Я так устал от этого напряжения, постоянной опаски, я вымотался. Я помню, как я писал, что у них есть часы, когда они спокойны, и часы, когда на улице лучше не ошиваться (с четырех до половины восьмого) – это все хрень белобрысая! Фрэссеры могут сделать выпад в любой момент, ОНИ мутируют, становятся сильнее, приспосабливаются, точно гребаный вирус гриппа.
Остаток дня провел в неком ступоре. Заходил на квартиру к ДУБЛИКАТАМ родителей около четырех. Папочки не оказалось, зато была мать. Не хочу описывать то, что видел. Это разврат и, по мне (с «моими высокими чистыми нормами морали!»), такой вид не позволителен женщине, разве что шлюхе. Ну так ведь это ДУБЛИКАТ, черт тя дери! ДУБЛИКАТУ нравится втаптывать человека, которого я любил в грязь, он захватывает власть над телом, точно паразит, а потом захватывает власть над телом, самое главное мозгом, а дальше становится самим собой, собстывенной, новой личностью, а тот человек умирает. В квартире был чрезвычайный срач, вонь и затхлость. Я взял из распахнутой хлебницы остаток черно хлеба и сжевал. В желудке стало приятно. Я покупал себе пакетик чипсов, но ведь эту срань, сготовленную каким-нибудь идиотом, не сравнишь с хлебом! Чайник был почти пуст и в нем, когда я заглянул, плавала муха (я бы отнес ее к разряду помоешников – вроде тех, за которыми я любил налюдать на скучных уроках). Я выплеснул воду в унитаз, на стенках которого изрядно поналипла дерьма, а потом вскипятил немного воды.
Когда я пил чай, прожевывая кусочек колбасы (нашел его в холодильнике за кастрюлей, точно кто-то его заныкал на черный день), то ощущал некую злость. Мне хотелось ворваться в спальню и задушить пьяный ДУБЛИКАТ. Потом покончить и с собой! Но стоп! Ведь ОНИ этого и хотят!
Я выходил из квартиры с грязноватым рюкзаком за плечами, чуть покачиваясь. Мне нужно было поспать. Я решил наведать к Серому. Я что-то давненько не слышал о нем ничего. Он тоже их марионетка, мне нужно быть поэтому очень осторожным. Я чувствую, что что-то навигается. Некая развязка. Кровавый энд, черт тебя возьми, который выпрыгнет, подобно злобному чертику из табакерки с огромными клыками, точно бритва, и проглотит тебя, перед этим превратив тебя с помощью своих зубьев-бритв в кровавую кашу.
Не знаю почему, но я передумал и не пошел к Серому: что-то подсказывало мне, что не следует мне к нему идти. Я пошел к Лому. Он был дома.
«Привет, как дела?» – выдавил я. Говорил через силу. Все, что мне хотелось, так это соснуть немножко – так, чтобы меня не тормошили, чтобы я побыл в тиши сна.
«Нормально. Что не скажешь про тебя. – Лом был в черной майке навыпуск и сером трико. – Заваливайся».
Я был безумно благодарен ему за это приглашение. Снял обувь и прошел на кухню. Я увидел там у стола стул, на который мне обязательно нужно было опуститься. Внутри у меня все то сжималось, то расжималось. К Лому я чувствовал такую благодарность за то, что он меня впустил, словно он мне чуть ли не жизнь спас. Странно довольно-таки.
«Ну и что стряслось?»
«Да я и не знаю. Трудно ответить. Я домой не могу идти». – Я опустил голову и вздохнул (ощутил свое теплое дыхание на шее). Лому я мог сказать, будучи уверенным, что он не начнет трепать, у него сохранились хоть простые человеческие принципы.
«Давно это?».
«Давно. Я просто не говорил особо. Предок, хотя он уже и предок, а кое-что страшнее», – я ухмыльнулся, а потом ни с того ни с сего у меня вырвался смешок.
«Что ты имеешь ввиду?» – Лом сидел напротив меня и теперь его взгляд был направлен прямо на меня. Мне с трудом давалось сдерживаться и сохранять спокойствие. Меня подмывало заорать и бежать, каазлось, что по всему телу водили иглами одновременно – не так, чтобы поранить, а лишь вызвать неприятное чувство жжения и жуткого дискомфорта.
