Маруся. Один солнечный день

Иллюстратор Елизавета Чащина

Иллюстратор Илья Чащин

Иллюстратор Иван Чащин

Иллюстратор Ева Вашкинель

Иллюстратор Наталья Горохова

Дизайнер обложки Мария Урих-Чащина

© Мария Урих-Чащина, 2020

© Елизавета Чащина, иллюстрации, 2020

© Илья Чащин, иллюстрации, 2020

© Иван Чащин, иллюстрации, 2020

© Ева Вашкинель, иллюстрации, 2020

© Наталья Горохова, иллюстрации, 2020

© Мария Урих-Чащина, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-0051-2318-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

21 августа. Один летний день

Знакомство

Солнечный свет заливает весь небосклон. Насыщает вкус нового дня терпкими лимонными нотками. Разливается, полнится лучами, силой, теплом. Наполняет колодец нового утра ласковым тягучим золотом. Расплёскивает брызги света по всей поверхности небосклона – ещё тонкого, словно кисея, пока белёсого, как паутина. Но скоро, совсем скоро, яркая синь выместит белый туман. Быстро, дерзко, окончательно. И тогда, окружённое этой насыщенной синевой, солнце запылает сильно и жарко.

Стоит Маруся на улице, прямо посреди внутреннего овального дворика. Запрокинула лицо к солнцу, ловит его лучи курносым носом, отчего он тут же покрывается россыпью мелких веснушек. Летние гости. Временное явление. Поднимает Маруся в небо руки, протягивает их к солнцу. Раскрывает ладони – ловит лучики, греет пальчики. Маруся так любит солнце, что готова съесть его. Ну, или хотя бы лизнуть! Высунула язык – а вдруг сегодня удастся дотянуться. Девочки же быстро растут!

Но – нет! Сегодня пока не доросла до солнышка – не достать его. А самой смешно! Словно увидела себя со стороны – девочку, которая стоит посреди двора в красивом платье, с высунутым, зачем-то, языком!

Марусе подарили нарядное, жёлтое платье: рукава – фонарики, кружева – по вороту, а юбка – ах! – солнце клёш! Прелесть, а не платье! Маруся чувствует себя солнечным лучиком. Вертится, кружится, юбка – солнцем, голова – кругом! Конечно, пока, Маруся – маленький лучик. Но годы идут. Бегут, летят! Превратится девочка в яркое и ясное солнышко. Маруся, тебя ждёт долгая, счастливая, интересная жизнь. Правда, будет одна печаль в твоей жизни. Она же – радость! Она же – страсть! Будешь ты всю свою жизнь куда-то брести. Долго шагать. Куда-то бежать. Искать свой настоящий дом, свой горящий тёплым огнём очаг.

А всё эта бабка! Ух, противная старушенция! Ведьма из Черногории! Появилась непрошенной гостьей в Марусином роду. И оставила после себя не только память и не просто след, а самую настоящую рану! Колото-резаную, до сих пор кровоточащую. Весь род ощущает на себе, и по сей день, это её проклятие. Давняя история…

Марусин прадед украл из дома ведьмину дочь, красавицу Марию. В честь неё и назовут потом нашу Марусю. Да ведьмой-то Радмила была вполне себе мирной. Никого не трогала. Бородавки сводила, да по морщинам на лбу будущее предсказать могла. Но зареклась колдовать давно! Муж хороший, дети здоровые, умные. Живи да радуйся! Сетовала только, что Бог им девочку не даёт. Вот тогда только и нарушила в первый раз обещание не колдовать. Уж очень ей дочку хотелось! Умницу, помощницу. Знания свои передать —как ворожить, что готовить, когда ткать, да шить. Ничего не сказала мужу, пошла в поле, поговорила с ветром. Затем отправилась к воде, зашла по пояс, закрыла глаза, пошевелила губами, привораживая, наколдовывая. Потом к дереву – прижалась плотно к нему, всем телом – просила да уговаривала. Напоследок, легла на землю, животом вниз, сгребла рукой ком сырой, чёрной, плодородной земли, пошептала да и положила себе под живот, пониже, туда, где завяжется плод. Ночью к мужу пришла…

Получилось, сбылось. На двадцатую годовщину их свадьбы, поздней весной – уже пышной, зелёной и ароматной, подарила она мужу девочку. Хрупкую, фарфоровую. Нежную, но и крепенькую. С ямочками на щёчках. Отец от счастья чуть с ума не сошёл. Одиннадцать братьев пылинки сдували с маленькой сестрички. Да и сама Радмила наглядеться на доченьку не могла. Мария выросла красавицей. Влюблённые юноши – потенциальные женихи топтались у ворот дома, надеясь на взаимность. Мария могла себе позволить покапризничать. Правда, недолго. Время – то шло. Отец состарился. Хотел успеть внуков покачать. Все юноши – как на подбор – красавцы, удальцы, да и семьи зажиточные.

