Он не стал говорить о том, что ему удалось договориться с начальником военной кафедры об освобождении его от сборов, как человека, уже принявшего однажды воинскую присягу, отслужившего положенный срок срочной воинской службы и успевшего за это время понюхать порох войны.
По ходатайству начальника военной кафедры его зачислили в состав строительной бригады, которой предстояло возвести в лесном массиве за Камой технологическую башню для учебной ракеты оперативно-тактического назначения.
Глава 21
Во второй половине сентября Ирина Кацапова принялась потихоньку упаковывать вещи в дорогу. В последний свой приезд – две недели назад, – Михаил определил дату отъезда на двадцать третье число. Все свои дела в Перми обещал завершить на два дня раньше.
– Недели нам будет вполне достаточно на переезд и устройство на новом месте, – сказал он тоном, не терпящим возражения, и отправился на железнодорожный вокзал за билетами. Теперь билеты хранились у неё в чемодане вместе с остальными документами.
Пять месяцев она с дочерью прожила у родителей Михаила. За это время муж подготовил диплом, защитил его на «отлично», после чего был зачислен в бригаду по возведению здания для военной кафедры института.
Строительство велось за Камой, Михаил трудился взамен положенных сборов для выпускников военной кафедры. Один раз в месяц начальство отпускало его на три выходных дня для свидания с женой. На вопрос, почему он не поехал на сборы, а остался работать без выходных, Михаил пояснил с улыбкой на лице:
– Я своё отслужил с лихвой, Иринушка, клятву на верность Родине дал. Пусть теперь те, кто этого счастья не испытал, хоть какое-то время потопают в кирзовых сапогах, да поклянутся перед народом быть храбрыми и честными воинами.
Василиса Марковна выделила невестке по приезду бывшую комнату сына, с первого дня принялась помогать ей во всём. Уж ей-то было доподлинно известно, сколько хлопот доставляет грудной ребёнок в неблагоустроенном доме – она подняла в нём на ноги троих своих детей.
Ирина первое время отказывалась от помощи и пыталась протестовать, но свекровь была непреклонной.
– Если ты будешь делать всё сама – у тебя, дорогая, не останется времени даже на прогулки, – сказала она убедительным голосом. – Ребёнку нужен свежий воздух, а не кислые запахи кухни.
Ирина уже не возражала, когда Василиса Марковна перехватывала у неё часть работ. Если она была занята стиркой пелёнок, а её дочь, проснувшись, начинала плакать, свекровь, услышав плач, без промедления спешила в дом, брала девочку на руки и выходила в палисадник.
После стирки Василиса Марковна, не задавая лишних вопросов, складывала бельё в корзины и на коромысле несла на речку полоскать. Это уже прочно вошло в её обязанности.
Даже Александр Степанович периодически вносил свою посильную лепту, вышагивая по огороду с внучкой на руках и напевая ей какие-то песенки.
Однажды, прогуливаясь по улице с коляской, Ирина повстречалась с Надеждой Аристарховой.
– Ты жена Миши Кацапова? – спросила та в упор, бесцеремонно разглядывая её с ног до головы.
– Жена, – ответила Ирина. – А что?
– Да так, ничего. Давно мечтала поглядеть на избранницу, которой он грезил многие годы и рисовал в своём воображении.
– У тебя есть какие-то претензии ко мне? – усмехнувшись, спросила Ирина.
– Какие могут быть претензии к человеку, которого впервые вижу?
– А, ты, как я понимаю, хотела быть на моём месте?
– Хотела, врать не буду, – призналась Надя. – Только вот Миша не видел меня рядом с собой. Не чувствовал духовной связи между нами, как он однажды выразился.
– У тебя ко мне всё? – с откровенным вызовом задала вопрос Ирина.
– Послушай, как тебя там…
– Ирина.
– Послушай, Ирина, – грустно улыбнулась Надежда. – Не смотри ты на меня, как на свою соперницу. Ничего у нас с твоим Мишей не было, да и быть не могло, если бы я даже попыталась его соблазнить. Не такой он человек, чтобы клюнуть на простую приманку. Тем более – обмануть невинную девушку преднамеренно.
