Соединение

5

Ступив под серое небо, она шла вперед до тех пор, пока небо не скрылось от нее в пространстве, которое рождалось вопреки ее воле, и не было связано с ее ощущениями. Образы, являвшиеся ей, были противоречивы, множественны, смешивались в беспорядочный поток, чтобы составить структуру переплетений частей тел и предметов, голосов. Несовместимые, они вырывались из общей массы, завладевая ее вниманием, не давая оторваться от них.

Куски плоти сращивались хаотично, становясь бессмысленными и уродливыми, необъяснимыми в своем уродстве, абсурдными в своем существовании.

Небо, погружаясь в неизвестность, течет медленным серым потоком, растворяясь. Его закрывает неподвижность белых ровных плит, что выглядят раздувшимися. В них есть множество отверстий. Из них выходят еле заметные черные тени, которые окружают желтовато-коричневые пятна. Маленьких узких теней, которые падают сверху, как черви, не видно, если опустить глаза. Здесь видны обрывки неба в дальних частях помещения, закрытые решетками, тяжело пробивающиеся сквозь неестественно светящиеся лучи желтовато-зеленого тумана, становящегося все плотнее вокруг, чтобы из образованного им пространства нельзя было выбраться. Сгустившись, он образует маслянистую, темнеющую маленькими ошметками теней поверхность, затягивающую все вокруг, создающую в себе ложную видимость проходов, нор, светящихся сгустками света.

6

Если присмотреться, здесь можно заметить набухающие и опадающие тела, грудами возникающие между обрывками мелких копошащихся теней. Тела образовывали группы, составляя ужасающие по своей форме комбинации различных частей, разрубленных и сросшихся, чтобы затем медленно растечься во все стороны. Большие фигуры были разрублены неровными ранами, которые менялись в размерах вместе с течением тел фигур, их распадом. Она видела, как ее тело захвачено со всех сторон текущими фигурами, которые приближаются к ней неровными краями пустоты, оставляя лишь узкие проходы между ее телом и фигурами, скапливающимся в прозрачном, но уже изъеденном тенями и испачканном их частями, воздухе. Она судорожно думала о том, как может ускользнуть из этого взбухающего, сращивающегося и рвущегося частями пространства. Она смотрела, как между ее телом и возникнувшим тут же в пространстве телом скользит разрыв, который, стоит ей двинуться, уменьшится. Ей было нечего делать. Она поняла, что в ловушке. Тела запутали ее. Было сложно следить за преобразованиями тел. Они растекались вокруг и из них торчали их внутренности, белеющие, немного желтоватые и зеленоватые в неестественном, пожирающем их и сгущающемся все дальше свете. Внутренности вытекали из уродливых цветов и форм: из оболочек, резко разрубленных – в основном вверху и по бокам – выходили белесые образования, порой с желтым налетом, зеленеющие или желтеющие. Чертовы образования распространились повсюду. Не было никакого выхода – она не знала, что делать. Они двигались, растекались рядом, скользили, не оставляя пространства для движения – скользили так, что всякое движение было уже бессмысленно, потому что она уже двигалась, потому что она уже не знала, имеет ли она собственное тело, и имеет ли здесь кто-либо собственное тело и может ли здесь что-либо иметь оболочку, чтобы отделиться от этого ужасающего потока, растекающегося безысходностью, постоянно двигающегося, расщепляющего ее восприятие, хаотично вмешивающего его в себя так, что она уже с трудом могла воспринимать что-либо, кроме страха, который, разрезая предметы, придавал им очертания. Теперь воспринимать что-либо стало бессмысленно. Восприятие – праздная игра по смешению, расстановке и расположению предметов. Можно было разобрать тихие слова, располагающиеся шеренгой, убивающие образы. Шепот безжалостно отрезал от гигантского тела, частью которого она была или которым она была или которым она могла быть, маленькие кусочки, удобно расправляясь с видимым замкнутым пространством перед ее глазами, словно нарезая его тонкой чешуей, острым металлом, монотонных звуков. Шепот – другой вид уничтожения. Образы реальности исчезли, пожалуй, почти полностью. Она могла заметить, что шепот погружает ее в мягкое небытие, будто ее глаза закрылись. Теперь она не могла видеть. Это был сон, в котором были только слова, разрезавшие тела на маленькие, очень тонкие кусочки, из которых тихо что-то текло, возможно. Это было сном, состоящим из слов, быстро растворявшихся, не оставлявших от себя следа, кроме бесчисленных разрушений, черноты и подозрения того, что здесь должна была действовать сила некоего творца.