Как уж Марусин прадед оказался в Черногории, в ходе какой политической оказии его забросило в те края —факты совсем не для этой истории. Но вот, неприятность! Для семьи Марии, конечно. Приглянулась ему хорошенькая, да что уж там, невероятно красивая, девушка, полоскавшая бельё в реке, к которой он подвёл коня напиться. Недолго думая, или не размышляя вовсе, схватил Иван понравившуюся девушку, посадил на коня, обнял крепко и ну драпать на восток – всё дальше и дальше от дома красавицы. Мария, кстати, уставшая от бесконечной опеки родни и осоловевших от любви юношей, не сильно-то и сопротивлялась такому непредвиденному повороту своего жизненного пути.

Но ведьма! Несчастная, убитая горем мать, лишившаяся единственной дочери и последней надежды на улучшение финансового положения, тщетно прождав год, что дочь вернётся, прокляла всех! Всех женщин того рода, частью которого так внезапно оказалась и её девочка. Наложила на бедняжек мощнейшее заклятие на скитание на добрую сотню лет. Во второй раз нарушила обещание, данное матери, мужу и Богу – не колдовать. Но осерчала же, ох, как осерчала…

Почему она не прокляла мужчин? Виновен же был именно мужчина! Он украл, увёз, затуманил голову невинной девочке! Кто ж её знает, Радмилу? Возможно потому, что была матерью ещё и одиннадцати сыновей! Рука не поднялась! Или потому, что через год, вдруг получила от дочери письмо, что та ждёт дитя и счастлива с мужем, наперекор материным страданиям! Кто сейчас скажет, кто ответит на тот вопрос?

Заведомо известно только одно: не могли женщины этой семьи осесть в одном месте! Всё их тянуло куда-то, зачем-то… Кочевали они, переезжали с места на место, находились в постоянном движении и поиске – меняли города, страны, континенты. А как мучились! Как горевали! Но и одновременно, как желали этого! Боролись, как могли, с этой своей невезучестью. Строили дома, заводили семьи, рожали детей, обзаводились хозяйством – чтобы осесть плотно, основательно. Но, питая непреодолимую страсть к новому, неизведанному, и гонимые суетным ветром перемен, надежд, обстоятельств и чар вредной старухи, шли всё дальше и дальше от дома. Стремясь сменить пейзаж за окном, шли – кто на запад, кто на восток – в поисках счастья.

Как им остановить эту круговерть? Эту карусель кочевой жизни? Эту вечную смену лиц, стен, сцен? Кто, а главное, когда поможет им – ни в чём не повинным, хрупким и прекрасным женщинам – остановиться, осесть и начать жить здесь и сейчас?

Но Марусе пока неведом горький вкус и заполошный бег переездов. Её мать, перенявшая дар черногорской ведьмы, сумела, вцепившись зубами, врастая хребтом, ввязав себя и дочь в кирпично-лазурный узор и виноградную лозу Азии, остаться в доме, окружённом таким уютным двориком. В доме, в котором вся мебель сколочена заботливыми руками Марусиного прадеда, а почти все деревья во дворе посажены Марусиным дедом, она чувствует себя как в сказке – хорошо, безопасно и очень уютно.

Маруся – самая обычная девочка. Как многие девочки, любит сладости и цветочки. Как некоторые девочки, любит залезть на высокое дерево, на самую тонкую ветку, за самым вкусным тутовником. Как редкие девочки, обожает играть и фантазировать на крыше сарая или гаража, спасая мир от контрабандистов. Но которая однажды осталась одна на залитой солнцем и горем планете.

