– Да, это так.
– Хм-м, и в чём же твой смысл? Его запивают или заедают?
– Достижение поставленной перед собой цели.
– А у меня?
– Получение наслаждения от интимных отношений. А цель – сохранение этих отношений на долгие времена.
– Всё сказал, умник?
– Нет.
– Что ещё сморозишь?
– Скажу тебе одну умную вещь, – улыбнулся Михаил, почувствовав, что Галка успокоилась и даже скривилась в усмешке. – Пригодится.
Выплакавшись, Красикова действительно немного успокоилась и была способна слушать и слышать.
– У каждого человека есть внутренняя и внешняя жизнь, – спустя несколько секунд, глубокомысленно продолжил он. – Внутренняя – это мысли, чувства, страсти. Внешняя – повседневная деятельность в обществе. Как мне представляется, у тебя на первом месте внутренняя жизнь, а у меня – внешняя. Вот в чём разница между нами.
– Ты что, всё это время притворялся, когда заявлял, что тебе со мной хорошо?! Ты владел мною с неприязнью в душе? – с неподдельным ужасом спросила Галка. – Как тебе удалось так ловко обвести меня вокруг пальца? Как тебе не стыдно?
– Нет, Галя, мне не стыдно ничуть, потому что я тебя не обманывал. Сначала я действительно воспринимал наши взаимоотношения с трепетом, был весь в твоей власти. Ещё бы! Ты стала моей первой женщиной, которую я познал. Незнакомые эмоции зашкаливали и плескались через край. Моя внутренняя жизнь была превыше всего, я жил одним днём, не задумываясь о будущем. А вот ты, моя ненаглядная, обманула меня.
– Я, обманула?! В чём?! – почти выкрикнула женщина, понимая, что такое заявление Михаила является окончательным приговором и расставание неизбежно.
– А ты вспомни свои слова, которые произнесла во время первой нашей встречи, – усмехнулся Михаил. – У тебя же не было в планах возобновления наших отношений. Или ты забыла за два с половиной года?
– Напомни.
– Говорила, что завидуешь той девушке, которая станет моей женой, потому как тебе самой не суждено быть со мной, что умом ты прекрасно понимаешь о непреодолимом барьере: ты старше меня на шесть лет, и у тебя есть ребёнок. Помнишь?
– Помню, – согласилась Галка. – Я и сейчас готова повторить эти слова. И они не являются препятствием для наших встреч.
– А что ты сказала потом, помнишь?
– Не помню.
– А мне, в отличие от тебя, весь наш разговор врезался в память.
– Возьми и скажи, если это так важно для тебя, – вяло произнесла Галка.
– Ты сказала, что за три года всё в нашей жизни изменится. У меня появятся другие взгляды на жизнь, другие критерии на женщин, – напомнил Михаил и хотел было продолжить о том, как она назвала себя старухой, какой станет через три года, но вовремя спохватился, что не обидеть её, потому что Галка оставалась по-прежнему красивой и неотразимой.
– И всё рассосётся само по себе, встанет на свои места. И мы оба будем лишь вспоминать эти сладостные мгновения, – после некоторой заминки закончил Михаил.
– И что?
– Как, что? Этими словами ты сама положила конец нашим взаимоотношениям. И ещё это значит, что ты была права. У меня изменились взгляды на жизнь. По всей вероятности, с возрастом смысл жизни меняется, следовательно, меняется и цель. Как я понимаю, смысл жизни – это всё то, что делает человека счастливым. А чтобы быть счастливым – нужно поставить перед собой цель и двигаться к ней, не взирая ни на какие трудности.
– Даже если придётся растоптать любовь преданной тебе женщины, – в сердцах дополнила Галка рассуждения Михаила.
Не произнося больше ни слова, она выбралась из постели и отправилась в ванну.
Её не было очень долго. Михаил успел одеться и ждал её, уставившись в окно. Наконец, Красикова возвратилась в комнату, молча подошла к холодильнику и достала непочатую бутылку шампанского.
– Открой, – с нарочитой весёлостью приказала она.
Михаил скрутил на горлышке металлическую сеточку, осторожно вынул пробку, налил шампанское в бокалы.