«Мы с ним подрались… по-настоящему. – Я пропустил его вопрос мимо ушей. – Он бы убил меня. Я воткнул ему в ногу нож… и мне удалось закрыться у себя в комнате. Потом он заявил, что если я не свалю, то он точно меня убьет. И я знаю точно, он бы притворил бы это в жизнь. Я до этого-то жил, соблюдая все меры предосторожности, чтобы он и ОНИ не попали, а тут он мне такое сказал».
«Дим, кто ОНИ?».
«Не столь важно. Я, верно, оговорился. И знаешь, что самое смешное, в тот момент я хотел его убить. Но теперь…– я сглотнул, – все прошло. Я к нему ничего не чувствую, словно он уже мертв, этот ДУБЛИКАТ».
«Дубликат?»
«Да. Но ведь он не мертв. И иногда даже приходит мысль о том, чтобы он меня убил. – Лом смотрел на меня с пониманием, пусть он и молчал, но я знал, что он понимает, он слушает, он не считает сраных мух, образно говоря. У него был взгляд, как в тот раз, когда он мне сказал те слова («Сегодня ты был по ту сторону этого кривого зеркала»). – Ты чувствовал себя когда-нибудь в полной жопе, Лом. Ты думал о смерти?»
Он, ничего не сказав, лишь мотнул головой из стороны в сторону типа: Нет. Это был Лом, который вращался с братиком Ильи Мерпина, занимался иногда кражами и еще другими темными делишками, видя жестокость, бессмысленность и безысходность, и он не задумывался. Он ведь не глуп, довольно не глуп. Мне было трудно это понять.
«Если хочешь, можешь пожить у меня немного. Родител ей не будет какое-то время».
«Спасибо. Этой займет немного времени. Мне нужно совсем чуть-чуть. – Наверно у меня эти слрва получились как-то трагически, если Лом на меня так взглянул. Мне было по фигу. – У именя был поганый сон. Можно мне где-нибудь прикорнуть?».
«Конечно. Иди. Я принесу покрывало».
Я проплелся в его комнату. Я был точно космонавт, передвигающийся по поверхноси Луны. Глаза слипались.
«Держи» – Лом протянул мне серое одеяло, которое сбоку было порвано, но это ничуть не портило его, а придавало даже какое-то очарование, подобно какой-нибудь вашей вещи с трещиной, пятном или еще чем-нибюудь, уже давно прилежно служащим вам, как старый верный слуга.
«Спасибо. Презираешь меня?»
«Что?» – Лоб Лома исказили морщины, а глаза сузились.
«Если ты против того, чтобы я был здесь, я пойму».
«Заканчивай хрень пороть. Думаешь, что все враги, и никто не способен оказать помощь? Не могут все прогнить до корня». – Сказал он напоследок и вышел, прикрыв дверь, которая со щелчком закрылась.
Комната погрузилась в тишину. Я вздохнул полной грудью. Ощутил спокойствие. Потом вдруг увидел уродскую рожу на потолке, с которой свисал обгоревший кусок кожи. Два глаза были направлены на меня. Я зажмурил глаза, сердце бешено забилось.
ИХ новая попытка. Очередной ход. Этого нет. Нет. Представь, что ты с бабулей, любимой бабулей. Вы идете в огород, чтобы нарвать лука к салату, а также мяты к вечернему чаю. На улице прохладно. Сейчас будет крутой ужин: варяная картошка, салат, селедочка, душистый чай и пирог, изготовленный бабулей, а после этого, ощущая доволство, спокойствие и мир, можно посмотреть какой-нибудь фильм по НТВ или ТВЦ.
…УХОДИ-И-ТЕ!
Когда открыл глаза, то на потолку ничего не оказалось. Потом мне удалось уснуть. Сквозь сон я различил звуки дождя. Мне захотелось подняться, но я уже был большей частью в паутине сна, – поэтому не смог подняться и поглядеть на дождь.
Мне приснилось, что я был привязан к койке, к голове было прикреплено множесто разных липучек с проводами, и мне пронизывала жуткая боль с перерывами в секунд двадцать, чтобы я мог чуточку придти в себя. За это время какая-то тетка, которая воняла потом и страушечьим запахом, поправляла что-то у меня во рту (что-то вроде плоской палочки) и скрывалась снова.
