Глава 16
На следующий день в Березниках появился Михаил Кацапов. Из Барды он отправился пешком по обочине накатанной дороги, но уже на первом километре его нагнал мотоцикл «ИЖ Планета» с коляской.
– Куда путь держишь, добрый молодец? – спросил остановившийся мотоциклист, когда облако пыли от железного коня снесло с дороги слабым ветерком в поле. – Ты, часом, не заблудился?
– Если дорожные указатели не врут – значит, иду правильно.
– Неужто в Березники? – удивился молодой мужик за рулём. На вид ему было не больше тридцати пяти лет. Внешность не башкирская.
– Угадал. Туда.
– Тогда садись, доедем с ветерком, – весело сказал мужик.
Михаил забрался в коляску, мотоциклист отпустил ручку сцепления и дал полный газ. Мотоцикл, словно застоявшийся конь, рванул с места и помчался дальше, оставляя за собой шлейф густой пыли.
– Какая нелёгкая тебя сюда занесла? – прокричал хозяин железного коня, перекрывая голосом звук ревущего мотора.
– Почему ты считаешь, что в твою деревню может занести лишь нелегкая?
– Потому что ты не башкир и не татарин, значит, у тебя нет ничего общего с нашей деревней, значит, ты чужой.
– Ты прав, ничего общего с вашей деревней я не имею. А вот разыскать одного человечка в ней мне крайне необходимо. Прямо позарез.
– Следователь, что ли? – спросил мотоциклист.
Михаил быстро сообразил, что цель своего визита раскрывать первому встречному вовсе не следует, и ухватился за очень хороший вариант, который подсказал мотоциклист. Он решил подыграть мужику.
– По особо важным делам, – сказал он с нарочитой небрежностью.
– А что за дело?
– А вот это уже, товарищ, лишний вопрос, на который я тебе ответить не могу, – Михаил свёл брови к переносице, сделав лицо серьёзным и озабоченным. – Служебная тайна. Скажи-ка лучше мне, где у вас тут остановилась молодая учительница физкультуры по фамилии Мухамединова?
– Нурия Нуриевна? – обрадованно спросил мужик.
– Ты её знаешь? – удивился Михаил.
– Ха, ещё бы. Она будет преподавать физкультуру у моего оболтуса. О ней уже весь Каен-Авыл знает.
Михаил чуть было не прокололся, намереваясь спросить, что такое Каен-Авыл, но вовремя удержался от вопроса. Следователь, направляющийся сюда по делу должен обязательно знать, что такое Каен-Авыл.
– Выходит, учитель – уважаемый человек в вашей деревне? – спросил Михаил.
– В Каен-Авыле проживает всего около пяти сотен человек, – прокричал мотоциклист. – Каждый друг друга знает в лицо. А тут новый человек появился, да ещё учитель нашей ребятни, любому не терпится с ней поздороваться.
– И ты с ней здоровался? Видел в лицо?
– А как же! – с гордостью ответил мотоциклист. – Минут пять общались.
– Как тебя зовут?
– Степаном. А тебя?
– Михаил.
– Очень приятно.
– Скажи мне, Степан, какое впечатление у тебя осталось о новой учительнице? Как она выглядит, как себя ведёт с народом? – тоном дознавателя спросил Михаил.
– Вы её в чём-то подозреваете? – удивился Степан.
– Нет, в нашем деле она проходит свидетелем. Просто мне хочется представлять, насколько можно доверять её показаниям.
– Хороший она человек, добрый и отзывчивый, врать не станет, не сомневайся. И красивая, – расплылся в улыбке Степан. – Не будь у меня семьи – приударил бы за ней однозначно.
– Она же мусульманка, а ты, как я вижу, русский, – заметил Михаил. – Не склеилась бы ваша любовь.
– Это почему же?
– Ну, как? Не положено у мусульман отдавать девушку замуж за русского.
– Я бы веру ихнюю принял, совершил никях, – не колеблясь ни на секунду, высказался Степан. – Я ведь только по паспорту русский, а фактически давно превратился в мусульманина. Даже в мечеть иногда захожу.
– Ну, тогда понятно, – раздумчиво проговорил Михаил, мысленно примеряя себя на место Степана, стоящего в татарской тюбетейке перед имамом в мечети.
«Нет, я не смог бы так поступить», – сделал он заключение про себя без всякого сомнения.
Мотоцикл на полной скорости влетел в деревню и вскоре остановился у добротного дома с глухими воротами, выкрашенными в зелёный цвет.
– Вот тут наша Нурия и остановилась у бабки Алкын, – громко проговорил Степан, не глуша мотор.