Мы проведём с ней вместе один летний солнечный день…

Ночь

Девочка

Камушки, опять снились чёрные камушки, через которые всё время приходилось перепрыгивать. Они меня везде находят. Куда ни ступлю – камушки. Чёрные, остренькие, как будто даже живые. Страшно. Наступать на них нельзя! Ни за что! Откуда-то я это знаю. Камушки будто двигаются, стараясь оказаться поближе к моим ногам. Кажется, сейчас вопьются мне в ногу. И кричи – не кричи, никто не услышит.

Я здесь одна. Совсем. Мне кажется, я как Маленький Принц, живу одна-одинёшенька на планете. Хорошо, что это был всего лишь сон. Но сердце из-за него чуть не выскочило от страха. А на улице совсем темно. И в комнате темень. Я подношу палец близко-близко к глазам и не могу его разглядеть. Нужно снова строить высокий забор из одеяла и подушки. Не высовывать ни пальчика, ни коленки, ни волоска – ничего. Оставить только маленькое отверстие для носа, только чтобы дышать. Под одеялом очень быстро заканчивается воздух. Жаль! Можно было бы спрятаться с головой, закрутиться в плотный узел, прижаться всем телом к спинке дивана. И тогда, очень может быть, что монстры не пройдут, не достанут меня.

Из-за ночного цепкого ужаса рубашка стала мокрой – прилипла к телу. Она ужасно неудобная. Поднимается вверх, скручивается почти у шеи плотным кольцом. Кажется, вот-вот задушит. Кто придумал ночные рубашки для сна? Зачем я должна её носить? Нужно бы переодеться.

Почему не горит моя яркая лампа с рыбками. Каждую ночь она оказывается выключенной. Что ж такое происходит? В такие вот опасные моменты, когда самые гадкие и пугающие бродят здесь сны, мне хочется, чтобы лампа горела. Но нет! Открываю глаза – темно. Ни лучика, ни искорки. Иногда приходит спасительная мысль: надо слезть с кровати и пойти, поискать кого-нибудь. Но вдруг и там камушки? Вдруг они приползли или проклюнулись прямо сквозь пол моего дома и теперь везде: в кухне, ванной, гостиной? Что делать?

Спрыгну с кровати, подальше от опасности – под кроватью может легко поместится длинный монстр. Чудовище захочет тонкой рукой схватить меня за ногу. Я должна быть легче и быстрее его руки, чтобы успеть отскочить в сторону. Поэтому, перед тем, как спрыгнуть, я забираюсь повыше на кровать, на тот валик, что у меня в ногах, и прыгаю как можно дальше на пол. В темноте делать это всегда сложнее. Правда, мне повезло и не повезло сегодня ночью. Повезло потому, что луна заглядывает в комнату, освещает пол и часть стены. Не повезло потому, что луна – жуткая! Запавшие глаза и нос, как у скелета. А щёки круглые, толстые, как у колобка.

Но на окне моём толстенная решётка. Луна, даже если очень сильно захочет, не поместится. Просто раззявит свой страшный рот, выпучит слепые глаза и будет злиться. Пусть злится! От этого её свет ярче, а значит, я смогу быстренько выбежать из своей комнаты. Дверь, как назло, закрыта. Большая, тяжёлая дверь долго не желает открываться – не хочет выпускать меня из своей жуткой норы.

Нужно поискать отважного человека, который меня защитит от монстров. У меня есть один такой. Он высокий, сильный. Часто катает меня на плечах. В серых глазах живут такие смешинки, что сразу перестаёт быть страшно. Делается весело и смешно. Мы придумываем разные игры, строим замки, поём песни. Только бы дойти до него. Только бы дойти!

Тутовник

Я, господин хороший, был когда-то отчаянным юнцом, глупым и бесшабашным. Вам-то в это трудно поверить. Не так ли? Понимаю! Я, сударь, ведь не просто здесь стою. А и делом помогаю, и совет могу дельный дать, и помолчать могу, мне не сложно. Помолчать – иногда нужнее бывает. Главное, с правильным собеседником. С тем, кто переживает о том же самом. Бывало, посидит подле меня человек, помолчит, заглянет внутрь себя, да успокоится немного. Наладит струнки души на новый лад, да и дальше пойдёт.

