Погода выдалась на редкость теплой, и безветренной. Ужин в честь именинника, начальника охраны Жорика, решили провести на лужайке возле дома. Георгий Нельс, поступил на службу несколько лет назад, и зарекомендовал себя как отлично подготовленный боец, преданный и наделенный к тому же незаурядными умственными способностями.

К настоящему времени, Жорик не успел обзавестись семьей, поэтому жил тут же в домике для охраны, и все свое время посвящал службе.

Солнце уже клонилось к закату, по периметру зажглись фонари. Пацаны таскали столы и стулья, горничные расставляли посуду, и расставляли цветы.

По всей видимости, Эмма Петровна решила устроить настоящий праздник.

Янка подключилась к всеобщей суматохе, важно командуя, выполняя роль хозяйки дома, нагоняя на меня тоску.

Даже Ди вышла с сыном на руках, присоединяясь к остальным. Малыш вел себя спокойно, поглядывая по сторонам, крепко держа в руках золотистый локон волос матери. Поймал мой взгляд, тут же посылая широкую беззубую улыбку, и засеменил ножками, как – будто бы бежал на встречу. Это был удар под дых. Отвожу взгляд, не в силах вынести детской радости, и заинтересованности. Крепко сжимаю руки в кулаки, боясь показать, насколько он отчего – то волнует меня, украдкой продолжаю следить за ним. Вот Жорик подхватывает малыша на руки, подбрасывая высоко вверх. Его заливистый смех плывет над поляной, обжигая меня кипятком. Вижу, как ребёнок крутит головкой, и снова остановившись на мне, испытывает взглядом.

Неспеша двигаю в их сторону, в голове вакуум. Малыш завозился на руках у Ди, успевшей обратно отобрать сына, и замершей, заметив меня. В горле пересохло, мысли куда-то улетучились, и опомнился я, уже держа на руках маленького сорванца. Его неповторимый аромат, окутал меня, дергая за невидимые струны моего сознания. Он прошивал меня зелеными глазками, со всей своей детской серьёзностью, робко улыбаясь. Остановив взгляд на одной ямочке на левой щечке, я пропустил удар сердца. Затем внутри что-то оглушительно взорвалось, и мысли лавиной обрушились на меня. Словно почувствовав мое состояние, улыбка малыша пропала, и он приготовился заплакать, но ноги уже несли меня в дом. За спиной вскрикнула Диана, бросившаяся было за мной вслед, но остановленная властной рукой экономки.

Скорее, проверить. Глупость конечно, но в тот момент мне нужно было это сделать. Необходимость взглянуть самому, собственными глазами, гнала вперед, в уединение своего кабинета, заставляла трясущимися руками сдирать памперс с ребёнка, чтобы захлебнуться жгучим коктейлем собственных эмоций, выплеснувшихся в лицо, обжигая едкой кислотой.

Я смотрел на россыпь родинок в паху в форме маленького клевера, не веря собственным глазам. Меня словно выключило, и все что я мог, это шумно хватать раскрытым ртом воздух, пытаясь взять себя в руки.

Диана

Вид Влада крепко держащего Артёма на вытянутых руках выбивает почву из – под ног. Его лицо, скрытое, как всегда, непроницаемой маской, и радостная улыбка ребёнка заставили напрячься каждый нерв на моего тела, подняться каждый волосок. Я уже было хотела забрать сына, как Влад, словно ошпаренный убежал в дом, прижимая к себе ребёнка. Вскакиваю, на дрожащие от напряжения ноги, готовая мчаться следом, но внезапно остановленная крепкой рукой Эммы Петровны.

– Дай ему время, детка. Они должны привыкнуть друг к другу, как сын и отец. – Шепчет жарко, а у меня дыхание сбивается, и на мой вопросительный взгляд, загадочно улыбается. – Только слепой не увидит их сходства, и должна признаться не только внешнего. Характер у малыша железный, как и у его отца. Просто дай ему время.