– Чего ты от меня хочешь? – спросила Ирина, заглядывая в глаза Надежды.
– Хочу предложить свою дружбу. Ты ведь здесь совсем одна, и я представляю, как тебе скучно. Мы можем вместе гулять по вечерам.
– Я здесь не одна, у меня есть дочка Анечка, – с нежностью произнесла Ирина, наклонившись к коляске. – И добрый дедушка Саша есть, и чудесная бабушка Василиса. И нет никакого одиночества. Правда, доченька?
Анечка, словно понимая слова матери, улыбнулась в ответ беззубым ртом и произнесла непереводимое «гу-у».
– Себя-то не надо обманывать, – сказала Надежда. – Я вон с матерью живу и то чувствую себя некомфортно. Не каждый вопрос с ней можно обсудить. Иногда возникают такие вещи, которые обсуждать можно только с человеком равного возраста. Да и средневековые поучения иногда выводят из себя. Она ведь не понимает, что время сейчас другое, и прежние принципы в отношениях между людьми не вписываются в современную жизнь.
Ирина подумала, что Надежда, пожалуй, права. С некоторых пор она и сама стала ощущать в себе внутренний дискомфорт, выслушивая порой не совсем корректные высказывания свекрови, которые вызывали в ней несогласие, а иногда и просто неприязнь. Но она пока мирилась с этим, объясняя такой нюанс извечной проблемой отношений свекрови и невестки. После каждого нелестного высказывания Ирина утешала себя тем, что здесь она ненадолго, и следует немного потерпеть. Совсем скоро они с Мишей уедут и всё забудется. Уж у них-то между собой никогда не будет разногласий.
Глядя на вопросительное выражение лица соседки, Ирина неожиданно согласилась:
– Хорошо, давай попробуем подружиться. Может быть, у нас действительно найдутся общие темы для разговоров.
– Тогда, до вечера? – расплылась в улыбке довольная Надежда.
– До вечера, – сказала Ирина.
С того дня они стали встречаться по вечерам. Ирина укладывала дочь в коляску, выходила на улицу, и они вместе с новоявленной подругой отправлялись на прогулку к реке.
Жить стало на самом деле веселее. Надежда оказалась разговорчивой и добродушной девушкой. От неё Ирина услышала много забавных историй, связанных с Михаилом, о которых ей не было известно. Призналась Надежда и о прежних чувствах к Михаилу, о дружеских встречах с ним, и тут же заверила, что уже давно не строит себе иллюзий о взаимности и всерьёз задумывается о замужестве. Кандидатура мужа у неё имеется.
Однажды после одной из таких прогулок Ирина задумалась: с Михаилом она состоит в браке полтора года, а он ей про свою жизнь в посёлке не рассказывал, и знает она о своём муже лишь малую толику той информации, которой располагает соседка. Почему? В силу краткого срока совместной жизни? Нет, исключено. Они прожили целый год вместе – ели, пили, вели хозяйство, развлекались, вместе спали. Разве мало этого срока, чтобы познать друг друга близко? Может быть, он стеснялся своей бедности и крестьянского труда? Малограмотности родителей? Про службу на флоте рассказывал, про институтских друзей и жизнь в общежитии. А о детстве – молчок. И о Надежде ни разу не обмолвился. Правда, о некоторых эпизодах из жизни брата рассказала ей сестра Люба. Но это лишь мизерная часть его жизни в посёлке, в котором прошли годы детства и юности. А ей теперь, как замужней женщине, хотелось знать всё о своём муже – и хорошее и плохое, и даже о заветных мечтах.
«Вот поедем в поезде – там я его и расспрошу обо всём. Всё равно в дороге нечем будет заняться», – решила она и больше к этому вопросу не возвращалась.
Пять месяцев, которые Ирина прожила у Кацаповых, пролетели быстро. Хотя все дни были похожи друг на друга своим однообразием, однако тягучими и изнурительными они ей не казались, поскольку дочь-егоза не оставляла ей времени для печали.
Иногда выдавались свободные минуты, когда она, присев в палисаднике на скамеечку, могла позволить себе немного помечтать. Ей нравилось смотреть на небо, следить за движением облаков. Но посидеть в одиночестве удавалось редко.
