Мой Капитан Америка. Мемуары внучки легендарного автора комиксов Джо Саймона

3
Мидтаун
1989

Автобус М11, трясясь и виляя по Коламбус-авеню, вез нас с мамой в настоящее путешествие в центр города, в гости к Папуле Джо. Было очень жарко и тесно. Мне больше нравилось ездить на поезде, потому что это было намного быстрее, но маме под землей и в туннелях становилось не по себе. Удача в тот день была на нашей стороне, и нам удалось сесть на соседние кресла, так что уже всего через десять минут с момента начала нашего получасового пути мы уставились с отсутствующим видом в толпу стоящих пассажиров. Где-то за пуговицами джинсов, бляшками ремней, плиссированными юбками и автобусными окнами медленно плыл город со своими вечно повторяющимися фонарями и фонарными столбами. Мои ноги были такими коротенькими, что я не доставала ими до пола, и стучала пятками по основанию пластикового сидения.

– Хочешь жвачку? – спросила мама, нарушая наш совместный транс.

Она уже рьяно жевала одну пастилку.

– Ага.

Я повернулась к ней, и мой взгляд упал на странную картину: рыжевато-коричневые шорты, рыжевато-коричневая футболка, а между ними такой же рыжевато-коричневый пенис. Это пенис? Ну да, должно быть. Я покраснела, сердце билось так сильно, что пульс ощущался даже в руках. Мужчина с равнодушным видом стоял, держась одной рукой за металлический поручень, а другая безжизненно висела, точно так же, как и его член. Для него это был самый обычный, заурядный день. А что такого? Просто они со своим пенисом едут на автобусе, ничего странного.

Мне было всего восемь лет, и я была ужасно смущена, но не сказала ни слова. Всю оставшуюся поездку я провела, уставившись на собственные коленки, молясь, чтобы мама ничего не заметила.

Мы вышли на остановке около 57-й улицы и 9-й авеню и пешком прошли квартал до дома, где жил Папуля Джо. Фасад представлял собой ряды стекол, перемежавшиеся тонкими линиями кирпичной кладки между этажами, он был похож на раскадровку одного из дедушкиных комиксов.

Со всей своей неуемной детской энергией, а также пытаясь поскорее забыть то, что пришлось увидеть в автобусе, я со всей дури рванула по кирпичной лестнице и принялась карабкаться через круглые бетонные скамейки, которые стояли перед входом в здание. Зацепившись рукой за уличный фонарь, я развернулась всем телом и побежала обратно к скамейке, чтобы заново пройти эту выдуманную мной на месте полосу препятствий.

– Ну, пойдем уже, – нетерпеливо крикнула мне мама, стоявшая в дверях.

Консьерж Ральф спиной придерживал дверь, и из-под его фуражки видны были улыбавшиеся глаза. Я еще раз крутанулась вокруг столба, наслаждаясь ощущением преодоления силы гравитации.

– Добрый день, мисс Меган! – потрепал меня по голове Ральф. – Вы бы не могли передать пару писем своему дедушке?

Было чуть за 11 утра, когда моя мама отперла квартиру Папули Джо своим ключом. Он все еще спал. Тишину нарушало только его мирное похрапывание. Полуденное солнце подсвечивало пылинки, парящие в воздухе над банками с кистями, ручками и бумагой сотни сортов и видов, лежащими на столе для рисования.

– Разбуди его, время уже позднее, – сказала мама.

Я открыла дверь совсем немножко, чтобы подглядеть, как он спит. Он укутался в видавшее виды пуховое одеяло, а снизу торчали поджатые ноги, словно он боялся, что они упадут с кровати. Много лет спустя, когда я была уже взрослой женщиной и жила в Бостоне, я заметила, что так же поджимаю ноги, а мои бледные икры почти точная копия его.

– Папуля Джо, мы пришли, – шепнула я, не заходя внутрь.

– Привет, малышка. Который сейчас час? Ох, мне и правда нужно выпить кофе.