На лужайку высыпались многочисленные жители дома, в основном обслуживающий персонал и охрана, избавляя меня от необходимости комментировать больную тему. Мужчины смеясь, рассаживались по местам, молоденькие горничные выносили блюда, не забывая кокетничать. Обернувшись, замечаю Ирину, озираясь по сторонам, она, грациозно усаживалась на галантно выдвинутый каким – то парнем стул. Она переоделась по случаю в длинное черное платье, с неизменным глубоким декольте, куда устремились взгляды всех присутствующих мужчин. Но по ее стреляющим глазкам, догадываюсь, что предмета ее стараний еще нет.

Занимаю место возле Эммы Петровны, подальше от того края где восседают «нянюшка» и злополучная Янка, и, чертыхаясь, поскольку так же, как и они украдкой бросаю взгляд на дверь. Мысли лихорадочно скачут как блохи, заставляя ерзать на стуле, каждый раз вскидываясь на закрытую дверь.

Нет, ну вот чем он там занят? Что его могло так задержать?

Промучившись еще добрых двадцать минут, решительно встаю, когда замечаю Влада, неторопливо шествующего к столу. Судя по всему, Артём, каким – то чудом уснул в его компании, и он несёт его ко мне. Быстро вытерев руки салфеткой, поднимаюсь ему навстречу, и замираю, натыкаясь на недовольный взгляд.

– Ирина, надеюсь, вы уже поужинали? Ребёнок уснул, и вам не мешало бы помнить о своих прямых обязанностях.

Все мгновенно замолкают, Ирина, подавившись вином, и откашлявшись, вскакивает, виновато пряча взгляд в пол.

– Извините, Влад Генрихович, его мать сказала, что мои услуги сегодня не понадобятся, и я могу быть свободна.

Разуметься, я об этом не говорила, по той простой причине, что не воспринимала ее всерьёз, но говорить об этом сейчас и устраивать склоки я не собиралась, лишь бросила в ее сторону недовольный взгляд.

– Я надеюсь, вы хорошо читали контракт, в котором черным по белому написано, что вы должны быть в распоряжении своей хозяйки двадцать четыре на семь? – Не унимался Влад. Я снова поднялась, шагнув ему встречу, намереваясь прекратить ненужный и неприятный разговор, который ведется в моем присутствии так, как будто – бы меня здесь нет.

Но Влад упрямо поджав губы, впился взглядом в побледневшую няньку. Последняя, в свою очередь, осторожно выбралась из – за стола, и на высоких шпильках под презрительным взглядом Влада, поковыляла к нему.

Обойдя нас обеих он понес сына в дом, взглядом приказав Ирине следовать за ним.

Я колебалась ровно минуту, и, решив не бросаться следом, вернулась за стол.

Если Артём проснется, Ирина даст знать, поскольку совсем не умеет управляться с ним.

Олег, молоденький сторож, сидевший рядом, подлил вино в мой полупустой бокал, с улыбкой наклонившись ближе поинтересовался, что нашло на босса, что он так лютует уже который день. Решив воспользоваться подходящим случаем, еще раз обратив взор на дверь, убедившись в отсутствии Влада, с опаской поинтересовалась.

– Олег, скажи, пожалуйста, как себя чувствует Илья? – Спрашиваю, понизив голос. Олег заметно напрягается от моего вопроса, и так же, как всего несколько секунд я, бросает взгляд на дверь.

– Диана… – запнулся, пытаясь очевидно вспомнить отчество.

– Просто Диана, – поправляю я, молясь, чтобы он поторопился.

– Окей, Диана, босс приказал не распускать язык. – Замешкавшись, и снова воровато оглянувшись, продолжил. – Но вам, грех отказать. – Улыбка растянула пухлые мальчишеские губы, и, наклонившись еще ближе, он жарко зашептал в ухо. – Илья медленно идет на поправку. От госпитализации отказался. Сегодня я ему помогал. Босс по очереди велит нам с ним дежурить. Так вот, сегодня была как раз моя очередь, и он просил передать вам привет, и сказать, что сильно скучает по малышу.

Руки задрожали, я поспешила отставить бокал, боясь его опрокинуть. В душе ожил червь, точивший все это время мое глупое сердце, прогрызая очередной виток жгучей вины.