– За что пьём? – спросил он.
– За умолкнувшие колокола любви, – неожиданно сказала Галка, сделав усилие над собой, чтобы не расплакаться. – Чтобы ты был счастлив…
… Сейчас, вспомнив в деталях последнюю встречу с Красиковой, он мысленно укорил себя:
«Всё-таки, Мишаня, ты поступил не по-человечески с ней, несправедливо и слишком жестоко. Надо было оставаться мужиком до конца, пока не закончился отпуск. Кто тебя, дурака, дернул за язык ляпнуть, что она обманула тебя? В чём её обман, ловелас хренов? В том, что вопреки своим обещаниям силком уложила в постель? И ты, конечно же, сильно сопротивлялся, вырывался из её объятий, уговаривал оставить тебя в покое? Так, да?»
И он опять отдался размышлениям. В его голове не находилось объяснения, почему при виде Красиковой у себя в гостях через два с половиной года, в его жилах вновь заволновалась кровь? Почему он не сказал ей, что между ними всё кончено, и продолжения не может быть? Ведь в тот момент он точно знал, что не испытывает к ней пламенного чувства, так по какой такой причине появилось вдруг нестерпимое желание очутиться в её объятиях, почувствовать вновь в своих руках её сильное упругое и трепетное тело? Нельзя сослаться и на то, что за время разлуки он соскучился по ней. Нет, и вовсе нет. Воспоминание о ней на службе всплыло лишь однажды, и это воспоминание не было слишком ярким переживанием, чтобы стать причиной его неудержимого желания вновь овладеть ею. И почему с каждой последующей встречей его страсть к этой изящной женщине без единого изъяна необъяснимо угасала, а последний утренний поцелуй на автобусной остановке и вовсе показался ненужным и даже отвратительным. Отчего так? Что всё это означает?
Михаил долго ещё задавал себе вопросы, на которые не находил ответов, пока, всё-таки, не уснул. Молодой организм взял своё. Да и выпитая водка внесла определённую лепту…
… – Эй, засоня! Слышишь меня? – раздался снаружи голос отца. – Пора просыпаться. Какой же ты рыбак после того, когда проспал утреннюю зорьку?
Михаил продрал глаза и, встав на четвереньки, быстро выполз из шалаша.
Отец в высоких сапогах-броднях с закатанными чуть выше колена голенищами уже хлопотал у костра. На перекладине в пляшущих языках жаркого пламени висели знакомый котелок и чёрный от копоти чайник.
Утро было тихим и свежим. Небо сияло ослепительной синевой без единого облачка. Остывшее за ночь солнце успело выкатиться из-за Шайтан-скалы и, стремительно набирая высоту, торопливо разгоралось до белизны, выбрасывая из ослепительного диска на землю ярко-золотые лучи. По краям ивовых кустов, заступивших на несколько метров в реку, ещё курились остатки молочного тумана. Сонные волны лениво накатывались на прибрежный галечник, перекатывая обрывки донной травы, среди которой сновали стайки шустрых пескарей. Неописуемая таёжная красота восторгала Михаила своим величием.
– Долго спишь, рыбачок, – бодрым голосом поддел отец сына. – Пока ты рассматривал красивые сны, я на восходе добыл пару язей на стрекозу.
– Чего меня не разбудил? – спросил Михаил.
– Хотел было растолкать, да ты слишком сладко спал. Не стал тревожить.
– Зря так поступил, батя, выговор тебе от меня. Покажи хоть свой улов тогда.
– Садок в реке, под кустом. Иди, смотри.
– А ты, как я вижу, перехитрил осторожного язя, – сказал Михаил, взглянув на загнутые второпях голенища сапог, в которых перекатывались остатки воды.
– Да, донки почему-то мёртвыми сделались. Я взял маховую удочку, нанизал стрекозку, затем забрёл в воду чуть пониже поваленной пихты. Там омуток оказался. Ну, я и стал в него забрасывать. Одного взял сразу, другого через полчаса. А потом, как обрезало. Пробовал стрекозу заменить кузнечиком – всё равно бесполезно. Видать, куда-то в сторону отошёл на день.