Он вылез из кровати, притворно кряхтя и причитая, и направился в ванную, где по-утреннему громко помочился, украсив радостное журчание легким пуканьем. Слышно было, как он включил воду, чтобы умыться, а потом, видимо, глянув в зеркало, словно стареющая женщина, воскликнул: «Ну я и страшилище!». С трагическим видом он проковылял на кухню, где, наконец, окончательно проснулся. Официальным сигналом начала его дня служило побулькивание древней кофеварки, которая каждое утро с огромным трудом возвращалась к жизни.

В первый раз, когда я побывала у него в квартире, мне было всего три дня. Больница Рузвельта, в которой я родилась, находилась всего в паре кварталов от его дома. Одна из первых моих фотографий была сделана на его кухне. На ней мой папа держит мое крошечное тельце на руках, словно батон хлеба. Я была первой внучкой в семье, и это именно я, лет в пять, придумала ему прозвище Папуля Джо, и так оно и прилипло к нему на всю жизнь.

На его маленьком кухонном столе, приставленном к стене, валялись контейнеры с миндалем, конфеты без сахара и старые выпуски New York Post. Большую часть гостиной занимал стол для рисования, заваленный заметками, зарисовками, старыми ручками и карандашами. По этому месту можно было понять, каким особенным он был человеком для всего мира. Именно в этом месте он стал Джо Саймоном, легендой комиксов.

На стене над электрической печатной машинкой висело несколько картин и рисунков, в том числе его собственный портрет, сделанный Стэном Кэйем, комиксистом, известным прежде всего по работе над историями о Супермене начиная с 1945^[13] года.

– В те времена я еще был молодым красавчиком, – сказал как-то Папуля Джо. – А Стэн уже умер. Возможно, даже в тот самый момент, когда рисовал вот эту вот уродливую рожу.

Он засмеялся и тут же резко замолк.

– Вообще-то это не смешно. Мир твоему праху, Стэн.

Пока мама перемывала гору посуды в раковине, он сидел за столом для рисования, а я подглядывала из-за его спины. Он доставал сделанный еще вчера рисунок. Его дыхание, перемешанное с запахом кофе, словно образовывало над ним облако. На картинке был набросок Капитана Америка, на котором супергерой в прыжке пересекал целую страницу. Я могла смотреть за тем, как Папуля Джо колдует над листом бумаги целую вечность, переминаясь с ноги на ногу, в то время как мама гремела посудой, пытаясь хоть как-то привести кухню в нормальный вид после его полуночных поварских экзерсисов.

Папуля Джо особенно гордился тем, как умеет работать с перспективой.

– Видишь, эта нога короче другой, – говорил он, сжимая ручку между указательным и средним пальцем, а локтем опираясь о стол.

Я кивнула. Конечно же, этот урок он давал мне далеко не в первый раз, но я, тем не менее, ничего не сказала. Я позволила ему быть учителем и внимательно следила за тем, как его рука летает над бумагой.

– Это для того, чтобы выглядело так, словно она расположена дальше от нас, – его длинные пальцы держали карандаш так естественно, словно они были частью единого целого.

– Теперь нужно добавить цвет.

– Отец, эта квартира – самая настоящая помойка, – простонала с кухни мама.

Папуля Джо глянул на меня, и его глаза весело блеснули. Он повернулся на кресле, протянул руку к стопке бумаг и достал из-за нее два огромных белых гриба.

– Лори! Лори, ну-ка глянь, тут кое-что выросло! – крикнул он матери.

– Это что еще за херня? – крикнула она со стороны плиты, даже не оглянувшись, потому что ее внимание было поглощено содержимым его любимой скороварки.

– Лори? Оставь как есть, – взмолился он и отложил в сторону грибы.

– Что это?

– Говяжий язык.

Моя мама глянула на меня и изобразила рвотный позыв, а Папуля Джо снова сконцентрировался на наброске.

– Я выбрасываю эту хрень, – заявила она.

– Лори, только попробуй! Если тронешь, я тебя саму засуну в скороварку.

