Это странно, но мне попался тот же самый дневник, который я нашла здесь в день, когда Мэтью отправился в Африку, почти двадцать лет назад. Я помню, как была полностью разбита, но слова Мэтью, написанные аккуратным почерком на гэльском, немного успокоили меня и помогли продолжить жить дальше. С тех пор я стала гораздо старше и получила множество ударов судьбы, но это вовсе не значит, что я больше не нуждалась в утешении. Наверное, сейчас я не кажусь такой разбитой, но в глубине души я завидовала той Мэри. Двадцать лет назад я знала, что путь к Мэтью будет долгим и трудным, но он хотя бы существовал. Сейчас я с радостью пересекла все океаны мира, вот только за ними меня уже никто не ждет.
«Быть одиноким – это единственный способ не чувствовать боль». Эти строчки Мэтью написал в своем дневнике почти двести лет назад, а в недавнем письме он благодарил меня за то, что я прервала его вековое одиночество. Мы оба знали, что после такого огромного счастья, которое было у нас, кому-то будет очень больно.
Хорошо, что больно сейчас мне.
Есть люди, которые стоят любых страданий, неизбежных после потери. Мэтью, определенно, стоил всего этого.
Погрузившись в чтение и воспоминания, я не заметила, как пролетели несколько часов и мне уже было пора выходить из дома, чтобы не опоздать на поезд. Я быстро вытерла слезы и, захватив с собой еще несколько ветхих дневников, вышла из квартиры. Дождь кончился, и на небе появилась едва заметная радуга. Глядя на нее, я одними губами шепнула «спасибо» и поспешила на вокзал.
Следующие дни были абсолютно одинаковыми: я работала с утра и до позднего вечера, а если не была занята работой, то спала, ела или занималась переездом. Я думала, что переезд из замка во вдовий коттедж вызовет у меня больше эмоций, но, как ни странно, он дался мне очень легко. Я быстро обжилась и была вовсе не против одиночества и отсутствия шума большого дома, тем более минимум дважды в неделю Мэриголд приглашала меня на обед в замок. Этого было более чем достаточно для того, чтобы не скучать.
Если быть совсем точной, то я жила не одна. В коттедже вместе со мной поселилась Мири и мне хватало ее компании. Так же я забрала все дневники Мэтью и, надежно спрятав их среди своей одежды, перевезла в свой новый дом. Каждый день, вернувшись из больницы, я ужинала, а после садилась в кресло, курила и погружалась в мир своего мужа. Возможно, наступит день, когда я смогу спрятать дневники Мэтью в надежное место, где они будут дожидаться следующей жизни своего владельца, но пока я не готова перестать читать записи Мэтью каждый день. Этот ритуал все еще нужен мне, чтобы просто вставать по утрам.
Я помнила последнюю просьбу Мэтью, так что незадолго до тридцатой годовщины нашей свадьбы все же отправилась в отпуск. Я в одиночку повторила наш маршрут, вновь гуляя по местам, которые показал мне Мэтью тридцать лет назад. Я узнавала и одновременно не узнавала их и ощущала счастье пополам с грустью и одиночеством. Вот такой вот странный коктейль. Там же я сделала несколько снимков, ведь я обещала показать Мэтью в следующей жизни все, что он пропустит, и наш отпуск не был исключением.
Десять дней спустя я вернулась в Англию и узнала плохие новости: в доме Анны случился пожар. К счастью, с ней и Фрэн все было в порядке. Анна перебралась в Велчестер на время ремонта и я, даже не заехав в коттедж, сразу же поспешила в замок.
– Анна? – я постучалась к дочери, но ответа не было. Подождав пару секунд, я приоткрыла дверь и заглянула в комнату Анны. Она сидела за мольбертом спиной к двери и что-то увлеченно рисовала. Я знала, что за работой Анна практически не обращает внимания на происходящее вокруг, вероятно, из-за этого она и не услышала мой стук. Увиденное приятно удивило меня: насколько я знаю, Анна рисовала впервые после смерти Джейми.
– Привет, – тихо сказала я. – Я могу войти?
Анна слегка вздрогнула и поспешно сдвинула мольберт к окну так, чтобы я не видела картины. После этого она кивнула.