После пробуждения я какое-то время молча лежал. Спать мне не хотелось, но мне доставляло удовольствие просто лежать, смотреть на потолок, где совсем недавно я видел уродскую рожу, и размышлять. Я размышлял о моем существовании, старался найти выход из этого, но не мог, и в этот момент казалось, что все расставлено по полочкам, я могу разрешить это. Я подумал о бабуле. Ощущение у меня было сродни тому, которое я испытывал после того, как пробившись над задачкой по математике или примером (когда-то я их все-таки решал!), все-таки решал ее. Или же то чувство спокойствия и удовлетворения, которое я чувствовал, можно частично сравнить (по крайней мере, я так полагаю) с тем моментом наслаждения, который испытываешь, пробуждаясь и видя на другой половине девушку, которая мирно спит, с которой ты женат, и которая тебя любит. По подушке разметаются ее пушистые волосы, по которым аккуратно проводишь кончиками пальцев, дотрагиваешься до ее шелковистого теплого плеча, и осознаешь, что это не иллюзия, понимаешь, что она твоя, она не сбежит с первыми лучами солнца, и она та, которая разделяет с тобой как тяжелые чувства, наполненные слезами, так и чувства радости. Когда я переспал с Анькой Харповой, с которой встречался до Нэт, то я почувствовал нечто подобное. Это как мастурбация – кажется так привлекательно, но потом чувствуешь себя дерьмом говеным. А с Харпиной было то же. Я уже писал об этих чувствах. В общем, когда все было завершено, я чувствовал зло на нее, она представлялось мне вонючей ведьмой с бородавкой на верхней губе, которая и навлекла на меня все эти черные давящие чувства. Вывод из этого всег следующий: когда идешь против правил, делаешь не так, как правильно, то, как бы не затаптывал совесть (она у всех разная: у кого тормозная, а у кого просыпается сразу же), но почувствуешь запах содеянного, т.е. дымящегося говна. Поэтому уж лучше довольствоваться тем, что есть, и не переступать черты, и как бы привлекательно зло не казалось, не следует давать ему схватить тебя за яйца и водить на поводке, говоря, что делать, точно роботу.
Мои мирные размышления нарушил Лом. Я на него не был зол. Ведь в конце концов не стоит плутать в мечтах слишком много, не так ли?
«Ну как ты, парень? Пришел в себя после доброго старого сна?» – Лом улыбнулся, а затем подмигнул.
Я улыбнулся в ответ, а потом ответил:
«Кажется».
«Ладно. Давай поднимай свой жирный зад. Поедим да посмотрим фильмаки. У меня есть немного».
«И про что? Надеюсь никакая-нибудь мокруха из Интернета?»
«Не-а. Это оставим для Зависалы и Илюши Нойгирова». – Мы дружно хохотнули, потому что при упоминании имени этого говнюка у нас у обоих перед глазами всплыл он с привязанными к дереву руками и голой жопой.
«А что же тогда?»
«Ужастики, как тебе?»
«Сойдет. После хорошего сна, еды и чашки крепкого сладкого кофейку – это самое то».
Лом предоставил мне право выбора. Дал мне несколько видеокассет. На одной я прочитал:
1) Пожиратель мозгов 1:25 (ужасы)
2) Плавленое тело (ужасы)
А на другой (надпись была сделана фломастером во всю длину наклеенной полоски): УЖАС АМИТИВИЛЛЯ (суперужасы).
Другую кассету я смотреть не стал, чтобы в итоге (если вдруг окажется, что на ней какие-нибудь названия фильма привлечет меня, не выбирать между ним и этим).
«Давай вот эту – я протянул кассету. – Думаю стоящее».
«Врубай. Она мне тоже чем-то приглянулась. А те остальные, наверняка, дерьмо полное, если не считать привлекающих внимание и воображение названий. Я мигом еду принесу».
«Так все уж готово?» – спросил я с удивлением.
«А ты думал, пока ты спал, я в покер резался?» – Я улыбнулся, вытаскивая кассету (УЖАС АМИТИВИЛЛЯ) из коробки.
