Комната страха
Человек-пальто жил в чулане. Чулан запирался на крючок – тяжелый и тугой. Но если есть дверь, и дверь эта неизменно заперта, то рано или поздно… Дети выбрали «рано».
Спустя два дня именно эта крохотная комнатка оказалась самой интересной.
Бабушкин дом, деревянный и не то чтобы большой, умещался в один этаж и пять комнат. Сразу за крыльцом, огороженным перилами и укрытым навесом, тянулась продолговатым прямоугольником комната, которую называли сени.
Как и все незнакомые слова, это «прозвище» звучало для Женька странно, и, как лучшие из незнакомых слов, оно звучало еще и забавно. Сени. Будто что-то среднее между санями и сеном. Тем прикольнее и страннее было то, что ни первое, ни второе в сенях не хранилось. А были там оранжевый пол с ковриком для обуви, сосисочные стены из бревен, диван и вешалка. Еще хлам в одном углу. На каждом бревне, посередке друг над другом, белели палочки, галочки и крестики. Они всегда казались загадочными письменами. И неожиданно было и даже немного обидно в один из последних приездов признать в них римские цифры. Между бревнами выпирало что-то волосатое и сухое. Женя понимал, что оно для сохранения тепла, но названия, опять-таки, не знал. И что-то ему подсказывало, что слово это будет не менее веселым.
Через толстую, обитую тканью дверь в левой сосисочной стене и через ее высокий, широкий порог коротенькие ноги, а затем и все остальное Женькино, попадало в кухню. Состояла она из трех частей: кухня, где едят, кухня, где готовят, моют и моются, и, конечно, печка. Большая, белая и теплая печь. У окна – стол и стулья, у стены рядом – диван, над диваном – часы и картина. «Запорожцы пишут письмо». Это название Женек уже знал. Оно также казалось забавным, а картину он любил. Очень уж интересная и заразительная смехом. Часы нравились тоже. С прикольными висючками – гирьками на цепочках, строгим и до занудства точным маятником и кукушкой – затворницей.
Еще мелким Женя как-то спросил бабушку:
– Может, птичка умерла? – и, кажется, даже слезы были.
– Нет, конечно. Нет. Часики-то идут. Она просто стесняется. Вот вы уезжаете, а она потом про вас целый день расспрашивает. Живая, не боись, – бабуля хихикнула. И вручила пряник. Или пирожок, точно Женечка не запомнил.
На границе с широким залом часовым ходила туда-сюда его любимая дверь. А любил он в ней, во-первых, все тот же лазурный с белым цвет, что и у ворот, забора и самого дома, а во-вторых, квадратное окошко в верхней половине. Через его старинное тусклое стекло все выглядело как во сне: размыто, невесомо и загадочно. И если смотришь в него слишком долго, то, отходя, невольно потираешь глаза. С другой стороны, в это окошко крайне весело было корчить рожи. Правда, Женьку приходилось тянуться на носочках.
Обширное пространство за границей ужасно не справедливо делили между собой зал и три спаленки. И если первый, умещая в себе диван, два кресла, шкаф-бюро, стол, пухлый телевизор и ящик с Сашкиными игрушками, оставался просторным, то в отсеченных от него тоненькими перегородками спальнях было тесно только от самих кроватей. Прижимаясь к одной стене, они оставляли узенький проход – двое разойтись в нем могли только боком. В первой комнате спал Саша, во второй – Юра и Лиза, его папа и мама, в третьей, отгороженной от последней бельевым шкафом, – бабуля Мария.
То же касалось и света. Отхватив себе четыре окна на две стены, солнечный и обласканный ветрами зал отдал спальням одно окошко на троих. И были они, тесные и тусклые, хоть и скучные, но идеальные для игры в прятки.
А до пряток дети опустились очень быстро. В первый же день после приезда Женька и Катька без церемоний влезли в Сашкин ящик. Братишка, правда, был тут же – вроде как негласное разрешение для столь варварского налета. Удивительно, но, будучи единственным ребенком в семье, он и не думал скандалить – мол, эта машинка моя, и этот бегемотик, и это, и это, и пятое-десятое. Наоборот, чувствовалось, что ему хотелось поиграть вместе с ними, но им было интереснее играть друг с другом. Может, просто привычнее.