Обычно, завидев невестку свободной от дел, Василиса присаживалась рядом и обязательно заводила какой-нибудь разговор.
К удивлению Ирины, её свекровь оказалась очень словоохотливой. Она могла бесконечно рассказывать о голодном детстве и тяжёлой молодости, о брате Иване, который погиб на войне, о том, как они с ним во время голода скитались по району в поисках куска хлеба.
Закончив излагать одну историю, она тут же приступала к другой, рассказывая уже о своей учёбе в техникуме и сестре Фросе, которая не хотела учиться, затем с иронией вспоминала о лесоповале, где ей пришлось потрудиться в начале войны, а в конце у неё шли воспоминания о работе на железнодорожной станции.
Первое время Ирина слушала свекровь очень внимательно, но затем, когда истории стали повторяться, выслушивать одно и то же стало неинтересно, и она плавно переводила разговор в другое русло. Ей всегда это удавалось.
Однажды свекровь неожиданно спросила:
– Кто из вас выбрал имя дочери?
– Мы вместе выбирали, – пожав плечами, ответила Ирина. – Миша зачитал в словаре все женские имена, мы их обсудили и остановились на имени Анна. А что? Вам не нравится имя внучки?
– Нет, имя хорошее, чисто русское. Это я так, ничего, – неопределённо ответила Василиса. – Интересно мне стало.
Голос свекрови вдруг сделался глуховатым и показался Ирине несколько странным, но она не придала этому значения. Из наблюдений за своей матерью у неё давно сложилось мнение, что у пожилых людей бывают всякие неожиданные причуды, а настроение может измениться в любую минуту.
Иногда к ним подсаживался Александр Степанович. В отличии от жены, он не рассказывал о своей жизни, его больше интересовало будущее.
– Сколько годков вам нужно отработать на севере, чтобы вернуться назад? – задал он свой первый вопрос.
– Три, – ответила Ирина. – Только зачем возвращаться, если нам выделят хорошую благоустроенную квартиру?
– Хм-м, жильё можно обменять.
– Вряд ли найдётся равноценный обмен, – рассуждала Ирина. – Желающих сменить теплый край на север, как мне кажется, – редкое явление, а терять необдуманно квадратные метры, соглашаясь на меньшую площадь, совсем нецелесообразно. Восполнить потом жилую площадь будет просто нереально. К тому же Миша, как мне представляется, за три года успеет сделать значительную карьеру и станет начальником. Он же технически грамотный специалист и целеустремлённый. А, возвратившись в Пермь, придётся начинать всё с нуля.
Кацапов-старший выслушивал внимательно замысловатые слова городской невестки, долго молчал, а потом принимался за своё.
– Э-э, много ты знаешь! – возражал он. – С опытом работы на севере мужика с руками оторвут в нашем городе. В местной газете вон то и дело печатают объявления: требуется на строительство мастер, а то и прораб. Правда про жильё ничего не указывается.
– А я вам что говорю? – ухватилась за последние слова свёкра Ирина. – Без жилья можно, конечно, устроиться, но на должность мастера или инженера. А где жить? Мы с Мишей планировали завести ещё одного ребёнка. Ему очень хочется мальчика.
– Дети – это хорошо, – соглашался Кацапов старший. – Но и здесь можно найти выход.
– Какой?
– Взять земельный участок и построить свой дом. Я ведь ещё не совсем старый, могу пока топором тюкать. Помогу твоему мужу. Свой-то я в одиночку воздвиг.
Василиса, слушавшая молча диалог мужа с невесткой, вдруг встряла в разговор.
– Что ты такое говоришь, Саша? Подумал бы хорошенько своей головой! – проговорила она недовольно. – Кто ж это в наше время станет связываться со строительством своего дома? Сейчас все хотят жить в благоустроенной квартире с горячей водой и ванной, без всяких забот и хлопот, не задумываясь о дровах. Чтобы не полоскать бельё зимой в студёной полынье голыми руками, и что немаловажное – иметь тёплый туалет.
У Александра Степановича больше не нашлось веских аргументов для возражений. Он встал и с недовольным лицом удалился во двор.
Потом был ещё один разговор с родителями, уже накануне отъезда, в присутствии Михаила.