«Ногу убери» – Велел мне Лом, пододвигая стул, на котором дымились макароны с колбасой, тушеной морковкой и подливкой. Разумеется, я не ел нормально уже значительное время, и у меня потекли слюнки.
«У меня язык к небу прирос. Комплимент понимаешь?»
«А то!». – Ответил Лом, удаляясь из комнаты.
Вернувшись, он принес другой стул со своей тарелкой, на которой также еще был кусок черного хлеба (Суворовского) и белого, а также две чашки кофе, от которых исходил душистый аромат.
«Тебе какого хлеба?»
«Черного».
«Держи. Если бы ты сказал белого, я бы велел тебе заткнуться». – Мы с Ломом рассмеялись.
Фильм был нормальный, даже можно сказать классный: если ты становишься частью происходящего, как бы еще одним персонажем, переживая все это точно в действительности, то это значит, режиссер достиг своей цели, сценарист написал хороший сценарий, и вся остальная киношная группа, включая актеров, поработала на славу. В общем сюжет фильма заключался в следующем: семья переезжает в дом, где раньше были совершенны убийства; они, естественно, не придают этому должного значения. Но потом в доме начинают происходить странные вещи. Мужу слышатся голоса, подстрекающие его замочить всех; девочка разговаривает с какой-то девчонкой, которую никто не видит, кроме нее. А потом когда обстановка нарастала, а муж все больше входил в состояние психопатии, его жена сеъздила в библиотеку и узнала из архивов, что раньше здесь один священник измывался над индейцами, а потом сам себе глотку перерезал. В итоге с трудом семье удалось вырваться из этого населенного демонами дома и спасти также мужа, который даже сам в конце велел жене и ее детям спасаться не то он их убьет. Но они его оглушили, уложили в лодку, и все уплыли. Потом муж пришел в себя и был нормален (действие дома на него закончилось). В конце показывают девчонку мертвую, которую раньше застрелил парень из семьи, которая жила здесь прежде, и который и застрелил ее. Она громко вопит.
«Что скажешь?» – Задал я вопрос.
«Один раз можно посмотреть, но этот раз стоит того. Еще кофе?»
«А-га-а!» – Я зевнул.
Лом вернулся минуты через две, пока я все это время размышлял о фильме, он произвел на меня впечатление, и где глубоко внутри было желание продолжать смотреть его, чтобы не было конца, или перекрутить бы его назад, стереть себе память и поглядеть вновь.
«Лом, а ты сам веришь вот во все эти…– я чуть замялся, – странности, ужасы… демонов? Или ты думаешь это просто дерьмо собачье, глупый вымысел?».
«Почему? Нет, – он сделал хороший глоток кофе, так что и я не удержался, – ведь на каждый вымысел должен быть действительный факт, откуда он и произошел, а также его производные с некоторыми преобразованиями».
Я ничего не сказал, лишь кивнул головой, показывая, что согласен с ним.
«А как думаешь, человек может воочию видеть таких вот уродов, как были показаны в фильме?»
«Да, полагаю. Демоны способны на все. Мне кажется, подверженные их влиянию люди видят все эти ужасы или нечто подобное. Или же люди, которые это видят просто-напросто психи, сошедшие с ума, понимаешь?». – Лом сделал очередной глоток кофе, глядя мне в глаза, в которых читалась лишь пустота, я точно улетел в далекую страну.
«Да. Понимаю». – Произнесли мои губы, но мозг при этом продолжал быть где-то далеко.
«Я иду на боковую. А ты как?»
«Думаю, еще посижу».
«Захочешь чего-нибудь, не стесняйся, бери. – Лом почти вышел из комнаты, когда вернулся вновь, – Ты, чай, слышал про Рика?».
«Нет, а что?»
«Он нарвался на одного пацана на последнем футбольном матче, его зовут Гномом, потому что у него нос немного набок, точно ему врезали по нему и свернули, – пояснил Лом,– и тот его здорово отделал, кровищи столько было, у-ужас!» – Лом присвистнул.
«А из-за чего вообще все началось-то?»