Вы, милый мой, про свою молодость вспомнили. А я про свою вам расскажу. Вы не против? Вот и славно! Мне ж, старику, тоже охота поделиться с кем-нибудь. Был я когда-то молод. По неопытности раскидывал ветки в разные стороны – ни порядка, ни опрятности в моём облике не было. Любил проказы, поэтому ветками своими старался дотянуться до соседок-вишенок. Уж больно хорошенькие! А дотянувшись, с присущим юношам озорством, тянул их за тонкие веточки или нежные листочки. Они смущённо шелестели: «Шалун!» Я им, смеясь, отвечал: «Тише, милашки! Хотите историю? Расскажу…»

Мы были юны и задорны! Нам было весело! Напротив вишенок, чуть поодаль от меня, росла такая же шкодливая и весёлая черешня. До неё я не мог дотянуться даже самой длинной своей веткой. Зато, часто, когда созревали наши ягоды, а происходило это почти одновременно, мы кидались ими друг в друга. Внезапно образовавшейся между нами кучей из смешанных наших ягод, мы приводили людей в полное недоумение и замешательство! Впрочем, они всё списывали на разгулявшийся ветер. А мы… Мы не только веселились, но и горевали, что шалости наши и проказы – единственное общение, нам доступное. Как бы я хотел обнять мою милую возлюбленную – красивую, статную, с пышными цветами, покрывавшими каждую веточку. Черешня уже выглядела, словно невеста – прекрасная, но скромная. А я, чучело безобразное, и надеяться не смел на взаимность.

Потом появился Марусин прадед Адам. Он споро взялся за дело, будто всю жизнь только тем и занимался, что наводил марафет на разных дикарей. Превратил меня в писаного красавца – подстриг, побелил, подкормил. Теперь я более не напоминал дикий и запущенный кустарник. Я стал настоящим деревом. Заметил и интерес, появившийся в тёмных, с поволокой, глазах моей Черешенки. Раньше-то я был для неё соседским мальчишкой, рубаха-парнем, но никак не кавалером. Эх, как бы Адаму рассказать, думал я тогда, чтобы он пересадил ко мне Черешенку? Рядом с ней места маловато. Я не помещусь. Окреп, поздоровел. Всё, благодаря Адаму. А вот со мною рядом места достаточно двум одиноким сердцам!

Кстати, про Адама – интересно. Он ведь часовщик. Всю жизнь копался в тонких механизмах, умел к ним прислушаться, да понять что к чему. Очередь из желающих починить свои гласхютты, омеги и буре выстраивалась до самых до ворот. Но, шептались люди, Адам того стоил – вылечивал любой механизм. Может и ко мне прислушается?

Раннее – раннее утро

Девочка

Проснулась сегодня рано. Солнечный лучик, единственный, но тёплый и сильный, упал на подушку. Прошёлся по ней важно, неторопливо. Подумал, что я не вижу его. Но ведь я уже проснулась. Только ресницы позволяют мне подглядывать за ним. Какой смешной! Он будто не может меня найти: ходит по подушке, бродит, ищет: перескакивает со складки на складку, золотит высунувшиеся из подушки перья, прыгает, подрагивает, крутится. Обещает мне тёплый день. Я люблю тепло. Даже жару люблю. А еще люблю смотреть на солнце через специальное чёрное стёклышко. Тогда солнце превращается просто в оранжевый круг. И глазкам не больно. А иногда я смотрю на него через толстое зелёное или синее стекло и тогда солнышко меняется: зеленеет, синеет или краснеет, будто стесняется.

Я люблю солнышко, мы дружим. Оно бережно касается моих рук и лица. Не жжётся. И я готова лечь на тёплую землю и, словно змея или кошка, греться под его лучами.

Наконец, лучик нашёл меня и залез мне на нос. Стало щекотно, я громко чихнула. Потом еще раз. И еще!

– Прекрати меня щекотать, солнышко! – прошу я, смеясь. – Я уже встаю!

Мама уже приготовила завтрак. Яичница мне напомнила утреннее солнце. Оно иногда такое же жёлтое и мягкое на ощупь. Но это днём, когда жарко. Утром же солнышко напоминает мамин домашний сыр. Мама готовит этот сыр сама, кладёт его в синюю пиалу¹ и делает глазки и ротик из маленьких гвоздичек. Тогда сыр становится похож на доброе солнышко. По утрам оно не горячее и такое же нежное, как то, что в пиале. Когда я съедаю сыр, мне кажется, что солнышко поделилось со мной своим вкусным лучиком и я стала сразу же сильнее и здоровее!