Едва успеваю взять себя в руки, как глаза встречаются с гневным взглядом Влада. Успеваю только отметить Олега, склонившегося к моей шее, продолжавшего все еще что – то шептать куда – то в область уха.

Поспешно отстраняюсь, уже разомкнув губы для ненужных оправданий, когда Янка визгливым голосом, перекрикивая весь застольный гвалт, обращается, как оказалось, ко мне.

– Дамы и господа, прошу минуточку внимания. Дело в том, что сегодня произошла принеприятнейшая ситуация, за которую сегодня мне пообещали принести извинения. Публичные. Дорогая, прошу, приступай. Сейчас как раз будут уместны твои извинения. – Посылая мне яростный и одновременно победный взгляд.

Над столом повисло гробовое молчание. Мужчины с ужасом попеременно глядели то на Янку, то на меня, то на Влада, затаив дыхание. Еще бы, такой концерт в исполнении дам босса. И не знают как вести себя в такой ситуации. Олег даже крякнул рядом от досады, сжав руки в кулаки. Обида захлестнула, накрывая с головой, грозя пролиться постыдными слезами, уже собравшихся в глубине глаз. Я, глубоко вздохнув, загоняю своих демонов вовнутрь, приказав им сидеть и помалкивать. Делаю хороший глоток вина, под оглушительно давящее молчание и встаю, направляясь к Янке, высокомерно глядевшей на мое приближение.

– Что ж в одном я согласна с тобой. У тебя сегодня произошла принеприятнейшая ситуация, которая, к тому же, повторилась дважды. – И под недоуменные и притихшие взгляды в абсолютной тишине выливаю содержимое моего бокала ей на голову. – Хотя, может будет, и трижды. Если тебе, конечно, мало моих публичных извинений.

Еще пару секунд царила тишина, а потом началась настоящая вакханалия. Янка выскочив из – за стола, схватила в руки столовый нож, и бросилась на меня. Благо охрана была профессиональной, мгновенно последовав ее примеру, вскочив, скрутив и, выхватив нож, вопросительно глядя на Влада.

Я же стояла с гордо поднятой головой, глядя на изрыгающую проклятия, извивающуюся в руках охранника Янку, и поражалась сама себе. Еще утром я корила себя за то, что опустилась до банальной драки, а сейчас, даже не подумав, как следует, о последствиях своего поступка, снова готова была вцепиться ей в нарощенные волосы, кляня Влада на чем свет стоит.

Неужели он не видит, в какую ситуацию поставил меня и эту чертову Янку?

Она с ума по нему сходит, ревность раздирает ее на части, и самое страшное, что она не остановиться теперь не перед чем. И ее крики, сулящие мне все кары господни тому подтверждение.

Влад продолжал хранить ледяное молчание, лишь взглядом приказал увести бьющуюся в истерике женщину, а остальным остаться. Он все так же, не спеша, проследовал за упирающейся Янкой в дом, как – будто бы, только что пришел с прогулки. Я тоже двинулась следом, чего греха таить, страшась его ответной реакции, сверля широкую спину глазами.

Едва вошла в залитое светом фойе, как у моего виска прозвучал отрывистый равнодушный приказ.

– Жди меня в кабинете. – И скрылся, в направлении кухни, откуда доносились яростные Янкины крики.

Ага, как же, бегу и волосы назад. Наверное, вино творило со мной черт знает что, растворив остатки здравого смысла, или запоздалое чувство собственного достоинства, наконец, вспомнило что ему по долгу службы положено наставлять хозяйку на путь истинный, но я, поднявшись к себе в комнату, и сбросив платье, встала под горячий душ, смывая с себя напряжение, клокочущее внутри.

Постояв немного под потоками горячей воды, отчаянно желая наконец выбросить из головы все происходящее, но оно снова и снова вспарывает мозг яркими картинками, с одним и тем же сюжетом. Мысленно стираю их ластиком, оставляя чистый белый лист, на котором обязательно когда – нибудь появиться та картина, о которой я страстно мечтаю.

