– Это только барышням можно, ответила она.
– Как барышням? почему-же барышням? вскрикнула я.
– Потому барышни нежные и их всякий пожалеет, а мы… Мы темные…
– Да послушайте, разве у вас не было и поближе людей?
– Каких людей?
– Хороших! которые бы вас хорошо приняли… Ведь бывают по деревням этакие люди, я слыхала, знавала…
Я глядела на нее, я ожидала, что она назовет Витиеватовых…
Но она не назвала их, а только проговорила:
– Может и бывают.
Мне припомнились слова Алексиса Витиеватова о старике, который выучился читать и с утра до вечера читает, и я сказала себе: слава Богу! не всех одолела такая апатия, как мою собеседницу!
Я сказала ей:
– У вас есть где-то тут старик, который вот на старости лет выучился читать, и теперь с утра до вечера читает.
– А кто-ж его кормит-то? спросила она.
– Кого?
– А этого старика-то. Коли он с зари до зари читал, так работа-то как-же?
И она опять так улыбнулась, и так поглядела, что я снова смутилась. Как же, в самом деле, этот старик мог читать?
Я ей ответила, что верно ему помог кто-нибудь.
– Кто-ж помогать будет? возразила она. Всякому тоже кормиться надо. Мало что наплетут люди! У нас, вон, рассказывали, что один старик летал в Киев, а он совсем не летал.
– Но ведь есть же у вас где-нибудь какие-нибудь хорошие умные люди, с которыми можно обо всем посоветоваться, потолковать, поговорить…
– Некогда разговаривать-то у нас.
– Я знаю, работы много, но ведь все-таки выберется часок-другой… Ну в праздник… В праздники ведь гуляют?
– В праздники гуляют.
– Ну?
– Ну, пьяны бывают.
Каждое её слово резало меня, словно ножом!
– А какой у вас священник? спросила я.
– Отец Левонтий.
– Нет, не имя, а какой он человек-то, – хороший, добрый? В уваженьи он у вас?
– Известно в уваженьи.
– В случае какой беды можно к нему пойти?
– А что-ж он в беде? Коли вот родины либо крестины, похороны либо свадьба, или пособировать, так заплатишь и пойдет.
– А кому нечего заплатить?
– Уж как-нибудь спроможется.
– Ну, а если не спроможется?
– Уж не знаю. Он, как если мало дают, урекает так, что Господи Боже мой! Отработку такую положит, – немилостивую!
– Какую это отработку?
– А вот чтобы это отработать у него на поле, либо на огороде, кому за поминанье, кому за свадьбу.
– Да зачем-же соглашаются на такие отработки? вскрикнула я.
Она опять только посмотрела на меня, но ничего не ответила, не пояснила.
– Зачем-же соглашаются? повторила я.
– Как-же тягаться-то с ним? Он заест.
Я просто начинала приходить в отчаяние! Все мои светлые мечты разрушались.
– Неужли вы не знаете Витиеватовых? спросила я: Неужли не слыхали хоть про них?
– Это про помещиков-то наших?
– Да.
– Как не знать, не слыхать! Мы ихние крепостные были.
– Ну что-ж?
– А что?
– Ведь добрые?
– Добрые.
У меня отлегло от сердца.
– Ведь с ним все могли ходить, их все могли о чем угодно спрашивать?
– Как можно! Уж воли кто ходил, так по горькой по нужде.
– Отчего-ж это?
Она опять улыбнулась также как и прежде – не то с сожалением к моему простодушию, не то с насмешкой над ним, и ответила:
– Как же нам, мужикам, туда можно ходить?
– Да ведь добрые!
– Добрые, а все-таки у них там и собаки, и цветы такие, что подороже нас. Дураком-то тоже стоять не хочется.