«Нам – тебе, тебе надо что-то делать, чтобы уничтожить их. Уничтожить их. Кого тебе надо уничтожить? Что тебе надо уничтожить? Тебе надо уничтожить это тело – тебе надо уничтожить тело, фигуру. Какую фигуру мне надо уничтожить? Здесь очень трудно различить хоть одну фигуру. Фигуры здесь совершенно нераздельные – можно предполагать слитность фигур и их одновременную раздельность. Легко увидеть, что внутри фигуры есть проходы, что внутри фигуры есть проходы, однако – однако, мы тоже можем иметь тело. Мы можем являться фигурой, поэтому даже если мы находимся в момент времени в другой ее части – мы, пытаясь пройти по ним, станем лишь частью ее движения. Таким образом, мы изменим ее тело так, что оно станет плотным, сросшимся на участке нашего пути, и мы не сможем пройти, потому что даже если бы мы могли считать нечто, какую-то часть своим телом, она срастется с ней и тогда получится то же, что и сейчас – возможно, так как мы не можем знать этого наверняка. Мы не можем знать этого наверняка. Нам надо выяснить, тебе надо выяснить, является ли фигура, которую мы можем воспринять, является ли она частью фона, того желудка, где мы ее воспринимаем. Действительно ли эти разрывы являются проходами, действительно ли, увеличив их или переместив их, можно уменьшить фигуру – я говорю о том, что, исходя из того, что ты знаешь – исходя из того, что ты говоришь – просто исходя из того, что ты говоришь – можно предположить, что если ты увеличишь плотность фигуры – вытянешь разрывы и проходы между ее частями – возможно, органами наружу – ты сделаешь фигуру меньше, ты сделаешь ее гораздо более определенной, гораздо более плотной – тем более, устранив функциональную часть проходов – разрывов, ран – изменив ее структуру – ты просто ее убьешь – она не будет существовать в прежнем виде. Все это хорошо, но мне это не поможет – мне это не поможет, потому что не поможет. Почему? Потому что я не знаю, где я. Я не знаю, где ты. Я думаю, меня нет. – Я есть. – В данном случае ты можешь быть, но я не думаю, что нас можно как-то определить. Нет, меня тревожит вовсе не это – меня тревожит именно то, что манипуляции с фигурой могут оказаться бессмысленными, так же, как и выделение себя или тебя из ряда прочих объектов. Я считаю, что это может быть интересно, только если мы захотим посмотреть на эффект. Мы можем, возможно, даже условно – чисто условно отделиться – увеличив функционально неизученный разрыв – предварительно мы можем даже изучить его. – Молодец, дорогая. – Это не все, вероятно».