«Там была чикса Гнома, и она помешала Рику, когда он выбегал с мячом на поле, это уж было к самому концу матча, ну она ему и помешала как-то, а он еще принял изрядно, да к тому же проигрывала его команда, вот он ее и назвал «подоношной подстилкой». Это услышал Гном и понеслось. Как я слышал, у Рика сломано сколько-то ребер, челюсть, выбито пять передних зубов и трещина в черепе. Гном сейчас задержан».
«Ни фига-а! А что же никто не остановил его?»
«А кому это надо, Диман. Все ведь лучше просто посмотреть, как стаду баранов, а полезешь разнимать авось и сам схлопочешь, просекаешь, что хочу сказать? – Я кивнул, глянув на почти пустую чашку с кофе. – Да и тем более все произошло очень быстро. Гном схватил какой-то осколок трубы и пошел орудовать. Бывай. Я пошел кемарить».
«Погоди. Я хотел спросить, не мог бы ты мне одолжить сотню с небольшим, может тридцать. Мне не хочется воровать, а поэтому неизвестно, когда я смогу вернуть тебе должок, так что если не дашь, Лом, то я пойму». – Я говорил все это, смотря куда-то всторону.
Лом скрылся за дверью комнаты. Он вернулся минуты через две и подал мне сотню и полтинник.
«На. Вернешь как-нибудь, когда будут лучшие у тебя времена, или же окажешь мне, – Лом сделал на «мне» словесное ударение, – любезность помощи, когда я буду в этом нуждаться».
«Ну это вряд ли. Только не ты».
«Знаешь, Диман, что я усвоил, когда заканчивал школу?»
«Ну?»
«Что в этой жизни ты почти ничего не представляешь, что полагаться нужно в основном на себя, а также то, что все в этом голимом мире может измениться моментально и стать совсем другим».
«Спасибо, друг». – У меня в горле встал комок при этих словах (надо же, кто-то оказал мне помощь, можно сказать за даром?! Прекрасно, что есть еще такие люди, а еще лучше когда они рядом с тобой!).
Мы пожали руки друг другу.
«А зачем тебе деньги-то?»
«Мне надо съездить в одно место напоследок».
«Напоследок? Ты говоришь так, словно собрался умирать».
«У меня была бабушка, которую я очень любил, – продолжал я, – и мне хочется съездить в то место, где она жила».
Потом Лом ушел, сказав, чтобы я брал подушку и покрывало из шкафа, и все опустилось в тишину. Я опустил голову на подлокотник дивана и вздохнул. Чувствовал я себя получше, чем обычно. Ощущал в себе некую силу. Это потому, что мы поговорили. Разговор дает силы, внушает уверенность и в какой-то степени бодрит, подобно крепкой чашке кофе в раннее утро перед работой или сраной учебной мозгомойкой. Таково действие разговора особенно еще тогда, когда говоришь об этой жизни и делишься своими чувствами, эмоциями, переживаниями, а порой и страхами. Но что самое поганое и неприятное – нечасто можно найти того, с кем можно так поговорить.
Я сходил сделал себе еще одну чашечку кофе, и потом пошел дождь. Он был довольно сильный. Обильный летний вечерний дождь! Я вырубил телек и стал смотреть на дождь, идущий за окном. Я был спокоен и ощущал некое приятно греющее тепло – так почти всегда, когда ты не по ту сторону стекла: где сыро и промозгло.
Отпивая маленькими глотками кофе и потирая закрывающися глаза, я про себя сказал Лому спасибо, что он меня не вышвырну, а то я мог бы быть по ту сторону стекла.
Допив кофе, я отправился умыться и помыть наскоро башку и еще некоторые «секретные» местечки. Я чертовски вонял. Проделав все эти процедуры, мне стало получше, и я не ощущал себя бомжом. Я достал покрывало и подушку из шкафа, стянул грязную одежду и растянулся на диване, зевая и чувствуя приятный холодок, а также слыша, как барабанит дождь.
Я подумал о Нэт, улетая в сон. Подумал о завтрашнем дне. Мне стало страшно. Сердце забилось сильнее. Мне не хотелось, чтобы наступало завтра. Я очень-очень хотел, чтобы всегда длилось сегодня.
21 июня
Совершенно не могу сказать, что было вчера. Это вырезали из моей памяти, подобно тому, как ребенок вырезает сраную подделку из цветной бумаги на уроке труда, так и мой долбанный день. Его точно никогда и не было, будто я не жил его.