– Саша, здесь наша улица, понял! Ты не умеешь, как правильно ехать! Давай ты вот тут ездий, на своей улице! – деловито ворчали погодки, запуская в двустороннее движение его же машинки. Спортивные легковушки, грузовики, машины милиции и «скорой помощи», автобус, трактор и даже паровозик. Большинство – далеко не новые, но, на удивление, целые, без недостающих колес.
Сашок сидел рядом, и тачки его, действительно, гоняли молниеносно и беспорядочно, к его жуткому удовольствию. Он поглядывал, как притормаживал транспорт на соседней улице, и Женя, Катя топали по пешеходному переходу фигурками солдат, зверей и роботов. Он увлекался – и вот уже его гоночная тачка вылетала на этот переход. Авария, хаос, крики.
– Саша! Мы же сказали – это наша дорога! Зачем ломаешь?
– Я тоже хочу… По дороге, – просился Саша, улыбаясь по-простецки.
И чесал живот под майкой. У него была какая-то аллергия. Он неизменно расчесывал сыпь на коже, особенно когда потел, и временами, посвистывая, тяжело дышал, когда вдыхал пыль или набегался. У всего этого, конечно, имелось научное название, но Катя, Женя звали это просто «чесотка».
Когда же игрушки вернулись в ящик, когда были просмотрены полчаса дневных мультфильмов – с рябью и блеклыми цветами на экране, дети вспомнили про прятки. Во дворе и на улице по-прежнему лежала грязь, и кратко накрапывал дождик, поэтому из дому их не пустили. Хотя Оля с Ларисой и Таней сами сбежали погулять. В галошах и капюшонах.
Спустя пару часов все углы и закутки в ходе повторяющихся поисков оказались промаркированы. Под кроватью Саши – место №1. Угол за диваном – место №2. За креслами – №3. Под столом, за печкой – № 4 и 5. И так до двенадцати. И по-настоящему тайных, секретных укрытий почти не оставалось. Для Жени и Кати – точно. Для Сашки же, похоже, поиски всякий раз представлялись увлекательными и непредсказуемыми. А может, он просто был счастлив, что его наконец взяли в игру.
В любом случае на исходе полутора часов Женька и Катька прятались вместе или совсем рядом, так они могли дружно посмеяться над блужданиями несмышленого братишки из комнаты в комнату. Наверно, это было некрасиво. Но, веселясь, Женек вовсе не думал о Саше что-то плохое и подлое. Братик ему нравился, просто он был маленький и забавный. Через пять минут поисков он слишком серьезно начинал вопрошать у стен:
– Ау! Где вы?
В ответ тишина. Он шел в другую комнату, и оттуда вновь доносилось:
– Вы тут? Ау! Где вы?
А Женя и Катя выглядывали исподтишка и давились смехом от его растерянного вида: выпученные глаза, раскрытый рот, рука, почесывающая голову, голова, вращающаяся туда-сюда, и неуверенные шаги. Он даже не заглядывал никуда особо, просто ходил и взывал к тишине:
– Вы где?.. Где вы тут? Ау!
И так он мог очень долго – не переходил на плач или попросту забывал. Нет, все так же серьезно – «Ау! Вы где? Вы здеся?» – из двери в дверь. Наверное, он и на улицу вышел бы, настойчиво и с неподдельным интересом спрашивая все то же, пока не получил бы ответ. Поэтому через какое-то время Женя и Катя нарочно гремели или переставали жаться по углам, и он наконец находил их. Довольный, гордый и вспотевший.
На следующий день Саша просил играть в прятки с самого утра.
Но после первых туров погодки сошлись, что все это уже не так весело. И глупенький братик не такой смешной, да и искал он вдруг теперь лучше, и укрытия все те же, раскрытые и перераскрытые. Тогда им и явился чулан.
– Ты раньше видел здесь дверь? – спросила тихо Катя, когда они осматривали сени, где бы спрятаться. От скуки они добавили и эту комнату в зону игр.
Женек обернулся к стене напротив входной двери. Там, практически по центру, действительно имелся небольшой прямоугольник.
– Вроде видел, а вроде и не помню, – пожал он плечами.
