Дом вокруг дерева

Глава 10. Вечером во ржи

Макс встал и зашагал к выходу.

– Постой! – крикнула Даша, всё ещё изумлённая, – Ты чего вдруг умирать собрался?

– Ты же слышала приговор, – не оборачиваясь, ответил он.

– Да. Но там же не было ничего такого. Говорили же просто покинуть Центан…

– Вот именно. Ты же уже знаешь, что там, за пределами кольца, либо смертельный холод и мрак, либо невыносимая жара? Приказ уйти отсюда – всё равно, что казнь.

– Так, – Дарья уверенно встала. Она всегда наполнялась силой и крепостью духа, когда спасать надо было кого угодно, кроме неё самой, – Ты мне сейчас всё объяснишь, и мы вместе придумаем, что делать.

– Нет, – покачал головой Макс, – Не стоило мне приходить. Ты бы обо мне и не вспомнила…

Он стал спускаться по лестнице, не обращая внимания на крики девушки. Дарья побежала за ним, перебирая все возможные фразы, которые приходили в голову. Ничего не действовало. Но тут она вдруг что-то сообразила и решила рискнуть.

– Уборщик № 42, я приказываю тебе остановиться! Как младший практик и член Общества волонтёров кольцевого Центана!

Она не знала наверняка, должен ли Макс подчиняться приказам всех, кто выше по статусу. Но разумные доводы уже закончились, а попытка не так уж дорого стоила. В худшем случае, эту её выходку просто списали бы на потерю памяти. Но приказной тон сработал. Макс обернулся и посмотрел на неё, вопросительно и немного удивлённо. За дверью рядом послышался какой-то шорох.

– Здесь не лучшее место для таких разговоров, как я понимаю, – сообразила Дарья. Мозг начинал работать всё лучше и лучше, что не могло не радовать, – Тогда пойдём к тебе, и там всё спокойно обсудим.

Макс опустил глаза. Выражение лица говорило, что сложившаяся ситуация ему категорически не по душе. Но делать было нечего: за ослушание легко могли сократить срок, за который он должен покинуть пригодные для жизни места.

Дарья и Макс молча шли по спирали, разворачивающейся всё сильнее и сильнее. Девушка поняла, что чем больше кольцо, по которому они идут, тем менее престижный район там находится – если о Центане вообще можно было судить такими категориями. Во всяком случае, домики становились всё меньше, садики – проще, а букеты на фонарных столбах – мельче и тусклее. Наконец, город вовсе закончился. Линия спирали, ставшая уже практически прямой для идущих по ней, превращалась во что-то вроде просёлочной дороги, только ровной и чистой. По обе стороны от неё простирались поля с золотыми колосьями – в прямом смысле.

– Куда мы идём? Разве ты живёшь не в городе? – осторожно поинтересовалась Дарья. Любовь к власти была ей чужда, поэтому запал, с которым она заставила Макса подчиниться, иссяк ещё на полпути.

– Нет, – спокойно ответил Макс. Он уже тоже смирился с происходящим и теперь казался просто печальным, – По правде сказать, я теперь нигде не живу. До этого моим домом был Центр изучения Vis Viva, но после приговора я не хотел туда возвращаться. А когда ты приказала… Я вспомнил про дом родителей. Он уже давно стоит пустым, хотя и принадлежит мне.

Дарья поняла, что родителей Макса уже нет в живых, но спрашивать тактично не стала. Они шагали под полуденным светом Райна среди искрящихся живыми золотыми прожилками колосьев. Воздух был свеж и чист, ни одной пылинки не пролетало в ярких слепящих лучах. Дорога впереди казалось бесконечной. Несмотря на множество печальных и шокирующих известий, Дарья вдруг захотела всю жизнь вот так идти вперёд по этому бескрайнему знойному полю.