Он встал из-за стола, чтобы спасти свой бесценный говяжий язык, и захватил с собой грибы. Я же села на его стул и достала чистый лист бумаги, на котором принялась рисовать копии его автографов – с продолговатой «О» и тремя острыми линиями «E» в слове Joe.

* * *

Когда Папуля Джо впервые приехал в Нью-Йорк, он был фрилансером – брал заказы на ретушь рекламных фотографий в офисе Paramount Pictures, располагавшемся на Таймс-сквер. Довольно быстро ему надоела эта однообразная работа, и он принялся искать что-то более творческое. Вскоре такой удачный вариант действительно нашелся, и он стал работать на Macfadden Publications, одно из крупнейших журнальных издательств в стране.

Начальник Папули Джо, Харлан Крэндалл, быстро понял, насколько он талантлив. Дедушка там делал небольшие рисунки для украшения страниц – обычно это были мелкие бытовые предметы и пистолеты. Работа была непыльная, и его быстро повысили до должности иллюстратора журналов документально-криминального жанра типа True Detective. После того, как Папуля Джо проработал на Macfadden всего год, Крэндалл предложил ему переговорить с его приятелем, Ллойдом Жаке, главой Funnies, Inc. Эта компания в 30-е и 40-е занималась созданием контента для комиксов – разработкой персонажей, сценариев, рисунков и леттеринга, а затем перепродавала его издателям.

Жаке дал Папуле Джо его первое задание, связанное с комиксами: он должен был нарисовать комикс на семь страниц в жанре вестерн, и вскоре Папуля Джо уже выпустил свой первый полноценный комикс – The Fiery Mask («Огненная Маска»). В нем рассказывалось о человеке по имени Джек Касл, который неожиданно получил суперспособность: благодаря неким таинственным зеленым световым лучам его глаза теперь могли выпускать столпы огня, как настоящие огнеметы. Папуля Джо обожал мир фантазии и творчества, и с каждым днем все больше понимал, что для него эта работа просто идеальна. Он нашел свое призвание.

В 1939 году, уже после того, как Папуля Джо перешел из Funnies в Fox Publications, его близкий приятель Альфред Харви (который однажды создаст Harvey Comics) представил его Джейкобу Курцбергу, который станет известным под именем Джек Кирби. В то время все трое работали в Fox Publications, но Папуля Джо еще не был знаком с Джеком, и лишь издалека осмеливался поглядывать на то, как Джек работает над Синим Жуком. Великая депрессия была в самом разгаре, так что Папуля Джо постоянно брал подработки. Однажды Ал сказал дедушке, что Джек тоже хотел бы взять работенку на стороне.

– Ну, пусть приходит сюда, – ответил Папуля Джо Алу, сжимая во рту сигару.

Когда Джек подошел к рабочему столу Папули Джо, то извинился за то, что он такой пухляк, и заявил, что он самая настоящая жертва коварных венгерок, а если конкретнее, то булочек-венгерок. Папуля Джо сразу понял, что они подружатся.

Они стали вместе работать по ночам над сторонними проектами. Если работы не было, они нарабатывали свежий материал – новых персонажей и истории для них, а затем откладывали их на полку, чтобы позднее перепродать. Иногда они работали всю ночь напролет, все делая сами, начиная с лайнинга и подчистки работ и заканчивая леттерингом. Оба обожали свою работу, и их страсть давала им силы двигаться все дальше и дальше, от одного проекта к другому.

Папуле Джо было 24, а Джеку 22. В тот период Бэтмен находился на пике популярности, в основном, конечно, благодаря запоминающимся злодеям. Они решили, что, вероятно, где-то тут и лежит секрет успеха, и, вместо того чтобы размышлять над главным положительным героем, Папуля Джо начал с работы над злодеем. Газеты пестрели тревожными новостями из Европы, так что Папуля Джо подумал: «А почему бы не взять злодеем настоящего человека?».

«Адольф Гитлер был бы идеальным врагом нашего следующего персонажа, ведь у него была эта его стрижечка, дурацкие усы и чудесная гусиная походка», – писал он в своих мемуарах.