7

Выделить элементы. Среди разрозненных волн плоти, поднимающихся, опадающих, уплотняющихся и распадающихся, надо дать имена тем, что рядом с берегом и тем, что от него отделены. Тем, что рядом с берегом. Возможно, она являлась берегом. Волны изгибались и разгибались рядом, шипели, а затем отступали. Их фигуры отделялись от сплошной массы и окружали ее. Они издавали монотонный неприятный гул и стук при движении. Некоторые из них повторяли свои движения – таким образом, они не двигались. Они двигались в пространстве, но их движения были одинаковы относительно самих себя. Их движения были последовательны, они двигались циклично. Можно было видеть, что фигуры, стоящие рядом, образовывали новый ряд фигур, однако, не замкнутый, полный ран и разрывов. Данные фигуры были неустойчивы, они появлялись и исчезали и их было тяжело разглядеть. Части рассеченных фигур трепетали, замирая, показываясь из ритмически возникающих белых изгибов, а потом опадали. Растерзанные, они скрывались, и когда они появлялись вновь, чтобы исчезнуть, части их были искажены и изуродованы, отдельные члены разбросаны в пространстве. Порой обрубки непостоянных, несоединенных тел находились очень далеко от прочих разрубленных и трепещущих частей тел. На неустойчивые, быстро разлагающиеся, расчлененные ранами или сосудами фигуры налетали волны членов других фигур, разделывающих их и поглощающих их, они колебались, подобные червям, и каждое новое тело состояло из разложения старого. Ей было сложно разглядеть и запомнить постоянно скрывающиеся и изменяющиеся тела. Ей было скучно следить за их обрубками, однообразными, почти полностью идентичными, ритмично совершающими движения, чтобы переносить большие ускользающие тела на себе в пространстве, уродуя их контуры, порой делая их калеками или разрывая их. Простые фигуры были крайне однообразны. Простые фигуры совершали движения. Совершали похожие движения ритмически. Можно было выделить несколько групп цикличных движений тел, если существование цикла означает движение. Так, каждая простая фигура, член обширного меняющегося тела, повторяла одни и те же движения – то есть каждая простая фигура, оказывающаяся к ней близко, имела одну из ограниченного числа форм – цикл движения каждой из простых фигур мог быть ограниченным определенным числом форм и порядком их появления, включая в себя разное количество элементов (форм).

Кроме повторяющихся фигур изменяющихся великанов, которые, впрочем, были почти неуловимы в своем мерцании и трудно поддавались восприятию, можно было уловить мерцание карликов-двойников, которые, порой, могли появляться целыми толпами. Можно было заметить также еще одну особенность карликов (которые могли быть сцеплены с великанами): некоторые из них появлялись последовательно в толпе или маленькими группами или поодиночке в видимом пространстве, меняя свои формы вместе, образовывая мертвых существ средних размеров. Следует также отметить, что у некоторых простых фигур цикличность была не установлена – она была вариативной по числу форм-карликов, которые приходили не совсем последовательно, а у других цикличность была установлена и представляла четкую структуру. Итак, все формы организмов и движений, которые она выделила как застывшие, а также их простые части, она условно отнесла к прошлому относительно своего ограниченного восприятия – условно она назвала их трупами. Данных существ вокруг располагалось великое множество, как она заметила вскоре. Число их постоянно увеличивалось. Число трупов, карликов-двойников, фигур, великанов постоянно увеличивалось, и было настолько велико, что наличие прочих существ в ряду представлялось удивительным. Единственной функцией, которую она могла выделить для себя как определяющую – была функция восприятия – собственно, можно было предположить, что функция ее восприятия была равносильна некой функции времени, которая была связана со смертью или убийством встречающихся на пути многочисленных волн существ.