Дорога всегда казалась ей чем-то очень важным, словно скрывала собой смысл всего сущего. Она любила поезда, долгие путешествия на автомобилях, сквозь поля и леса, сквозь горы и города. Несясь вперёд, словно божественная стрела, пронзающая время и пространство, Дарья ощущала себя частью Вселенной, частью этого мира, как никогда. Собственно, это и случалось только потому, что девушка не могла найти своего места нигде на Земле. А путь и был этим нигде. Неуловимый, но такой манящий.

«Пробираясь до калитки полем вдоль межи Дженни вымокла до нитки вечером во ржи», – эти строки подпрыгивали у Дарьи в голове, не переставая. Она посмотрела на Макса. Вернее, на его затылок: он ведь шагал впереди, показывая путь. Впервые Дарья задумалась о том, как было бы здорово идти по этой вечной дороге… не одной. Только с кем? Сейчас затылок Макса казался ей чем-то родным, словно был частичкой Земли, в отличие от этого прекрасного тела, в котором она оказалась. Девушка фыркнула. Как быстро она привыкает к людям, с которыми даже толком не знакома. Как бездомная собака, которой все до одного кажутся добрыми хозяевами. Но все знают, что такой собаке достаются отнюдь не одни мясные куски.

Макс, похоже, решил, что Дарья фыркнула от жары и долгой дороги, а потому решил с ней поговорить: путь становится от этого легче и быстрее на любой планете в этой Вселенной.

– Непривычно без ветра, да? – обернулся он, даже слегка улыбнувшись.

– Честно говоря, я даже не заметила, – честно призналась Даша, – вообще не люблю ветер.

– А мне иногда его не хватает. Когда ощутил его, будучи симуляцией, подумал, что это лучшее твоё изобретение.

– Это не я его изобрела, – засмеялась девушка, – он уже был. С самого начала.

– Это неважно. Он прекрасен. Ради ветра я бы отказался даже от Vis Viva. Чтобы чувствовать его кожей, видеть гнущиеся колосья. И волны. Да, особенно волны!

– Подожди, – Дарья прервала его мечтательные раздумья, – А почему у вас тут нет ветра?

Макс указал пальцем в небо.

– Фильтры, – сказал он, пожав плечами так, словно это было в порядке вещей, – И регуляторы воздушных потоков. Ни пыли, ни ветра, ни плохой погоды.

Дарья уставилась в небо. Ничего не увидела: только Райн и облака. Она вопросительно посмотрела на Макса.

– Это шутка такая, да?

Макс засмеялся.

– Какая ты наивная стала.

Дарья с укором посмотрела на него.

– Вообще-то я не виновата. Я память потеряла, между прочим.

– Да, правда, – Макс вновь стал печальным, – Прости. Я не шутил, всё так и есть. Просто эти фильтры невидимы для глаз. И ещё они выполняют функцию большого экрана. Если Центру необходимо срочно всех проинформировать, они транслируют изображение на небо. Для этого Верховный правитель надевает такое небольшое устройство в виде кольца на голову, оно сканирует и передаёт изображение и звук.

Дарья представила: Адона, с нимбом на голове, раздвигает руками облака. Как причудливо, всё-таки, её разум трансформировал оставшиеся где-то в подсознании воспоминания о Центане, когда стала симуляцией.

– Всё, пришли, – наконец, сказал Макс.

Поле закончилось. На его окраине, прямо на границе с дорогой, ведущей куда-то вдаль, стоял маленький одноэтажный домик с чердаком. По другую сторону дороги начиналась каменная пустыня. Окна домика выходили на все три стороны, кроме той. Оно и понятно: пейзаж был не самый вдохновляющий. Один в один декорации к фильму про постапокалипсис в радиоактивном пепле.

– Что там? – с тревогой спросила Дарья, вглядываясь в мрачную безлюдную даль, пугающую своей тишиной, появившейся после нежного шума текучей золотой субстанции внутри колосьев.