Горячие струи согревают тело, и ласкают душу. Напряженные соски покалывают, требуя чтобы их приласкали. Медленно поднимаю руку и касаюсь их, прогоняя стыд и неловкость. Низ живота опаляет раскаленной сладостью, и я выгибаюсь под нахлынувшими чувствами, сжимая ноги. Во влажном и запотевшем пространстве слышится только звук льющейся воды и мое прерывистое дыхание, в которое врезается разъяренное утробное рычание.

Вскидываю испуганно глаза, и глотаю готовый сорваться с губ вскрик. Влад с силой распахивает стеклянную дверь, встает вод струи воды прямо в одежде, и хватает мое лицо, что – то неразборчиво рыча, прожигая горящим яростным взглядом. Он плавит мою волю и сознание, заставляя хватать раскрытым ртом влажный, вдруг ставший вязким воздух.

Горячая вода брызгает его аромат мне в лицо, и он тут же проникает в кровь, вспенивая ее, разгоняя по венам, кроша мое сопротивление.

Его взгляд скользит по груди, и пальцем ведет по контуру, точно так же как я минуту назад. Пробирается по плоскому животу к развилке ног, ныряя в складки, не сводя с моего лица горячего взгляда. Мое тело вибрирует от нахлынувших эмоций, там, где он касается меня – пылает, растекаясь по всему тело неконтролируемым желанием, и я отдаюсь на волю его пальцем и сильного стального тела. У меня нет сил смотреть в его лицо, потому что именно он является моей точкой невозврата.

Его черты выжжены в моем сознании, в котором я зыком скольжу по каждой его черточке, по каждому изгибу. Его руки крепко держат, не отпуская ни на секунду, выдавливая из меня лишь хриплые стоны.

– На колени, – его приказ сопровождается торопливым нажимом, и я опускаюсь, подставляя лицо под горячие струи.

Сверху слышится прерывистый вздох, и я аккуратно стягиваю с него брюки вместе с боксерами. Глажу теплую бархатную кожу живота, под которой подрагивают стальные мышцы, опускаясь ниже. Влад опирается о стену, давая возможность приспустить их ниже.

Опускаю взгляд. Он идеальный.

Медленно наклоняю голову, и вбираю его в себя так глубоко, как это возможно. Влад сопровождает мои поступательные движения матерными словами и длинными протяжными стонами, хватая за волосы, регулируя движения. Я вдруг осознаю, что мои стоны вторят ему, и закрываю глаза от удовольствия. Тут же слышу грубый рык, требующий открыть глаза.

Я открываю и залипаю от его вида.

Тонкая дизайнерская рубашка намокла, облепив его идеальное крепкое тело. Вода стекает по напряженному лицу, целуя единственную глубокую ямку, проступившую на щеке, от крепко сжатых губ. Длинные черные ресницы стоят частоколом, пряча пылающий страстью взгляд. Сильные руки дрожат на моих волосах, крепко их сжимая.

– Что же ты со мной делаешь, Ди? – Шипит, рывком поднимает меня, распластав по стене и с громким хриплым стоном, сопровождающимся рычанием врывается в мое тело. – Что ты делаешь?

Нас обоих прошибает током от полноты ощущений, простреливает высоковольтным разрядом острейшего наслаждения. Его толчки – рывки как глотки воздуха столь же желанны и до одури необходимы. Его следы по всему телу, как и острый аромат его страсти.

Судорожно сглатываю свой экстаз, растворяясь в сладких судорогах оргазма, чувствуя его пульсирующую плоть, взорвавшуюся внутри горячим вулканом. Руки Влада все также на моей коже, на каждой клеточке, каждом клочке.

Отдышавшись, он поворачивает меня к себе, долго смотрит в лицо, убирая волосы, уткнувшись своим лбом в мой. Вода уносит остатки нашей страсти, подстраиваясь под мощные руки, смывающие его следы с моего тела.

Выключив воду, Влад закутывает меня в полотенце, и, подхватив на руки, несет в кровать. Осторожно укладывает и сам ложиться рядом. В это мгновение мне не хочется выяснять с ним отношения. Я не хочу думать о причине такой перемены в его отношении ко мне. Я хочу уснуть в его руках, в тепле его тела, убаюканная его хаотичным стуком сердца, рваным дыханием. Хочу не думать о том одиночестве, которое уже столько лет является моей подругой, хочу верить, что может быть по – другому.

