этаже со мной, так пропадает весь аппетит. И еще в квартире накурено! – Откинув салфетку, Иван встал. – Спасибо, бабушка, я к себе. Попробую поработать над диссертацией.

– Иди, Ваня, иди.

Накрыв тарелку с недоеденным мясом пищевой пленкой, Татьяна Ивановна убрала еду в холодильник. Часа через два, когда у дочери иссякнет творческий запал, она возникнет на кухне и будет есть всё, что найдет.

Был случай, когда Катерина съела сырой фарш, полив его соевым соусом. Однажды смолотила подряд семь пирожных «эклер» и утром жаловалась на легкую тошноту. Она запросто могла смазать соленый огурец малиновым вареньем и горчичкой.

И при всех излишествах Катерина оставалась стройной интересной женщиной с прекрасной кожей и отменным здоровьем. А вот Татьяна Ивановна жестко боролась с каждой калорией, но они все равно побеждали, и постепенно тело женщины разрослось до ста килограммов.

Открыв свою почту, Иван согнал на жесткий диск фотографии зубных рентгенов и свои замечания, сделанные сегодня на работе, и отправил на распечатку.

Пока принтер выдавал фотографии, Иван переложил бумаги в одну стопку, выровняв их до миллиметра.

По собственному расписанию он сегодня должен был просидеть за компьютером до одиннадцати.

Нина

МОСКВА

В больнице, которую в народе звали просто «Склиф», Нину попросили сдать чемодан. Оглядев охранников строгим взглядом, Нина все-таки отнесла чудо советского галантерейного производства – тряпичный чемодан в клеточку – в камеру хранения. Там ничему не удивлялись, в эту больницу круглосуточно приезжали со всей России и окрестных стран.

Поплутав налегке по длинным коридорам больницы, Нина нашла отдел кадров и, постучавшись в кабинет, тут же вошла с протянутым паспортом и дипломом медсестры.

– Мне бы на работу.

Три занятые женщины смотрели на нее без всякого интереса.

– Медсестра широкого профиля? – по-московски растягивая букву «а», неспешно спросила женщина средних лет. – Гражданство, как я понимаю, российское.

– Я из Новгородской области, из деревни Кашниково, – заторопилась объяснить Нина, оставаясь стоять в дверях.

– По тебе сразу видно, что «Кашниково», – прокомментировала та же инспекторша. – Проходи ко мне, садись.

Осторожно присев на край стула, Нина взяла протянутую ручку. На столе появились бланки.

– Только есть маленькое «но». Медсестер в нашей больнице хватает своих, у нас ведь кафедра, и они проходят практику от мединститута, а вот с нянечками – беда. Если две недели отработаешь нянечкой, то переведем в медсестры. Согласна?

– А сколько платят? – несмело спросила Нина. Услышав цифру, в три раза превышающую ее зарплату в Кашниково, тут же кивнула головой. – Согласна.

– Вот, заполняй, – преувеличенно душевно инспекторша глянула Нине в глаза и спросила тоном давней подружки: – Пьешь, много куришь?

– Не-ет, – убежденно ответила Нина. – У нас даже когда вся деревня запивает, так я держусь, и спирт из аптеки не продаю и не обмениваю. И не курю совсем, не люблю.

* * *

В тот же день Нину устроили в общежитие, и она поселилась в комнате с тремя нянями-узбечкам. Женщины по-русски говорили плохо, на Нину смотрели с неприязнью. Она была слишком крупной, белокожей и на её лице не было вечного беспокойства, что сейчас спросят прописку. В комнате узбечки безостановочно щебетали на своем языке, по общежитию ходили в длинных платьях, в расшитых теплых тапках и в шароварах. От них пахло пловом и нестиранным бельем.

В первую ночь в общаге Нина не могла заснуть. Лежала, смотрела в потолок, прислушивалась к дыханию восточных женщин. Одна из них храпела, другая сопела, третья часто пукала. «Не уживусь», – подумала тогда она.

Больше проблем со сном у Нины не возникало, настолько уставала.

Нину определили в хирургию. Работы в отделении оказалось много, и была она самой грязной, какую можно придумать. Выкидывать из операционной перевязочные бинты и распределять «биологические отходы» состоящие из отрезанных повреждённых тканей, а иногда и из органов. И ещё таскать за больными судна в туалет.