Дверца была идеально врезана в стену – того же оранжевого цвета, и доски ее точно совпадали с досками стены. И даже крючок и петелька маскировались оранжевым.
Из-за двери кухни послышалось приглушенное:
– Где вы тут? Ау…
Погодки, не сговариваясь, подбежали к загадочной дверце. Катя взялась за крючок. Обхватила всеми пальцами – такой мощный он был. И вылезать не хотел. Женя подумал притянуть дверцу, чтобы крючок подался, но у дверцы и ручки не было. Вместо этого он надавил на крючок снизу. Простонав, тот наконец выскочил из петли.
Будто бы мяукнув, дверца отъехала внутрь. И край ее немедленно исчез. В чулане пряталась темнота. Прямо-таки застыла – точно нет ее там. Женя и Катя переглянулись.
– Посмотри, там есть выключатель? – подтолкнула сестра.
– Ты имеешь в виду включатель? – прошептал Женек.
– Без разницы. Ну… – она выжидающе посмотрела на него.
Он заглянул внутрь. Свет из сеней в чулане быстро терялся. Лампочку на потолке Женька не видел, как не видел и самого потолка. Чуть перегнулся через высокий и тонкий порог и наугад протянул руку к стене – туда, где ожидал найти включатель.
Пальцы уткнулись в дерево, сухое и холодное. На ощупь повел руку выше. К подушечкам пальцев что-то пристало, такое же сухое. Вдруг кольнуло – в безымянный палец. Или ужалило.
Женя отдернул руку. В тот же миг Катя, пихнув в спину, затолкала его внутрь и сама шагнула следом. Сашин голос звучал совсем рядом. Сестра прикрыла дверцу. И в этот самый момент распахнулась дверь на кухню. Потом они услышали, как Сашка спрыгнул с ее высокого порога.
– Вы здеся? Где вы? – послышалось за стенкой.
Катя рядом тихо рассмеялась. А Женек удивился – он ее не видел, хоть и прижимался к ней боком. Сестра чуть приоткрыла дверцу, и они припали к щели. Саша стоял посреди сеней все с той же растерянностью на лице.
– Давай напугаем, – прошептала Катька.
Женя пожал плечами, забыв, что она все равно не увидит. Он как-то не думал: почему бы не напугать братишку, – ему и самому было не по себе. Пропало ощущение, что вот Сашка, он маленький, а он, Женя, старше и больше. Сейчас он чувствовал себя таким же крохотным. И вроде должно было быть тесно в чуланчике, но отчего казалось, что нет никаких стен там, за спиной, и нет потолка над головой. А есть безграничное пространство, наполненное темным и невидимым глазу. Будто не из чулана они смотрят, а заглядывают в дом снаружи, с улицы в безлунную ночь.
– Са-а-аш-а-а… У-у-у… Са-а-аш-а-а… – завыла Катя не своим голосом.
Сашка замер и прислушался.
– Са-а-аш-а-а… – повторила сестренка.
– Кто это? Это вы тут? – спросил братик своим серьезным голосом, подделкой под взрослого.
– Я вижу тебя, Са-а-аш-а-а…
Он обернулся к чулану. Невероятно спокойно. С подозрением уставился.
Дверца резко распахнулась.
– Вот мы! – воскликнула Катя, вытянувшись в проеме.
Сашка подскочил. И кажется, от неожиданности. И вовсе не от испуга.
И Катька зачем-то добавила:
– Бу-га-га!
Он лишь улыбнулся:
– Хорошо спрятались.
А потом улыбка его исчезла. Взгляд быстро скользнул куда-то вверх или… Он смотрел так же, в их сторону, но не на них, а в чулан. Туда, в темноту за их спинами. Прищурился, нахмурился.
У Женька сковало шею, и зашевелились волосы на затылке. Нечто подкралось вплотную. И ждет.
– А кто это там с вами? – вот теперь Сашин голос звучал испуганно.
Вмиг вернулись стены. Стало тесно, жарко и душно. Спина одеревенела. Или кто-то навалился сзади.
Катька рванула и выпрыгнула в сени.
Женя потянулся за ней. Ужасно медленно. Крик замер в горле. Словно нечто уже сжало шею. И вот сейчас утащит в тень.
Он занес ногу над порогом. Футболка на спине натянулась.
Поймали! Сцапали!