Хоть немного поверить. Хоть чуть – чуть.

Глава 18

Влад

Меня засасывает в какой – то липкий вакуум, и все что я могу – это цепляться взглядом за лежащего на диване ребёнка, лепечущего что – то одному ему понятное. Он весело дрыгает ногами, ни сколько не обращая внимание на дискомфорт, высоко их задирая, и поглядывая на меня своими огромными сканерами, в поисках одобрения. Улыбаюсь одними губами, но и этого мальцу достаточно, чтобы заработать крошечными ножками в два раза быстрее.

Снова и снова я возвращаюсь взглядом туда, где пестреет яркая россыпь, точно такая же, как и моя, и если верить тем записям в дневнике моей матери, и у моего отца, которого я не знал.

Прочитав о том, что все мужчины моего семейства, фамилию которого она не назвала, имели отличительный знак, я не поверил, не акцентировал на этом факте внимание, хотя у меня эта самая отличительная черта имелась. Согласитесь, смахивает на какую – то бабскую блажь, особенно если учесть, что писавшая женщина регулярно прикладывалась к бутылке.

Но сегодня, как – будто сам бес погнал меня, крепко схватив за шиворот, как вшивого кота, изо – всех сил прикладывая мордой о гранит реального факта. Придирчиво рассматриваю ребёнка, глядя на него другими глазами, в попытке отыскать внешнее сходство. И сердце делает кульбит, замирает, чтобы потом помчатся с огромной скоростью. Их много. Слишком много. Линия бровей, цвет, и разрез глаз. Крошечные пальчики, ноготки.

Но и самое главное. Я же его узнал, черт возьми. По запаху. По тому, как зверь внутри довольно урчит при виде малыша. Лакается к нему. Я думал он принял его, потому что запах Ди его пропитал, но оказывается, не только ее.

Беру его на руки. Сын. Господи, Боже. Я и мечтать о таком не смел. Никогда.

Закрываю глаза, уносясь туда, куда сбегает снова и снова мое сознание.

***

Я уже не мальчишка, но еще и не мужчина. Все чаще задумываюсь о том, чтобы остаться здесь. Вместе со всеми. Сгнить в той яме, которую я так старательно готовлю для всех.

Не должны такие звери, как мы расползтись по миру. Слишком опасно.

Поднимаю глаза, и смотрю в синее бескрайнее небо. В душе пустота, и ничего не способно ее заполнить. Она разрастается из года в год, как раковая опухоль, сжирает все живое и светлое, что когда – то было в маленьком мальчишке.

Суровая реальность быстро сбила апломб надежд и глупых мечт. Усмехаюсь собственной глупости. Ну, надо же, каков дурак.

Я мечтал о том, что когда наступит время, и я выберусь отсюда, заживу как обычный простой человек. Заведу семью, в конце концов.

Только в реалии, я даже не ожидал, что пройдя суровую школу выживания, стану другим человеком. Безжалостным. Чудовищем во плоти. Я чувствовал этого зверя в себе. Он шевелился, царапался, и при подстерегающей опасности вскидывался, кидая меня вперед. Это вторая моя сторона, о которой никому не известно. Я оберегаю ее как священную тайну, хотя давно не верю в Бога. Именно он растил меня, воспитывал звериными повадками, сделал меня тем, кем я стал. И все человеческие ценности, так остались для меня лишь строчками в тех книгах, которые нам не разрешали читать. Которые я воровал в библиотеке.

Старичонка, посуливший мне когда – то могущество не сказал какова будет цена за мою власть. Смолчал, дабы добиться от пацана послушания, и дальше разрабатывать его.

Сегодня я забрал его жизнь. И оставил здесь, где он провел большую часть своей жизни, в стремлении оставить в истории след, уродуя и истребляя маленьких детей. Вздрагиваю, и глотаю слезы. Вчера я видел их.

Десять. Я даже сосчитал их. Десять пятилеток. Крепкие мальчишки резвились в боксе, не подозревая, что уже возможно завтра их не станет, а те, кто чудом останется жив, навсегда канут в кровавых лабиринтах Черты.