Я очень хочу выздороветь, чтобы снова есть конфеты и шоколад. Пока мне доктор запрещает сладости и это ужасно грустно. Вот, например, далеко от нашего дома, на базаре продаётся очень красивый, прозрачный, похожий на драгоценность, кристалл. Это нават². Когда мы с мамой идём по базару, выбирая яблоки и мамины любимые груши, я ищу глазами кристаллы. Мама не разрешает их покупать. Но я знаю, что если подойти к прилавку и долго стоять перед ним, делая вид, что тебе ничего не надо, стоять и изучать солнечного цвета кристаллы, продавец угостит. Протянет маленький кусочек в большой, коричневой ладони, изрезанной линиями. Я оглянусь на маму, покачаю головой: мол, нельзя. А продавец-дедушка скажет тихим ласковым голосом:

– Бери, кизим³, мама не будет ругать! Это полезный сахар!

К этому дедушке я подхожу всякий раз, как оказываюсь с мамой на базаре. Он добрый! Я представляю, что это мой дедушка. И тогда не стесняюсь – могу ему даже улыбнуться. И обязательно говорю «Рахмат!⁴», после того, как возьму кристаллик.

Наш путь на базар – это всегда такое замечательное приключение! Мы с мамой долго, очень долго едем в жарком трясучем автобусе. Он вихляет своим большим пузом, подпрыгивает на каждой кочке и, кажется, вот-вот выплюнет нас из окна. Поэтому мы крепко держимся за сиденья. Мама всегда становится белой-белой. Даже пальцы у неё белеют. Говорит, что страшно. Надо же! Я думала, мамы не должны бояться! Совсем! Ведь если мамы будут бояться, то, как же они смогут защитить нас, своих детей?

А мне нравится! Этот автобус, как вагончик на быстрой карусели в парке. Так же резко поворачивает, так же заваливается на поворотах, так же визжит, когда останавливается. Я уверена, всем детям, как и мне, очень нравится такая поездка!

Потом мы выходим из автобуса и проходим дорожками старого города. Дорожки сделаны из огромных, круглых, как пузыри, гладких камней, которые наполовину спрятались в землю. А может они растут оттуда? Растут очень медленно, но когда-нибудь вырастут и превратятся в гигантские валуны, по которым невозможно будет ходить. Да и сейчас, честно говоря, ходить по ним совершенно неудобно. Моя нога проваливается в ямки меж камней. Мне трудно идти. Но, конечно же, я придумала решение! У меня под ногами мелкая речка. Она почти совсем высохла под жарким летним солнцем. Но камушки остались. Им некуда спрятаться. Я прыгаю с камушка на камушек, стараясь не проваливаться, чтобы не намочить сандалии.

Хорошо, думаю я всегда, что среди этих круглобоких камней нет тех чёрных камушков с остреньким кончиком, что так пугают меня. Эти же камни похожи на толстых довольных бегемотов, греющихся на тёплом утреннем солнышке. Кто-то случайно покрасил их в разные цвета: вот лежит серый бегемот в белую полоску, а вот выстроились в ряд розовые нарядные бегемоты. Их спины покрыты бордовыми пятнышками. Вот совершенно белый бегемот с одним чёрным глазом, который пялится прямо на меня. А рядышком желтоватые и блестящие, как масло, спины его соседей.

– Я бы с радостью остановилась, бегемоты, чтобы поболтать с вами, – говорю я им, едва поспевая за мамой, – но меня мама торопит. Нам надо идти. До встречи!

Дальше нас с мамой ждёт ещё много интересного. Слева от нас появляются огромные башни, до этого они были спрятаны за деревьями, и я не видела их. Башни эти такие высокие и такие красивые, что захватывает дух. Очень умелые руки выложили на них ажурную мозаику. Белые завитушки и загогулины, похожие на кружевные буквы, только совершенно непонятные, тянутся по всей башне – снизу вверх или по кругу. То ли высокие и очень узкие дома, то ли башни, в которых живут принцессы, они покрыты гладкими, блестящими на ярком солнце, зелёными и синими кирпичиками. Вот бы мне таких ярких кирпичиков, да побольше! Я бы разукрасила ими наш скучный серо-жёлтый дом!

– Мама, посмотри, – зову я маму, – посмотри скорей!