Дернулся прочь. Ворот врезался в шею. Не вырваться!
Женька одним движением, которое вряд ли бы когда повторил, скинул футболку. И метнулся в сени. Споткнулся. Рухнул на пол. Но уже в сенях. Уже в сенях, где светло и есть куда бежать. Он закрыл рот. Оказывается, он все-таки кричал.
Шустро отполз подальше. И только после вскочил на ноги. Опасливо обернулся.
Футболки видно не было. Темно. Настолько, что там мог притаиться кто угодно.
Часто дыша, Женек смотрел в черноту. Кто угодно, что угодно… Разве что-то хорошее вообще может прятаться во тьме?
Катя косилась на брата, губы ее, казалось, вот-вот растянутся в улыбке. Саша внизу мотал головой – то на него, то на нее.
А затем внезапную тишину разрезало протяжное скрипучее «м-м-яа-ах-х-уу». Дверца чулана вынырнула из тени и закрылась. Не до конца. Осталась щель в три пальца. Словно хищно сузился глаз при виде добычи.
– Что это вы тут встали, а?
В сени с улицы зашла тетя Лиза. В желтом сарафане и белой косынке. Все трое подпрыгнули на месте. Но Сашка тут же обрадовался и подбежал к маме:
– Играем в прятки! Я их нашел.
Она улыбнулась ему, почесывающему бока. Ее взгляд скользнул с погодок на замершую дверцу.
– В чулан не залезайте, ладно. А то Саша с вами. Ему нельзя – там пыльно. Задыхаться будет, – попросила тетя Лиза добродушно, но так, что легко было догадаться – повторять это снова она не собирается. – И не слишком бегайте, хорошо. Он потеет и чешется.
Женя и Катя привычно закивали. Сашка на последнем слове быстро убрал руки за спину. Тетушка подошла к дверце чулана и накинула крючок. Шагнула в кухню, но тут же высунулась и странно посмотрела на Женька.
– Ты почему голый?
– Так это… жарко просто, – придумал он. А чего бы, собственно, и нет. Жар с лица еще не спал, и сердце так же колотилось.
Тетя Лиза усмехнулась и скрылась в двери. Затем с кухни донеслось:
– Идите давайте. Обедать будем.
После обеда Женя достал из рюкзака новую футболку. Катька с веселым непониманием спросила, зачем он вообще снял футболку в чулане.
– Ты что, не видела? Меня за нее… ну, это… Зацепилась, в общем, она, – договорил он, просунув голову в большую дырку для головы и руки – в маленькие для рук.
– Зацепилась? За что? – Катька чуть нахмурилась и скосила взгляд, словно вернулась в памяти к тому моменту.
– Не знаю, видела же – темно было.
– А что просто не отцепился? Взял и футболку выбросил, – сестренка хохотнула.
– Так это… там же, Сашка же… – Катина улыбка стала еще шире, и Женек разозлился. – Вообще, думал, ты мне поможешь, гляжу – а ты уже вылетела за порог как ненормальная. Что, Крюгера увидела?
– Я просто Саше подыграла, и все.
– Ага, вон сходи в комнату, там на полке тебя Оскар дожидается.
Они посмеялись вместе чуть, потом он спросил:
– По-твоему, он придумал?
Она пожала плечами:
– Или показалось.
Через несколько минут вернулся Саша – он под присмотром мамы дышал через какую-то пухлую трубку, с другого конца которой был ингалятор. И теперь он и сам был каким-то воздушным.
– Слушай, Санек – проказник, ты ведь там выдумал, да? Что в чулане кто-то был? – поймал его Женек для серьезного разговора.
– Зачем? – не понял он.
– Не знаю, чтобы нас напугать.
Братик улыбнулся, как будто ему вдруг понравилась идея.
– Ну он же нестрашный, – сказал он просто.
У Жени вновь перехватило дыхание. Он стрельнул взглядом на Катю. По ее лицу вообще сложно было что-то понять.
– Кто? – осторожно выдавил Женя.
– Просто дядя. Высокий, как папа, – Саша задрал голову так, как обычно смотрел на дядю Юру.
– А как ты его рассмотрел? Там же темно, – наконец отозвалась Катя.
Братик пожал плечами:
– Он просто стоял. Я его всего и не видел.