Промучившись всю ночь от бессонницы, я пробрался в лабораторию и долго смотрел на спящих детей. Решая. Анализируя. Взвешивая все риски. А уже утром стоял перед стариком, я никогда не называл его по имени, так как они просто забрали мое, умело дергая за те нити, которые он сам вложил мне в руки. Правильно подобранные слова, слог за слогом привели его в ловушку.

Теперь он будет здесь вечность.

Смерть его не была легкой и быстрой. Но, нужно отдать должное старику, он достойно принял ее. Долго ломался и не хотел говорить. Но ведь у меня все говорят. И он это отлично знал.

И заговорил.

Планы. Серии вакцин. Описание действия каждой. Слушая его, меня била дрожь отвращения. Они знали, что дети не выживут. Им нужно было проверить степень мутации, чтобы потом перестроить код.

Блять. Смотрю в сморщенное лицо, и задушить хочу. Но сдерживаюсь. Не будет быстро. И безболезненно не будет.

Я мучал его до самого заката. Умываясь его кровью, как когда – то обещал ему. Выдрал живьем его гнилое сердце, и вложил ему в руку. Он с удивлением глянул на него и отошел в ад.

В эту же ночь я спалил лабораторию. Никто не выжил. Никого не пожалел. Все сто двадцать человек, трудившихся на «благо» своей страны заживо сгорели.

Под утро отвел детей в скалы, где они провели почти месяц, предварительно снабдив припасами. Они так ничего и не узнали. Продолжали весело резвиться, наслаждаясь жизнью, которая едва не оборвалась в жутких муках.

Уже к вечеру я держал в руках анализ исследований, проводимых надо мной. Внутри все дрожало от жалости к самому себе. Своей загубленной судьбе. Тогда я впервые и единственный раз в своей жизни заплакал. Слезы катились по каменному лицу, окончательно смывая все то, чем я так мечтал. Ярость сгорела вместе с тлеющей бумагой, которая хранила роковую запись о мутирующем геноме.

И первым делом выбравшись отсюда, я добровольно себя стерилизовал.

***

Возвращаюсь в реальность, и вижу спящего сына. Сын. В который раз повторяю про себя. Смакую это чужеродное слово. Привыкаю к нему. Он развалился на моих руках как на кровати, свесив одну ножку, для удобства второй уткнувшись мне в живот. Пухлый ротик приоткрыт, из него доносит едва слышное сопение.

Он уснул в моих руках, почувствовав надежность и защиту. Как – то услышав из разговора Ди с экономкой, что малыш не уснет ни с кем кроме нее. Ему, видите ли, важно чувство защищенности. И сейчас глядя на спящего сына, меня распирало от счастья и удовольствия.

Не раздумывая иду с ним на улицу. Да, да мне просто захотелось показать всем, что вот он, мой сынок, преспокойно спит на руках, свесив ножку. И ему тепло и уютно.

Окидываю взглядом девицу, которая приехала из агентства. Что они курили, когда решили ее прислать в мой дом?

Чертыхаюсь мысленно, наблюдая, как эта швабра на высоченных шпильках, тащится ко мне. Решаю сам отнести ребенка наверх, игнорирую по пути ее назойливый флирт.

Осторожно перемещаю сына в кроватку, укрываю одеялом и включаю ночник. Рука на автомате тянется к нему, как только в мозгу вспыхивает тот факт, что ребенку будет уютнее с приглушенным мягким светом.

Устроив ребёнка, делаю знак следовать за мной, скривившись от того, как вспыхнули надеждой ее жадные глазенки. Уже в коридоре хватаю эту блядь за горло, приперев к стенке, опаляя презрением и отвращением.

– Слушая меня сюда, милая. Ты здесь только с одной целью. Поняла? С одной. И если с этим ребёнком что – то случиться по твоей вине, я собственноручно живьем сдеру с тебя кожу. Это первое. Второе. Никакого сраного траха в твоем исполнении быть не может. Я не хочу, что какая – то блядь трогала этого малыша. Усекла? И третье. Я тебя нанял. И только я могу отпускать тебя, или дать пня под зад. И если я сказал двадцать четыре на семь, то блядь, будь уверена, что так и будет. А сейчас пошла и сняла эти блядские тряпки с себя и оделась так как того требует твое присутствие здесь!