Кто же будет противостоять Гитлеру? Это должен быть кто-то суперпатриотичный, этакий всеамериканский герой и любимец, с головы до ног одетый в бело-сине-красные цвета. И вот, одним из персонажей, которых они создали и отложили на полку, и стал Стив Роджерс, Капитан Америка, храбрый молодой человек, получивший свои суперсилы благодаря инъекции экспериментального препарата. Скорее всего, Роджерс был создан в том числе и на основе персонажа, придуманного Папулей Джо, Синего Грома, который излечился после удара молнией благодаря радиации, и так обрел способность запускать разряды молнии.

Воображение Папули Джо работало в любое время дня и ночи. Он придумал подлого Красного Черепа, когда сидел в нью-йоркском ресторане Childs и с аппетитом ел порцию мороженого с горячим шоколадным соусом. Он завороженно наблюдал за тем, как оно тает, и начал делать наброски прямо на бумажной одноразовой скатерти, и в процессе подтеки шоколада превратились в руки и ноги, а затем и в фигурку человека. Он подумал: «Пожалуй, назову его Горячий Шоколад».

– Чтобы работать в этом бизнесе, просто необходимо быть дураком, – позднее шутил он.

Идею с шоколадом он оставил и перешел к вишенке, красовавшейся на вершине блюда, и ее форма и яркий цвет навели его на идею о создании Красного Черепа. Он не думал, что этот злодей продержится больше, чем один номер, но про себя добавил: «Кто его знает, что может понравиться людям!».

После того, как Папуле Джо в конце 1939 года позвонил Мартин Гудман из Timely Comics и предложил ему работу, он покинул Fox Publicatons и удостоверился, чтобы Джека Кирби тоже взяли вместе с ним. Первым делом он показал Гудману скетч Капитана Америка. Как только Мартин увидел патриотичный наряд и узнал, что главная цель героя – уничтожение нацистов, он понял, что идея стоящая. Не дай бог опоздать и выпустить комикс до того, как будет уничтожен главный его злодей, Гитлер! Подготовка к выпуску первого номера прошла в скоростном темпе, а Папуля Джо возглавил рабочую группу, поскольку именно он нашел необходимую для реализации их с Джеком идеи помощь.

Первый выпуск журнала Captain America Comics, на обложке которого главный герой заряжал Гитлеру прямо в челюсть, был создан почти за год да того, как США вступили во Вторую мировую войну. То, что Гитлера поместили на обложку, а до кучи еще и били прямо в лицо (что довольно унизительно), являлось очень дерзким ходом, поскольку сам Гитлер тогда был жив и здоров. Люди поддерживали идеи Гитлера далеко не только в Европе, в США он тоже пользовался большой популярностью. Конечно же, все в офисе Timely почувствовали себя несколько нервозно, когда им начали поступать звонки с угрозами, а около здания стали шнырять всякие подозрительные субчики.

В своей книге «Создатели комиксов» (The Comic Book Makers) Папуля Джо рассказывает историю о том, как ему позвонил сам мэр Нью-Йорка, Фьорелло Ла Гуардиа. Ла Гуардиа лично обещал ему защиту и отправил наряд полиции дежурить в здании их офиса.

– Нельзя ни от кого терпеть дерьмо, – любил повторять Папуля Джо.

Я обычно смеялась, когда он это говорил, потому что его тощая фигура выглядела как угодно, но ни в малейшей степени не угрожающе. Но со временем я поняла, насколько дерзкой была эта обложка по тем временам, и какая храбрость требовалась от Папули Джо и Джека, чтобы настолько прямо и однозначно высказать свое мнение.

* * *

С посудой было покончено, бардак на кухонном столе устранен, и мама взяла с рабочего стола Папули Джо какой-то огрызок бумаги.

– Что тебе купить? – спросила она, зажав в руке ручку.

– Просто купи, что обычно, – ответил он, сидя в своем кожаном кресле, все еще держа в руках чашку кофе.