На мытье полов в палатах и в коридоре Нина отдыхала.

Появление Нины, на пол головы выше большинства медсестёр, произвело впечатление на мужскую часть медперсонала.

Заслуженный хирург, Степан Васильевич и его ассистент, Армен, проводили взглядом новенькую, переглянулись. Степан Васильевич высказался первым.

– Ты глянь, какая аппетитная, свеженькая.

– И обратите внимание, абсолютно здоровая. Сразу хочется… поставить диагноз. Но боязно, – с лёгким армянским акцентом ответил Армен.

– Да уж, если такая вломит, мы окажемся рядом с пациентами.

И всё-таки в очередное ночное дежурство Армен Вазгенович, тридцати лет отроду, избалованный женщинами с четырнадцати лет, пробрался из ординаторской в комнату сестры-хозяйки, где спала Нина. Предложил попить чайку.

Имея печальный опыт общения в комнате сестры-хозяйки, Нина взяла врача за руку, вывела в коридор и спокойно пообещала:

– Полезешь – огрею судном по голове, а что будет в судне, так это дело случая. Мало ли, может у больного понос окажется, дизентерийный.

Армен предупреждению поверил, больше не лез.

* * *

Глафира Ивановна, старшая медсестра отделения, день и ночь пропадающая на работе, заметила аккуратность и работящесть Нины и «поощрила» ее оригинальным способом. Она разрешила Нине задерживаться после смены на два часа и помогать медсестрам.

Через три дня Нине, помимо помывочных работ, приходилось делать сложные перевязки после автомобильных или производственных травм.

Первыми почувствовали особенность Нины женщины. И уколы она делала безболезненно, и раны под ее перевязками заживали быстрее.

Новость тут же стала легендой отделения. Люди, следящие за своим здоровьем, просили лечащих врачей, чтобы за ними «посмотрела» Нина. Старшая сестра даже брала за неё деньги и «подношения». Нине доставались крохи, и не деньги, а мелкие подарки.

В общежитие Нина возвращалась усталая и, сходив в общий душ, бессильно падала на кровать. Засыпала она, еще пока снимала халат. Узбечки, сочувствуя Нине, ненадолго замолкали, давали ей заснуть.

Через десять дней работы по двенадцать часов в сутки Нина почувствовала изнеможение всех сил организма – и физических, и моральных. Она решила бросить «Склиф» и вернуться или в Боровичи, или в Кашниково.

Позвонив маме с жалобой на усталость, услышала в ответ, что пора бы поставить на их участке еще одну теплицу и отремонтировать подпол, в котором подмыты кирпичи с северной стороны.

– Мама, если я столько буду работать, то тебе придется не кирпичи покупать, а мою могильную надгробную плиту.

– Шутки у тебя, Нина, медицинские.

– На что способна, мама, на то и шучу. Как Сашенька?

– Сашенька толстеет, вопит с утра до вечера, то конфет, то телевизора требует. Ему тоже, между прочим, денюшки для еды нужны.

– Поняла, мама, поняла.

Положив телефон в карман халата, Нина с тоской смотрела в окно, на соседние корпуса больницы, на скудную зелень больничной территории.

– Господи, как же мне нужен отдых. Но если возвращусь в Кашниково – засмеют.

В первый выходной Нина решила посмотреть город. В Москве она была впервые. На экскурсии хи возили только в Великий Новгород.

Для «выхода», Нина надела джинсы, собственноручно связанную ажурную кофточку и, не привычные кроссовки, а туфли.

Стоя на Садовом кольце, Нина минут пять наблюдала за бесконечным потоком автомобилей. В минуту проезжали сотни машин на восьми полосах. И все, как одна, страшно дорогие.

Людей на улице было столько, сколько Нина не видела за всю жизнью. Великий Новгород город, казавшийся ей огромным, теперь вспомнился провинциальным городком.

Нине понравилась чистота города. На улице – ни фантика, ни пустой бутылки, всё время ходили парни в зелёной униформе и убирались. А когда она прошла по переходу на другую сторону Садового, к торговому центру, то своими глазами увидела, как мрамор стен мыли пенящимся шампунем.