Михаил выбрался из коляски, потоптался на месте.
– Спасибо, Степан, – сказал он, пожимая руку мотоциклисту.
– Не за что, товарищ следователь, – живо откликнулся русский мусульманин. – Обращайся, если что. Степана Лабутина здесь все знают.
Мотоцикл развернулся и помчался в обратную сторону. Михаил решительно шагнул к воротам.
– Кто там? – послышался за воротами знакомый голос Аннушки, после длительного и настойчивого стука Кацапова.
– Откройте, следователь, – изменив голос, требовательно проговорил Михаил и замер в ожидании.
Звякнула щеколда на калитке, в открывшемся проёме в красном спортивном костюме появилась Аннушка. От неожиданности лицо её вытянулось и, как показалось Михаилу, слегка побледнело.
– Ты?! – испуганно выдохнула она и не двинулась с места, не бросилась гостю на шею.
– Я, Аннушка, опять я, и снова я, и всегда буду я, и только я, и никто другой кроме меня, – как пули из пулемёта, выскочили слова из уст Михаила. – Или ты не рада нашей встрече?
– Тебе не нужно было сюда приезжать, – голосом обречённого человека выдавила Аннушка из себя.
– Что ты такое говоришь, любимая? – перейдя почему-то на шёпот, сказал Михаил. Он был в полном непонимании от того, что с ней происходит. – Я приехал сюда, чтобы увидеть тебя. Я очень соскучился по тебе, ведь с последней нашей встречи прошла целая вечность.
– Не говори ничего, проходи в дом, – пригласила она Михаила. – Там поговорим.
Михаил, ничего не понимая, последовал за Аннушкой. Её необычное поведение сильно его настораживало. Постоянно смеющиеся глаза девушки впервые были равнодушны и холодны.
– Что произошло, Аня? – попытался выяснить на ходу Михаил.
Ответа не последовало, молчание продолжалось до того момента, пока они не прошли в её комнату.
– Ты объяснишь мне, наконец, что с тобой происходит?! – набросился он на Аннушку, едва она затворила за собой дверь.
– Успокойся, я всё сейчас объясню, – сказала она. – Присядь.
Михаил оглядел комнату, послушно присел на стул в углу.
– Нас не должны видеть вместе, – начала разговор Аннушка. – Это будет лучше для нас обоих. Моя хозяйка ушла к подруге и пока её нет, ты должен уйти.
– Тебя что здесь, околдовали?! – взвился Михаил, не выдержав странного отношения к себе. – Или у тебя крыша съехала?
– Не кричи. Делай, что я тебе говорю.
– А если не сделаю, меня побьют татары и бросят в яму? Выкуп затребуют? – съязвил Михаил. – Как в «Кавказском пленнике» у Толстого? Средневековье, какое-то, ей богу.
– Зря смеёшься, – сказала Аннушка. – В деревне не любят, когда с татарской девушкой русский общается. А у тебя и вовсе перебор – явился в дом без приглашения, причём, в отсутствии хозяйки.
– Ах, вот в чём дело! – воскликнул Михаил и повеселел. – А я-то, грешным делом, подумал уже, что ты парня здесь нашла. Тогда можешь быть спокойна. Я легенду для нас придумал.
– Какую ещё легенду?
– Ну, как в детективах про разведчиков или милиционеров, засланных в банду.
– Что ты несёшь?
– Я серьёзно, Аннушка, – Михаил встал, хотел подойти к любимой и обнять, но та остановила его приказом: – Не подходи к окну, сиди, где сидел.
– Ёшкин свет! – ругнулся Михаил, присаживаясь обратно на стул. – Что здесь происходит вообще? Ты можешь меня выслушать?
– Говори, я слушаю.
– Меня до деревни довёз один ваш житель, русский. Степаном зовут. Так вот ему я представился как следователь, которому необходимо допросить свидетельницу по одному уголовному делу. Некую Нурию Нуриевну Магомединову. Тебе известна эта персона?
– Ты как всегда в своём амплуа фантазёра, – сказала Аннушка, и натянуто улыбнулась. – Но это ничего не меняет. Дураку понятно, что следователю достаточно одного-двух часов, чтобы допросить свидетеля и оформить протокол. Сутками девушек не пытают, а занимаются анализом полученной от неё информации. Причём, в конторе, а не в доме свидетельницы.
– Всякое бывает, когда следователь ведёт очень запутанное дело, приезжает за уликами издалека, для него важна каждая мелочь, – попытался отшутиться Михаил. – Свидетелю не всегда удаётся вспомнить сразу все детали преступления.