– Меган, ты как, пойдешь со мной или тут останешься?

– Я останусь, – сказала я.

Я закончила копировать подпись дедушки, и уже была занята рисованием какого-то красного амбара. Ну конечно я хотела остаться!

– Мы с Меган будем говорить о всяких важных делах, – сказал Папуля Джо.

После того, как за мамой закрылась дверь, мы на мгновение замолкли.

– Это амбар? – спросил он.

– Ага.

– Хм-м, очень хорошо.

Утреннее солнце ласково освещало его свободную руку, испачканную снизу чернилами. Тикали часы. Он потянулся за пультом, чтобы включить телевизор.

Я встала и прошла к его спальне, где в одном из ящиков лежали VHS-кассеты с желтыми наклейками. Перед тем как выбрать, я к каждой из них прикоснулась пальцем – «Кордебалет», «Волшебник страны Оз». Наконец я сделала свой выбор: это был фильм «Пока, пташка». Я вставила кассету в магнитофон, включила телевизор в спальне и разлеглась посреди кровати. Подушка была все еще теплой от его головы. Целый час я валялась на его постели, а он сидел в своем кресле, и все равно оба мы чувствовали, что до сих пор находимся вместе.

Когда мама вернулась из продуктового магазина, я умоляла ее, чтобы мы остались хотя бы на еще немного. Она согласилась и сказала, что вернется за мной через пару часов.

Мы с Папулей Джо отправились на фестиваль еды, проходивший в паре кварталов от его дома. Воздух наполняли ароматы горячих сосисок и лука. Он купил мне пончик, и я помню, как липли мои пальцы от сладкой сахарной пудры, а язык был жирным и горячим от масла. Мы забрались на комически огромный стул, чтобы сделать фотографию на память. На ней мы держим такой же нелепо огромный реквизит: у меня теннисная ракетка, а у него – банка пива. Позднее он скотчем прикрепил ее к стенке холодильника. Туда я частенько заглядывала в поисках батончиков мороженого, но он хранил и другие богатства: в дальнем углу лежала целая пачка денег, завернутая в фольгу.

– У тебя есть четвертаки? – спросила мама у дедушки, когда вернулась за мной.

– Да, есть пара пачек^[14], посмотри в ящике для белья.

Она засунула пару пачек в переднее отделение рюкзака. Этой мелочи хватит на несколько недель стирки.

– Пойдем, Меган, мне нужно вернуться и приготовить ужин.

– Папуля Джо купил мне пончик, – гордо ответила я.

Лицо мамы скривилось в гримасе отвращения.

– Фу, жирнятина какая.

– Пока, малышка, – сказал Папуля Джо, вернулся обратно к рабочему столу и принялся что-то искать в горах бумаги.

– Пока, отец, – крикнула мама, когда мы уже шли вдоль коридора, оставив его наедине с работой.

4
За пределами квартиры 1К
1989–1990

Я была занята жаркой блинов из детской присыпки на батарее в спальне, когда раздался телефонный звонок. Технология изготовления этого кулинарного изыска была такой: я брала небольшую формочку, заполняла ее смесью из присыпки и воды, отправляла на батарею, а затем оставалось только терпеливо ждать, пока блин приготовится.

Позже моей маме приходилось оттирать батареи, но зато благодаря своей нелюбви к разводимому мной бардаку у нее была какая-никакая физическая нагрузка.

Телефон продолжал звонить. Я была глубоко погружена в выдуманный мной мир, в котором я готовила в лесной избушке, словно Лора Инглз из «Маленького домика в прериях»^[15]. В моих играх эта тема была постоянной. Во время перемен в школе мы ходили в Центральный парк, и я карабкалась по серым камням на границе Ист-Медоу в поисках луж, которые нередко попадались во всяких закуточках и низинах. Как только я находила подходящую лужу, она тут же становилась моей кухонной раковиной, и остаток часа я проводила, помешивая грязь веткой. А иногда, играя на площадке с желтой горкой у дома, я искала трубочки для курения крэка, которые постоянно валялись то в углу песочницы, то под зелеными деревянными скамейками. Мое воображение превращало их в чашки для моей полевой кухни, но волшебство фантазии моментально разрушалось, как только мама замечала, чем я занята, и начинала в ужасе кричать, чтобы я немедленно бросила эту дрянь.