Торговый центр блистал стеклянными дверями и витринами, металлом ручек, перил, лестниц. Постояв в холле и оглядывая этажи бутиков, или как там называются магазинчики, Нина решительно подошла к эскалатору.

На втором этаже она зашла в обувной раздел и поразилась красоте представленных моделей. Фантазия модельеров удивляла разнообразием. Подойдя к стенду с обувью, она взяла босоножку с необычной отделкой, на высоком каблуке. «Если денег хватит – куплю», – решила Нина и перевернула обувку.

На ценнике была напечатана цифра тридцать семь тысяч. Нина взяла соседнюю модель, на ней значилось – сорок четыре тысячи. Это зарплаты четырёх доярок в Кашниково, вместе взятых.

Две молоденькие продавщицы смотрели на Нину со снисходительным интересом.

– Каблук слишком высокий, – постаралась сказать спокойно Нина и поставила босоножку на место.

Она зашла ещё в три бутика, на разных этажах, присматривалась к одежде, к сумкам, зонтам и всяким шарфикам. Цены поражали, возмущали и показывали, насколько мало получает Нина и все её знакомые.

Не потратив денег на обувь, Нина решила покушать в кафешке. Макдональса поблизости не наблюдалось, и она зашла в кафе, расположенном на первом этаже двухэтажного особняка восемнадцатого, как указывала мемориальная доска, века.

В кафе было прохладно и приятно пахло. Охранник и девушка-администратор смотрели на Нину, как те продавщицы, из обувного.

– Девушка, вы сначала меню посмотрите… Может, вам ассортимент не понравится.

Администратор кивнула на тумбочку, на которой стоял букет цветов, и лежала большая кожаная папка. Нина открыла её, и первое что увидела – «салат греческий», 0,5. вторым шел «язык заливной» за 1,5.

– Странные цены.

Администраторша и охранник вздохнули.

– Цены указаны в тысячах.

Нина положила меню на тумбочку.

– Врать не буду, у меня нет таких денег, – призналась она.

– Очень тебя понимаю, – серьёзно ответила администраторша.

После кафе Нина никуда не заходила, просто шла по Проспекту Мира, смотрела на дома, на людей. В «Склиф» вернулась усталая и расстроенная.

– Нагулялась? – сестра-хозяйка Лариса поставила перед Ниной блюдце с салатом и тарелку с картофельным пюре и котлетой. – Насмотрелась?

– Я таких денег никогда не заработаю.

– А и не старайся. – Лариса посмотрелась в зеркало, поправила причёску-каре и обтягивающий круглое тело халат. Судьба сама распорядится. Добавку будешь? Я тебе на всякий случай взяла две порции.

– Буду.

– Вот что мне в тебе нравится, так то, что ты не худеешь. Все на диетах, а ты ешь всё подряд, и не отказываешься.

– Мне бабушка, а она у меня была фельдшером, ещё в детстве объяснила, что у меня отличный метаболизм и не надо его сбивать похуданием, хуже будет.

– Оно и правда. Фигура у тебя – смерть мужикам. Заглядываются?

– И заглядываются и щиплются.

– Все они кобеляки. – Высказалась Лариса и достала из холодильника вторую тарелку с котлетами.

И все-таки Нина ушла бы из «Склифа». Остаться в Москве помог случай.

Убираясь в приемном покое, она столкнулась с очередным больным, привезенным «скорой помощью». Рядом с каталкой, на которую переложили пожилого мужчину в отличном костюме, стоял огромный парень.

– Инсульт, – поставил диагноз врач из неврологии, Валерий Дмитриевич.

Специалистом он считался хорошим, но часто брал в карман, пугая сложным диагнозом и обещая вылечить. А куда ему деваться в сорок лет с двумя детьми на шее и беременной женой?

– Он отец мой, – растерянно бормотал парень. – Ему прямо на работе, на совещании, стало плохо.

– Будем лечить, – особым тоном, оценив материальный уровень и больного, и его сына, успокаивал врач. – Придется в реанимацию.

– Да зачем ему? – Нина рассердилась. – Шок ведь прошел.

– Вот только не хватало, чтобы нянечки мне консультации давали! – взорвался врач.