– Да, Маруся, что там? – спрашивает мама, оглядываясь.

– Смотри, там башни, в которых живут прекрасные принцессы из сказки, – показываю я на сине-зелёных великанов.

– Нет, детка, – объясняет мама, – в этих башнях живут не принцессы. В них невозможно жить, потому что там одна сплошная лестница вверх.

– Как же так? – удивляюсь я. – А где же тогда живут принцессы? И зачем кому-то строить целую башню для одной лишь лестницы?

– Маруся, я рассказывала тебе уже об этом! Не помнишь?

– Нет, мамочка, совсем не помню, – расстраиваюсь я, что забыла такую интересную историю. – Расскажи ещё раз, пожалуйста! – прошу я маму, не в силах оторвать взгляд от блестящих полосок сине-зелёного, праздничного серпантина, закрученных снизу вверх по всей башне.

– Ну, хорошо! – улыбается мама. – Только с одним условием!

– Какое условие? – я уже заранее на всё согласна, только бы мама обязательно рассказала бы мне об этих удивительных башнях.

– Мы будет идти, а не стоять! – говорит мама. – Иначе, мы с тобой никогда не попадём на базар!

– Хорошо! – соглашаюсь я, сожалея, что надо идти, но плетусь за мамой, свернув шею влево и не отрываясь от башен.

– Каждый день, на эту башню, – начинает рассказ мама, – взбирается муэдзин. Это такой интересный человек, который обладает голосом необычайной силы. Он способен громко, нараспев, зазывать людей на молитву. Для того, чтобы все-все люди в городе услышали его, он должен взобраться на самую высокую точку в городе.

– Мамочка, но как ему не страшно? – восхищаюсь я смелостью голосистого человека.

– Наверное, сначала ему было очень страшно, – задумчиво отвечает мама, – но потом он привык. И теперь легко и непринуждённо взлетает по ступеням всё выше и выше…

– А ты так могла бы, мам? – мне очень интересно, отважилась бы мама забраться на такую высоченную башню.

– Нет, киса, я бы не смогла. Я высоты боюсь! – по секрету, шёпотом, сообщает мне мама.

– Мама, а кто же их построил? Люди? Или инопланетяне? – мне немножко хочется, чтобы башню построили именно инопланетяне – маленькие, вертлявые, ловкие человечки – и теперь я увидела бы их, рассматривая глазурованные кирпичики.

– Конечно, люди, Маруся! – смеётся мама. – Башня нужна не только для того, чтобы созывать людей на молитву. Давным-давно это была сторожевая сигнальная вышка. Если к городу подбирался неприятель, специальный человек, сидящий на башне, предупреждал людей, что крадётся враг, что нужно быть начеку и принимать меры. Чуть позже на ней наказывали опасных преступников. Очень опасных! – мама очень серьёзно смотрит на меня. Наверное, думает, понимаю ли. Я всё понимаю. Хоть мне и страшно думать о том, что кого-то, наказав, заставили стоять в углу на этой башне, ми-на-ре-те⁵. Она такая высоченная!

– Жаль, конечно, что история не про принцесс, – вздыхаю я. – Про принцесс, которых потом спасёт прекрасный принц, было бы веселей и интересней.

– Мусечка, – ласково говорит мама, – думаю, принцесс просто пожалели. Решили не селить их в таких высоких башнях, чтобы они оттуда не упали. Давай, – продолжает мама, – в следующий раз пойдём на базар по другой улице и я обязательно покажу тебе башню, где, возможно, жила прекрасная принцесса. По крайней мере, мне рассказывали, что она там жила. Сидела у окошка, плела себе длинную косу или ткала шёлковый ковёр и глядела на улицу: где же принц, скоро ли появится! Хочешь, Марусь?

– Мама, конечно же, хочу! В следующий раз обязательно пройдём по той улице! Обещаешь? – уточняю я, на всякий случай.

– Обещаю! – весело говорит мама, целуя меня в макушку. Как замечательно, что у мамы снова хорошее настроение. Солнышко светит на нас, нежными утренними лучиками гладит по волосам. Сейчас солнышко – как маленький, но спелый урюк⁶. Оно нежное, ласковое, мягкое, не обжигает. И, наверное, такое же сладкое, наполненное солнечным соком.