Вот и в тот раз моя блинная фантазия начала рассыпаться из-за настойчивого звона телефона. Очнувшись от погружения в мир воображения, я наконец сообразила, что мама ушла в подвал, чтобы постирать белье. Я оставила свои кулинарные изыскания и пошла к телефону, стоявшему в передней части квартиры.

– Алло? – спросила я, разглядывая меловую доску, на которой был написан список дел: позвонить врачу, молоко, заплатить электрику.

– Лори? – прозвучал напряженный голос на том конце провода.

– Нет. Кто говорит? – спросила я, прижимая к уху трубку, со всей своей детской силой ухватившись за черный телефонный провод.

Голос казался таким знакомым.

– Меган? Помоги мне.

Это был наш тридцати с чем-то летний сосед Дэвид. Мама любила иногда посплетничать с ним про других соседей, стоя в дверном проходе. Иногда она оставляла на медной ручке его двери пакетик с лишней выпечкой, специально так, чтобы он нашел его, только когда вернется домой. Я не поняла, почему он звонил, ведь он жил в соседней квартире, у нас даже была общая стена. Потом вспомнила, что прошлой ночью я услышала, как мама сказала отцу, что Дэвид в больнице, он проиграл сражение СПИДу, и, похоже, из-за того, что врачи уже накачивают морфием, он не в себе.

– Алло? – только и смогла из себя выдавить я, сделав вид, будто не слышала того, что он сказал.

Я представила, как он весь потный бредит в больничной постели: ноги запутались в белоснежной простыне, а почти полностью поседевшие волосы прилипли ко лбу. Я не хотела больше говорить по телефону.

– Помоги мне, у меня кровь идет, – его голос звучал так, словно доносился из глубин жуткого кошмара, обращаясь не ко мне, а скорее молясь.

У меня от его слов перехватило дыхание. Я быстро повесила трубку.

На следующий день Дэвид умер. Даже несмотря на то, что он был в полубессознательном состоянии, когда звонил, я все равно чувствовала себя виноватой из-за того, что повесила тогда трубку. Должно быть, у него не было семьи или кого-то близкого, чтобы поговорить, и он в морфиновом бреду вспомнил про мою маму. Я оставила его в один из последних часов его жизни. Я все думала, будет ли меня преследовать его мстительный дух. Я определенно этого заслуживала.

В те выходные мы с мамой следили за тем, как два незнакомца убирали в квартире Дэвида. На полу из темного дерева не осталось и следа человека, жившего там. Еще долго после того, как мы уже вернулись домой, было слышно, как за смежной стеной открывают дверцы шкафов и ящиков, а по полу скребет передвигаемая мебель.

* * *

Когда мне было восемь лет, меня частенько мучили кошмары о том, что я оказываюсь не на том этаже здания. Во сне коридор выглядел пугающе похоже, но нутром я чувствовала, что это не мой этаж. Это был словно иной мир, в котором мне явно не рады. Кто же жил за всеми этими дверями? Как мне вернуться назад, в свою квартиру?

Я была единственным ребенком во всем доме. Мои родители в то время разговаривали лишь с некоторыми соседями, а остальные нас просто игнорировали. Один мужчина, Джон, также известный как Мужчина с Дикими Собаками, всегда выходил из лифта, спотыкаясь о целую стаю псовых, которых вел на поводках. Он каждый раз молча проходил мимо нас, а его ног не было видно за поскуливающими, похрюкивающими и пускающими слюни собаками, которые очень хотели уже поскорее пописать.