– Ой, ну зачем ему лишние лекарства. – Нина погладила больного по голове, ощущая что-то не совсем ясное. – МРТ и серебролизин, остальное лишнее, на почки и печень плохо повлияет.

Левая рука пожилого мужчины приподнялась, он что-то промычал. Нина, не переставая говорить, опять погладила его по голове, и больной успокоился.

– Меня Василием зовут, – громко и весьма настойчиво заговорил здоровяк, обращаясь к врачу. – У вас есть платное отделение? Я в состоянии заплатить за хорошее обслуживание отца. И официальный тариф, и не официальный, и сиделку найму.

– Мы вам представим прайс лист. – Доктор внимательно посмотрел на ободранный, несмотря на защитную пластиковую полосу, угол больничной стены. – А с сиделкой лучше напрямую.

Василий перегнулся через каталку.

– Девушка, когда у вас кончается работа? Я нанимаю вас в сиделки.

Нина хотела возразить… и испытала мгновенную уверенность в лучшем повороте судьбы. Не отпуская руки больного, она поспешно согласилась.

– Я могу отпроситься, мне положены три отгула. – Они разговаривали и шли по обе стороны каталки. – И ещё у меня диплом медсестры.

– Договорились. – Василий смотрел на бледного отца, на перекошенное инсультом лицо.

Каталку с больным завезли в грузовой лифт.

– Телефон! – Василий постучал по карманам, нашел визитку. Отца зовут Аркадий Андреевич.

– Я поняла. Вы не волнуйтесь. Все будет хорошо.

Равнодушный лифтер отодвинул Василия и с грохотом закрыл дверь.

Весь день Нина сидела у постели Аркадия Андреевича, дремала.

Вечером приехал Василий, привез продукты, вещи, тапки и женские гигиенические принадлежности. Он подробно, по пунктам, обсудил условия работы Нины. Названная сумма за услуги индивидуальной медсестры сильно впечатлила Нину.

– Я теперь в два раза больше буду работать в нашей с отцом фирме, так что часто не отвлекай, могу наорать. – Серьёзно предупредил Василий.

– Намёк поняла, звонить не буду.

Она съездила в общежитие «Склифа», взяла необходимые вещи и полностью переселилась в неврологию, в палату Аркадия Андреевича.

В ее обязанности входили внутривенные и внутримышечные уколы, впихивание в капризного больного таблеток, уборка палаты, ревизия принесенных продуктов и ответы на бесконечные дурацкие телефонные звонки.

Для Нины поставили в палате кровать и выдали постельное бельё.

Аркадий Андреевич пришел в сознание на следующий день, еще через три дня смог сносно выговаривать первые слова и объясняться с помощью жестов.

Нина вспоминала больницу в Боровичах. Ну, не сравнить. Там даже разовые шприцы больные должны были приносить с собой, не говоря уже о разовых капельницах. Конечно, для тяжелых больных это находилось, но как только пациент переставал ждать общения с Богом и интересовался, что там за окном лечебного учреждения, так медицинский интерес к нему резко падал, и спасение больного становилось его сугубо личным делом.

Реабилитация проходила с помощью родственников, при их же подкормке, поскольку о меню столовых бюджетных больниц в провинции говорить можно или с юмором или русским матом.

* * *

Новость о том, что пропавшая из поля зрения больных уникальная Нина, которая безболезненно делала самые сложные перевязки, осталась в «Склифе», только переехала в другой корпус, просочилась по всей больнице. Но к Нине стали обращаться не больные, которые не очень-то ориентировались в сложной системе отделений и корпусов. Нет! Теперь о помощи ее просили сами медсестры. Уж они-то профессионально ощутили качество работы Нины и ее особенности.

Их просьбы «по старой доброй памяти» помочь Нина, обиженная прошлым равнодушным обращением, отвергала самым действенным способом. Она рекомендовала обратиться напрямую к Василию, сыну своего индивидуального пациента. Куда их посылал Вася, она догадывалась, и после трёх просьб «помочь по дружбе» других не поступало.

Василий и жена Аркадия Андреевича, Елена Борисовна, приезжали через день.