– С чего ж ты тогда решил, что он нестрашный? – Женьку почему-то захотелось засмеяться.
– Ну, он же просто дядя. Не чудовище какое-то. Не медведь или ти-ри-но-завр там, – удивился Сашка вопросу. – Обычный дядька. Высокий, в пальто. Даже не Витька-пьяница.
Последнего Женя помнил с прошлого лета – драчун и дебошир. Но тут же о нем позабыл:
– В пальто?
После неожиданной тирады теперь Саша лишь кивнул.
– Ясно, – спокойно протянул Женя. Расслабился, и улыбка родилась сама.
«Вот он и прокололся, – подумал он. – В пальто – как же! Ничего не разглядел, а пальто увидел. Ну фантазер!»
А потом они смотрели футбол.
Матч Чемпионата Мира между командами Португалии и Польши. Четвертый год Женек болел за кроваво-зеленых, в особенности за своего любимого игрока – Луиша Фигу. Тот красиво и умело обводил, отдавал точные передачи и, разумеется, забивал. Поставь его на ворота – наверное, и пенальти бы отбил. Игра получилась потрясающая, зрелищная. Женя с Сашей смаковали каждый опасный момент. Ну, смаковал, конечно, Женька, а Саше показывал, как надо.
Катя сбежала на кухню – вернулись сестры – Оля, Лариса, Таня. И теперь за готовкой ужина они там сплетничали и похихикивали.
Тем временем Фигу выдал два голевых паса и раз угодил в штангу. Очень обидно. Его гол – единственное, чего не хватало для полного ликования. Потому что португальцы выиграли со счетом 4:0. Но и поляки весь матч не сдавались, отчего игра была действительно интересной.
И представляя, как когда-нибудь и он сделает хет-трик, ну или хотя бы отдаст две голевые передачи в важном матче – и совсем не во дворе, Женек практически забыл и о чулане, и о каком-то дядя, и о футболке. Но путаясь на кухне под ногами у бабушки, вдруг решил спросить у нее:
– Бабуль, а что у вас в чулане?
Она вручила ему миску с пирожками, чтобы он отнес на стол, и загадочно улыбнулась:
– Прошлое.
Женя проглотил это, подержал на языке, сходил к столу, оставил пирожки. А вернувшись, спросил снова:
– В смысле, бабуль? Я уже взрослый для сказок.
Тут он немного соврал: сказки он не любил читать, но не придумывать.
– Вот оно как? – Она доверила ему небольшую стопку тарелок. – Для взрослых… и скучных мальчишек – там наши старые вещи. Одежда, мебель и прочее добро. А теперь иди, расставь тарелки, – и добавила с хитрецой, – Скатерти-самобранки больше не существует.
«Всего-то, старье и хлам», – думал Женька, орудуя тарелками. Однако странно, но слова ее отозвались какой-то тревогой, которую он не хотел замечать. Но когда с большой кастрюлей в руках к столу подошла и сама бабушка, все же озвучил не желавшую сдаваться мысль:
– То есть, бабуль, там, в чулане, и пальто есть?
– Наверняка есть. И пальто, и полушубок, валенки. Куда ж без этого в деревне?
И по новой расставив тарелки, после паузы обронила:
– Так ты слазь в чулан – может, и себе что найдешь.
Ночевал Женек в Сашиной спаленке. В одной кровати с ним. И собираясь спать в этот раз, впервые не завидовал Ларисе и Тане – они спали на широком диване в сенях. То есть всего в нескольких шагах от чулана. Правда, по-прежнему с завистью глядел, как укладываются спать Оля и Катя – на не менее широкий диван в зале. И дело было даже не в тесноте одноместной кровати. Сашина сыпь. Женя, может, и понимал, что все эти красные пятнышки, точки и корочки не заразны, но заставить себя не противиться не мог. Так же было и с комочками в кефире и простокваше или с пленкой в какао и молоке. Вот просто неприятно, даже мерзко. Пьешь жидкость, гладкую, однородную, и вдруг – гадость какая-то проскальзывает. В такие моменты он едва не вырывал.