– Здравствуй, мама.
– Как ты? – я смотрела в глаза дочери и мне показалось, что в ней что-то изменилось, но я не могла понять, что именно. Здесь мне бы здорово помог Мэтью, но сейчас я должна разбираться сама.
Анна неопределенно пожала плечами.
– Не знаю, наверное, нормально. Главное, что с Фрэн все хорошо.
Я кивнула.
– Ты хочешь спросить, как это произошло?
– Да, если честно, – я понимала, что подробности в любом случае будут пугающими, но я должна знать.
– Глупая ситуация, – ответила Анна. – После смерти папы я плохо сплю и в ту ночь мне тоже не спалось, я решила почитать. Зажгла свечу, взяла книгу, а потом незаметно уснула и, наверное, свеча упала. Когда я проснулась, огонь уже распространялся по комнате.
Я прерывисто вздохнула, стараясь сохранять невозмутимый вид, но внутри все отзывалось болью. Я почти слышала треск пламени и ощущала его жар. Нет, нельзя провалиться в эти мысли. Это не история моей боли, произошедшая много лет назад, это история Анны и у нее хороший конец.
– Главное, что ты вовремя проснулась и вы с Фрэн не пострадали. Я так рада, что вам повезло.
– Это не везение, мам, – Анна опустила глаза. – Это Джейми. Он был там, он разбудил меня.
Я покачала головой.
– Милая, тебе приснилось.
– Я понимаю, что никто не поверит, но я знаю, что именно я видела. Джейми был в комнате во время пожара, я слышала его голос. Он кричал и разбудил меня.
С ощущением полной беспомощности я смотрела в глаза дочери и не знала, что ответить. Все, что она сейчас сказала, никак не вписывалось в картину того мира, который я знаю. С другой стороны, если мы не понимаем некоторых вещей, то разве это делает их невозможными?
«Определенно нет», – раздался голос у меня в голове. Он был подозрительно похож на голос Мэтью.
– Мам, – Анна подошла к окну и повернула мольберт. Я увидела практически законченную картину, на которой была изображена ее спальня, объятая пламенем, и прямо в огне стоял Джейми. Его фигура казалась полупрозрачной и сквозь нее были видны языки пламени, а лицо было перекошено от страха. Глядя на эту картину внутри меня что-то сжалось. Моя рациональная часть отрицала это, но в глубине души я верила Анне.
– Помнишь, я поклялась не рисовать до того дня, как Джейми вернется? – в глазах Анны стояли слезы. – Думаешь, я бы нарушила клятву, если бы не была уверена?
– Нет, не нарушила бы, – шепнула я, обняв дочь.
Несколько секунд мы посидели в тишине, а потом Анна всхлипнула и спросила:
– Мам, я еще когда-нибудь увижу Джейми?
Глядя в ее темные, почти черные глаза, я не смогла ответить ничего кроме:
– Конечно, милая, конечно увидишь.
Мне всей душой хотелось верить в это, так же, как и в то, что я еще увижу Мэтью.
– Как ты все это выдерживаешь, мам? – тихий голос Анны практически застал меня врасплох. – Войны, работа, смерти Чарли и папы…
– Я не знаю, – искреннее ответила я. – Просто у меня нет другого выхода. Эти боль и тоска не становится меньше, но ты становишься сильнее и учишься жить с ними.
– Мам, как ты решилась переехать? Ты прожила с папой в замке почти тридцать лет.
– Я сделала то, что была должна, – я пожала плечами. – Я люблю замок и у меня много приятных воспоминаний, связанных, но переезд помог мне немного смириться с произошедшим и начать строить что-то вроде новой жизни.
– Как ты думаешь, а для меня это возможно? – в безжизненном взгляде Анны мелькнула искра надежды, и я жадно ухватилась за нее.
– Конечно, ты могла бы уехать куда угодно, а может со временем и снова выйти замуж, после войны появилось так много молодых вдов… Вам вовсе не обязательно быть одинокими.
– Мам, я говорила только о переезде. Вопрос замужества даже не обсуждается, – голос Анны мгновенно стал твердым и в этот момент она напомнила мне Мэтью. – Вот ты бы еще раз вышла замуж?