Ирина вывешивала пелёнки, которые на речке прополоскал Михаил. После приезда он сразу и безоговорочно освободил мать от тех дел, которые она добровольно возложила на себя в его отсутствие.
Корзина с пелёнками и распашонками стояла на скамейке, Михаил сидел рядом, подавал жене.
Подошёл отец с лопатой – он с утра работал в огороде, что-то перекапывал, – приставил её к изгороди и присел рядом на табурет передохнуть. Тут же появилась Василиса.
– Это что же, всё ваше приданное уместилось в три чемодана? – спросила она, обращаясь к сыну и невестке одновременно.
– Чем ты удивлена? Увидела, что барахла набралось очень мало? – усмехнулся Михаил.
– Ну, да. Вам ведь предстоит обживаться с нуля, простые вещи потребуются с первых дней, да и потом пригодятся. Когда ещё вы станете на ноги на новом месте?
– Мамань, ты не беспокойся за нас. Нужные вещи мы начнём приобретать по мере необходимости, – пояснил Михаил, передавая Ирине очередную пелёнку. – Не везти же отсюда кастрюли и чашки с кружками. Верно я рассуждаю, жёнушка?
– Ты, как всегда, прав Миша, – вынув прищепку изо рта, поддержала Ирина мужа. – Нам же подъёмные выдадут, на них и купим самое необходимое.
– Как всё просто у вас, – с сокрушением высказалась Василиса. – То мы купим, это купим. Зачем деньги зря тратить, спрашивается, когда некоторые вещи можно прихватить из дома? У вас что, деньги лишние, и куры их не клюют?
– Лишних денег не бывает ни у кого и никогда, и у нас они не лишние, но имеются в необходимом количестве, – Михаил посмотрел на мать и озорно подмигнул ей. – На первое время хватит. И потом, я, зря что ли, всё лето мастерил скорлупу для ракеты? Полковник лично оценил моё усердие и щедро отблагодарил за работу. Двухмесячная зарплата каменщика лежит у меня во внутреннем кармане. Да и на сберкнижке ещё кое-что осталось от былой роскоши. Так что, маманя, не переживай, всё у нас будет по уму.
– И мама моя кое-что собрала для нас, – сообщила Ирина. – Вышлет, как только мы сообщим ей наш адрес.
– Часть вещей у Любы оставили, тоже обещала отправить, – добавил Михаил. – А пока наше счастье разложено по трём чемоданам. По чемодану счастья на каждого члена семьи.
– Надо же! Счастье в чемоданах! – рассмеялся отец. – Чудно' сказал.
– Почему чудно'? – спросил Михаил.
– Потому что счастье вещами не меряется.
– А чем?
– Радостью души, – не задумываясь, очень коротко ответил отец.
– По-твоему, человек может быть счастлив, даже если он гол как сокол?
– Абсолютно верно. Когда он радуется жизни и душа его поёт – совершенно неважно, какими вещами он обладает. Отшельник, вон, один живёт в глухомани, а чувствует себя счастливым человеком.
– Не могу судить, насколько счастлив отшельник, – возразил Михаил. – На мой взгляд, неимущий человек не радуется жизни, потому что его душа постоянно кричит от несправедливости, но никак не поёт.
– Не будем спорить, сынок, – улыбнулся отец. – Чтобы понять истинный смысл счастья, нужно дожить до старости и ответить на вопрос: для чего жил на этом свете, чего добился? Когда мысленно можно будет пробежаться по дороге прожитой жизни и оценить со стороны каждый свой шаг, вспомнить моменты, когда душа особенно ликовала, и сравнить их между собой.
– Значит, мне рано ещё рассуждать о счастье? – рассмеялся Михаил. – Молоко не высохло на губах?
– Рассуждать можно, а вот давать оценку – рано. Сначала нужно поставить перед собой цель и достигнуть её вершины. И уж потом судить, принесла ли она тебе радость. Счастье – не вещь, его нельзя потрогать или услышать, не ощутить на вкус и не увидеть глазами. Счастье – это твое внутреннее состояние, удовлетворение той жизнью, которую ты проживал, карабкаясь к вершине.