Когда я заболела ангиной, мама отвела меня к врачу, но к моменту, когда мы наконец вернулись с приема, у меня начался сильный жар. Я была настолько обессилена, что упала в обморок прямо посреди коридора. Моя мама была миниатюрного сложения и беспомощно стояла рядом, судорожно пытаясь придумать, как поднять меня и дотащить до квартиры. Она тянула меня за руку и умоляла очнуться, а ее жалобный голос отражался от мраморных полов и стен, покрытых зеркалами. И тут из лифта вышел Мужчина с Дикими Собаками.

Успокоенная присутствием еще одного взрослого человека, мама отпустила мою руку и беспомощно глянула на него. Мужчина, сжимая в вытянутой руке целый букет поводков, просто направил собак так, чтобы они обошли нас, а сам переступил через мое распластанное на полу тело.

Несмотря на то, что Дэвид был дружелюбным, и каждый раз, встретившись со мной в коридоре, приветствовал меня радушной улыбкой, а иногда даже поднимал меня в воздух за подмышки, из-за его истощенности и серой кожи я его побаивалась. Он работал на 42-й улице еще до того, как та стала популярным местом для туристов. Он был известным работником сферы развлечений для взрослых, и его лицо часто можно было видеть на плакатах вокруг Таймс-сквер. Находясь дома, он периодически впадал в странное состояние, которое, похоже, было проявлением психического расстройства, и начинал мочиться или заливать двери квартир жидкостью из зажигалок. За дружелюбием мамы я все равно чувствовала напряжение, которое она ощущала в его присутствии, словно он был каким-то больным, а оттого непредсказуемым, животным. Это только добавляло мне страха перед ним, перед тем, что он представляет – саму смерть, а о ней я тогда знала только из страшных фильмов. Его телефонный звонок только подтвердил, что скрытое в нем может проникнуть и в нашу квартиру.

* * *

После звонка Дэвида прошел год, и это было самое обычное утро. Я стояла на автобусной остановке с парой друзей из четвертого класса. Эрик молчал, уставившись в землю и засунув руки за лямки рюкзака, а мы с Шоном болтали о школьном бейсбольном матче, который прошел за день до того.

– Видела, как питчер метнул мне мячом прямо в голову? – спросила я. – Это все потому, что я единственная девчонка в команде.

– Да уж, ну и придурок, – сказал Шон, изгибаясь в сторону дороги и пытаясь разглядеть, не едет ли желтый школьный автобус, который должен был увезти нас на Ист-Сайд через Центральный парк.

Водитель любил иногда в шутку выворачивать веки наизнанку, и их отвратительный розовый цвет приводил нас в полный ужас.

– Ага, это вообще было тупо, потому что я была уже на базе.

Мы засмеялись, и я заметила улыбку и на лице Эрика.

И тут Эрик внезапно оказался в воздухе, потому что его вдруг по-медвежьи крепко обнял какой-то странный мужчина. Мы с Шоном замерли и молча смотрели, как Эрик поднимается куда-то ввысь, к небесам и окнам высотного здания, около которого мы стояли. Не успели мы и пискнуть, как мужчина отпустил Эрика и побежал прочь. На этом месте мое воспоминание обрывается, словно гаснущий кадр фильма, постепенно превращающийся в черный экран.

Несколько недель спустя сосед рассказал родителям, что передача «60 минут» (60 Minutes) хочет взять у нас интервью про мужчину, сеющего хаос в районе Верхнего Вест-Сайда. Я моментально представила себя звездой экрана, так что кивнула и согласилась рассказать о жутких объятиях, которые пришлось пережить моему другу.

Они прозвали его «Дикарь с 96-й улицы» и «Безумный Ларри». Он поджигал машины, бросал камни в витражные окна церквей, мастурбировал прямо перед детьми и угрожал пожилым людям истыканной гвоздями битой. Как-то раз он вытащил мраморную скамейку из дома, где жил один из моих друзей, и запустил ее в лобовое стекло какой-то припаркованной машины, а на заднее сиденье нагадил. Ларри плотно сидел на крэке и то попадал в лечебницу, то сбегал оттуда, а местные жители негодовали, потому что государственная система никак не могла предотвратить его ежемесячные варварские набеги на район.