– Не говори ерунду, – сказала Аннушка. – Вставай, пошли.
– На расстрел?
– Отведу тебя в одно укромное место, там мы продолжим наш разговор.
Дом старухи Алкын был последним в улице, дальше протекала река. Аннушка повела Михаила к ней. По дороге она спросила:
– В деревне ни с кем больше не общался, кроме Степана?
– Нет. Пулей пролетел на его драндулете, окутанном облаком пыли, – в который раз усмехнулся осторожности своей возлюбленной Михаил. – Никто меня не разглядел.
– Это хорошо.
– Чего хорошего? Прячусь, как преступник, будто ворую любовь у замужней женщины. Интересно, как бы ты вела себя, если бы приехала учительствовать уже замужней? Также сторонилась бы меня, законного мужа, из-за того, что я не мусульманин?
Аннушка надула губы и ничего не ответила.
Место на берегу реки, куда они пришли, действительно было укромным. Здесь берег приподнимался вверх и был облеплен густым кустарником. Среди этих зарослей имелась небольшая проплешина.
– Это и есть твоё убежище? – спросил Михаил.
– Да. Здесь я провожу своё свободное время. Место безлюдное, ничто не мешает размышлять.
Аннушка достала из сумки небольшой коврик, расстелила на земле. Их глаза встретились, не сговариваясь, они разом опустились на цветастый кусок плотной ткани.
– Ну, рассказывай тогда, как устроилась, какие крамольные мысли посещают твою светлую голову, – первым заговорил Михаил. Он сломил веточку, сделал из неё прутик, принялся ковырять им землю.
– Я здесь о многом передумала, Миша, – вздохнув, сказала Аннушка. – И решила рассказать тебе всё, чего ты не знаешь.
– Речь пойдёт о той большой тайне, которую ты откладывала на потом?
– Ты запомнил мои слова?
– Да, но я тогда сразу догадался, о чём ты боялась мне сообщить.
– И о чём ты догадался?
– О том, что тебя однажды обесчестили, – сказал Михаил. – И тебе страшно было признаться мне.
– И об этом в том числе.
– Боже, как много тайн ты собралась мне сегодня открыть.
– Рано или поздно мне пришлось бы объясниться с тобой, – бесстрастно вымолвила Аннушка. – Сегодня такой момент настал. Мы поговорим откровенно.
– Ты решила расстаться со мной? – Михаил повернулся к Аннушке, уставился пронзительным взглядом в её лицо.
– Да, я так решила, – сказала она, не отводя глаз. – Я поняла, что наша любовь зашла в тупик, и у нас не может быть будущего. Если до приезда сюда я ещё сомневалась в этом, то сейчас окончательно утвердилась.
– Аннушка, милая, послушай меня. Любой туман, даже самый густой, не является препятствием для движения вперёд. Это ведь не глухая стена, которую нельзя преодолеть. Для выхода из тумана существует два варианта: либо продолжать путь наощупь и набить себе шишек, либо дождаться, когда туман рассеется.
– Красиво говоришь, Миша. Но наш туман, к сожалению, не рассеется, он поглотил уже мой разум и сердце, между ними не осталось противоречий, мои чувства к тебе угасли.
– Что ты говоришь, Аннушка? Такого не может произойти внезапно. Ты же любила меня всё это время, и любишь сейчас, я в этом нисколько не сомневаюсь.
– Какой же ты самоуверенный. Припомни хотя бы одно наше свидание, на котором я призналась в своей любви к тебе?
Это был удар ниже пояса. Михаил опешил, принялся воскрешать в памяти все их свидания. И сколько бы он не ворошил их в памяти, нужно было признать: ему никогда не приходилось слышать от неё слов любви. Однако, она ни разу не давала повода засомневался в её чувствах. Ему всегда казалось, что всё было написано на её лице и вовсе необязательно подтверждать чувства словами.
– Неужели ты способна сжечь веру в наше счастье? – спросил Михаил. – Вот так просто? Взять спичку, чиркнуть о коробок и поджечь мост любви, на котором мы стоим?
– Этой веры уже не существует, её вместе с мостом сожгли наши родители, – с трудом сдерживая раздражение, заявила Анна. – Ты, похоже, ничего не знаешь.
– Чего я не знаю?
– То, что сказал мой отец после твоего отъезда, и что поведала мне в бане твоя мама.
– Что такого страшного они наговорили, что ты сразу решила расстаться со мной?
– Мой отец сказал, что ни при каких обстоятельствах не разрешит выйти замуж за русского, даже если этот русский будет золотым.