– Да, батя, замысловатое у тебя понятие о счастье. Мои критерии проще. По мне счастье – это когда человеку хорошо. Когда у него есть всё: свой угол, отменное здоровье, любовь близких, достаток в семье, любимая работа, отсутствие врагов. Нет горестей и печалей, – высказал своё мнение Михаил.
– То, что ты перечислил – это обычное благополучие, – возразил отец. – Можно прожить всю жизнь в благополучии и не испытать настоящего счастья.
– Разве такое возможно?
– Сплошь и рядом. Далеко ходить не надо – наш сосед Генка тому пример. На первый взгляд, всё у него есть. Дом-хоромину выстроил, есть жена, двое детей, все здоровы, у самого морда красная от водки, техники всякой полный двор, деньги лопатой гребёт, можно сказать.
– И что?
– А то, что счастья от своего благополучия он не испытывает. С женой дерутся, дети по скользкой дорожке пошли, на лице постоянная злоба, никогда не улыбнётся, руки не пожмёт.
– Про таких говорят: с жиру бесится, – вставил Михаил.
– Вот-вот, бесится, а не радуется. А нет радости от жизни – счастье обходит стороной.
– Что-то ты шибко разговорился, – решила вклиниться Василиса, устав слушать, как ей показалось, пустую болтовню мужа. – Пошёл бы лучше баней занялся. Дети-то уезжают завтра, помыть их нужно перед дорогой. Не в темноте же потом шарахаться.
– Вот так-то, сынок, – подвёл итог дискуссии отец. – Настоящее счастье поиметь – что перо из крыла жар-птицы вынуть. Не каждому это дано.
Он тяжело поднялся с табурета и, не взглянув на жену, поковылял к бане.
Михаилу хотелось догнать его и спросить тихим голосом, чтобы никто не слышал:
– А ты сам-то, батя, был ли счастлив по-настоящему, так мудрёно излагая сыну про мерило счастья?
Но, взглянув на сгорбившуюся вдруг спину отца, сделал для себя неожиданный вывод: счастье бывает у всех людей без исключения.
Было оно и у отца, и у матери. Только счастье это было особенное, выстраданное в лишениях и муках, и было оно ничтожно малым и незаметным. И статус ему присвоила сама судьба – бедняцкое счастье.
Мать с Ириной ушли в дом посмотреть кукую-то ткань, предложенную для пошива одежды Анечке, а Михаил отправился на гору, чтобы попрощаться с родным краем.
Через четверть часа он уже стоял на вершине горы и смотрел вдаль, где хмурилась темнохвойная тайга, а перед ней играли всеми красками осени простирающиеся луга с черёмушником и ивняком вдоль извивающейся, словно змея, ленты реки.
Глядя на открывшуюся перед ним панораму, он принялся искать взглядом знакомые до боли места.
Вон там, на вершине горы справа большим белым пятном выделялся карьер «Белый камень» с устремившейся в небо конической насыпью известняка. Каждый день там велись взрывные работы. Это происходило обычно в конце рабочего дня. Сначала раздавалась сирена, оглашая всю округу противным устрашающим воем, затем, после небольшой паузы следовали один за другим мощные взрывы, от которых дрожали стёкла в оконных рамах.
Влево от карьера среди лесного массива виднелся край вертолётной площадки.
Михаил вспомнил тот день, когда вертолёт впервые пролетел над их посёлком. Люди повыскакивали из домов на улицу, потревоженные грозным рокотом невиданной ранее машины. Задрав головы вверх, все смотрели на вертолёт, как на явление чуда. Михаил и сейчас помнил, как трепыхалось его детское сердечко от неописуемого зрелища и восторга.
Потом, когда вертолёт скрылся среди деревьев, приземлившись на таинственной поляне в нескольких километрах от посёлка, он поклялся себе, что обязательно наведается туда и рассмотрит железную стрекозу с близкого расстояния.
Помнил Михаил и то, как уже через неделю, уговорив Димку Арефьева, перебравшись с ним вплавь через две реки с надувной камерой от грузовика, карабкаясь на вершину горы, они скрытно пробирались к краю поляны, чтобы узреть вблизи чудо-машину с крутящимися сверху лопастями, как жернова в мясорубке, а потом долго высиживали в кустах, дожидаясь её взлёта. В тот момент он чувствовал себя непревзойдённым охотником из сказки, выследившим жар-птицу. Это была завораживающая картина.