И, конечно же, мама выполняет обещание. В другой день, идя к базару, мы проходим по совсем узенькой улочке, на которой вдруг, вовсе уж неожиданно и даже совершенно некстати, вырастает башня. Совсем не такая высокая, как те, сине-зелёные, праздничные и яркие, что мы видели в прошлый раз. Совсем наоборот. Эта башенка, как наш дом, небольшая, приземистая. С небольшим окошечком сверху. Сделана башенка была из обычных кирпичей из жёлтой глины – такими же точно кирпичами завален сейчас угол нашего дворика. Кто-то собирается строить домик – то ли для собаки, то ли для водопровода.

Крыша у башенки – что шляпа у звездочёта – вытянута треугольником вверх. А на крыше и стенах, то тут, то там, растёт самая настоящая трава. Как же она туда забралась? Кто её поливает там, наверху? Надо бы спросить у бабушки. Она много знает про растения. Даже больше, чем мама!

– Мамочка, а ты расскажешь мне про принцессу? – напоминаю я маме. Мы уже походили вокруг башенки, потрогали её руками и даже нашли несколько травинок, что растут прямо из стены. Я решила, что эта башенка вполне подходит для принцессы – не очень высокая и совсем не страшно сидеть в ней и глядеть на дорогу, думая: «Где же там принц?»

– Да, Мусечка! Слушай! Жила-была принцесса! И звали её Юлдуз…

– А что значит Юлдуз? – тороплюсь я задать вопрос, пока мама не начала рассказывать самое интересное.

– Маруся, – строго говорит мама, – не перебивай меня.

– Ну, мам, один вопросик! Больше не буду!

– Юлдуз – означает «звезда», – отвечает мама. – Я продолжу?

– Да, конечно! Я слушаю, – заверяю я маму. – Только ты расскажи мне сначала, как принцесса оказалась в башне?

– Её мать и отец-султан⁷, испугавшись страшного проклятия, что наложила на их царство злая ведьма – «Так будь же ты проклят! А дочь твоя сгинет в башне, не смея выходить из неё, иначе умрёт на месте! Спасёт её только любовь к неизвестному юноше, лица которого она даже видеть не сможет, но который, не видя её лица и не слыша голоса, попросит её руки! Но такого просто не может быть!» – спрятали свою единственную дочь в башне, за семью замками. Каждый из сорока волшебников, служивших при царском дворе, тщетно пытался снять ведьмино заклятие. Ничего не вышло. Тогда придворные волшебники заколдовали девушку и башню, чтобы, опутанная охранными чарами, принцесса в башне не была видна злой ведьме. И только чистая большая любовь могла бы освободить Юлдуз от заклятия злой ведьмы.

Была Юлдуз прекрасна, словно Солнце. Чёрные глаза сияли умом и добротой. Её иссиня-чёрные блестящие волосы были заплетены в 40 косичек! Каждый день Юлдуз распускала косы и принималась расчёсывать волосы, сидя у окна башни. Вдруг, в одно прекрасное солнечное утро, когда жаворонки уже начали петь свои чудесные песни, а роса бриллиантовыми каплями повисла на травинках, увидела Юлдуз молодого и очень красивого юношу. Одет он был бедно, одежда его поистрепалась от долгих странствий, обуви не было вовсе, а ноги были покрыты дорожной пылью. В руках он держал небольшой узелок, в котором, наверное, лежал кусок чёрствой лепёшки.

– Юлдуз в него тут же влюбилась, правда, мам? – мне очень нравится, когда в сказках кто-нибудь в кого-нибудь влюбляется.

– Ну что ты, Маруся! – рассмеялась мама. – Трудно влюбиться в человека, который одет в лохмотья, покрыт пылью, и, вероятно, давно не мылся!

– Мама, ты сказала, что он был красивым! – напоминаю я маме. – Значит, Юлдуз в него сразу и влюбилась! – продолжаю я настаивать на своём.

– Маруся, это мы с тобой знаем, что он был красивый! И тот, кто придумал эту легенду – тоже знает. А Юлдуз не знала, – уточняет мама, – потому, что на голову он повязал старые тряпки, сделав какое-то подобие чалмы, чтобы спастись от жары. К тому же, Юлдуз сидела в высокой башне, видела только его макушку, – тут мама дотронулась пальцами до моей головы, – и никак не могла видеть его лица.