8

Стало темно. Вверху сгрудились тела теней, которые порождали существ, и сами существа. Их фигуры не изменились, и их мерцание оставалось прежним, оставляя тот же состав существ. Появился новый тип движения. Теперь фигуры, белеющие вытекающими из них волнами, стали течь в другую сторону. Они теперь не были закреплены горизонтально, теперь они поднимались вверх под углом или опускались вниз под углом. Фигуры наползали друг на друга слоями, покрывая друг друга, накладываясь друг на друга, теперь образовывая новый вид наложенных существ, где одно существо было полностью или частично поглощено другим. Когда была создана уходящая вверх диагональ белеющих твердых соков, вытекающих из неплотных оболочек, висящих на остовах существ, ей показалось, что существа остановились: большая часть существ остановилась, мерцая. Через некоторое время она заметила, как существа, захватившие других, начинают двигаться кверху вылепленного из тел потока. Они скапливались на вершине. Вершина потока, фигуры, раздувалась, загибалась, не продолжая диагональ. Вскоре фигура стала походить на некое подобие вертикальной воронки, сужающейся кверху, заполняющей пространство скрадывающей твердеющий свет черной тенью – в центре фигуры была черная тень. Воронка качнулась назад своим узким концом, и ее верхняя часть стала раскачиваться по полукругу. От узкой верхней части вниз, зачерненные тенями фигуры медленно опадали белыми упругими, кажущимися жидкими тканями, наружу, наклоняя воронку все больше до тех пор, пока она не начала падать. Воронка падала на нее сверху, приближалась к ней спереди. Она на мгновение перестала воспринимать происходящее. Когда она открыла глаза, в темноте она увидела прежнее движение, тела, приближающиеся к ее телу, сплоченные в одну воронку, разделенную ходами, прозрачными реками пустоты, изгибавшимися вместе с составляющими их фигурами. Она легла. Ее глаза скользили по существам. Внимательно она всматривалась в каждое из них, в его движения. Существа застыли, погруженные в тела друг друга, скрытые телами друг друга, составляющие тела друг друга. Мерцание карликов стало очень быстрым, внутри большой фигуры тела также начали быстро мерцать, разламывая построение, похожее на воронку, замороженную теперь в одной форме, движение которой выражалось этой формой. Она попыталась разглядеть свое тело. Затем она посмотрела на застывшую форму движения. Сначала она испытала страх. Затем она испытала ярость. Ее ярость была сильнее, чем страх. Она застыла тоже. Она сосредоточила непрерывный взгляд на мерцающей фигуре в центре воронки, которую поглощала другая фигура. Черные текучие силуэты похожих на полупрозрачную кровь теней медленно начали стекаться из мест, куда врезался ее взгляд, к ней. Вскоре она увидела, как наложенные тела, не двигаясь самостоятельно, плыли ей навстречу по черным волнам, которые контрастировали с прозрачными пустыми волнами, перемешиваясь с ними, составляя смешанный рисунок. Тела подходили туда, где ранее она видела широкую часть воронки. Вскоре она устала сосредотачивать взгляд на плывущих телах. После того, как ее взгляд рассредоточился, она уже не могла различить прежнюю картину. Груды тел медленно качались вокруг на одной канве движения, оправленные прозрачными волнами, переплетенными с полупрозрачными и почти не прозрачными черными волнами, накладывающимися на них.

9

Отдельные фигуры. Это фигуры людей, вероятно, что, впрочем, вторично. Они, разорванные, плавали по коридорам большой коробки, плавают здесь, изгибая надутые головы так, чтобы крючки, выступающие на них, тоже двигались, склоняясь внутрь, к цветным образованиям, сгибающимся внутрь. Кажется, их можно разделить по тому, как они мерцают. Не все волны, формы мерцают одинаково. Некоторые привыкли загибаться внутрь, некоторые более прямые. Есть маленькая разница в процессе мерцания. Да, два основных типа этих волн, этих фигур, имеющих между собой ощутимую, но представляющуюся неважной из-за движения, освещенности и разрезов, разницу, сходны с воронками. Они представляют собой воронки – обычно они строятся сверху вниз, от узкого закругленного основания к более широкому с разрезом. Но эти представляются мне особенными, они исключительны, так как в большей части их мерцаний и движений, если только можно выделить их отдельно, представить их отдельными, они загнуты узкой частью вниз, изогнуты крюком так, что имеют два основания, обращенные, если так можно выразиться, в одну и ту же сторону узким и широким концом. Разрезы всегда разные на них. Впрочем, в основном, из-за разрыва широкой части воронки, можно считать, что широкая часть условно состоит из двух воронкообразных элементов, соединенных между собой кровью пустоты. Интересно, что воронки прямые зачастую изгибаются и переворачиваются, мерцая, изменяя свою форму, форму волны или фигуру. Воронки же изогнутые, не смотря на мерцания, сохраняют свою форму гораздо чаще.