– Я – совсем другое дело.
– А по-моему, одно и то же, – тихо и грустно ответила она. – Просто у вас с папой была вся жизнь, а у нас полгода.
Мы проговорили с дочерью еще несколько часов, а после этого я вернулась в коттедж и сразу же написала письмо Маргарет в Нью-Йорк.
Той осенью Анна и Фрэн сели на корабль и отправились в Америку. Мне было невероятно грустно отпускать так далеко еще одну часть своей души, но я верила, что все это ради их лучшего будущего. У них все было хорошо, но Анна больше никогда не рисовала. Она так и не вышла замуж.
***
Порой это казалось мне невозможным, но даже после смерти Мэтью жизнь так или иначе продолжилась, и моя не стала исключением. Возможно, я стала чуть грустнее, начала больше курить, больше работать и меньше смеяться, но я все же сдержала данное Мэтью слово – я продолжила жить. Я проводила время с детьми и внуками, теперь у нас с Мэтью их много: у Артура родилось трое сыновей, а у Лили – сын и дочь. Анна и Фрэн обжились в Нью-Йорке и через пару лет после их переезда я навестила там старшую дочь и внучку, не забыв, разумеется, заехать к Маргарет и Патрику.
Кстати, Мэтью оказался прав: примерно через год после его смерти Лагард сделал мне предложение, на которое я ответила решительным отказом. Мы друзья и я хотела бы оставаться в этом статусе до конца жизни, но Кристоф был не согласен. Он обещал повторять свой вопрос каждый год, но я уже заранее знала, что мой ответ никогда не изменится. Пусть даже Мэтью позволил мне выйти замуж, но я не была готова впустить в свою жизнь другого мужчину.
Я никогда не буду готова.
Но одна свадьба в Велчестере все же состоялась. Летом 1927 года Клэр вышла замуж Фреда Элсмера, который в будущем должен был стать новым графом Элсмером. Как и хотел Мэтью, одна из его дочерей все же получила титул после свадьбы. Кстати, Клэр познакомилась в Фредом во время учебы. Она сделала то, чего не удалось мне и Лили – стала дипломированным врачом. Тихая, спокойная Клэр, которая никогда ничем не выделялась, но в детстве так любила наблюдать за нашей с Мэтью работой в больнице, в итоге добилась очень многого. В день свадьбы Клэр и Фреда я смотрела на младшую дочь, медленно идущую к алтарю под руку с ее крестным Генри Макмиланом и жалела лишь о том, что Мэтью этого не видит.
Я ни на минуту не забывала о своем обещании показать Мэтью все, что он пропустит, так что как только Клэр подарила мне несколько свадебных фотографий, я спрятала пару фото среди дневников Мэтью. Так или иначе, но это увидит.
После смерти мужа я в какой-то степени переняла некоторые его привычки. Если раньше я была консерватором до мозга костей, а Мэтью обожал новинки, то сейчас я сама начала живо интересоваться современными изобретениями. Я с удовольствием ездила за рулем, занялась фотографией и купила радио, как только это стало доступно. Я много читала о новшествах медицины и старалась внедрять их в нашей больнице. Я делала все, чтобы Мэтью мог мной гордиться.
Несколько лет спустя я даже собиралась отправиться в гости к Анне и Фрэн на самолете, но моим планам не суждено было исполнится. Наступила осень 1939 года. Началась Вторая Мировая война.
Хрупкое равновесие, которое я изо всех сил старалась поддерживать последние двадцать лет было нарушено. Это была уже третья война за эту жизнь, которая напрямую затрагивала мою семью. Я чувствовала, что в этот раз я ее не переживу.
8 сентября 1940 года
Я положила телефонную трубку и закурила, надеясь, что это поможет мне хотя бы немного успокоиться. Только что звонила Клэр. Обстановка в госпитале была просто ужасной, они с Фредом не покидали его уже третьи сутки. Во всем Лондоне был ад из-за ночных бомбардировок.