Далее просматривался железнодорожный мост через Вильву. По нему они шумной подростковой ватагой перебирались на левый берег, и по склону горы пять километров шагали к Такманаихе – летнему пионерскому лагерю. Там всегда можно было встретить знакомых пацанов. Они шли вдоль забора и, отыскав в нём дыру, проникали на территорию, чтобы пообщаться с «узниками». Затем, обогнув столб «Европа – Азия», отправлялись в обратный путь.
Таким был один из маршрутов их грибной охоты. Домой возвращались в сумерках с полными корзинами грибов.
Мишка всего один раз был «узником» в лагере, когда окончил первый класс, но не выдержал строгого режима и сбежал оттуда, за неделю до окончания срока.
Явившись домой, он увидел разгневанное лицо матери. Не страшась взбучки за свой поступок, смело выпалил:
– Будешь бить – бей, но в лагерь я не вернусь. Не нравится мне в нём.
– Это почему же? – опешив, спросила мать. – Там кормят гораздо лучше, чем дома. У нас ведь здесь пустые щи с капустой, картошка, хлеб да молоко. Никакого разнообразия. Мясо только зимой, когда отец телёночка заколет. А в лагере – и котлеты тебе, и колбаса, и даже фрукты дают. Ешь, отдыхай и поправляйся.
– Не нравится и всё, – твёрдо стоял на своём Мишка. – Лучше быть голодным, но свободным.
– Как тебе не стыдно! – разозлилась мать – Нам, как бедной семье выделили бесплатную путёвку, а ты сбежал, подвёл отца. Как ему после всего, что ты сотворил, смотреть теперь в глаза начальнику? Ты понимаешь это или нет?
Мать схватила со стены ремень отца, о который он каждое утро правил лезвие бритвы, и устрашающе двинулась на сына.
– Я понимаю, что поступил плохо, но жить, как в тюрьме, не хочу, – ответил Мишка, прикрывая на всякий случай лицо рукой.
– Как это… в тюрьме? Что ты такое несёшь? – поднявшееся рука матери с ремнём замерла в воздухе и медленно опустилась.
– Да, как в тюрьме! – повторил он с упорством. – Вставать – по расписанию, кушать – по расписанию, спать днём я не хочу – но меня заставляют, вечером, когда ещё светло и можно гулять – объявляют дурацкий отбой, загоняют в палату и запирают на ключ. В туалет пришлось однажды через форточку вылезать – ведро забыли поставить на ночь. Всё по расписанию и никакой свободы. Тюрьма самая настоящая, и воспитательница – чистая зверюга, ведёт себя, как немецкий полицай. Шагу не даёт ступить свободно, вечно ходит по пятам и вынюхивает что-то, будто я преступник какой-то. Вот я и сбежал.
Василиса не стала больше ничего выслушивать, а выпорола его отцовским ремнём и на этом всё закончилось. Правда, потом она ушла во двор и там тихонько плакала. Он подсмотрел за ней через щёлку в двери.
В лагерь он больше не ездил.
Вспомнив этот случай из детства, Михаил грустно улыбнулся и перевёл взгляд ещё левее.
Впереди до самого горизонта простирались заливные луга, принадлежавшие колхозу «Большевик». На этих лугах отец, подрядившись однажды на сенокос исполу с колхозом, впервые посадил его верхом на лошадь и поручил возить на волокушах копны сена к месту стогования. Самостоятельно управлять лошадью – заветная мечта любого подростка. Детскому восторгу в те незабываемые дни не было предела!
Перед самым горизонтом смутно различимым пятном обозначались бараки Гортопа. Там велась заготовка дров на зиму для казённых зданий с печным отоплением.
Где-то неподалёку от них простиралось большое болото, на котором отец заготавливал мох и берёзовые прутья для мётел. Чтобы одному не было скучно, отец часто брал его с собой.
Ему нравилось сдирать пышные шапки мха с высоких болотных кочек. Кочки потом становились лысыми и серыми, и каждая из них была похожа на лысую голову лесника-пьяницы, который за две бутылки водки отводил им делянку под покос. Такое сравнение витало тогда в его несмышлёной голове.