Когда Аркадий Андреевич спал, Нина шипела на посетителей и выводила их в маленький холл, где просила написать записку. Если спала Нина, то Аркадий Андреевич заставлял пришедшего говорить тише, не будить спасительницу.

Вчера Нина сквозь сон услышала один из разговоров.

– Ты кого себе нанял, сиделку или охранника? Она ж здоровая, как Брунгильда.

– Вот именно, здоровая. – Тихо и косноязычно отвечал Аркадий Андреевич. – Смотришь на неё, и глаз радуется – совершенство.

– Да, девушка впечатляет. Елена не ревнует?

– Она меня ни к кому не ревнует.

Очередной посетитель, увидев спящую Нину, восхитился.

– Хороша девка, настоящая Брунгильда.

Даже во сне Нина услышала имя «Брунгильда», о котором почти забыла.

– Меня во вьюношестве звали «жиртрестом». – Говорила мама. – Ничего, Нинка, не переживай. Уедешь из нашего деревенского гадюшника, и будут тебя называть Брунгильдой или Марфой Посадницей, обе были очень крупными бабами, и все мужики будут твоими.

– А Брунгильда кто? – Спросила тогда Нина, стесняясь уточнить о Марфе. – Я про Посадницу по истории что-то помню, а про эту…

Задумавшись, мама вспоминала мифологию, хлебнула чайку и, чтобы не вдаваться в подробности, которых так и не вспомнила, пояснила:

– У Скандинавов или Германцев, была такая воительница, а, может и королева. Всё время воевала, да с мужиками разбиралась. Очень сильная, говорят, была девушка.

* * *

Через неделю Нина поняла две вещи. Первое: она сделала правильный выбор, оставшись с больным. С Аркадием Андреевичем они полностью находили взаимопонимание при очень высокой оплате с его стороны. И второе: она постепенно влюбляется в Василия, а он воспринимает ее как полезный, даже необходимый, но предмет.

Через две недели Аркадия Андреевича выписали долечиваться дома. Само собой разумелось, что Нина останется сиделкой и дальше.

В элитном подмосковном поселке, среди трех и четырехэтажных кирпичных стандартных «новоделов» без фантазии и индивидуальности, дом Аркадия Андреевича выглядел интересным.

Больше всего Нине нравился участок. Здесь не вырубили деревья для обзора и безопасности. Высокие сосны, среди них выложенные из плит тропинки, подстриженная трава, кустарники с различными «оперениями» листьев и окраской стеблей. Двадцать сортов цветов – от ромашки и клематисов, до огненных хризантем и до вставленных в отдельные стеклянные абажуры орхидей. Всё радовало взгляд.

У въезда в поселок располагался пост охраны, и это позволяло отказаться от охранников в доме.

Прием лекарств и уколы шли строго по часам. Сначала скармливались таблетки, затем Нина вскрывала очередную упаковку шприца, стучала щелчками по ампуле, сгоняя лекарство вниз, щелкала под ваткой стеклянным переломленным горлышком и набирала в шприц положенное количество кубиков инъекции.

Над тумбочкой с медикаментами висела схема человеческого зада с отметинами уколов. Каждый день Нина отмечала точки укола разными фломастерами. Только через неделю можно было пользовать место старого укола, а до этого приходилось осваивать целину на бедрах, хотя там укол болезненнее.

Нина поставила оранжевую точку на левую нарисованную ягодицу, подошла к кровати и откинула одеяло.

– Скидаем штаны, готовимся к лечению.

Аркадий Андреевич медленно повернулся и спустил брюки пижамы.

– В больнице ты гораздо нежнее со мной разговаривала.

– Так я же тогда думала, что вы беззащитный.

Сделала она укол как всегда – со шлепком и легко.

Убрав на тумбочке после укола, Нина спустилась на первый этаж.

Елена Борисовна, как всегда в домашнем спортивном костюме и непричесанная, сидела в гостиной, курила и смотрела очередной сериал, от одного звука которого у Нины появлялась вяжущая оскомина. Елена Борисовна редко замечала Нину, но сейчас позвала.

– Посмотри, у меня что-то выскочило на шее.

Проходя на кухню, Нина на секунду остановилась, нагнулась к «хозяйке», провела пальцем по тому месту и сильно надавила. Елена вскрикнула.