Михаил подтянул садок к берегу и увидел в нём двух красавцев язей по килограмму каждый. Оба они испуганно плеснулись несколько раз, показав ярко-красные брюшные плавники на серебристом брюшке с жёлтым отливом в верхней части, а затем замерли, оставив для обзора лишь чёрно-синие спинки.
– Хороши, – с рыбацкой завистью похвалил Михаил и отправил садок обратно в ямку под ивовым кустом.
– Иди, плесни водицы в лицо, да завтракать будем, – сказал отец.
Михаил забрёл в реку, быстро умылся, присел к костру.
– Ну, и какие планы у нас на сегодня? – деловито спросил он, наливая в алюминиевую кружку уже заваренный чай.
– Ты можешь поудить с часик, а я поднимусь наверх – дерево свалю, потом кликну на помощь.
– Скажешь тоже! Старый будет лес валить, а молодой пузо греть? – недовольно пробурчал Михаил. – Негоже. Рыбалка никуда от нас не денется, а вот ворочать брёвна старику, да в одиночку, будет надсадно. Вдвоём-то, думаю, гораздо сподручнее.
– Верно мыслишь, сын, – одобрительно отозвался отец. – Не откажусь от твоей помощи.
Быстро перекусив, они вооружились пилой, лопатой и топором, обошли Шайтан-скалу, и поднялись наверх.
– Вот здесь она и лежит, – сказал отец, остановившись у большого продолговатого камня бело-розового цвета.
– Как ты определил? Здесь и намека нет на могилу, – удивился Михаил, пристально вглядываясь в траву вокруг камня в надежде отыскать могильный холмик.
– Очень просто. Этот камень я сам притащил сюда по просьбе старухи ещё при жизни. Она сама указала, где будет её могила.
– Ты притащил этот камень на себе?! – поразился Михаил.
– Нет, конечно. Лошадью, на верёвке, – пояснил отец, усмехнувшись. – Не настолько я был силён, чтобы состязаться с мерином.
– А камень-то для чего?
– Старуха сказывала, будто её душа будет прятаться в нём, и никто не сможет утащить гроб с её телом на судилище еретиков, – ответил отец с усмешкой.
– Какая дремучесть, – сказал Михаил, глядя на бело-розовый гранит.
Отец отошёл в сторону, крутнулся на месте несколько раз, зачем-то посмотрел в небо. Затем вернулся обратно, взял лопату и вонзил в землю.
– Вот здесь должен быть крест, – сказал он. – Поставим восьмиугольный, как она просила, староверческий. Думаю, хоронили её правильно, ногами на восток, но камень так и остался рядом с захоронением. На могилу его не закатывали. А ну, ковырни-ка землицу, не ошибся ли я?
– Что ты намерен здесь отыскать? – с недоумением спросил Михаил, берясь за лопату.
– Как что? Гнилушки или труху. Крест подгнил у основания и упал, ушлые рыбаки или охотники его в костре вместо дров сожгли. А вот конец в земле должен остаться, – поучительно пояснил отец. – По нему и определим, прав ли я оказался.
Михаил принялся срезать лезвием лопаты траву вокруг. Когда земля обнажилась, стало заметно небольшое возвышение.
– Смотри, батя, кажется, холмик обнаружился, – сказал Михаил.
– Точно, с запада на восток. Её это могилка. Я сам её выкапывал. Заранее. Старуха нудила, нудила и вынудила. Боялась, что потом, когда она умрёт, старик, которому она завещала себя похоронить, поленится отнести её тело на это место, а закопает в огородике где-нибудь рядом с избой и вся недолга, – сообщил отец. – И, всё-таки, сын, копни для верности.
И действительно, вскоре под лезвием лопаты обнажились остатки перепевшего дерева.
– Ну вот, бабка Агрофена, отыскал я тебя, – уткнувшись взглядом в землю в то место, где должна находиться голова покойницы, скорбно произнёс отец. – Поставлю я крест на твоей могиле, как обещал. Не голбец, а большой восьмиугольник, как у родителя твоего. Прости, что так долго собирался.