– Тёмные земли, – Макс переступил с ноги на ногу, – Но не бойся, там никого нет. Жизнь не может существовать в таких условиях. Пойдём в дом.

Двери не было: вместо неё вход был занавешен хрустальными каплями на множестве ниточек. Вот что значит отсутствие неблагоприятных погодных условий.

– У тебя тут, наверное, всё уже разворовали, с такой-то защитой, – сказала Дарья, раздвигая звенящую занавесь.

– Нет, зачем. Центанцы самодостаточны, у них и в голове нет подобных мыслей, – тут Макс вздохнул, – по большей части так.

В доме действительно не было никаких следов мародёрства. Посередине тесной комнатки стояла небольшая кровать с чисто белым глаженым постельным бельём, рядом с ней – чёрный столик с каким-то странным инструментом в виде спирали, по которой были установлены маленькие диски на иголочках. Самой крупной мебелью являлся книжный шкаф, заполненный до отказа, а пол почти полностью занимало бесчисленное множество горшков с землёй, из которых торчали давно засохшие стебли. Совершенно обычные, земные, сухие и коричневые, безо всяких намёков на золотые прожилки.

Макс хотел поднять один упавший лист, но он рассыпался прямо у него в ладони.

– Знаешь, такие цветы надо поливать чаще, чем раз в пять лет, – со знанием дела сообщила Даша.

Макс поморщился. Даша не знала, что больнее: смотреть на него или быть сейчас им самим.

– Это очень… Очень неприятное зрелище. Я, пожалуй, объясню тебе всё позже. А сейчас давай перекусим. Может, мне полегчает, – ответил парень, доставая пачку каких-то мелких белых таблеток.

Даша нахмурилась. По опыту она знала, что от лекарств такого размера ничего хорошего ждать не приходится. Все витамины и прочая полезная дребедень имеет крупные габариты: взять хотя бы аскорбинку, которую скорее следует называть шайбой, чем таблеткой. А вот антибиотики, валидол, антидепрессанты, феназепам всегда противненько мелкие. И «Первитин», кстати, тоже.

– Ты чем-то болеешь? – спросила девушка, – Мне говорили, что на Центане можно максимум ногу сломать.

– Да нет, – равнодушно ответил Макс, – Болезни хоть и редко, но бывают. Не бывает боли, по крайней мере, не превышающей определённый порог. Так что переживать не о чем – я ничего не чувствую. Так что давай лучше приступим к ужину.

Угощение, оказавшееся у Макса в рюкзаке и разложенное на маленьком столике, уничтожило последние надежды Дарьи. Картошка. Опять картошка. И вода, разумеется. Девушка сделала пару укусов, после чего поняла, что не может больше это терпеть. Потеря памяти, эпидемия на Центане, суды, приговоры – с этим всем худо-бедно справиться можно. Но с пресной картошкой на завтрак, обед и ужин – это перебор.

– Да есть в этом мире хоть что-нибудь вкусное? Печенье, чай, хотя бы соль!

Макс чуть не поперхнулся от такого напора.

– Я не знал, что ты так привыкла к земной пище, – ответил он, – Честно признаться, эти ваши блюда, в которых столько намешано…

– Что ты хочешь сказать? Даже не говори, что не понравились, не поверю!

– Они… довольно своеобразные, – дипломатично заключил Макс.

Девушка закатила глаза.

– Что может быть хуже пресной картошки?

– Это не картошка. Это манха. Здесь все едят только её. И прелесть такой еды в том, что она будет ровно такого вкуса, какой ты себе представишь.

Дарья задумалась. Когда она впервые пробовала национальное центанское блюдо, она, и правда, в последний момент испугалась, что оно вполне может оказаться картошкой, а не марципаном. Поэтому решила рискнуть и сосредоточиться на последнем.