Саша во сне ворочался, чесался. И как бы Женька не отодвигался на край кровати, как бы не впихивал между ними покрывало, его чувствительная, как оказалось, кожа в какой-то момент ощущала ту самую «чесотку» – пупырчатую, чешуйчатую и царапающую. И чесаться начинал уже он сам, то тут, то там. Спать в пижаме было невыносимо жарко. А если он ложился поверх покрывала, то среди ночи просыпался от необъяснимого холода. Женя печалился, что не может спать на диване или хотя бы на полу. Но не капризничал. Во всяком случае, старался. В конце концов, братишка же не виноват.
Женек побаивался, что, может, этой ночью и не уснет вообще. Он любил представлять многое и не только перед сном. А потому не умел с этим бороться. Не научился еще. Но вот некто в пальто и черный чулан у него почему-то никак не сочетались. Кто он? Зачем он там? Страшное изуродованное лицо или клыки, как у вампира, не рождались в воображении, как и, к примеру, волосатые когтистые лапы оборотня или поблескивающий рыбацкий крюк в руке. Лишь темная фигура. Едва различимый контур.
Призрак? Бестелесное существо… Но за футболки хватает.
И крючок на двери его не остановит!
Он мигом закрыл глаза. Зачем, зачем он об этом думает? Отодвинулся от края кровати – и плевать на чесотку. Сжался на боку, подтянув коленки к животу, и укрылся до самых ушей. Судорожно стал перебирать мысли – о доме, что далеко, о маме, которая должна скоро приехать, о коте и папе, которые останутся одни, о школе и школьных переменах, о Зидане, подсказавшем про автобус, о грозе и «девятке», о прицепе трактора.
Наконец, вспомнил про футбол, зеленое поле и мяч. И, конечно, мяч оказался у него в ногах, а он на поле. И уже без какого-либо страха, но с азартом и щемящей в груди мечтой он бежал по флангу. Быстрыми, почти подсознательными движениями ног, резкими поворотам, разворотами, ускорением обыгрывал одного игрока за другим. И не понял даже, что это уже сон. Потому что верил, что это правда – не настоящего, но, непременно, будущего.
Проснулся только утром от того, что Саша перебирался через него. В деревне вставали рано – без этого никуда. И Женя вроде знал почему. Знал, но забыл. Он остался еще поваляться в постели. Один, свободно, нескованно. Дрейфовал где-то на границе сна и только нырял, как крючком на поверхность вытягивал голосистый петух. И было это такое приятное ощущение. Истинно деревенская мелодия. И если бы Женька спросили вдруг, чем отличаются деревня и город, наверное, он бы назвал первым именно это утреннее пробуждение. Вот откликнулись по очереди и соседские петухи. Красиво же.
Несмотря на то, что хозяева и гости, старшие и младшие, девочки и мальчики, в конце концов, – все вылезали из кроватей в разное время, войдя на кухню, Женя увидел за столом всех сестер и Сашку. Лариса и Таня больше походили на него и Катю, чем на Катю и Олю. В том плане, что, кажется, и у них разница в возрасте тоже была небольшая. Он не знал, много ли у сестер общего, но для него они всегда были разными. Лариса – миниатюрная, круглолицая, светловолосая и задорная. Таня – высокая, стройная, большелобая, с темными, длинными волосами и красивой улыбкой.
За завтраком над столом переливался, как компот в графине – от стенки к стенке, дружный разговор. Катя, хлебая суп, пожаловалась, что всю ночь ей было жарко под одеялом. Лариса ей ответила, что в сенях вот вообще в самый раз – прохладно, приятно. И закинула в рот помидорку.
Таня тут же поделилась:
– Только вот с нами спала непонятно откуда взявшаяся кошка, теперь вот боимся – лишь бы вшей не подхватили.
И они с Ларисой рассмеялись. А Женек вспомнил, а может, даже придумал только сейчас: ямочки на щеках – вот, что делало их железно родными. Ямочки – близняшки и одни смех на двоих.
У Саши над столом торчала одна лишь голова, и внимание ее было приковано кусочками ватрушки. Катя предложила меняться диванами:
– Ну а что? Можно же через день.
Сестры вновь рассмеялись, только Оля буркнула ей:
– С ума не сходи, – и стала собирать пустые тарелки.