Отшвыриваю ее, в сторону и ухожу, не обращая внимание на вспыхнувшее обидой лицо. Злость клокочет внутри, требуя выхода. Шалава, блядь, сраная. Надо будет завтра позвонить в агентство и размотать их там к херам. Они что там, блядь шлюх держат вместо нянь? Сдерживаю себя, сжав руки в кулаки, но как только переступаю порог, картинка, открывшаяся перед глазами, срывает все тормоза, и я лечу в пропасть, под пронзительный звук этих самых сорванных тормозов.

Не вот что за блядь? На минуту нельзя оставить ее. На блядскую гребанную минуту. Крадусь зверем ближе, уже мысленно поломав этого сосунка, Олега, кажется, уткнувшего в ее волосы, что – то жарко шепча. Отмечаю ее взволнованность, и нервно подрагивающие длинные тонкие пальцы, держащие высокий бокал.

Мне казалось, что внутри меня натягивается невидимая струна, дрожит, выворачивает нутро наизнанку, мешает дышать. Никогда раньше не испытывал этого чувства. Тоска. Я безумно тосковал … по ней, за что сейчас себя ненавижу. За адскую зависимость. Одержимость.

За то, что скучал, видел во сне каждую ночь, просыпался, задыхаясь от боли и дикого возбуждения, которое не мог утолить. Во сне я почти счастлив, но стоило открыть глаза, как снова возвращалось это тянущее чувство тоски… и потребности. Отчаянно хотел снова почувствовать ее тело, увидеть ее лицо, заглянуть в глаза. Невыносимо, до дрожи, до боли хотел к ней.

И эти чувства бесили меня, мешали, отвлекали. Как же я устал бороться с ними, устал контролировать то, что не поддавалось никакому контролю. И тогда в душе поднималась ярость. Она притупляла чувство тоски и заставляла вновь ненавидеть ее и желать. До дрожи. Да адских судорог. Нутро скрутило острой болью, и я зашипел, сквозь сжатые зубы, заставляя себя расслабиться, и сделать вдох, глядя в глаза расплавленного золота.

Наконец, она поднимает взгляд, и виновато его отводит, а у меня только одно желание пульсирует. Уступить своим демонам. Схватить ее за волосы и потащить в дом. Поставить ее раком, и отъеб*ь, как она того заслуживает. В штанах мгновенно стало тесно, и член болезненно уперся в плотную ткань брюк, даже поморщиться пришлось. Мысленно раскладываю ее в своем кабинете, не сводя глаз с пухлых губ, которые она то и дело облизывает, приковывая не только мой взгляд, но и этого сосунка, слюна которого уже закапала всю скатерть.

Пропускаю момент, когда Янка потребовала сатисфакции. Мозг включается, когда эта стерва кинулась с ножом на нее. Все звуки разом обрушились на меня, выбивая почву из – под ног, и скручивая внутренности жгутом.

Благо охрана скрутила эту падлу, иначе я сам бы скрутил этой шлюхе шею.

Как в бреду иду в дом, на дрожащих ногах, холодея от одной только мысли, чем все могло закончиться. Отдаю приказ тому самому Олежке увезти Янку из дома, как можно дальше, и проконтролировать, чтобы эта стерва не вернулась больше, желательно вместе с ним.

Иду в кабинет, но Ди там нет.

Закипаю, направляясь к ней наверх, готовый ко всему, но не к тому, что она там творила.

Комната пуста, я уже было решил, что она свинтила в своей лучшей манере, когда до моих ушей доносится шум воды и томный приглушенный стон. Каждый волосок на моем теле подобрался, безошибочно определив природу этого стона. Не помню, как добрался до нее, все как во сне, только дико, до боли пульсирующий стояк, отпечатался в горящем сознании.

Слежу за мутным хрупким силуэтом за стеклом, руки скользящие по точеному телу. Как в тумане отмечаю ее неторопливые движения, крошащие остатки моего самообладания. Сжимаю руки в кулаки, испытывая острое желание прикоснуться к ней, до зуда в кончиках пальцев. Сейчас это разъедающее жгучее чувство стало еще сильнее, и тьма внутри заворачивалась тугим комком, искала выход и бесновалась, причиняя боль.