Во рту почувствовалась сладость. Язык ощутил вкус миндаля и нежную, рассыпчатую текстуру орехового десерта. Она откусила ещё раз: теперь это был бутерброд с колбасой. Мысленно добавив к нему майонеза, девушка моментально доела свою порцию. Когда же Дарья взглянула на стакан, у неё загорелись глаза. Она взяла его, сосредоточилась и начала пить: мохито! Точь в точь такое, как на земном пляже. Ну, с такой манхой и на Центане жить можно.

– Здорово! А как это работает?

– Если узнаешь – больше представлять не получится. Я и сам не знаю.

– Хм, ладно. Поживу в неведении. А ты сам-то что себе представляешь?

– Честно сказать, я очень полюбил чай твоей бабушки.

– Тот самый?

– Ага. Хотя мне всё ещё стыдно, что я вот так бесцеремонно присвоил себе её рецепт.

– Думаю, она была бы не против.

– Раз ты так говоришь, я спокоен.

Насытившись, они улеглись на кровати. День уже клонился к закату: похоже, дорога сюда была более долгой, чем казалось Даше. Небо окрасилось в нежно-оранжевый. Золотистый пейзаж за окном успокаивал, и девушку начало клонить в сон. Она взглянула на Макса: тот тоже уже лежал с закрытыми глазами.

– Ага, значит, ты только в виде симуляции можешь бодрствовать по ночам, как восьмиклассница на дискотеке.

– Это да, – тихо согласился он, не поняв сравнения, но уже не имея сил спрашивать.

– Эй, Макс! Эй! Я так понимаю, домой ты меня уже не поведёшь?

– М-м, – отрицательно промычал он.

– Вот ты жук! – слабо возмутилась Даша, зевнув, – Но ты не думай… Память-то я потеряла, но всё, что умела на Земле, помню отлично. А я, кстати, ходила на курсы самообороны. Так что, если ты вдруг…

– Спи спокойно, – печально улыбнулся Макс, – я бессмертный.

Даша заснула. Но в голове её даже во сне вертелось: «Если кто-то звал кого-то сквозь густую рожь, и кого-то обнял кто-то – что с него возьмёшь?».

Глава 11. Голос с небес

Убедиться в том, что Макс не обманывал насчёт фильтров, Дарье удалось уже на восходе. Её разбудил звук грома, но, так как гроз в Центане быть не могло, девушка сразу сообразила, что произошло что-то особенное. Через окна и хрустальную занавесь пробивались лучи, тысячами солнечных зайчиков заполняя стены маленького домика. Макс всё ещё спал, и девушка сама вышла на крыльцо, чтобы узнать, в чём дело.

С неба на неё смотрел Белиал, вернее, его мужественный бюст. Старший практик Vis Viva был в чёрной рубашке и с нимбом на голове. Даша машинально поправила смявшееся платье, но совершенно зря: похоже, он её не видел. Да и вообще, изображение такого размера наверняка транслировалось на весь город, если не больше.

– Жители Центана! Сегодня утром мы с прискорбием обнаружили, что почётный член Общества волонтёров, наша Хава, за самочувствием которой мы следим с большой тревогой и надеждой уже более трёх больших оборотов, пропала. Она не вернулась к себе домой, и никто не знает, где она находится. Если кто-то видел её, просьба немедленно сообщить в Центр изучения Vis Viva. Если ты нас слышишь, Хава – пожалуйста, вернись в Центан или дай знать, где находишься. Спасибо.

Изображение исчезло. Надо сказать, Белиалу шло быть богом: выглядел он точь в точь как Аполлон, не хватало только лаврового венка. Но это послание с небес только встревожило Дарью: с чего вдруг её стали искать? Неужели она настолько важная персона, что не может пропасть всего на пару часов? Или она на самом деле в ловушке, под присмотром Большого Брата?

Звякнули хрусталики занавески – из дома вышел Макс. Он был всё так же печален.

– Кажется, тебе стоит вернуться.

Дарье не хотелось возвращаться. Но она чувствовала, что это необходимо.