10

Сложно помнить, какие вещи живые. В любом случае, даже мертвые вещи обладают жизнью. Сложно уследить за всеми вещами. Особенно за вещами, представленными белесой, поддернутой тенью и светом плотью, обернутой в те или иные оболочки. Сложно видеть фигуры все время, следить за их движениями, если движения являются быстрыми и регулярными или если движения плохо заметны, выражены только на отдельных участках плоти, поэтому иллюзии занимают со временем места предметов.

*

Она не могла больше следить за ними, повторяющимися, исчезающими. Она чувствовала, что они переполнили ее восприятие. Она решила двигаться. Во время движения ее глаза отдыхали. Однако, она не могла различить достаточно широкие проходы для того, чтобы с ее движением рассыпающаяся и собирающаяся махина не претерпевала заметных изменений. Ей не хотелось, чтобы хоть одна из мерцающих частей, больших или маленьких, фигур или их частей, заметили ее движение, но не двигаться было невозможно, потому что силы действительности превышали ее силы.

Существа двигались. К ней приближалось множество существ – они огибали ее медленно или быстро, скользя по ее расширенному силуэту, не задевая ее. Она внимательно следила за тем, чтобы те маленькие существа, которые приближались к ней, были мертвы – это было очень важно. Ей не хотелось встретиться с живой маленькой частью существа, с живым маленьким существом, потому что тогда она могла бы быть обнаружена.

Проблема была в том, что никогда с точностью нельзя было определить живое существо или мертвое. Проблема была в том, что в данном случае жизнь была относительным понятием. В целом она предполагала, что любое из видимых существ обладает определенным циклом изменчивости. Сама изменчивость форм, связанная с мерцанием, видимо подразделялась на два вида: полная изменчивость и частичная изменчивость. Эти виды изменчивости были связаны с двумя основными видами жизни. С полной изменчивостью было связано мерцание – такие существа возникали и исчезали, появляясь в разных местах, как ей казалось, неожиданно, и также неожиданно исчезая. К этим существам относились карлики, карлики-близнецы, так как они любили собираться в одном месте во множестве. Карлики-близнецы составляли собой структуры, повторное появление которых было сложно заметить и отследить из-за их склонности к перемещению на большие расстояния. Фигуры, которые могли поглощать формы, собираемые карликами, она часто не могла различить, но иногда она видела средних размеров существ, которых собирали карлики – в основном они были похожи на людей. Карлики всегда появлялись на носителях. По сути, карликов-близнецов можно было считать наездниками, как и большинство других существ. Немерцающие существа были более крупными по размеру. Они принимали формы людей, гигантов разных размеров. Люди отличались от гигантов по размеру, особенностям движения, а также по уровням, на которых они обитали – но было сложно постоянно отслеживать эти признаки. Гиганты могли мерцать, но мерцали они не так часто, как карлики, не двигавшиеся иначе. Гиганты сочетали в себе мерцание и другой вид движения, основанный на неполном изменении тела при движении. Люди отличались частичной изменчивостью и пользовались движением волн для перемещения, не мерцали, а продвигались последовательно согласно общему движению более крупных структур, частью которых являлись их кибернетические тела. Людей можно было считать не до конца живыми: большинство из людей действительно были мертвыми и их существование ограничивалось только общей для них структурной спецификой, связанной с появлением волн, более крупных структур. Собственно, почти любых существ, что она видела, можно была назвать мертвыми. Их жизнь и смерть зависела от циклов их движений. Смерть существ осуществлялась на нескольких уровнях и была заметна в основном на существах, для которых была характерна неполная изменчивость. Для этих существ был характерен некий набор частично постоянных форм на доступных ей совмещенных уровнях, после которого они начинали повторять цикл движений, воспроизводящих части более крупных структур заново. Рассмотреть эти особенности, тем не менее, она могла только частично, так как у нее не хватало для точного отображения ресурсов, а такие существа образовывались преобразованиями и наложениями. Можно было заметить в реальности, которая отображалась перед ней, расчлененных людей, части которых были расположены далеко друг от друга, и каждая часть могла совершать специфический цикл движений.