– Так и сказал? – не поверил Михаил. – Мне показалось, мы с ним расстались друзьями.
– Как видишь, твоё впечатление оказалось ошибочным. Даже помощь по хозяйству, которую ты оказал, не дала тебе пропуск в его дом, не проторила дорожку к моему сердцу.
– Понятно. А что же наговорила моя мать?
– Дала мне от ворот поворот, – с горестью сообщила Анна. В глазах накатилась непрошенная слеза, вероятно ей вновь вспомнился неприятный разговор с его матерью
– А конкретнее?
– Конкретнее? – Аннушка на миг задумалась, стоит ли воспроизводить те унизительные слова, которые ей пришлось выслушать. – Сначала измусолила всю меня взглядом, как диковинный товар на полке магазина. Потом, убедившись, что я не русская и уже не девственница, высказала это вслух непристойными словами, которые я не хочу повторять. Самое обидное в том, что это я, оказывается, тебя обманула и пытаюсь соблазнить, и пока не забрюхатела – должна оставить тебя в покое. А если ты провалишься в мою яму, и у нас появится ребёнок – признавать татарчонка своим внуком она не будет и побрезгует держать его у себя на руках. Ну и прочие оскорбительные слова.
– Вот оно что… – чуть слышно проговорил Михаил, уставившись в мирное течение реки. – Никогда бы не поверил, что моя мать способна на такое…
– Безумная материнская любовь непредсказуема, – отметила Аннушка. – Твоя мама, увы, не исключение. Вот теперь и поставь себя на моё место. Отречься от собственных родителей, быть заклятым врагом свекрови, стать презрением в деревне, где мне необходимо отработать три года? Я не способна на такой подвиг, Миша. Ты очень много требуешь от меня.
Михаил молчал, не в силах возражать. Его прутик проковырял в земле глубокую ямку и сломался. Он с раздражением отшвырнул его в сторону, лёг на спину, уставился в небо и молчал.
Говорить, как ему казалось, больше было не о чем, уговаривать – бессмысленно. Пришло чёткое осознание неизбежного конца счастливых дней, полных ожидания чего-то нового, радостного, трепетного. Появилось такое ощущение, будто наступает конец света. Казалось, пройдёт ещё некоторое время, и неизбежная катастрофа охватит всё вокруг. Тёмные тучи заволокут небо и надолго спрячут солнце. Исчезнут навсегда большие и малые житейские радости, улыбки и смех никогда не появятся на лицах людей. Вокруг воцарятся бесконечная тёмная ночь и хаос. Потеряются цель и смысл самой жизни.
Душа Михаила негодовала о несправедливости судьбы, разум не соглашался с нарушением внутренней гармонии. Теперь он сам попал в безжалостный капкан односторонней любви, в который угождает множество людей. Теперь ему придётся испытать на собственной шкуре, что такое любить по-настоящему и быть отвергнутым. Перед глазами тотчас встало печальное лицо Нади Аристарховой, затем его сменил облик Галины Красиковой с красными от слёз глазами.
Шло время, они продолжали молчать. Михаил с закрытыми глазами лежал на спине, Анна сидела рядом, уставившись в одну точку. Каждый думал о своём.
Солнце исчезло, его затянуло тучами, невесть откуда появившимися на небе. Ни Михаил, ни Анна не придавали значения этому обстоятельству, они просто не замечали ничего вокруг.
И вдруг блеснула ослепительная молния, с оглушительным грохотом расколов небо.
Михаил резко приподнялся, с тревогой посмотрел на Анну.
– Бежим! – крикнула она в испуге.
Михаил, словно подпружиненный, вскочил на ноги, Анна быстро сложила коврик, сунула в сумку, и они побежали.
Дождь хлынул внезапно, его струи были очень плотными и холодными, уже через минуту оба беглеца промокли насквозь так, будто вышли из реки. Забежав во дворе под навес, оба дрожали от холода.
– И как ты поступишь теперь со мной? – спросил Михаил, снимая с себя верхнюю одежду, намереваясь выжать.
– Заночуешь у меня, – уверенно заявила Аннушка и принялась снимать с себя спортивный костюм. Затем, оказавшись в трусиках, посмотрела на Михаила и ловким движением стянула мокрую футболку.
Михаил впервые видел Анну в полуобнажённом виде и не мог оторвать взгляда от её смуглого и сильного тела. Тренированная спортивная фигура была великолепна. У него от восхищения учащённо забилось сердце.