– Нет, – она завертела головой, как капризный ребёнок, – Мы же так и не успели поговорить…

– Время ещё есть, – через силу улыбнулся Макс, – А дорога здесь всего одна. Не заблудишься.

Она развернулась и быстро зашагала в направлении большого города. Дорога больше не казалась такой приятной и полной смысла, золото колосьев не привлекало взгляд. Слёзы катились у неё из глаз, и Дарья мысленно ругала себя за это. Казалось, плакать не из-за чего: в конце концов, она могла сказать, что всё порядке, и вернуться обратно. Но дело было вовсе не в этом послании, и не в необходимости возвращаться. Слёзы Дарьи были горем терпеливых – таким, которое долго копится где-то внутри, скрываясь за спокойствием и прокрастинацией, а потом резко накатывает, как цунами, поднимая со дна всё, что томилось там долгие годы. Дарья бежала всё быстрее, всё сильнее нарастала её паника и осознание того, что она оказалась в совершенно чужом мире, чужом теле и без малейшего понятия, что ей делать дальше. Впрочем, последний пункт можно было вычеркнуть: он ничем не отличался от того, что она чувствовала, будучи симуляцией.

Но шутка ли – осознать, что все когда-либо жившие люди на Земле – она сама? Гомер, Галилей, да Винчи, Гитлер, мать Тереза?.. Куда уж там до неё известному на весь мир Билли Миллигану. Если в ней скрывались задатки всех этих личностей, способные развиться в определённых обстоятельствах, то что она вообще такое? И что она такое теперь?

Дарья бежала так, что жители центанского городка, оказавшиеся поблизости, вполне могли ощутить незнакомое им доселе дуновение ветра. Девушка была готова пасть духом, стресс, вызванный посланием, довёл её до этого, и теперь она отчаянно нуждалась в поддержке. И Белиал это знал.

– Хава, дорогая, с тобой всё в порядке! – с облегчением вздохнув, он заключил её в объятия сразу же, как только увидел.

Дарья не сопротивлялась. Больше всего сейчас ей хотелось спрятаться, и Бели любезно предоставил для этого свою широкую спину.

– Как же я волновался, – говорил он, гладя её по голове, – Думал, что ты потерялась, заблудилась. С твоего пробуждения прошло же всего несколько оборотов. Где ты была?

Благодаря заботливому Бели Дарья, наконец, почувствовала, что снова твёрдо стоит на земле. Хотя, если быть точным, стояли они оба в её комнате, на четвёртом этаже Общества волонтёров кольцевого Центана.

– Я гуляла, – ответила она уклончиво, – осматривалась. Думала, это поможет мне что-нибудь вспомнить.

– Говорят, о правах, которые даёт тебе статус младшего практика, ты уже вспомнила, – улыбнулся Бели.

«Надо же, как быстро разносятся слухи, – Дарья вспомнила, как бежала по лестнице за Максом, – Надо быть осторожнее со своими словами».

– А как же насчёт самого главного? Самое главное ты вспомнила? – светлые голубые глаза Бели словно пронзали её насквозь.

– Ты про что? – неуверенно уточнила Даша.

Бели молчал, не отрывая взгляда. Девушке стало не по себе, и она отвернулась. Он взял её за руку.

– Всё будет хорошо. Я что-нибудь придумаю. Только не пропадай больше. Хотя бы отвечай на звонки, ладно?

– На звонки? Тут что, и телефоны есть? – Дарья удивлённо подняла брови.

Бели взял её правую руку, соединил большой и указательный палец. Подержал так несколько секунд, затем отпустил. На ладони Дарьи засветилась голубоватым светом полупрозрачная голограмма, напоминающая экран земного смартфона. Правда, функций там, похоже, было гораздо меньше. Судя по всему, можно было только звонить. На экране красным светилось количество пропущенных – трёхзначное число. Даже мама столько не звонила.