Было жутко страшно. Я чувствовал, что ОНИ рядом. Видел на скамейке автобусного вокзала два человеческих пальца (мезинец и указательный) в луже темной крови. Затем на меня посмотрел старик, сидевший на трубе с сумами и залыбился, обнажая желтые зубы. Я щзнал, что это или один из Фрэссеров, либо МАРИОНЕТКА.
Когда купил билет до деревни, где раньше жила бабуля стала полегче. Я ушел в сторону от толпы, чтобы не попасться кому-либо на глаза. Наконец тетка через этот говеный микрофон объявила о посадке на автобус до Руэсо (так называлась деревушка, где я провел самое прекрасное время в моей жизни, где жил мой самый близкий друг, где я чувствовал себя живым и ощущал покой).
Мое место было у окна. Всю дорогу, пока мы уезжали из Альпвилля, я наблюдал за снующими туда-сюда людьми, куда-то торопящимися. Кто-то из них чесал на работу, кто-то, возможно, бежал в магазин, а кто-то, должно быть, просто болтался от нефига делать на улице (как, например, несколько подростков моего возраста, ошивавшихся у продуктового магазина и надеявшихся срубить бабла у кого-нибудь юного лоха). Когда-то мы уже почти выехали из города, я увидел женщину лет двадцати семи на остановке. Это была жуть! Коротенькое платьице типа а-ля деревня, сандалии на каблуках, огромные ляшки, а самое главное (у меня у самого дыхание спирает, когда я пишу эти слова, а также хочется дико заржать, подобно спятившему ослу) огромные сиськи, напоминающие длинную вытянутую дыню, которую еще называют торпедой. Две здоровенные вытянутые дыни, которые прямо вываливались из платья (большая их часть была наруже, а спрятались лишь конгчики боеголовок). Когда я смотрел на нее, то она отвернулась, точно заметила меня. Мне казалось, что ей самой даже было неловко из-за своих огромных дынь, которые чуть не доходили до пупка. А ведь ей не было и тридцати!
Да-а-мочка, ну у вас и товар! Вы чем их подкармливаете, а? Или, может, специальными сиськостеройдами баловались?
Я прыснул от смеха. Старик, сидевший рядом со мной и обливавшийся потом, глянул на меня. Мне было плевать. У меня поднялось настроение, и чувствовал я себя круто. Ни одной дерьмовой мысли в голове. Спокойствие и щекочущее чувство радости. В мыслях снова всплыла дама с «дынищами», а потом как она отвернулась, якобы заметив меня. Я снова затрясся от смеха. Сдавил рот, чтобы не заржать на весь автобус, точно обколовшаяся гиена. Настроение у меня было на все пять с плюсом, но как всегда бывает вскоре оно упало чуть ли не до нуля, и мне стало чертовски тошно, казалось, что внутри все было сплошным рубцом, который так много раз резали, что чувствительности в нем не осталось вовсе.
Когда я вышел из автобуса на пустынной остановке, то мне стало как-то чуток страшновато. По обитой дороге пронеслась машина, оставив в моих ушах свистящий звук. Я поглядел на дорогу, уходящую вдаль. И снова мне стало страшновато. Пустынная дорога, с обеих сторон поля, на которых чуток деревьев, и один чувак – прямо сцена из фильма ужасов. Того и гляди сейчас выскочит псих с бензопилой или топором и понесется за мной, вереща точно взбешнный кабан.
Я вспомнил даму с «дынями», и меня снова пробрал смех. На этот раз я заржал во всю мощь, не сдерживая себя.
До Руэсо надо было идти через поле около двадцати минут, как я помнил. Поле уже было не такое пышное, как раньше. Было полным-полно канав, всяких склянок и каких-то тряпок. Из земли торчали краны, которые раньше использовались для орошения, но сейчас заржавели и были покорежены. Я прошел через пару домиков, где лежало пару собак, разомлевших под солнцем, и пара коров щипала траву. Дальше я шел через тропинку, идущую вдоль небольшего леска. Там был также небольшой пруд с левой стороны от меня, а в правой стороне деревенская парачка забавлялась в кроне деревьев, каждый догадается чем. Если бы я наткнулся на такое раньше, когда был юным пацаном, то это для меня было бы чертовски интересно, но теперь это у меня не вызвало никакого восторга и интереса – лишь ярое желание убить этих вонючих трахальщиков, распилить на долбанные кусочки. Разумеется, окажись у меня пила Кожаного Лица, я бы вряд ли, что сделал, но в тот момент желание у меня было ярое.