Потом они поговорили, что надо бы в коллективном саду собрать яблоки и, может, потом помочь бабушке и дяде Юре с прополкой картошки. На этом месте Катька повернулась к Жене, спросила – собирается ли он забирать футболку, которую оставил в чулане. Он лишь пожал плечами. «Наверное, надо», – подумал и удивился, что без тревоги и неохоты.
Наконец, сестры вновь принялись обсуждать, что после всех этих дел можно и погулять сходить. Забегали улыбки и зазвучали имена, о которых Женька не имел представления – ну, если только «Артем». Катя тут же оставила его расспрос, встряла в их разговор и так и увязалась с ними.
Девчонки ушли. Но и мальчики не стали сидеть дома. Дождь перестал еще вчера после обеда, и под горячим солнцем земля просохла, за исключением некоторых крупных луж. Женька и Саша нацепили кепки и оба в шортах слетели с крыльца во двор. Большой и немного Г-образный. Из бетона была только дорожка от дома к воротам, остальная территория – вытоптанная земля да редкая трава. Напротив дома чернела банька, между их торцами, выходящими на улицу – ворота. Напротив ворот, замыкая двор, возвышались хозяйственные постройки: амбар, курятник, хлев для коров и свиней, сеновал и сарай под инструменты.
Чуть поболтались по двору. Попрыгали через лужи, поглазели в темноту колодца и поигрались с эхом.
– Эй! – бросал вниз Женя.
– Там глубоко… – выпучивая глаза, шептал Сашка.
Затем, гогоча, погоняли кур. И очень скоро уже с криками убегали от петуха. На бегу было совсем не весело, но за воротами хлева похихикали. Это помещение построили сквозным, и через вторые ворота они вышли к полю, засаженному овощами. Но только картошка слегка волнистыми рядами тянулась на всю длину. Край поля был удивительно далеко. Больше стометровки на стадионе в школе, знал Женек.
Они постояли, поглазели на согнутые пополам фигурки бабушки и дяди Юры где-то там, у финишной черты.
– Там дальше лес. Большой и темный, – вытянул Саша руку, указывая за край поля, где в ряд стояли высокие деревья. – Там живет йети.
– Класс. Мы же сходим туда? – обрадовался Женя. Не будет йети – всегда можно «отыскать» его следы.
Сашка напрягся:
– А если он злой?
– Возьмем расческу, почешем ему за ухом, и он подобреет.
– Да?
– Я бы подобрел.
Братик, прикинув, довольно закивал.
Потом сходили по очереди в туалет, что попахивал рядом. И решили идти на улицу. С тревогой осторожно пробрались во двор. Но петух, похоже, о них позабыл. Они пересекли двор, вновь пролетев над лужей. И, лязгнув засовом двери, выскочили на улицу.
Сашка привел к песочнице, которой оказалась золотистая горка высотой ему почти до макушки. С одной стороны песок успел подсохнуть у поверхности, с другой оставался влажным. Они принялись строить и лепить. Замки, крепостные стены, извилистые дороги. И рыть пещеры, рвы.
Скоро к ним присоединились соседские мальчишки. Друзья Сашкины или не друзья, не были – так станут, подумалось Жене. На самом деле, он уже заскучал. Да и в голове засела подзадоривающая мыслишка – он должен вернуть себе футболку. Действительно, ведь это несерьезно – оставить ее там, практически выбросить просто потому, что… там темно?
И когда ребята вчетвером сгрудились на одном склоне горки, увлеченно пытаясь объединить крепости в одно королевство, Женек покинул их.
– Я это… схожу, в общем, ну… в туалет. И, наверно, знаешь, захвачу машинки, чтобы можно было погонять по нашим дорожкам, – отпросился он.
Саша поднялся с корточек и растерянно уставился на него. Но быстро кивнул. Хотел было присесть, но все-таки подошел. Поманил пальцем. Женя чуть пригнулся, и братик сказал на ушко:
– Возьми старые. Красную с открывающимися дверками и милицию не бери.
Женек улыбнулся, кивнул и направился к дому.
Он очень уверенно вскочил на крыльцо, очень уверенно скинул кроссовки и наигранно уверенно пересек сени. Но у самой двери чулана свернул в кухню – мол, проверить, что никого нет. Оглядел пустую кухню, зачем-то проверил и под столом, и за печкой. Как будто взрослые станут там прятаться? Рассердившись на себя за глупое желание потянуть время, сжал кулаки, обернулся к сеням. И пускай сердце бьется, отмахнулся он и устремился обратно. На широком пороге кухни, правда, замер.