– Интернета нет? – расстроенно спросила Даша, уже зная ответ на свой вопрос.

– Ты придумала его, потому что очень хотела объединить все-все частички себя. Здесь он не нужен.

– Ясно, – девушка вздохнула, – А я всё думала, почему у меня пальцы немеют. Это, оказывается, входящие. Ладно, буду теперь звонить. Только ты больше не забирайся в облака, ладно?

– Я сделаю всё возможное, чтобы защитить тебя. А могу я перевернуть весь Центан, включая Тёмные земли и Белые горы.

Эта фраза, звучащая, вроде бы, как нечто ободряющее, вновь уколола Дашино сердце тревогой. Но Бели не был намерен её пугать. Более того, будь девушка ещё хоть немного уверенней в себе, она бы могла поклясться, что он хочет её поцеловать.

– Что ж, ладно, – сказал Бели, – Отдыхай, приходи в себя. Но если что – я всегда рядом.

Он приложил руку к уху, точь в точь как делали земные люди, показывая жест, значащий «созвонимся», и вышел из комнаты. Дарья задумалась.

«Странная вещь, это бессмертие, – у неё в голове всё ещё вертелись слова Макса, сказанные вчера перед сном, – вот ты, вроде бы, не стареешь, можешь оставаться молодым сколько угодно. Но при этом убить тебя всё ещё может любая мелочь, хоть бы горошинка, попавшая не в то горло. Поди знай, как этим жить: то ли строить планы на вечность, то ли предаваться гедонистическим настроениям. Всё как на Земле, хоть с бессмертием, хоть без. Никакой разницы».

Тут её взгляд упал на книжный шкаф. Она обещала себе посмотреть книги сразу, как его увидела, но до сих пор так и не удосужилась этого сделать. Теперь же решила исправить ситуацию: зная о Центане больше, она повышает вероятность придумать какой-нибудь более-менее действенный способ помочь Максу.

Книги оказались действительно стоящими: были тут и школьные учебники, и детские сказки, и даже сборник «История кольцевого Центана» в восьми томах. Трезво оценив свои силы, девушка решила начать со сказок.

Надо сказать, сказки всех миров удивительно похожи. Они созданы для того, чтобы научить детей жить, поэтому герои их попадают исключительно в поучительные ситуации. Яркий иллюстрированный сборник (хоть что-то не чёрно-белое!), который Даша держала в руках, содержал историю о приключениях центанского мальчика по имени Полло.

«Давным-давно, когда кольцо было совсем узким, Райн неподвижно светил с неба, а все люди были смертными, жил один мальчик. Звали его Полло. Ему очень нравилось наблюдать, как мама и папа выращивают пшеницу, вливая в стебли силу своих эйдов. Родители говорили ему, что это очень тяжёлый труд, но Полло всё равно хотел поскорее научиться этому искусству.

Наконец, папа и мама согласились на время наделить его своей силой. Они заключили свои золотые эйды в крошечную прозрачную амфору и надели её на шею Полло. «Будь осторожен, сынок, – сказала ему мама, – Это самое дорогое, что у нас есть».

Полло был послушным мальчиком, но ещё больше он был ребёнком, восторженным и весёлым. Он выбежал в поле, нашёл яблоню и стал вливать в неё силу, заключённую в амфоре. И тут – о чудо – ветви потяжелели, лепестки опали, а на их месте выросли яблоки: сочные, сладкие, наливные. Наелся их Полло так, что едва мог моргать, да так развеселился, что забыл о маминых предостережениях. Он снял с шеи заветную амфору и стал бегать с ней по полю, крича: «А я могу всё, что угодно! А я теперь самый сильный!».

На этот крик прилетел злой Рух. Он очень любил всё, что блестело, а потому камнем кинулся вниз и выхватил из рук маленького Полло подвеску с амфорой. Мальчик и охнуть не успел, а огромная птица уже совсем исчезла из виду.