Они свалили лиственницу, ошкурили ствол, распилили по размерам, обтесали с двух сторон. Михаил вырыл глубокую яму под основание креста на восточной стороне могилы.
Ровно в полдень, когда расплавленное солнце находилось в зените, староверческий крест с крылышками был установлен. Михаил массивным обрубком ствола утрамбовал землю вокруг него, проверил на устойчивость – крест не пошевелился.
На верхней перекладине отец сделал надпись химическим карандашом: «На сем месте погребено тело рабы Божией Агрофены».
– Исполнил я волю твою, бабка Агрофена. Спи теперь спокойно и ко мне больше не приходи по ночам.
Отец постоял с минуту у могилы в задумчивости, затем развернулся и пошёл по направлению к бывшему посёлку, не оглядываясь. Инструмент остался лежать на земле.
– Бать, ты куда? – спросил Михаил вдогонку.
– Иди за мной.
Михаилу ничего не оставалось, как последовать за отцом.
Метров через триста они остановились. Здесь тучные и хмурые ели, вперемежку с чахлыми пихтами, отвернули в сторону, перед взором предстала большая поляна, на которой отчётливо были видны развалины бывших бараков. По периметру разрушенных жилищ плотной стеной возвышался бурьян.
– Видишь? – спросил отец, указывая рукой вперёд.
– Что? – вопросом ответил Михаил, не понимая, с какой целью был задан этот вопрос.
– Разорённые гнёзда человека. Это последнее пристанище ссыльных. Здесь они горе мыкали. В одном из бараков жила твоя мать. Это был клочок земли, который выделили большевики взамен отнятому у них крепкому хозяйству на родине.
Отец ничего больше не сказал, но его суровый укоризненный взгляд как бы говорил: «Что же ты стоишь? Подойди поближе, полюбуйся на руины, поищи клад в развалинах».
Михаилу во второй раз стало совестно за опрометчивое высказывание, которое вырвалось из его уст в начале пути, и он стыдливо опустил глаза.
– Помнишь, как ты обвинил мать в укрывательстве её украинского происхождения?
– Помню, – тихо проговорил Михаил, стыдясь поднять глаза на родителя, и не узнал своего голоса. Он был хриплым, из всего слова прозвучали лишь три последних буквы.
– Это был неблагодарный поступок с твоей стороны, и мать очень переживала. После этого случая, сынок, мне захотелось, чтобы ты своими глазами увидел, где и как прошло детство твоей матери, как они всей семьёй цеплялись за жизнь здесь. Чтобы знал, как жестоко обошлись с теми, кто не разделял взгляды большевиков. Отсюда начиналась и моя взрослая жизнь. На этом месте находится отправная точка семейной истории. Ты должен был непременно побывать здесь.
– Спасибо, батя, и ещё раз прости. Ты очень правильно поступил, что привёл меня сюда, – взволнованно произнёс Михаил. – Это действительно история моей семьи, которую я обязан знать.
– Твоей матери сильно повезло, – продолжил отец, будто пропустив мимо ушей слова благодарности сына. Если бы деда Марка не перевели на учёт в другую комендатуру – кто знает, что могло с ними случиться в будущем? Покидать поселение не разрешалось, а продуктов, сам понимаешь, добыть было негде. По этой причине половина поселенцев умерли с голоду, а часть из них, которые осмелились открыто проявить недовольство – были расстреляны. Твой дед Марк мог быть в их числе.
– Однако, он всё равно погиб, – печальным голосом сказал Михаил. – Иначе давно бы объявился. Тридцать пять лет минуло с тех пор, как его забрали.
– Нам ничего неизвестно о его судьбе, – с сожалением проговорил отец. – И вряд ли мы узнаем о ней вообще. В НКВД умеют скрывать следы преступлений. Уж я-то знаю, как пропадают бесследно люди на зоне.
– А тебе как удалось выжить? – неожиданно спросил Михаил, поставив в тупик отца своим вопросом.
Отец с удивлением уставился на Михаила. Это был первый интерес, проявленный сыном к неизвестной жизни родителя.
«Похвально, – подумалось ему. – Не зря, стало быть, я притащил его сюда». А вслух произнёс:
– Наверное, потому что кровь в нашем роду особенная.