Фонарик бы, подумал он, забыл у Сашка спросить. Шагнул назад в кухню. И пошел вдоль стен, полок и ящиков, без особой надежды выискивая фонарик или что-либо подходящее. А сам размышлял: «Да что там, я же помню, где примерно ее снял, лежит, наверное, там же. Зайти, присесть, нащупать и всё…»
Ни фонаря, ни какой-никакой керосиновой лампы, как в увиденном недавно фильме «Другие», не нашел. Зато, подставив стул, достал с полки толстую свечу, а спички заметил еще раньше. С зажженной свечой, подрагивающей в руке, отрывисто дыша, Женек подошел к дверце чулана.
И растерялся. Как он откинет крючок одной рукой? Прошлый раз они вообще вдвоем открывали!
Он заметался. Переложил свечу зачем-то в другую руку, тут же вернул обратно. Замотал головой – где бы пока оставить свечу. Маленькое затруднение – а казалось, все пошло крахом. Замешательство раздулось внутри уже до паники. И чтобы хоть как-то унять дрожь в руках, Женек вцепился-таки в крючок. Рванул вверх. И тот вдруг легко выскочил из петли.
Женя, не отпуская его, отдышался. Мысленно приказал рукам не трястись и попытался рассмеяться над этой глупой заминкой. Ни первое, ни второе не получилось, но все же он чуть успокоился. И толкнул дверцу.
Он, похоже, успел забыть, как она скрипит. Поэтому, чуть сжавшись, обернулся – не та ли это кошка, о которой говорила Таня. Но в сенях казалось пусто.
Зато в чулане что-то мелькнуло. Будто бы. Краем глаза он уловил это. Сердце подскочило, кувыркнулось. Но, удивительно, он не отпрянул, а выставил вперед свечу. Она дрожала, словно насмехаясь. Женек, затаив дыхание, осторожно перешагнул через высокий порог. Тут же в блеклом свете показалась стена. В каком-то метре. Значит, тут все-таки есть стены, сглотнул Женька, поднял свечу выше – и потолок тоже. Никакой лампочки, действительно, там не существовало.
Он поводил еще свечой. Стена была увешана одеждой, внизу заставлена коробками и стульями поверх них. Справа, у дальней стенки, стояли, кажется, сундуки, укрытые, похоже, перинами, матрацами. Слева, в углу, были свалены то ли лопаты, то ли вилы – он разглядел лишь черенки. Чулан как чулан, а посветишь – и не так темно, прошептал в голове Женек. Чтобы не спугнуть уже поселившееся в нем спокойствие.
Одна только расческа граблей выглядывала из тьмы – черенок покосился, и зубья вонзались в пустое пространство у центра комнатки. «Уж не за них ли я зацепился?» – догадался Женек. И даже, кажется, облегченно улыбнулся. Посветил на пол. И в самом деле, тут же лежала его оранжевая футболка. Воротник растянут, прямо под ним – дыра.
Свечной воск скользнул на пальцы. И Женька чуть не отшвырнул свечу. Махнул рукой, и пламя погасло. Стало темно. Светлел лишь прямоугольник двери. Еще секунду назад он был в шаге. Теперь казалось – в нескольких метрах. И свет из сеней так и стоял в этом прямоугольнике, не проникая внутрь.
Женек вновь потерялся. Хотел было достать из кармана коробок спичек. Тут же сообразил – одной рукой спичку не зажжет. А свечу отпускать… Хотя зачем?! Футболка же тут. Он опустил руку к полу. Слишком медленно, или это пол уходит вниз?
Только подумал, что стоило все же зажечь свечу, как рука нащупала ткань. Он схватил ее. Выпрямился и кинулся к двери, необъяснимо далекой. Но уже на втором шаге светлый прямоугольник резко налетел на него. И оказался прямо перед ним – только шагнуть за порог. Он потянулся рукой, ухватился за край дверцы, не выпуская свечи. И рванул дверь.
– Черный Мяук взял след, – прозвучало за спиной, когда он уже занес ногу.