Я затянулась поглубже и выглянула в окно гостиной. Привычный и любимый вид, почти такой же, каким он был пятьдесят один год назад, когда я впервые оказалась в этом замке. Конечно, он уже давно не мой. Артур стал лордом двадцать один год назад и тогда же я перебралась во вдовий коттедж. Но после начала войны я вернулась жить сюда, а свой коттедж превратила в штаб-квартиру волонтерского ордена. Мы все делали что могли. К счастью, Артур в этот раз не был в армии, но дни и ночи пропадал в Министерстве, так что они с Мэриголд обосновались в Лондонской квартире. Артур-младший и Джеймс служили на флоте, а их младший брат Эдвард заканчивал Итон. Вообще замок сильно опустел, из всей семьи со мной сейчас жила только моя внучка Алисия, дочь Лили и Дина. Лили служила в госпитале во Франции, Дин погиб там же почти год назад еще в первые дни войны, а Мэтью-младший недавно вступил в армию. Алисия тоже хотела отправиться во Францию к матери, но ей было только семнадцать лет, и она не могла сделать этого без разрешения опекуна. Разрешения ей, разумеется, никто не дал. Но именно из-за Алисии я и застряла в Велчестере, хотя, разумеется, могла бы быть полезнее в любом госпитале для солдат и офицеров. Именно эти мысли крутились в моей голове, когда я лежала ночами без сна в своей постели.
С каждым днем новости становились все ужаснее и мрачнее. Я думала, что не буду так остро воспринимать их, ведь это моя третья война, но я глубоко ошибалась. Привыкнуть к такому невозможно. Мой сын работал в Министерстве обороны, две мои дочери служили в госпиталях, трое внуков были в армии. А я сидела дома и ощущала себя ни на что не годной развалиной.
– Мэри? – мое одиночество нарушила тихо вошедшая в гостиную Гвен. После моего возращения в замок, подруга временно переехала ко мне. Переживать войну вместе было не так страшно.
– Прости, я не слышала, как ты вошла, – я потушила сигарету и повернулась Гвен. – Звонила Клэр, ситуация в Лондоне ухудшается с каждым днем.
– Но их госпиталь в безопасности?
– Сейчас никто не может быть в безопасности.
– Кстати, насчет Лондона, – Гвен вытащила из кармана лист бумаги. – Тебе телеграмма.
Я быстро пробежалась взглядом по строчкам и мои глаза расширились от изумления.
– Это от Лагарда. Он прибыл в Лондон сегодня утром и сейчас направляется в Велчестер, – я взглянула на часы. – Кажется, он будет здесь через пару часов.
– Но зачем? – изумилась Гвен. – Кто в здравом уме может сейчас рваться в Лондон? Ну кроме тебя, конечно.
– Хотела бы я знать, – я немного покривила душой. Я догадывалась, зачем Кристоф приехал в Англию.
Два часа спустя я вышла на крыльцо, чтобы встретить Лагарда. Так странно, он всегда выглядел моложе своего возраста, но за год, что прошел с момента нашей последней встречи, словно бы постарел на десяток лет.
– Мэри, – Лагард кивнул мне и поцеловал руку.
– Я рада вас видеть, Кристоф, – мы вошли в дом и отправились прямиком в гостиную, где уже подали чай. – Что привело вас в Англию в такое неспокойное время?
– Вы, Мэри, – взгляд его ореховых глаз пронзил меня точно так же, как и сорок лет назад во время нашей первой встречи. Человек может измениться с возрастом, но взгляд остается прежним.
– Я не понимаю, – тихо сказала я, стараясь не показывать своего волнения.
– Завтра вечером я отправляюсь к сыну в Америку. Прошу вас, давайте поедем вместе, у вас ведь там тоже есть родственники.
Я покачала головой.
– Это невозможно.
– Мэри, ситуация в Англии становится все страшнее, а в своем последнем письме вы говорили о том, что хотите снова работать в госпитале…
– И я не отказываюсь от своих слов.
– Мэри, ты ведь там погибнешь! – кажется, Лагард с трудом сдерживал крик.
– Скорее всего, – спокойно согласилась я. – Но это не изменит моего решения, Кристоф. Я не выйду за тебя замуж и не уеду с тобой.
– Почему? – тихо спросил Лагард, словно бы разом растеряв весь свой пыл. – Мэри, ты можешь не выходить за меня, если не хочешь. Просто позволь тебя спасти.