– Какая – особенная? Пятой группы что ли? – усмехнулся Михаил. – Так их всего четыре.
– О группах я ничего не знаю, а наша кровь – таёжная, – сказал отец. – Потому и особенная.
– Интересно, – сказал Михаил протяжно. – Что же это за кровь такая?
– А вот такая и есть. Человек, который родился и вырос в таёжном крае – вынослив и смел, терпелив и смекалист. Ему удаётся лучше, чем кому-либо другому приспосабливаться в жизни.
– Бать, таких людей миллионы. По-твоему, у них у всех по жилам течёт особенная кровь? – попытался оспорить утверждение отца Михаил.
– Про всех говорить не могу, но меня лично тайга научила выживать в самых трудных условиях. Такие навыки имеются не у всех.
– Так, в чём особенность этой крови? – не унимался Михаил.
– Эта кровь делает человека несгибаемым и сильным духом.
Михаил снисходительно улыбнулся и решил больше не задавать вопросов. Он понимал, что высказывания отца являются всего лишь выдумкой, красивым мифом, который придумал он сам для себя, и не имеют под собой никакой доказательной базы. Однако они заронили в его сознание некую частичку надежды на то, что слова отца могут оказаться пророческими, и учёные когда-нибудь, возможно, сделают открытие, доказав наличие особенностей в составе крови, характерной только для таёжного человека. Почему бы и нет? Ведь до 1900 года человечество знать не знало ни о каких группах крови, а сейчас о её составе известно столько подробностей, что невозможно запомнить.
Михаил вдруг вспомнил, как в поезде прочитал в одном из журналов любопытную статью о том, что у древних людей была всего одна группа крови – первая. В те времена человек питался исключительно сырым мясом. Потом добавилась растительная пища, и появилась вторая группа. Третья группа крови характерна для людей, живущих в горной местности. Что касается четвёртой группы – так она появилась сравнительно недавно, её обладателями является всего 6% населения. Поэтому, вполне возможно, что в утверждении отца есть доля истины, которая остаётся пока непознанной.
Они вернулись назад, забрали инструмент и спустились к реке. Михаил посмотрел снизу на могучую Шайтан-скалу и не удержался, сказал:
– Всё может быть в нашем мире.
Отец обернулся к нему, удивлённо спросил:
– Ты это к чему сейчас?
– Так, мысль одна мелькнула в голове.
– Что за мысль?
– Подумал: мог ведь стоять на этой скале Ермак по пути в Сибирь? Как считаешь?
– Ничуть не сомневаюсь, что он взбирался здесь наверх, – заверил отец. – Впереди река делает изгиб, русло не просматривается. На мой взгляд, идти по реке вслепую довольно рискованно. Лучше взобраться наверх и осмотреться лишний раз.
– Это же так здорово! – воскликнул Михаил. – Значит, я находился сегодня на том месте, где почти четыреста лет назад стоял Ермак Тимофеевич и вглядывался вдаль.
– Этот камень много чего повидал за свою жизнь, – будничным голосом произнёс отец.
– Да уж, – согласился Михаил и направился извлекать рыбу из садка, чтобы почистить и приготовить уху.
Утром следующего дня, собрав все пожитки, они отправились в обратный путь. План, намеченный отцом, был выполнен полностью.
Глава 15
Аннушка поселилась в доме одинокой старушки по имени Алкын. В переводе на русский язык имя хозяйки означало – шустрая, быстрая, стремительная. Алкын шёл восемьдесят третий год, и она полностью оправдывала своё имя. Не смотря на преклонный возраст, она была живой, неутомимой, легко управлялась по хозяйству. Вставала с восходом солнца и сразу отправлялась во двор или в огород – там её всегда находили какие-нибудь дела.
В её хозяйстве имелись коза, десяток кур, собака и большой пушистый кот. Живность не ахти какая большая, однако требовала ухода и внимания.
Зная об одиночестве старушки, председатель колхоза Марат Галиев подселил к ней прибывшую по распределению молодую учительницу физкультуры Нурию Нуриевну Махамединову – такими были настоящие имя и фамилия Аннушки.