Мое настроение начало падать. Я ожидал, что знакомая месность поможет мне, успокоит, но у меня лишь возникало чувство печали, горечи и разочарования, потому что тот образ (прекрасный, девственный образ) деревни и ее местности, где я провел замечательное время, разрушался все больше (как в один из разов, когда я бывал здесь один давно уже, но тот раз уже вытерся практчиески из памяти). Прошел пару картофельных участков, на которых колорады жрали картошку, пьянствовали и трахались во всю, а когда им это надоедало летели на другие участки, чтобы там делать то же самое.
Тропинка уходила вниз, а потом поднималась в горку около огородов. Я вспомнил, как мы залезали в огород, чтобы надыбать огурцов или помидов (пусть и гнилых), чтобы закусить, когда будем пить самогон, который надобыл Гена.
На худой конец, луком закусим. – Предложил кто-то.
Сбрендил что ль? Так делают только алкаши драные!
Наконец вскоре должен был показаться дом, где раньше жили бабуля и дедушка. Когда я его увидел, то у меня внутри все упало. Мне стало грустно и захотелось уйти. Он весь покорежился. Окна были выбиты, в некоторых окнах вообще не было ставней. Краска на нем все облупилась и поблекла, а вокруг дома был почти буран. Я постарался воскресить образ дома в мыслях, и мне это удалось. Услышал голос бабули, крики петухов, лай собаки, крики ребятни – все было таким живым. Сейчас же все словно умерло, Руэсо походила на деревню-призрак. Естественно, здесь доживают свое старики.
Я ощутил нестерпимую усталость и захотел свалить отсюда. Все, во что я еще как бы верили, или надеялась в каком-то смысле, распалось… у меня ничего не оставалось в реальности. ОДНИ ВОСПОМИНАНИЯ… ПОКА И ТЕ НЕ УМРУТ.
Старики посматривали на меня с опаской, пока я шел вдоль домов. У меня осталось чуток деньжат, и я купил бутылку пивка, коробок спичек и две сигареты.
Я решил курнуть перед этим и выпить пивка. Думаю, Александр не думал об этом тоже, он просто насрал на это глубоко. Я поступлю точно также.
Устроившись около пруда, напротив которого не так давно сношались, я откупорил бутылку при помощи железяки, которая валялась на берегу, и отхлебнул пива. Приятный вкус с горчинкой. Допив пиво, я спокойно поднялся (перед этим убедившись, что две сигареты, которые лежали до этого у моей задницы на коробке, не испарились бесследно), подошел к железяке и треснул по ней бутылкой. Потом я положил на песчаную землю осоклок от пивной бутылки, который остался в моих руках после того, как я треснул бутылкой по железяке, и начал снимать с себя одежду. Сделав это, я поднял осколок от пивной бутылки (при этом я не чуть не ощущал дрожи или страха – совершенной спокойствие), вытянул руку Франкенштейна, крепко сжал в кулак, а потом что было силы провел пивным осколком по сгибу руки. Почувствоал вначале боль, потом она прекратилась, наступило жжение, а затем даже приятная теплота, которая струилась из згиба руки и шла из нее куда-то еще, падала из меня. Я взял с печка сигареты и коробок спичек, оставив алую лужицу. Засмеялся. Вероятно, давала действие порция алкоголя. Сунул сигарету в рот. Чиркнул спичку и поднес к сигарете. Она потухла, пока я успел раскурить сигарету. Говеный я был курильщик! С третьей спички, мне удалось закурить.
Теперь я умру от рака легких, – что за сраная мысль.
Я зашел почти по колена в воду и сел, чтобы вода покрывала руку.
Я что убил ДУБЛИКАТ отца? Нет, я этого не делал. Лишь думал, но это было давно. Я решил забыть о нем и никогда ен вспоминать, потому что это уже не мой отец, это МАРИОНЕТКА этих монстров.
Думаешь?
Я не убивал его!