Поплакал-поплакал несчастный Полло, да делать нечего: вернулся он к родителям и всё им рассказал. «Без силы наших эйдов мы не сможем выращивать пшеницу и делать из неё манху, – сказали родители, – кормить нам тебя нечем, иди в город, ищи того, кто возьмёт тебя».

Но Полло не пошёл в город. Он был смелым мальчиком, а поэтому решил во что бы то ни стало вернуть родителям их эйды. Полло не знал, где искать гнездо Руха, но видел, что прилетел он со стороны Тёмных земель.

Страшно было маленькому Полло, но он взял с собой оставшуюся манху и пошёл в Тёмные земли. Долго ли, коротко ли шёл, да только стало так темно, что не видно было даже руки, вытянутой прямо перед собой. «Как же я теперь найду гнездо Руха?» – сокрушался Полло. Вдруг небо озарилось светом, и оттуда посмотрел на мальчика сам Верховный правитель с золотым кольцом вокруг головы.

«Много ты совершил ошибок, Полло, – сказал он, и голос его был подобен грому, – Хоть намерения твои и не были дурны, ты не думал о последствиях. Но отправившись в Тёмные земли, ты сделал свой первый правильный выбор. Поэтому я помогу тебе. Взгляни прямо перед собой».

Верховный правитель исчез, но в гаснущем небесном свете Полло заметил, как впереди что-то блеснуло. Он подошёл поближе, и – вновь чудо! – прямо у его ног лежала заветная амфора, а внутри горели золотым светом эйды мамы и папы.

Обрадовались родители, встретив своего сына на пороге. «Теперь мы сможем выращивать пшеницу, а ты, когда вырастешь, будешь нам помогать», – сказал отец. «Нет, – возразил ему Полло, – я стану практиком, чтобы следить за последствиями добрых намерений».

Даша закрыла книжку. «Какие у них здесь детишки образованные», – подумала она, гладя сборник по корешку. Её немного смущало то, что сама она за всю земную жизнь не додумалась до этой истины. Похоже, что этические вопросы занимают умы центанцев гораздо сильнее физиологических.

Так оно, впрочем, и было: Дарья подтвердила свои догадки, пролистав нечто вроде местной Конституции под названием «Кодекс кольцевого Центана». По нему выходило, что самое тяжкое преступление, которое может совершить гражданин этой планеты – это нанести другому неизлечимую душевную травму. Это каралось наравне с убийством; при этом нанесение телесных повреждений закон наказывал отнюдь не так строго, как, например, обиду.

«Кодекс» ответил на один вопрос, но поставил перед Дашей ещё больше проблем. В ход пошёл сравнительно тонкий медицинский справочник, из которого стало ясно, почему здесь такие необычные законы. Оказалось, что укол после пробуждения ей сделали не просто так: уже многие поколения центанцев вовсе не чувствуют боли. Они её победили, научившись создавать мощные анальгетики продолжительного действия и совершенные системы диагностики заболеваний. Боль, необходимая землянам для того, чтобы знать о неполадках в организме, была здесь уже не нужна – для выявления абсолютно точного состояния тела и всех его систем существовала специальная техника.

«Пособие по управлению силой эйда для чайников» оказалось вовсе не таким простым, как намекало название. Дарья утешала себя тем, что ей никогда не давались технические науки – она была гуманитарием до мозга костей, точнее, до самого центра её богатого внутреннего мира. Но главное она поняла точно: почти вся совершенная центанская аппаратура работает на особой силе, вырабатываемой тем самым маленьким органом, напоминающим прозрачное сердце с золотистой субстанцией вместо крови. Для того, чтобы активировать её, достаточно «мысленного импульса» – желания, проще говоря.

Справочники по садоводству, кулинарии и прочим человеческим занятиям, для которых нужна хоть какая-то физическая работа, в один голос сообщали: центанцы – люди исключительно интеллектуального труда. Для всего остального есть Vis Viva.