– Вот, бабушка Алкын, я тебе квартирантку привёл, – сказал председатель, внося во двор чемодан Аннушки. – Она будет обучать наших ребятишек физкультуре. Примешь на постой?
– Отчего ж не принять нужного людям человека? – сказала старушка, с хитрым прищуром вглядываясь в лицо приезжей. – Пусть поживет, сколько вытерпит меня. Если приживётся – стану внучкой называть, полноправной хозяйкой сделаю.
– Ну, тогда веди в дом, показывай жиличке её комнату. А я, пожалуй, пойду. Дел много. Ты, Нурия, устраивайся, отдохни с дороги, а завтра загляни в правление с утра, я тебя с директором школы познакомлю.
– Хорошо, Марат Талгатович, обязательно приду. Спасибо вам за хлопоты, – поблагодарила Аннушка председателя, который лично встретил её на автовокзале райцентра Барда и привёз на уазике в деревню с русским названием Березники, хотя, по словам председателя, деревня испокон веков была башкирской, и русские семьи можно пересчитать по пальцам
У старушки была светлая и просторная изба с тремя комнатами. Комнаты были проходные, в крайней от входных дверей жила сама хозяйка. Так ей было удобнее управляться с домашними делами.
– Занимай любую из двух, какая понравится, – сказала бабушка Алкын. – В них давно уже никто не жил.
– А где ваши дети, внуки? – не удержавшись, спросила Аннушка. – Почему вы одна?
– Мужа Аллах призвал на небеса десять лет назад, сына – тремя годами раньше вместе с женой и моим внуком, – дрогнувшим голосом сообщила старушка. – Ездили на море всей семьёй и разбились в дороге. Страшная авария случилась. Всех троих привезли домой и похоронили на местном кладбище. В Барде есть внучатый племянник, но он редко бывает у меня. Разве что, когда ему от меня что-нибудь потребуется.
– Простите, бабушка Алкын. Я ничего об этом не знала.
– Милая, за что мне тебя прощать? – удивилась старушка. – Ты и часу ещё не прожила в моём доме, ничего плохого не успела пока совершить.
Хозяйка ознакомила квартирантку с элементами домашнего быта и отправилась снова во двор, где её ждали неотложные дела.
Аннушка выбрала дальнюю комнату и принялась разбирать свои вещи, которые уместились в чемодане и небольшой спортивной сумке.
На следующее утро она, как и обещала, явилась в правление колхоза. Директор школы – полная женщина лет сорока пяти, с крашенными хной волосами, – уже дожидалась её в кабинете председателя.
Они познакомились, любезно пожав друг дружке руки, и, чтобы не отвлекать председателя от дел, сразу направились в школу. Школа находилась неподалёку от правления. По дороге Аннушка удовлетворила любопытство директрисы, ответив на все её вопросы, и попутно узнала, когда начнутся занятия в школе, как они проводились ранее, и сколько детей будут заниматься физкультурой.
Потом вместе с директрисой осмотрела спортзал с инвентарём и снарядами, зашла в учительскую. Оставшись довольной, попрощалась с новой знакомой и вернулась в дом своей хозяйки.
До начала занятий в школе оставалась неделя.
Вечером они сидели за столом вдвоём с бабушкой Алкын, пили чай и вели неторопливую беседу. Окна были открыты, в них струился тихий ветерок. В кухне было свежо и приятно, обстановка располагала к откровенному разговору.
– Бабушка Алкын, а вы по-русски говорите? – спросила Аннушка.
– Очень плохо, да и ни к чему мне теперь русский. В молодости не выучила, а сейчас для чего? Никуда не отлучаюсь из деревни, дальше своего Каен-Авыла не бывала за все пятьдесят лет.
Старуха внимательно посмотрела на свою квартирантку, затем спросила:
– А для чего тебе здесь русский? У нас все говорят на родном, башкирском.
– Дело в том, что я татарка, но выросла среди русских. Привыкла говорить на русском языке. А башкирский совсем не знаю.
– А дома как же общалась?