То, мертв гигант или жив, сложно отследить из-за числа и изменчивости и разнородности составляющих его элементов, мерцания, характеристик цикла движений. Некоторые существа или предметы (волны или формы) не двигались сами по себе, но двигались их наездники разных видов. Из-за наездников любое мертвое существо или предмет могли казаться живыми.

Движение было равносильно смерти. Движение и остановка должны быть четко выверены для того, чтобы существо случайно не умерло. Возможно, у существ есть специальные механизмы, рассчитывающие циклы, чтобы случайно не перейти за порог смерти. Самое плохое в ситуации движения то, что оно не приносит смерть наездникам. Циклические движения существ используются наездниками для мерцания. Но не стоит думать об этом. Не стоит обращать на это внимание. Это слишком странно. Тяжело следить за этим, поэтому можно не следить за этим. Поэтому, скорее всего, я буду двигаться случайно согласно моему восприятию.

Нельзя начать двигаться, затем остановиться. Если движение началось, остановка не возможна до завершения цикла.

Волна. Большая волна окрасила все в серо-черный цвет, опрокинулась на раскинувшиеся здесь волны и заполнила пустоты своей серо-сине-фиолетовой легкой туманной кровью. Вероятно, ее напугала кровь, текущая в пустотах русла, заполняющая его, делающая причудливый изогнутый лес мягких, мерцающих скал непроходимым. Мягкие скалы сливались друг с другом, образовывая игольчатую воронку, разрозненные элементы которой сшивал между собой черноватый туман.

Водянистые сумерки заполняли свободные сосуды, систему, несущую пустоту. Темноватое полупрозрачное пространство разливалось по освобожденным для него путям, окружая трепещущие и мерцающие тела, делая их движения похожими на судороги. Существа громоздились друг на друга, принимая форму белесого тела, гиганта, виднеющегося среди отражающих бескрайнее серое пространство и наливающих его синевой смерти вод. Его тело двигалось согласно движением пучины, его поддерживающей. Его тело было почти не видно. Его кожа казалась бело-серой, изуродованной многочисленными ранами, обернутое в разноцветные лоскутки и лохмотья. Она видела, как его тело расширяется. Пространство, окружавшее его, наполняло его. Часть тела гиганта, совсем рядом с ней, подхваченная ритмическим движением теперь видимого вещества, заполнявшего раны изрезанного пространства, расширялась огромным проходом. Он был очерчен неясно, он был круглым, разрастающимся. Она видела, как тело гиганта вдали от нее, в дальнем конце почерневшего окаменевшего оболочками света чрева, отделяется от питающего его русла, от ран пространства, отделяется, насытившись от них, поднимаясь над ними широкой аркой зева. Узкий край воронки гиганта поднимался медленно, скользя вверх, изгибаясь плавно с необычной пластичностью до тех пор, пока дальняя от нее часть его тела не встала почти вертикально, а потом не начала опадать вниз по дуге, по направлению к ней. Она могла видеть, как из существа выпадают, белесые бесформенные тела, к которым прикреплены карлики. Белые, скрученные тела осыпались, увешанные карликами-близнецами, прочно вцепившимися в них, тут же, почти мгновенно исчезая в серо-фиолетовом, темном пространстве, все больше темнеющем в полости изогнувшегося великана. Широкая часть воронки, наполовину скрытая в однородности глянцевой черноты, виднелась неясно в пространстве кровоснабжения гиганта, была напротив ее тела. Узкая часть воронки изогнувшегося тела была над ней, двигаясь вперед, она накрывала ее веществом тьмы. Покровные ткани гиганта периодически раздувались и становились упругими, затем становясь, как ранее, волнами дряблых тканей, согласно ритмическому движению загнивающих внутри светлых оболочек сумеречного света. На теле гиганта повсюду можно было различить маленькие порезы, пустоты, через которые протекала, кормя его, надувая его и сдувая, полутьма.