– Помоги выкрутить, – не стесняясь своего обнажённого тела, сказала она, протягивая куртку. Он понял, что для неё это было обычным явлением, вроде как стоять перед стартом на стадионе в шортах и обтягивающей грудь футболке.
Они выжали одежду, развесили на верёвках под навесом.
– Стой здесь, я принесу тебе сухое бельё, – сказала Анна и исчезла в дверях. Михаил стал прохаживаться по двору, делая различные упражнения, чтобы согреться.
Через пару минут Анна высунула голову в приоткрывшиеся двери, скомандовала:
– Заходи в дом.
– Но… – Михаил хотел спросить, как же он предстанет перед старухой в одних плавках, и не успел: дверь захлопнулась. Он несмело поднялся на крыльцо, потянул дверь на себя. Старухи в доме не было.
– Тебе повезло, – сказала Анна, протянув ему чистую футболку и тренировочное трико. Сама она уже переоделась. – Старухи сегодня не будет.
– Куда она подевалась? – поинтересовался Михаил, чувствуя в себе прилив скрытой радости.
– Азат заезжал без нас, увёз её к себе в Барду. Записку вон на столе оставил, написал, что утром привезёт обратно. Она ему для чего-то срочно потребовалась. Алкын сказывала, у него кто-то народился недавно.
– Кто такой Азат?
– Внучатый племянник, кажется, – припомнила Анна. – Других родственников у старухи нет.
– А ты не рискуешь своей репутацией, оставляя меня на ночь? – спросил Михаил с улыбкой, не сводя с Аннушки глаз.
– Не выдворю же я тебя из дома в таком виде, – ответила Анна. – Подойди к зеркалу, полюбуйся на себя. Мокрая курица и та лучше выглядит. Да и жалко мне тебя.
– Жалко, говоришь?
– Да, жалко. Что я, не человек что ли отпускать тебя в распутицу в мокрой одежде, пешком, да на ночь глядя?
– Спасибо и на этом, – усмехнулся Михаил. – Коли так – давай в чём-нибудь помогу тогда. Не сидеть же мне, сложа руки до ночи.
– Ужином надо заняться, картошку мне почистишь, – распорядилась Анна. – В ведре под умывальником стоит, почисти штук десять.
– Слушаюсь. Картошку жарить будешь, или сваришь?
– Пожарю, жареную я больше люблю. А ты?
– Я тоже жареную уважаю, – сообщил Михаил. – Слушай, у меня в портфеле тушёнка имеется. Может, вскроем баночку для сытости?
– Говяжья?
– Нет, свиная. Но она не жирная, одно мясо практически. Я одну банку умял в дороге за милую душу.
– Тогда готовь себе отдельно, – последовал ответ недовольным голосом.
До Михаила не сразу дошло, почему Аннушка переменила тон.
– Ты бы ещё бабке Алкын свою тушёнку предложил, – пробурчала Анна. – Мгновенно бы схлопотал ухватом по спине.
– Прости, Аннушка, не подумал как-то, что ты тоже придерживаешься мусульманских обычаев насчёт свинины.
– Прощаю и скажу больше: если старухе станет известно, что ты ел свинину из её посуды – она вышвырнет её на помойку, как осквернённую.
– М-м да, неловко как-то получилось.
Так, слово за слово, они возобновили общение, не касаясь темы расставания. Поужинав, сели смотреть телевизор, расположившись в разных креслах на значительном удалении друг от друга. Так что, если бы Михаилу вдруг взбрело в голову протянуть руку к любимой, у него ничего бы из этого не вышло. Потом Михаил сбегал во двор, принёс влажную одежду. Анна установила гладильную доску, принялась сушить её утюгом.
Дождь давно закончился, за окном стояла тишина, на землю опустилась тьма, растворив в себе все предметы и строения.
Аннушка раскрыла старенький диван, достала оттуда постельное бельё, принялась стелить простынь. Когда постель была готова, сказала непривычно по-домашнему:
– Спать будем вместе. Не могу я себе позволить тайно от старухи ковыряться в её сундуке, а второй комплект белья лежит грязный в стиральной машине. Только чур: спим спиной друг к дружке. Договорились?
– Но я во сне ворочаюсь, – съязвил Михаил. – И не могу себя контролировать.
– Во сне ты безопасен, – прозвучало в ответ. – И ещё. Встаёшь по будильнику в четыре утра и пока деревня спит – покидаешь этот дом.
– Ясно, – усмехнулся Михаил. – Ложись первой, и отворачивайся к стенке. Потом уж я пристроюсь по-сиротски.
Через четверть часа Михаил потушил свет в комнате и умостился на диване с краю…