– Родители между собой разговаривали на родном, а я им отвечала на русском. В школе, а потом и в училище меня все звали Аней, Аннушкой, иногда Анной Николаевной. Я ведь на татарку вовсе не похожа, многие знакомые даже не догадывались о моей национальности.
– Не гоже подделываться под чью-то нацию, – укорила старушка. – Свой народ и язык надо уважать и ценить.
– Кого уважать-то, бабушка, если я татар в глаза не видела. На нашей улице не было ни одной татарской семьи.
– Тогда ответь мне, если вокруг тебя были одни русские, то за какие грехи ты попала в нашу глухомань? Или бежала от кого?
– Распределили меня в эту деревню, – сказала Аннушка. – Ваш председатель сделал заявку на учителя физкультуры, а в группе я была одна татарка среди русских парней и девчат. Вот и направили. Сказали, что деревня башкирская, но язык похож на татарский, освоюсь быстро.
– Освоишься, – заверила бабушка Алкын. – Я ведь тоже татарка. Когда муж привёз меня сюда после гражданской войны, так я сразу стала понимать здешний язык. Так и живу среди башкир шестой десяток.
Потом, словно спохватившись, добавила:
– А русские, которые в Каен-Авыле живут? Они все на башкирском общаются. Прижились.
– Бабушка, а что означает Каен-Авыл?
– Как что? Березники и означает. Каен – берёза, Авыл – деревня по-русски.
Старушка умолкла, задумавшись о чём-то очень важном. Возможно, вспомнила какое-нибудь событие из своей молодости.
Аннушка не тревожила Алкын, терпеливо ждала, когда та очнётся от своих мыслей и заговорит вновь.
Наконец, глаза старушки ожили, она спросила:
– А парень у тебя есть?
– Есть, – ответила Аннушка и тяжело вздохнула. – Он русский.
– От него ты бежала?
– Сама не знаю, бабушка, – чистосердечно призналась она.
– Влюбилась?
– Ага. Полгода назад.
– Родителям показывала?
– Не осмеливалась, всё время откладывала. Он понял мою боязнь и сам приехал на выходные, познакомился с обоими.
– И что родители сказали тебе?
– Они сказали, что парень видный, трудолюбивый, но родительского одобрения отношений с ним я не получу, – с сожалением проговорила Аннушка. – Он два дня провёл в нашем доме. Отцу помог сено привезти с покоса и сметать на сеновал.
– А твоему возлюбленному что они сказали?
– Ничего. Промолчали оба. Дождались, когда он уехал, и высказали мне свой протест.
– У вас с ним что-то было? – старуха пристально уставилась на Аннушку, будто пыталась заглянуть ей в душу и лично убедиться в правдивости слов, которые ожидала услышать от своей квартирантки.
– Нет, бабушка Алкын, ничего у нас с ним пока не было.
– Вот и хорошо, что ничего не было. Проще будет расстаться.
– Расстаться? – переспросила Аннушка, не поверив собственным ушам. В какой-то миг ей показалось, что старуха решила позабавиться немного, что пройдёт немного времени и она возьмёт её за руку, признается, что пошутила, и примется жалеть, и сочувствовать. Но бабушка Акын оказалась не такой доброй и жалостливой, как подумала о ней Аннушка. Она повторила безапелляционно:
– Да, девочка, тебе надо с ним расстаться.
– Но почему? Мы любим друг друга.
– А ты сама не понимаешь?
– Нет.
– В священном Коране сказано: «Не выдавать замуж за язычников, пока те не уверуют…» Значит, выйти за иноверца – грех. Так зачем тебе его совершать, если можно обойтись без греха?
– Но ведь есть же случаи, когда мусульманка выходит замуж за русского? – с надеждой спросила Аннушка.
– Есть, – сказала старуха. – Но тогда твой парень должен принять твою веру и заключить никях. Он пойдёт на это?
– Нет.
– Вот то-то и оно. Ты пойдёшь против воли родителей, не сможешь совершать намаз, тебе придется следовать во всём за мужем, потому что он главный в семье, – безжалостно говорила Акын. Её скрипучий голос вдруг зазвенел, будто сам Аллах придал ей силы для того, чтобы её устами удержать неразумную девушку от свершения греха. – Он будет пить спиртное, есть свинину, а тебе придётся отводить глаза, готовить для себя отдельно? А ты подумала, в кого будут верить ваши дети? Один – а Аллаха, а другой – в Христа? Что из этого может получиться?