Папуля Джо с нетерпением ждал выхода этого эпизода «60 минут», чтобы записать его на VHS. Он часто покупал пустые кассеты, чтобы записывать на них фильмы производства HBO, так что мы частенько бывали в магазине Radio Shack и пополняли его запасы.

В то воскресенье я сидела за его рабочим столом, а он распаковывал новенькую пустую кассету. Футбольная игра, которую показывали на канале, вот-вот должна была закончиться. Он аккуратно протер ленту, проверил натяжение рулонов, а затем вставил кассету в магнитофон. В 18:59 Папуля Джо с церемониальной важностью поставил видеопроигрыватель в режим записи. Мы вместе стали смотреть серию на повышенной громкости, под грохочущий звук работы видеоплеера.

– Он просто схватил его, просто схватил, – сказала я Лесли Шталь с маленького раскладного стула в соседской квартире.

На мне было голубое платьице, под цвет моих глаз.

– Ты испугалась? – мягко спросила Лесли.

Я кивнула и шепнула «да».

Когда шоу прервалось на рекламу, Папуля Джо вскрикнул:

– Да ты настоящая звезда! Такая красавица!

Его лысеющая голова упиралась в подголовник его кожаного кресла.

– Давай-ка глянем, сработала ли эта долбаная фиговина.

Драматично тяжело вздохнув, он качнулся вперед, чтобы проверить, как там идет запись. Я же с гордой улыбкой восседала на черном вращающемся кресле, стоявшем за его рабочим столом, и ела свиные ребрышки по-китайски.

* * *

Из-за вечного энтузиазма и любви Папули Джо к городу я постоянно пыталась найти какой-то баланс между обожанием, принятием и избеганием того, что ощущалось мной как бессмысленная и бесконечная жестокость. В этом деле, конечно, очень помогало то, что с самого раннего возраста Папуля Джо показал мне все лучшее, что может предложить этот город.

– Куда сегодня хочешь пойти? – спрашивал меня он.

Вопрос это был очень простой, и ответ на него был неизменен: FAO Shwartz^[16].

Заперев дверь своей квартиры на оба замка, он танцующей походкой шел к лифтам, вскидывая руки в воздух и распевая:

– Here comes the judge, here comes the judge! – изображал он Сэмми Дэвиса-младшего^[17] в сценке из передачи Laugh-In^[18].

Мы шли по улицам, направляясь на восток, и мне приходилось бежать, чтобы поспевать за его широкими шагами. Часто он вступал в разговоры с незнакомцами, а мне приходилось с нетерпением ждать, когда он там уже закончит. Мне не терпелось поскорее попасть в магазин игрушек и прокатиться на эскалаторе прямо под большими часами, из которых играла песня «Добро пожаловать в наш мир игрушек»^[19].

Даже заниматься домашними делами с ним было настоящим приключением. Как минимум раз в месяц мы ходили в магазин художественных товаров Lee’s Art Shop, чтобы докупить все необходимое для рисования. Его там обожали и всегда встречали с улыбкой, и спешили пожать руку, пока он не успел полностью погрузиться в восторженное любование новыми ручками и кистями. В этом магазине он просто светился от счастья, прямо как я в FAO Shwartz.

Когда Папуля Джо был совсем молод, он при первой же представившейся возможности уехал в Нью-Йорк, поэтому я точно знала, что за всеми ужасами этот город скрывает нечто особенное. Рядом с ним все становилось интересным и все хотелось попробовать. Но я выросла в Нью-Йорке, он сформировал меня как личность, и да, в самом нежном возрасте мне пришлось увидеть пенис незнакомца в автобусе, который висел себе, будто так и надо, из его шорт цвета собственных гениталий, словно он был какой-то извращенной версией фигурки G. I. Joe^[20], а это, конечно, совершенно другое дело. Мне нужно было понять, как найти баланс между теми версиями Нью-Йорка, которые мы оба знали.