Луга с обеих сторон были зажаты реками. С правой стороны оконечность лугов лизала Вильва, с левой стороны их подмывали воды Усьвы и забрасывали бревнами во время паводка.
Сколько раз он с отцом сплавлялся по Усьве на плотах с сеном! Не сосчитать! Забирался на самый верх и лежал там на душистой копне, как на перине, любуясь красотами края. А сколько раз на шестах поднимались они на лодке вверх по реке? Тоже не сосчитать. А разве можно забыть молевой сплав, когда шестиметровые брёвна полуметровой толщины, гонимые стремительным течением реки, бешено неслись мимо, наскакивая друг на друга, лезли вверх, становясь на попа, а потом с глухим стоном падали назад. Завораживающее зрелище!
В каждый сезон случались заторы, их растаскивали тракторами и катерами, освобождённые брёвна двигались плотным потоком, перекрывая русло реки от берега до берега.
Среди пацанов считалось настоящим геройством перебежать на противоположную сторону реки по зыбкому настилу, рискуя в любой момент соскользнуть в воду и быть раздавленным брёвнами. И он был одним из немногих сорванцов, которые отваживались проделывать такой рискованный бросок.
На гористом правом берегу вдали виднелось старое кладбище, за ним – выпуклая поляна, где когда-то стоял монастырь. В этом месте река замедляла движение, трёхметровый шест отца не доставал дна.
Когда плот проходил здесь в вечерних сумерках, ему, малолетнему пацану становилось жутко, он старался не смотреть в сторону кладбища, чтобы не видеть могильных крестов, маячивших на краю горы.
Детское воображение рисовало жуткую картину. Ему всегда мерещилось, будто один из них, самый крайний, раскачивается, норовя в любой момент упасть и скатиться в реку аккурат перед их плотом, а потом будет плыть рядышком, устрашающе покачиваясь на речной волне.
После плёса был перекат под названием Телячий брод. Здесь водился хитрый хариус, добыть которого на удочку считалось огромной удачей, поскольку пацанам он не шел в руки. Они обычно довольствовались пескарями.
Наконец, его взгляд остановился на болоте перед последним изгибом Усьвы на подходе к посёлку.
В последние годы правления Хрущёва болото осушили, выкопав по периметру глубокие канавы, затем вспахали тяжёлым трактором на широких гусеницах и посадили кукурузу.
Это мероприятие стало посмешищем над человеком, который распорядился посадить кукурузу на гиблом месте. Простые люди не знали его фамилии и называли по-простонародному чудаком на букву «м». Проходя мимо и глядя на мучающиеся побеги кукурузы среди вывороченных и не разбитых пластов земли, они плевались в сторону воображаемого глупца и отвешивали в его адрес многоэтажную брань. Кукуруза народилась чахоточная, початки выдались размером с мизинец, зелёную массу можно было использовать лишь на силос. Однако и здесь природа сделала вызов партийному угоднику.
Дождливое лето, будто в отместку, промочило бывшее болото так обильно, что и скудную зелень убрать не удалось – уборочный трактор увяз на первых метрах. Его вытащили, а кукуруза ушла под снег. Понёс ли наказание распорядитель – было неизвестно.
Сейчас на этом месте вновь возродилось болото, наросли новые кочки, покрывшись густой осокой. Отец прошлой осенью собрал там корзину опят.
Михаил смотрел на эту чудесную панораму с памятными местами и не мог оторвать глаз от такого великолепия.
Здесь прошли его детские годы, здесь зародилась юность. Отсюда он уходил во взрослую жизнь. Всё, что сейчас предстало перед его взором – это и есть малая родина. И вот уже завтра ему предстояло покинуть её надолго. Возможно – навсегда.
Прощай река с изумрудной водой и галечными берегами! Прощай фиолетовая тайга!
Михаилу вдруг очень захотелось, чтобы его новое местожительство хоть чуточку напоминало поселок Лисьи Гнёзда и прекрасную природу вокруг него. Первый раз в жизни он почувствовал грусть расставания и тревожно бьющееся в груди сердце…