– Юлдуз, думаю, позвала его: «Эй, вы там! Парень! Ау!», – предположила я, – чтобы он поднял глаза, а она бы посмотрела на его лицо и тут же влюбилась!

– Ты дашь мне рассказать историю, – возмутилась мама, – или так и будешь перебивать, и говорить ерунду?

– Да, мамочка, дам! Я уже совсем молчу! Только рассказывай! – поторопилась я уговорить маму.

– Ну, хорошо! Так вот! Молодой человек был странствующим музыкантом, что зарабатывает на хлеб, играя на дойре⁸. Это, знаешь, такой большой бубен, на котором играют, как на барабане. То есть, не трясут его, а стучат по нему пальцами и ладонью. Этот юноша странствовал уже много лет и уже направлялся в свой родной край, когда услышал, как Султан его страны, где он не был очень давно, объявил: тот юноша, которого сможет полюбить моя дочь Юлдуз, станет её мужем и будет помогать мне править нашим султанатом. Но главное условие таково: никто не должен видеть Юлдуз и разговаривать с ней. Молодые люди – принцы, купцы, простолюдины – каждый мог попытать счастья – должны были показывать принцессе Юлдуз свои умения. Смешить её. Рассказывать истории. Сражать наповал своей силой, храбростью и находчивостью. Она могла наблюдать за всем происходящим из специального очень маленького окошечка своей башни. Обычное окно, в которое она выглядывала каждое утро и вечер, заколотили крепко-накрепко на время проведения состязания. Чтобы никто из молодых людей не вздумал забраться на башню и похитить Юлдуз. Ведь башня – ты же помнишь – стала местом, где Юлдуз жила в безопасности. Стоило ей покинуть башню, как она тут же умерла бы от страшного заклятия злой ведьмы!

Много, очень много принцев, купцов и обычных юношей из простых семей, пришли к башне, где томилась в заточении Юлдуз. Ах, какие ловкие, сильные, храбрые они были! Ах, какие невероятные испытания они преодолевали: ходили по канату, поднимали тяжести, устраивали рукопашные бои и весёлые танцы! Какие чудесные подарки мастерили собственными руками! Как скакали верхом! Как укрощали тигров и змей! Какие вкуснейшие лепёшки пекли!

День и ночь, ночь и день, ровно семь недель подряд, Юлдуз наблюдала за ловкостью, красотой и силой сотен юношей. Но ни один ей так и не приглянулся!

– Ой, как жаль, – я чуть не плачу от обиды за принцессу.

– Маруся, подожди, – говорит мама, – это только начало легенды. Потом было вот что: настал черёд того самого юноши, что пришёл утром под окно Юлдуз. Он вышел в круг, начерченный на земле перед башней, где юноши должны были показывать свои умения. Развернул узелок.

– Что там было, что? – тороплюсь я выяснить.

– Маруся! Ну-ка не перебивай, – сердится мама. – Там, в этом узелке, юноша, оказывается, хранил вовсе не чёрствую лепёшку, а бубен-дойру и нескольких кукол. Это были мягкие куклы, которые надевают на руку, как перчатки. У них даже есть название: Би-ба-бо⁹.

– Смешное какое название! – удивляюсь я и тут же замолкаю, вспомнив, что нельзя перебивать.

– Да, действительно, название смешное, – говорит мама. – Но еще смешнее были сказки, которые рассказывал юноша, надев кукол на руки и шевеля ловко пальцами. Других кукол, тех, что не поместились на руки, он усадил в ряд точно зрителей. И сказки рассказывал будто бы для них. Юлдуз в тот момент даже почувствовала себя неловко – как будто она подсматривает за представлением, не купив на него билет. А юноша, не обращая ни на кого внимания, рассказывал разные сказки – грустные и весёлые, короткие и длинные – меняя кукол местами. В его руках они оживали. И так по-настоящему шевелили руками и головами, что становилось даже немного жутко – ведь они двигались, как живые, настоящие люди, из плоти и крови. Юлдуз хохотала и плакала, сердилась и негодовала с героями его сказок. Иногда юноша останавливал свой рассказ, чтобы сыграть на дойре, как бы подчеркнув драматичность или озорство в сказке. А потом юноша, рассказав последнюю сказку и отбив последнее тра-та-та на дойре, собрал все свои вещи обратно в узелок, развернулся и ушёл.