Аннушка сидела напротив старухи притихшая и подавленная словами старухи. Она живо представила, как могут развиваться дальнейшие события, когда и её родители, и родители её любимого против их близких отношений. Жизнь вполне может превратиться в кошмар, несмотря на то, что оба они далеки от религиозных обычаев. А старуха Алкын, как ни в чём не бывало, продолжала высказывать всё новые и новые наставления и советы.
Не желая больше слушать распалившуюся хозяйку, Аннушка поблагодарила её за чай, встала из-за стола и произнесла напоследок:
– Ты права бабушка Алкын. Ничего хорошего у нас с Мишей не получится, и я расстанусь с ним. На всё есть воля Аллаха.
– Вот так-то будет лучше, – просияла лицом старуха. – Не нужен тебе грех по жизни. Пойдёшь учительствовать – женихи сами тебя найдут. Их в нашем Каен-Авыле много, выберешь себе самого достойного.
За окнами надвигалась ночь, черня соседние строения и деревья.
Аннушка быстро разделась, нырнула под одеяло и закрыла глаза. Перед глазами одна за другой поплыли картины встреч с человеком, с которым ей предстояло расстаться…
… С Михаилом Кацаповым она познакомилась в пригородной электричке, когда возвращалась в Пермь от родителей после зимних каникул. Аннушка заканчивала педагогическое училище физкультуры и спорта. После выпускных экзаменов её ждала работа учителя физкультуры в одной из школ Пермской области. Она рассчитывала вернуться в родной Горнозаводск, а судьба не прислушалась к её желанию.
Кацапов тоже возвращался в тот день после каникул, которые провёл у родителей в Чусовом.
В вечерней электричке было немноголюдно и всё пространство вагона хорошо просматривалось. Аннушка ехала с одноклассницей, которая, как и она, третий год проживала в Перми. Только училась подружка в строительном техникуме. Как круглая троечница Валька Стибелкина пролезла в техникум – оставалось только гадать.
Больше часа девчата ехали и не видели Михаила. Он сидел спиной к ним в самом конце вагона и читал книгу. Перед какой-то станцией он вышел в тамбур, а когда возвращался – его место оказалось занятым. Обе скамейки оккупировала шумная компания подвыпивших мужиков, возвращавшихся с охоты.
Михаил прошёл дальше и остановился в проходе, где сидели девчата. Крайние места пустовали.
– У вас свободно? – спросил он.
Девчонки, рассматривавшие совместно какой-то альбом с фотографиями, подняли головы, взглянули на него. Михаил устремил свой взгляд на Аннушку и, как потом признался ей, сразу почувствовал, как внутри у него словно что-то оборвалось. Круглолицая чернобровая девушка с тёмно-карими глазами и роскошной копной тёмных волос ниже плеч, по его словам, сразила наповал своим обликом. Михаил признался ей, что о такой девушке мог только мечтать, её образ давно осел в голове. Иногда для наглядности он искал свой идеал на обложках глянцевых журналов, которые публиковали фотографии известных актрис. Но такого лица со смеющимися глазами, как у Аннушки, он не встречал. Она предстала перед ним, как представительница той единственной и неповторимой категории девушек, которые ему нравились.
Анна видела, как Михаил обомлел, и на его лице от смущения загорелся румянец.
– Свободно только для приличных пассажиров, – сказала она и, переглянувшись с подружкой, весело рассмеялась.
– Тогда это место для меня, – нашёлся Михаил и, не спуская глаз с Аннушки, устроился напротив неё.
– Одна-ако, – протянула подружка, усмехнувшись удивлённо, – вы, молодой человек, не переоцениваете свои достоинства?
– Нет не переоцениваю, – ответил Михаил уверенно. – Но и не люблю, когда меня беспричинно недооценивают. Скажу по секрету: я есть именно тот приличный пассажир, который вам так необходим. По крайней мере, до конца поездки.