Я смотрела в его ореховые глаза и видела в них лишь отчаяние, причиной которого была я сама. И самым грустным было то, что я ничего не могла с этим поделать.
А потом мне в голову пришла одна идея. Мне было ужасно неловко просить Кристофа об услуге, но я знала, что он никогда мне не откажет.
– Я не могу уехать, я слишком сильно связана с этими местами и мне не разорвать эту связь, прости. Но Кристоф, могу ли я попросить тебя забрать в Америку мою внучку Алисию? Я буду навсегда в долгу перед тобой, если ты мне поможешь.
Если Лагард и удивился, то не показал этого.
– Конечно, но почему ты хочешь отправить ее именно со мной?
– Алисии семнадцать, ее мать служит во Франции медсестрой, отец погиб там же год назад, а брата недавно призвали в армию. Алисия тоже хочет попасть во Францию и учиться на медсестру, но дочь умоляла меня не отпускать ее. Я боюсь, что однажды внучка просто сбежит, поэтому прошу тебя увезти ее. Сложность заключается в том, что Алисия не должна знать, что вы плывете в Америку, а не во Францию до тех пор, пока не окажется на корабле. Ты француз, тем более, ты мой старый друг, думаю, Алисия ничего не заподозрит.
– Она возненавидит нас обоих, когда узнает правду, – заметил Лагард.
– Я знаю, – я тяжело вздохнула, понимая, что он абсолютно прав. – Но это лучший выход.
– Я все сделаю, Мэри. Обещаю заботиться о ней как о своей собственной внучке.
– Спасибо, – искренне сказала я, а затем быстро подошла к нему и поцеловала в щеку. – Ты мой лучший друг и все эти сорок лет был им.
Мы не могли этого знать, но оба чувствовали, что это наша последняя встреча.
– Мэри, – окликнул меня Лагард, когда я собиралась выйти из комнаты и найти Алисию. – Может, хотя бы в следующей жизни у нас все сложится иначе?
Его слова словно пронзили меня насквозь. Лагард ведь не может знать мою тайну, верно?
Мне бы хотелось ответить что-то другое и дать ему надежду, но я не привыкла лгать друзьям.
– Прости, Кристоф, боюсь, что даже тогда ничего не изменится.
Тем же вечером я попрощалась с ничего не подозревающей Алисией. Услышав о поездке, внучка обрадовалась, ведь она была уверена, что едет к матери во Францию и начнет учиться на медсестру.
– Это лучший подарок на совершеннолетие, бабушка! – воскликнула Алисия, крепко обняв меня, а я лишь глубоко дышала, стараясь не разрыдаться. Через неделю Алисии исполнится восемнадцать лет, она, как и я, родилась пятнадцатого сентября. Возможно, из-за этого у нас с внучкой особая связь, а может быть, глядя на нее я вижу молодую Лили, бойкую, веселую и решительную. Ту Лили, какой она была до изменившей ее навсегда Первой Мировой.
Или я вижу молодую себя?
– У меня есть для тебя еще кое-что, – я постаралась улыбнуться и протянула внучке небольшую коробочку.
Алисия открыла ее и явно не поверила своим глазам.
– Бабушка, что это? – Алисия осторожно вытащила подарок и залюбовалась ярко переливающейся диадемой.
– Твой дедушка Мэтью подарил мне эту диадему в день, когда родилась твоя мама и твой дядя Чарли. Во время англо-бурской войны мне пришлось продать ее, но через несколько десятков лет диадема вновь вернулась ко мне, – я говорила, а перед глазами мелькали картинки прошлого. – Знаешь, есть такие вещи, которые всегда находят своего владельца? Я хочу, чтобы она была у тебя, как память обо мне и дедушке, понимаешь?
Алисия несмело кивнула.
«Надеюсь, ты не выбросишь ее в океан, когда поймешь, что я обманула тебя», – мысленно добавила я.
– Но мы ведь с тобой еще увидимся? – казалось, что Алисия вот-вот заплачет. – Когда закончится война и мы все вернемся домой.
Я была уверена, что мы видим друг друга в последний раз, но я не могла сказать этого своей семнадцатилетней внучке. Кажется, с возрастом я начала понимать Мэтью и его обещания, которые он не мог исполнить.
– Конечно, милая, мы еще обязательно увидимся.
Алисия и Лагард уехали на следующий день рано утром. Я проводила их на крыльце, улыбалась и махала рукой, пока их машина не скрылась за поворотом, и лишь потом дала волю слезам. Я не могла успокоиться очень долго, что было совсем не свойственно мне в последние годы. Я закурила, подошла к окну и прошептала серому осеннему небу:
– Она меня когда-нибудь простит, Мэтью?
Через пару минут ко мне зашла Гвен и сразу же задала вопрос, который явно мучил ее еще со вчерашнего вечера.
– Куда ты на самом деле отправила Алисию?
– Как ты догадалась?
– Мэри, я знаю тебя почти шестьдесят лет.
Услышав эту цифру, я едва не вскрикнула от изумления. Почему-то я никогда не задумывалась о том, что Гвен была рядом всю мою жизнь.
– Не может быть.
– Я пришла работать в дом твоих родителей, когда тебе едва исполнилось тринадцать, а через неделю тебе семьдесят три.
– И правда… Отвечая на твой вопрос, да, ты права, Алисия не попадет во Францию, они с Лагардом отравятся в Америку. Я сейчас должна написать Анне и все это уладить…
– Так вот зачем приезжал Лагард? Хотел, чтобы ты уехала с ним?
Я кивнула.
– Примерно так все и было.
– А ты не думала принять его предложение в этот раз? – задумчиво протянула Гвен. – Я знаю, что ты хочешь поскорее оказаться в Лондоне, но давай честно, ты уже не такая крепкая и сильная и едва ли выдержишь работу в госпитале.
– Я не вижу смысла спасаться от войны на другом конце света, пока мои дети и внуки остаются в опасности, – честно ответила я. – Всю свою жизнь я следовала за Мэтью, оставляя их одних на месяцы и годы, так что хотя бы сейчас я должна быть рядом. Я просто сделаю все, что смогу.
– Когда ты поедешь в Лондон?
– Через пару дней, как только улажу дела в Велчестере.
Гвен ушла, а я отправилась на чердак и, изрядно покопавшись там, нашла старый дорожный сундук. Он был не слишком тяжелым, но вполне вместительным. Кажется, это то, что нужно. Не забыв захватить с собой лопату, я вернулась в свою комнату, убедившись, что никто из слуг меня не заметил. То, что я собиралась сделать, было не для посторонних глаз.
Я заперла дверь и вытащила дневники Мэтью. За все эти годы я так и не спрятала их, как обещала мужу перед его смертью, просто не смогла с ними расстаться. Я перечитывала дневники Мэтью каждый раз, когда мне было страшно, плохо или грустно, и словно бы ощущала его незримое присутствие рядом. Двадцать один год, прошедший со дня смерти Мэтью, его записи помогали мне жить дальше и не сойти с ума от одиночества.
– Пора прощаться, мой дорогой. Я верну тебе их в следующей жизни, – прошептала я и принялась аккуратно складывать дневники в сундук, не забыв вложить в туда же фото наших детей и внуков.
Закончив, я глубоко вздохнула и закурила, надеясь хотя бы немного успокоиться. Сегодня ночью мне предстоит прогулка в лес. Я уже давно решила, где именно закопаю дневники Мэтью, вот только у меня все не было решимости сделать это, но больше тянуть нельзя.
После ужина я сразу же поднялась в свою комнату и, подавив желание успокоиться с помощью чтения дневников, принялась ждать, когда слуги разойдутся по комнатам и лягут спать. Около одиннадцати часов вечера я решила, что уже пора. Меня никто не должен заметить. Я взяла сундук, лопату, спрятала волосы под косынку, набросила на плечи плащ и выскользнула из комнаты.
– Мэри?! – оклик Гвен заставил меня подпрыгнуть от неожиданности. Я совсем забыла о ней.
– Гвен, я… – я понимала, что должна как-то объяснить все подруге, но не представляла, что можно сказать в подобной ситуации.
– Что происходит, Мэри? – Гвен выглядела не на шутку обеспокоенной. – Куда ты собралась в такое время со всеми этим вещами?
Я смотрела в глаза подруге, которую знала шестьдесят лет, и мне вдруг захотелось плакать от осознания, что за все эти годы я ни разу не была полностью откровенна с ней. Я просто не могла раскрыть Гвен правду, которую она, несомненно заслуживала знать.
Или могла?
Может, дело было в том, что я прожила двадцать один год без возможности выговориться близкому человеку, скрывая все свои страхи и боль глубоко в сердце, но сегодня я не решила быть предельно откровенной.
– Там дневники Мэтью и наши семейные фотографии. Я собиралась закопать их в лесу.
– Но зачем?
– Я должна знать, где все это будет спрятано, когда меня не станет. Я обещала Мэтью.
Я подняла глаза и наткнулась на растерянный взгляд Гвен. Она все еще не понимала и, кажется, считала, что я схожу с ума.
И я решаюсь. За все эти годы Гвен ни разу не предала меня. Пусть когда-то давно я поклялась никому не раскрывать свою тайну, но если кто-то и заслуживал стать исключением из этого правила, то это Гвен.
– Пойдем, – я беру подругу за руку и веду в комнату. – Этот разговор не для посторонних ушей.
Я рассказываю Гвен абсолютно все о нас с Мэтью и нашей способности помнить прошлые жизни. Наверное, уже давно за полночь, а я все говорю и говорю, а потом понимаю, что мы обе плачем. Подруга внимательно слушает и практически не задает вопросов. Я вижу, что она безоговорочно верит мне и этот факт поражает меня до глубины души. Не уверена, что на ее месте я бы так же легко поверила в подобную историю.
– Мы с Мэтью никому не могли рассказать об этом, понимаешь? Мы оба сотни лет хранили тайну, а потом познакомились, поняли кто мы и разделили ее на двоих. И после этого уже ни один из нас не был готов к одиночеству, так что мы придумали план, как встретиться в следующих жизнях, и я обещала Мэтью вернуть ему дневники, когда найду его.
Гвен вытерла красные от слез глаза и кивнула.
– Знаешь, мне всегда казалось, что у вас с Мэтью была какая-то тайна. Ваша связь, она… Я никогда не видела такого, вы были мужем и женой, но при этом еще и друзьями, единомышленниками. Вы были словно не из этого мира, я видела это в тебе еще до знакомства с Мэтью, но поняла, какая ты, только глядя на него. Вы были такими разными, но в то же время одинаковыми. Я не знаю, как объяснить…
– Я понимаю, о чем ты, – с этими словами я потушила сигарету и встала. – Прости, нужно идти, я должна закончиться начатое.
Гвен тоже поднялась на ноги.
– Дай мне минутку, хочу одеться потеплее.
Я удивленно вскинула брови.
– Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя одну в лес ночью? – спокойно спросила подруга, а я едва не заплакала вновь.
– Спасибо, – шепнула я. – Ты помогала мне все эти шестьдесят лет.
Сегодня настал день нашего последнего приключения.
Я покинула Велчестер неделю спустя, как раз в день своего семидесяти трехлетия. Я была уверена, что уже не вернусь в это место, ставшее мне домом больше пятидесяти лет назад и подарившее столько прекрасных воспоминаний: здесь я вышла замуж, мы с Мэтью открыли друг другу свои тайны, в этом замке родились мои дети и тут я нашла дело всей жизни. Я обретала, теряла, смеялась и плакала… Из-за этих воспоминаний на глаза навернулись непрошенные слезы, и я быстро сморгнула их. Бросив прощальный взгляд на замок, я подумала о том, что уже в третий раз уезжаю отсюда на войну. Странно, но мне вовсе не было страшно, наоборот, я словно ненадолго вернулась в прошлое и мне казалось, что я отправляюсь туда, где и должна быть. На секунду мне даже подумалось, что там меня будет ждать Мэтью… Я тряхнула головой. Нет, Мэри, не в этот раз.
Я знала, что сегодня получу множество поздравлений с днем рождения от семьи и друзей, но сама я практически забыла об этом празднике. Если честно, я поступала так все годы после смерти Мэтью. Двадцать один одинокий день рождения и двадцать одно одинокое Рождество не так уж легко вынести. Я затыкала работой и делами дыру под названием «одиночество» в своей душе, но в праздники сделать это было сложнее. Эти мысли крутились в моей голове по дороге на станцию. Я прощалась со всеми этими местами, но не жалела. Наверное, в глубине души я уже устала жить эту жизнь и с нетерпением ждала следующую.
Ту, которая сможет привести меня к Мэтью.
После обеда я прибыла в Лондон и отправилась в госпиталь, где сейчас работали Клэр и Фред. По дороге я заметила множество разрушенных и сгоревших домов в центральной части города, и эта картина заставила меня поежиться. Я знала о бомбардировках города, но знать и увидеть своими глазами – это разные вещи. Слишком страшно и к этому не привыкнуть.
Наконец, мы доехали до больницы, и я сразу же направилась в кабинет Клэр, тихонько постучав прежде чем войти. Я улыбнулась, заметив, как при виде меня глаза младшей дочери расширились от изумления.
– У вас найдется работа для опытной медсестры, доктор Элсмер?
С этого дня я начала работать в Лондоне и испытала на себе все ужасы жизни в городе, который бомбили практически каждый день. Наш госпиталь круглосуточно принимал огромное количество пациентов, многим из которых мы не могли помочь из-за страшных ожогов и ран. Многие умирали, и я с огромным трудом заставляла себя не паниковать и гнать мысли о том, что любой молодой умерший мог быть новым воплощением Мэтью, Чарли или еще кем-то, которого я когда-то знала и любила…
В конце октября ситуации накалилась до предела. Мы делали все, что могли, но я должна была признать, что в моем возрасте мне уже не хватало сил на работу без сна и еды. Однажды ночью я, измотанная до предела, вышла покурить на крыльцо. Где-то вдалеке слышались звуки взрывов и разгорался пожар, видимо, скоро к нам хлынет очередной поток раненых. Я отчаялась до такой степени, что прошептала, глядя в черное беззвездное небо:
– Надеюсь, ты еще не родился, мой дорогой. Впервые в жизни я думаю о таком и мне страшно от собственных мыслей, но я не хочу, чтобы ты приходил в этот мир, пока он выглядит подобным образом.
На следующий день в наш госпиталь попала бомба. Я, Клэр, Фред и множество наших коллег и пациентов погибли тридцать первого октября 1940 года.
– Трафальгарская площадь, десятое июня, книга Диккенса. Встретимся там, мой Мэтью.
Я закрыла глаза без страха и сожаления, зная, что рано или поздно вновь вернусь в этот мир.
Часть 2. Наэмия. 9 июня 1970 года.
Я глубоко вздохнула и размяла затекшую от напряжения шею. Я провела несколько часов за рулем старого пикапа, который арендовала сегодня в Лондоне, и здорово вымоталась. Кто бы мог подумать, что левостороннее движение окажется настолько непривычным для меня.
Я взглянула на карту Англии, которую разложила на соседнем сидении и задумчиво кивнула: еще минут двадцать дороги, и я буду на месте. Я смотрела по сторонам, одновременно узнавая и не узнавая эти места. За тридцать лет изменилось многое.
Начался мелкий дождь, и я вспомнила пасмурный сентябрьский день, когда я оставила замок и уехала в Лондон, чтобы через полтора месяца встретить там свою смерть. Это было так давно… В другой жизни в прямом смысле этого слова. Тогда меня звали Мэри, я была знаменитой графиней Флэминг, а еще вдовой Мэтью, матерью Анны, Артура, Лили, Чарли, Роузи и Клэр. Я была бабушкой шести прекрасных внуков и опытной медсестрой.
Была. Все это в прошлом, как и та жизнь.
Моя восьмая жизнь.
Теперь все иначе. Меня зовут Наэмия, мне двадцать пять лет, я живу в Милане и только начинаю свою карьеру хирурга.
Я Наэми и я живу свою девятую жизнь.
За эти годы со мной произошло много разного, плохого и хорошего, но вот уже двенадцать лет, как я полностью вспомнила, кто я и что должна сделать. Двенадцать лет я упорно училась, работала и копила деньги, чтобы добиться своих целей. В этой жизни я стала врачом, как и обещала когда-то Мэтью.