Да. И ДУБЛИКАТ мамаши. Положил ей на лицо подушку.
НЕ-ЕТ!
Мне захотелось бежать, но я не мог. Мысли буквально жрали меня. Я подумал о Нэт, которой был больше не нужен, подумал о бабуле и о мягкой простыне на постели, а также о запахе жареной картошки, которую бабуля так первоклассно жарила, и которую я всегда прихлебывал нежным вкуснейшим коровьим молоком.
Были мысли о Рике, но я их отмел. Подумал о выпускном, который вскоре будет у этих уродов чокнутых. Потом они будут веселиться как полудурошные, а после будут пыжиться поступить в эти высшие исправительные учебные гадюшники, в которых учат лишь говну и заваливают отстоями мозги людей, которые еще и платят деньги за это (вернее, их дерущие себе жопу родители).
По воде кто-то проплыл. Я не рассмотрел. Перед глазами плывет, все крутится. У этого существа кажется темная спина в каких-то язвочках и шипиках, а также длинный склизкий хвост. Неужто он обитает в пруду? Мне надо…
ИЗ МЕДИЦИНКОЙ КАРТЫ,
ПОМЕЩЕННОГО В ПСИХИАТРИЧЕСКУЮ ЛЕЧЕБНИЦУ г. АЛЬПВИЛЛЯ
ДМИТРИЯ ВЕРСОВА:
ЗАКЛЮЧЕНИЕ ПСИХОЛОГА:
Явные признаки шизофрении. Считает, что его преследуют какие-то существа, которых он называет Фрэссерами. Склонность к членовредительству,о чем можно судить по порезам на руке, которые обнаружены при первом осмотре. Страдает раздвоением личности, что было явлено в его поведении при наших беседах. В одни дни со мной говорил Дмитрий Версов, который был относительно спокоен , а также немного робок и боязлив в некоторых моментах, а в другие дни просыпалась другая его половина – Вансинн. В противоположность Версову Вансинн был уверен полностью в себе, ничего не боялся, не думал о том, что он нем думают другие, его это совершенно не волновало. Вансинн начал поглощать Версова, и об этом даже можно судить по записям на листках, в которых Версов писал о своей якобы жизни на воле, но которая была лишь игрой больного воображения – в этих записях появлялись и записи самого Вансинна, как отдельной личности, которая обладает собственным характером, индивидуальным почерком и жизнью. На лицо борьба между этими двумя личностями. Очевидно, Версов ощущал это и поэтому и совершил попытку к самоубийству, воткнув себе в руку ручку.
Должно быть, все, что описывал Версов в своих дневниках, которые были найдены в его палате под матрасом, является в какой-то степени комбинацией образов и событий, происходивших с ним ранее, и придание им нового оттенка, порой и жестокого. Он преобразовывал их, придавая им факт настоящего – того, чего ему бы хотелось подсознательно, но что он боится превратить в жизнь.
Скорее всего, болезнь Версова начала развиваться после потери им бабушки, которую он сильно любил и о чем часто упоминает в своих записях. Срыв его матери и запой послужили добавочным толчком, а ссора с отцом, которая чуть не закончилась убийством, окончательно расстроило его разум, и , вероятно, в какой-то из этих моментов начал набирать силу Вансинн, стал откалываться полностью от Версова. Также повляила на Версова и реакция его девушки Натальи Шериной на его рассказ о этих существах, которые преследовали его, пытаясь убить… о Фрэссерах.
Случай в школе (после которого Версов/Вансинн и попал в психиатр. больницу), когда у него случился приступ, и он подумал, что простая уборщица является жутким монстром и попытался убить еее, доазывает то, что он небезопасен, и неизвестно, что еще может натворить.
ПРЕДПИСАНИЯ ЛЕЧАЩЕГО ВРАЧА:
Постоянное нахождение в смирительной рубашке, чтобы предотвратить повторные суицидальные попытки.
Увеличить долю получаемых больным лекартсв.
Курс шоковой терапии.
ИЗ БЕСЕДЫ С ПСИХОЛОГОМ от 23.07.
Вопрос: С кем я разговариваю?
Ответ: А ты как думаешь, курочка? Мозгоправ ты сраный! Никто иной как Вансинн.