Хватаю ее, вжимаю в себя, в стремлении раствориться в кипящем золоте ее глаз, заглядывая в них как побитая собака. Опускаю глаза ниже, на ее порочный сочный рот. И все.

Дальше только голые инстинкты, вопящие, оглушающие.

Заставляю ее опуститься на колени, и коснуться меня там. Она послушно опускается, и я лечу в пропасть, глядя как полные губы обхватывают мой член, успев в полете ухватить за хвост мысль, что

Абу все – таки был прав.

Она ох*енно сосет.

Когда больше нет сил терпеть, и жилы выворачиваются наизнанку от напряжения, поднимаю ее набрасываюсь на тонкое дрожащее тело. Слышу ее вскрик. Он оседает во мне сладостной аскомой, сводит судорогой внутренности и заставляет биться в агонии.

Как же я хочу ее. Хочу сладкие губы. Хочу трогать мягкие волосы, целовать шею и грудь. Хочу кусать, потому что мне нужно чувствовать этот вкус и видеть на ее коже свои отметины. Я хочу пройтись языком по до одури желанному телу, все ниже и ниже, а потом дотронуться кончиком до губок между ног. Тебе ведь понравилось, когда я делал это? Я буду лизать тебя там, и держать твои бедра, не позволяя вырваться. А потом… Потом я возьму тебя за волосы и отымею так, что ты не сможешь ходить. Я буду делать это снова и снова, вколачиваться в твое нежное тело и ты будешь просить меня не останавливаться… – А еще я накажу тебя, потому что очень хочу тебя наказать… Не понимаю что произношу это все в слух, вколачиваясь в ее тело, прижатое к холодному кафелю, омываемому горячей водой.

Жадно ловлю обжигающие потоки ртом, кусая и злясь на них.

Только я могу касаться этого тела. Только я.

Диана

– Мы едем в Париж и точка. Советую тебе не тратить время на препирательства и собрать вещи! – Ушам своим не верю, после вчерашней ночи его ледяной тон, наотмашь бьет по нервам. За непроницаемой маской нельзя было разглядеть того объятого пламенем мужчину, который шептал о своей страсти. Эти два человека так гармонично уживающихся в одном, начали не просто бесить, а подталкивали к обрыву пропасти.

Пытаюсь проникнуть под эту маску, в надежде убедиться, что этот безумный взгляд не принадлежит моему мужчине. Взъерошенные волосы и круги под глазами, как – будто Влад провел бессонную ночь, и лишь привычная ироническая улыбка никуда не делась.

– Я не смогу оставить сына, точка. – Отвечаю в тон ему, – и потом, у тебя есть, кому составить компанию.

– Диана, – начинает закипать, отчего по моей спине заторопились мурашки, но я упрямо вздернув подбородок, не собираясь идти на попятый. – Мои приказы не обсуждаются. Они выполняются. Четко и беспрекословно.

– Ты спятил, Влад?!? – Моя выдержка дает трещину, – Ты предлагаешь мне оставить сына на эту… эту… – перевожу дух, обрывая сама себя, покраснев от того слова которое едва не вырвалось, – ты сам видишь, что она не сможет с ним и пяти минут пробыть! И потом, он грудной, и совсем маленький, чтобы таскать его из одной сраны в другую.

– Эмма Петровна о нем позаботится. Нас не будет всего два дня. И потом, я знаю, что можно оставить ребенку молоко. Твое.

Когда суть его слов все же достигла сознания, я покраснела.

– Ты подготовился, как я вижу!

– На этом и закончим. – Открыв документ, и принялся его изучать, как – будто меня здесь нет. Стиснув зубы, я отправилась к себе. – У тебя есть час.– доносится мне в спину.– Сегодня вечером состоится прием в гостинице примыкающей к Лувру. Завтра ночью мы вернемся.

Эмма Петровна ворковала с Тёмкой, который весело поддерживал ее болтовню громко распевая. Пристально окинув меня взглядом, с улыбкой произнесла: