Эпилог
Судьба и счастье! Неисчислимое количество раз слышит человек эти два слова и сам их произносит на протяжении всей своей жизни, однако, уходя в иной мир, ему так и не удаётся раскрыть сакральный смысл этих двух понятий.
Не раскрыл его и Михаил Александрович Кацапов в возрасте шестидесяти пяти лет пребывания на грешной земле. Не смог, хотя много раз размышлял на тему предназначения человека в этом сложном и непознанном мире.
В последние годы ему часто вспоминаются слова отца о счастье. Тогда, после окончания института, перед отправкой в Коми, отец сказал, что счастье измеряется радостью души. По его мнению, понять истинный смысл счастья можно лишь в конце жизненного пути, когда человек обретёт в себе житейскую мудрость, заглянув в личную копилку свершённых дел. Когда мысленно можно пробежаться по тернистой и извилистой дороге прожитой жизни и со стороны оценить каждый свой шаг, вспомнить те искромётные моменты, когда душа особенно ликовала. Только тогда можно дать оценку: была ли твоя жизнь яркой и счастливой, или же все ушедшие годы были серыми и унылыми?
Сейчас, находясь на заслуженном отдыхе, у него появилось уйма времени, чтобы в атмосфере дачной тишины и покоя поразмышлять о прожитых днях.
Работая или отдыхая, он невольно стал задумываться о судьбе и счастье, о том, какие критерии заключены в оценке этих двух понятий. Почему, например, принято говорить, что судьба бывает счастливой и несчастливой? Если есть судьба счастливая и несчастливая, то на каком отрезке жизни находится нулевая точка отсчёта счастливых дней? От момента появления на свет, или же позже, когда к человеку приходит разум, и он способен самостоятельно влиять на свою судьбу? Как следует называть судьбу в том случае, если стрелка неведомого измерителя остановится посередине шкалы? Счастливой наполовину?
Где, собственно, то мерило, тот эталон, с которым можно сопоставлять размер этого счастья? Какими величинами оно измеряется? Благополучием и радостью? Безмятежными цветными снами без кошмаров? Любовью к родственникам, которых ты любишь всей душой и не представляешь своей жизни без них? Или захватывающей работой, без которой не мыслимо прожить и дня?
А может быть, и не существует счастья, как такового? Может, это просто выдумки древних мудрецов, поскольку счастье невозможно ни взвесить и не измерить, а есть лишь его суррогат – деньги, которые изобрело человечество, на которые можно приобрести всё, что будет сладостно для тела и души?
Но если оно, это счастье, всё-таки, существует, то как определить разницу между настоящим счастьем и тем, иллюзорным, что приобретено за деньги?
Много подобных вопросов возникало в голове, когда он размышлял над своим личным счастьем, не в состоянии определить, каким оно было для него, Михаила Кацапова? В полном ли объёме он его испытал или же получил лишь часть того, что предписывалось свыше? Что если предположить, будто в душу каждого человека при рождении закладывается одинаковая порция счастья, а уже потом, в силу определённых обстоятельств, она уменьшается, или даже исчезает до нуля? В таком случае, всё ли он правильно сделал для того, чтобы достичь максимума? Правильно ли понимал смысл своего предназначения в дарованной ему жизни?
Так думал Михаил в часы своих непростых размышлений о судьбе и счастье, сравнивал по крупицам горькую спартанскую жизнь родителей со своим подслащённым бытием.
Рассуждать о счастье может каждый человек, не погружаясь в его глубинный смысл, и такие рассуждения могут разительно отличаться друг от друга, потому что будут иметь поверхностный характер. И это объяснимо, поскольку не каждому дано испить из чаши жизни столько горечи, чтобы потом, получив даже ничтожную частицу настоящего счастья, наслаждаться его божественными мгновениями так, как не может испытать этого тот, кого миновали невзгоды и страдания.
Есть категория людей, у которых счастья выпало столько, что они купаются в нём до конца своих дней, не замечая его и не зная истинной цены этому счастью.
У другой категории счастье проглядывает в суете жизни лишь на короткие промежутки времени, как солнышко в ненастный день, но эти сладостные мгновения оставляют в памяти такой яркий отпечаток, что даже через несколько десятилетий эти впечатляющие эпизоды встают перед глазами до мельчайших подробностей.
Михаил Александрович Кацапов относил себя ко второй категории. Ему не довелось купаться в облаках любви и счастья, как и его родителям. Большая часть жизни прошла в испытаниях и невзгодах. Видимо, ему на роду было написано пройти той чёрной стезёй, по которой прошагали его предки.
Размышляя о прожитой жизни, он сделал для себя неожиданный вывод: какой бы счастливой жизнь не казалась – истинное счастье, его яркость и глубину человек может испытать лишь на малой родине. Только в родных местах можно ощутить божественное счастье, которое длится какое-то мгновенье, но является ослепительной вспышкой в истосковавшейся душе и отражается в глазах необычайным блеском.
Вот за этим трогательным божественным счастьем и отправился Михаил Кацапов – шестидесятипятилетний пенсионер с Южного Урала. Потянуло его на малую родину, манили и звали к себе родные места, приходя во снах. Измучившись окончательно терзаниями души, он решился на вояж.
***
Кацапов отправился в путь с восходом солнца. В эти ранние часы дорога была еще свободной, и он мог позволить себе поглядывать по сторонам, любуясь картинами летней поры.
Стояла вторая половина июня, природа имела яркие насыщенные краски. С одной стороны дороги простиралась низина с кустарниками и камышами, с другой тянулся лес, состоящий из корабельных сосен.
«Совсем скоро я увижу любимые ели и пихты, – подумал Михаил Александрович. – Сколько же лет я не видел их?»
В тех краях, где он сейчас проживал, росли одни берёзы, изредка среди них попадались небольшие островки сосен. Родные сердцу ели и пихты виделись ему лишь во снах.
Мотор японского внедорожника тихо урчал, создавая умиротворённое состояние для воспоминаний.
Он принялся мысленно раскручивать ленту ушедших событий…
… Прошло без малого сорок лет, как он покинул Пермский край и уехал в республику Коми.
Сначала работал мастером на строительстве газопровода Уренгой – Помары – Ужгород, затем прорабом, а когда газопровод был сдан в эксплуатацию – Михаил работал уже главным инженером строительно-монтажного управления.
Всё это время жить приходилось в вагончике по месту работы. Зимой лютый мороз под сорок, весной – раскисшие болота, распутица и бездорожье. Для обеспечения подъездных путей к местам работы приходилось выкладывать километровые лежнёвки.
Вырытые траншеи тут же заполнялись водой, стенки намокали и обрушались, монтаж труб осложнялся.
Трубоукладчик, встав на край котлована и взяв нагрузку, нередко сползал в траншею вместе с трубой, опрокидываясь гусеницами вверх. В болотной жиже тонули тягачи с трубами, переворачивались экскаваторы, вспыхивали огнём при разогреве двигателя машины.
Это лишь часть курьёзных картин, которые довольно часто представали перед глазами производителя работ. Такое явление не считалось вопиющим случаем, и скорее относилось к разряду печальных ситуаций.
И так – пять лет каторжной работы. Иногда ему казалось, что он переместился во времени и попал в годы первых пятилеток – настолько был похож его труд на тот, который довелось видеть в документальных фильмах или читать в книгах.
Работали от темна до темна, а с наступлением ночи брели обессиленные к вагончику и падали на матрас, снимая с себя лишь верхнюю одежду и обувь. Выматывающие силы дни ничем не отличались один от другого и тянулись беспросветным потоком. Все мысли были связаны с выполнением плана.
Ирина с дочерью проживала в небольшом посёлке. Михаил видел их лишь по выходным, возвращаясь с трассы уставшим и немытым.
По приезду им выделили однокомнатную квартиру в двухэтажном деревянном доме с централизованным отоплением от котельной. К дому были подведены водопровод и канализация. Имелась ванна, но горячую воду приходилось получать в дровяной колонке, пропуская через неё водопроводную.
Это было лучше, чем у тёти Нюры в Перми, но хуже, чем в обычной благоустроенной квартире.
Ирине пригодились навыки топки печи.
Дрова Михаил заготавливал с запасом на пару недель, когда приезжал на выходные, и складывал в сарае на улице.
К счастью, имелся и один детский комбинат, куда они без проблем пристроили Анечку.
Нашлась работа и самой Ирине – её взяли машинисткой в поселковый совет.
Казалось бы, условия проживания сложились вполне сносными, не каждой молодой паре выпадает всё и сразу. Но кажущееся благополучие продолжалось недолго.
Через полгода дочь заболела менингитом. Это было страшное потрясение для обоих. Они очень переживали, зная о возможных осложнениях и последствиях.
В тот момент им крупно повезло. В соседней квартире проживал врач. Ночью, когда Анечка надрывно закричала от нестерпимой боли и затем потеряла сознание, Михаил, не раздумывая, разбудил соседа и попросил осмотреть дочь.
И опять, по счастливой случайности, врач оказался детским инфекционистом. Он быстро и безошибочно поставил диагноз, подтвержденный позже взятием спинальной пункции, и без промедления приступил к лечению – ввёл внутривенно необходимые антибиотики.
Утром их дочь уже лежала в отдельной палате вместе с Ириной.
В поселковой больнице не было инфекционного стационара, и, по-хорошему, дочь подлежало переправить в Ухту, однако на практике добраться до центра в кратчайшие сроки было проблематично. Врач посоветовал не рисковать и с согласия Михаила оставил Анечку в поселковой больнице.
Борис – так звали врача – заверил Ирину в благополучном исходе, и взял на себя ответственность вылечить Анечку персонально.
Он оказался врачом-профессионалом и сдержал своё слово. Благодаря его грамотным действиям, болезнь дочери прошла без осложнений.
Потом Анечка стала часто болеть уже простудными заболеваниями, детский врач порекомендовал вывести её из садика. Ирине пришлось уволиться с работы и сидеть с дочкой дома.
На лето она уехала к родителям в Пермь. Михаил остался один и в квартире не появлялся. Жил на трассе.
Осенью жена возвратилась назад, а спустя полтора месяца с радостью сообщила, что беременна.
От Михаила не ускользнули происшедшие изменения в поведении жены. Она стала капризной, разборчивой и требовательной, чего ранее за ней не наблюдалось. По всей вероятности, сказались какие-то поучительные уроки, преподнесённые ей Елизаветой Павловной.
Когда на последней трубе газопровода был сварен «красный стык» – в детской кроватке уже ворочался и хлопал глазёнками сын. Имя ему дали в честь деда – Александр.
Газопровод был сдан в 1983 году. Строители в этом регионе больше не требовались. За несколько месяцев до сдачи встал вопрос: что дальше? Переезжать за сотни километров на строительство других объектов или искать новое место работы в системе Министерства газовой промышленности?
Ирина настояла на втором варианте. Переубедить её остаться на севере было невозможно. Михаил предпринял все усилия, чтобы удовлетворить требования взбунтовавшейся жены.
Впервые за время совместной жизни между ними произошли разногласия.
Через полгода они переехали на Южный Урал.
Михаилу доверили возглавить вновь образованный трест по эксплуатации газового хозяйства в городе Каргапольске. Появившиеся друзья в обновлённом министерстве помогли получить трёхкомнатную благоустроенную квартиру в новом жилом доме.
Вновь обретённый покой продолжался всего несколько лет.
Жизнь Михаила Кацапова, будто по чьей-то воле пульсировала двумя составляющими – горестными событиями и относительным благополучием.
В 1987 году на январском пленуме ЦК КПСС была официально объявлена перестройка в обществе, как новое направление развития государства, которая затем обернулась полнейшим хаосом в стране.
Одно за другим останавливались предприятия, острые проблемы появились и в газовом секторе. Трест, который возглавлял Кацапов, залихорадило. Из-за отсутствия источника финансирования начались задержки с выплатой заработной платы, возникли большие проблемы с материальным обеспечением производства.
Кацапов сутками пропадал на работе, мотаясь по региону, и возвращался домой очень поздно, иногда даже за полночь.
Воспитанием детей занималась Ирина. Дети окрепли, она устроилась на работу секретарём директора абразивного завода. К удивлению Михаила, жена не роптала на семейные трудности и это радовало его.
Он вспомнил, как во время одного очень жаркого совещания, в кабинет вошла секретарь. Кацапов позволял ей это, когда приходили срочные телефонограммы, требующие немедленного принятия мер. На этот раз вместо журнала у неё в руках был серый листочек.
– Оставь, – сердито бросил он, рассчитывая прочитать сообщение после бурных дебатов.
– Михаил Александрович, это для вас лично, – шепнула секретарь. В глазах её был испуг.
Кацапов пробежался глазами по тексту и обомлел. Мать сообщала, что умер отец.
В этот же день он поехал на похороны. Настенный календарь показывал 27 ноября 1990 года.
Совсем недавно отцу исполнилось восемьдесят два года, и он отправлял ему поздравительную телеграмму.
Почему-то вдруг вспомнилось, что именно в этот день двадцать один год назад отец провожал его на флот. Мороз стоял под тридцать градусов, и он, с форсом сдвинув шапку на затылок, умудрился подморозить себе одно ухо.
***
Родной город встретил Михаила Кацапова совсем недружелюбно. Чувствовалось, положение в нём было ещё хуже, чем в Каргопольске.
Автобус в поселок пришлось ждать почти два часа. Стужа безжалостно пробиралась сквозь одежду, и Кацапов, как не подпрыгивал всё это время, как не скакал, всё равно продрог настолько сильно, что у него зуб на зуб не попадал.
– Бензином заправляют по урезанному лимиту, которого хватает только на полдня, – оправдываясь, сообщила кондуктор автобуса. – Вот и пришлось сократить рейсы.
– Совсем швах с финансами? – участливо спросил Кацапов.
– Совсем, – тяжело вздохнула пожилая женщина. – Четыре месяца зарплату не получали, питаемся одной картошкой.
Мать встретила его без слёз, но состояние её было подавленным.
– Слава богу, сынок, что ты приехал быстро, – сказала она. – Вся надежда только на тебя. Помощи допроситься не удалось ни от кого. Вокруг либо малые дети, либо дряхлые старики. Все мужики подались туда, где ещё деньги платят. А от баб толку никакого, кроме сочувствия и слёз. Пореветь я могу и без них.
И она рассказала, с какими трудностями столкнулась.
Сестра Вера не приедет – не сможет. После смерти мужа она осталась одна с двумя малолетними дочерями без копейки денег. Машиностроительный завод, на котором она работала, остановился, людей отправили в бессрочный неоплачиваемый отпуск. Сестра бедствовала.
На помощь старшей сестры рассчитывать тоже не приходилось. На её попечении находился малолетний сын, которого она завела уже в тридцать семь лет, так и найдя для себя достойного спутника жизни. По её словам, сынишку удалось пристроить к кому-то из знакомых только на пару дней. Следовательно, появится она в посёлке лишь накануне похорон.
Старший брат отца, Сергей, был дряхлым стариком, просить его о помощи не имело смысла. Его взрослые сыновья – двоюродные братья Михаила – никогда не общались со своим дядькой по требованию отца. Они сослались на чрезмерную занятость и появятся, вероятно, только на погребение.
Михаил окончательно понял, что организацией похорон придётся заниматься в одиночку.
Перед отъездом друзья сообщили, что в связи с отсутствием денег у населения все отношения в сфере услуг теперь строятся исключительно с помощью «жидкой валюты» – спиртного. В обороте использовался любой вид – спирт, водка и креплёное вино, которые были недоступны в открытой продаже и приобретались только по талонам. Выкупить можно было по одной бутылке на душу населения в месяц. В ходу был и самогон.
Михаил прислушался к дельному совету друзей: привёз с собой спирт и водку.
На следующий день ранним утром он отправился на кладбище, чтобы получить место под могилку.
По словам матери, сторож жил в казённом доме на краю кладбища. По словам очевидцев, застать его можно было лишь ранним утром, когда он ещё спал. Вернее, не застать, а умудриться перехватить его трезвым, иначе потом он будет уже невменяемым.
Направляясь к сторожу, он и не предполагал, с чем ему предстоит столкнуться.
Старый деревянный дом стоял на краю кладбища, дверь подсвечивалась маленькой лампочкой Ильича в пятнадцать ватт. Окна были тёмными.
«Успел, – с удовлетворением подумал Михаил. – Буду первым посетителем. Главное – застолбить место, а уж потом решать остальные дела».
Он вошёл в дом, нашарил на стене выключатель. Включив свет, был ошарашен представшей перед ним картиной.
Весь пол был заставлен пустыми бутылками, разнообразными банками из-под консервов и засохшими кусками хлеба на столе. На старом изодранном диване в телогрейке и в валенках на спине лежал человек. По нему бегали крысы. Со стороны казалось, что человек был мёртв и омерзительные животные собираются устроить пир, отыскивая самое лакомое место.
По узкой полоске пола между бутылками Михаил пробрался к дивану, согнал наглых крыс веником. Постояв над недвижимым телом сторожа секунд десять, принялся приводить его в чувство.
Долгое время тот мычал, вяло отмахивался рукой, и пытался перевернуться на бок. После двух сильных оплеух открыл, наконец, глаза и стал озираться по сторонам мутным взглядом. Увидев перед собой человека в дублёнке, спросил:
– Ты кто?
– Конь в пальто, – с улыбкой ответил Кацапов.
– Чего тебе надо?
– Догадайся с одного раза и будешь вознаграждён, – Михаил приоткрыл дипломат, извлёк бутылку «Пшеничной», поводил ею перед лицом сторожа.
Ему не впервой было иметь дело с человеком, находящемся в запое. На севере довелось сталкиваться с разными категориями пьющих людей. Встречались фанатичные партийцы-правдорубы, принимавшие на грудь втихаря по ночам, и борзые уголовники после нескольких ходок на зону, которые, не таясь, разливали водку в обеденный перерыв прямо у него на глазах, были сбежавшие от сварливых жён добросовестные работяги, для которых нормой считалась бутылка вина на ужин. Но встречались и запойные мужики, которые выключались из жизни по определённому «графику». И со всеми ему приходилось находить общий язык, никто из них не был уволен за пьянку по его инициативе.
Кацапов изучил методы приведения в чувство поражённых алкоголем мужиков.
– Встать сможешь? – усмехнулся он.
Вместо ответа сторож, вибрируя всем телом, приподнялся и сел на диване.
Михаил откупорил бутылку, затем взял со стола стакан, налил чуть больше половины и протянул бедняге. Трясущимися руками тот обхватил стакан, медленно выцедил.
– Это для запуска твоего мотора, – сказал Михаил. – Сделаем дело – она вся будет твоей.
Бутылка снова перекочевала в дипломат.
Через пять минут, очнувшийся сторож пошел показывать место. Снегу навалило по грудь. С трудом прошагав с десяток метров, запыхавшийся хозяин кладбища остановился.
– Не могу, – признался он. – Иди сам. Дойдёшь до крайнего дерева – отмерь десять шагов влево и копай. Я, пожалуй, вернусь и дождусь тебя в доме. Сердце выпрыгивает из груди.
Сторож отдал лопату и медленно поплёлся к дому. Михаил стал пробиваться сквозь снег к указанному дереву, затем очистил от сугроба небольшой квадрат земли, проверил грунт. Земля оказалась песчаной, податливой.
«Хоть тут повезло, – с удовлетворением отметил про себя Михаил. – Не придётся искать компрессор с отбойным молотком».
Он вернулся в дом, сделал запись в журнале, отдал бутылку сторожу и зашагал с крутой горы в город. Нужно было найти экскаватор.
Домой он вернулся к ужину.
– Я тебя уже потеряла, – обеспокоенным голосом произнесла мать. – Ну, как? Удалось что-то порешать?
– Не что-то, а всё. Водка и спирт решили все вопросы. Могилку выкопал, гроб, памятник и оградку приобрёл, осталось дело за машиной.
– Ну, слава богу. А насчёт машины я договорилась. Директор лесотехнической школы сказал, что поможет. Завтра с утра он будет ждать тебя в гараже.
– Вот, видишь, как мы с тобой хорошо справились, – сказал Михаил, обняв мать. – Сейчас я поужинаю и схожу в тайгу. Нужно ещё наломать пихтовых веток, чтобы устилать дорогу на кладбище. А ты пока составь список, кто придёт на похороны. Завтра пойду на Углежжение, закажу в столовой поминальный ужин.
На следующий день он привёз тело отца домой. Из морга выносил его на своих руках. Сотрудников для такого случая в этом скорбном учреждении не нашлось, а те молодые курсанты, которых выделил директор школы в помощь вместе с машиной боялись покойников. Когда он положил отца в гроб и закрыл крышкой – пацаны немного осмелели, подхватили гроб с каталки, поставили в кузов старого «студебеккера».
Прощаться с отцом пришло много незнакомых ему людей. Михаил даже не догадывался, что у отца может быть столько знакомых. Ранее никто из них не появлялся у них в доме. Почему – объяснить он не мог. Простился с отцом и его бывший однополчанин Тимофей Фёдорович Узков. О нём очень часто вспоминал отец при жизни, неоднократно рассказывая историю про самурая-смертника, который расстрелял на берегу Халхин-Гола безоружных красноармейцев. Именно Узков добился восстановления справедливости для отца. Спустя несколько десятилетий на парадном костюме отца появился орден Красной Звезды за тот далёкий жаркий бой в монгольской степи.
Тимофей Фёдорович прошёл всю войну, был четырежды ранен, и вернулся из Германии полным кавалером орденов Славы. В городе являлся бессменным председателем Совета ветеранов.
Похороны прошли тихо и скромно. Никто из присутствующих не произносил прощальных слов. Вернувшись с кладбища, все направились на поминальный ужин, а затем разошлись по домам.
Мать, сестра Люба и Михаил остались втроём. До поздней ночи они просидели за столом, вспоминая всё, что было связано с отцом.
– Что ты решила для себя, мама? – спросил Михаил, зная, как трудно будет ей оставаться одной в доме.
– Отец наказывал продать дом и уехать к Любе воспитывать Ванечку, – сообщила мать. – Только он говорил, чтобы я сделала это не раньше, чем через полгода.
– И ты что?
– Доживу до весны, посажу в огороде, а там займусь продажей дома. Осенью перееду к Любе.
– Ты согласна? – спросил он сестру.
– Я хоть сейчас приму её у себя, – ответила Люба.
Через день он уехал к себе в Каргопольск.
Мать прожила в посёлке до конца лета. Продав дом, положила деньги на хранение в сберегательную кассу и переехала жить к старшей дочери в Пермь.
Она и предположить не могла, что совсем скоро её большое состояние от продажи дома по милости правительства сгорит дотла…
***
Екатеринбург остался позади. Его Кацапов объехал стороной. Трасса снова опустела. Он внимательно смотрел по сторонам, но долгожданных елей и пихт не обнаружил.
Мысли Михаила Александровича вновь вернулись в 90-е годы. Этот период жизни для него оказался самым чёрным.
Денежная реформа, деноминация рубля, дефолт, финансовый кризис, кадровая чехарда в правительстве – все эти явления породили хаос и беспредел в обществе. Приходя на работу, он, как руководитель, не знал, каких сюрпризов можно ожидать в течение рабочего дня и чем вообще закончится день.
Чтобы удержать предприятие на плаву, ему приходилось идти на всяческие ухищрения. Народ роптал, начались митинги и забастовки.
Задержка по зарплате достигла четырёх месяцев. Нужно было срочно искать выход. И он нашёл его. Создал магазин при тресте. Товары туда поступали от должников за газ по зачётной схеме. В обиходе появилось ещё одно незнакомое слово – бартер. Главное, в магазине появились основные продукты питания и бытовая техника, которые работники приобретали в счёт погашения долгов по зарплате.
Но в этой повседневной рабочей суете Михаил не заметил значительных перемен, которые произошли с его женой Ириной. Она часто задерживалась на работе, стала неожиданно посещать культурные мероприятия, чего раньше за ней не наблюдалось, возвращалась домой возбуждённой и счастливой.
Можно было только порадоваться за жену. В такие трудные времена не каждому мужику удавалось сохранять силу духа, а тут – хрупкая женщина, которая не унывает и держится бодрячком.
Причина необычных перемен вскрылась через полгода. Один из близких друзей однажды подошёл к нему и, смущаясь, сказал:
– Ты бы, Миша, присмотрел как-нибудь за своей женой.
– А что такое? – удивился Кацапов.
– Ну, куда ходит, например, с кем общается? Почему задерживается на работе?
– Бандиты подкатывают? – спросил он, подумав, что новоявленные борзые бизнесмены намереваются воздействовать на его через жену. – Придётся набить морды и выбить из безмозглых голов дурные мысли.
– Нет, бандиты пока обходят нас стороной.
– Тогда что же?
– Думается мне, дружище, что твоя Ирина, попросту говоря, спуталась с одним мужичком.
– Да ну? – рассмеялся Михаил, не поверив предположениям друга. – И с кем же?
– Я не знаю его фамилии, но скорее всего они вместе работают. Раньше они ездили в столовую вчетвером, а с некоторых пор порхают только вдвоём. Говорю это, потому что сам обедаю в этой столовой и вижу, что происходит вокруг.
– И что из этого? Может быть, те двое перешли на домашнее питание – зарплат сейчас не выдают, «живые» деньги кончились. Может, выбрали другую столовую. Мало ли что?
– Дай бог, чтобы я оказался не прав, – вздохнул друг, заглядывая ему в глаза. – Но ты, Александрыч, всё же, загляни как-нибудь в столовую, оцени обстановку сам. Ирина не моя жена – твоя. Ты быстрее поймёшь, что это у неё: дружба или шальная страсть.
На следующий день перед обеденным перерывом Михаил сел за руль личного «Жигуля» и подъехал к проходной абразивного завода. Чтобы не светиться, остановился неподалёку за деревьями и стал наблюдать за стареньким «Москвичом» зелёного цвета, о котором упомянул друг. Такая легковушка на стоянке была в единственном экземпляре.
Вскоре из проходной стали выходить люди. Их ждал небольшой автобус. Забрав пассажиров, он уехал. И только спустя несколько минут из проходной вышли двое – плечистый молодой мужчина и … его супруга. Они смеялись, Ирина восхищёнными глазами заглядывала в лицо молодого спутника, не замечая, как показалось Михаилу, ничего вокруг себя.
Мужчина открыл перед Ириной дверцу машины, она устроилась на переднем сидении. Перед тем, как тронуться, счастливая парочка слилась в объятии, скрепив близость длительным поцелуем.
Михаил смотрел на них и не верил своим глазам. Его сердце гулко отозвалось в висках и бешено заколотилось. Первым желанием было выйти из машины, подскочить к «Москвичу», рвануть дверцу, схватить мужчину за шиворот и бросить лицом на землю. Но что-то подсказывало, что этого делать не следует.
Он дождался, когда зелёная легковушка тронулась, двинулся следом на некотором расстоянии.
В столовую он заглянул минут через десять. Проходить в зал не стал, посмотрел со стороны.
Ирина с молодым человеком сидели за столиком вдвоём и о чём-то оживлённо говорили. Их лица сияли.
Михаил почувствовал, как внутри его закипает неудержимый гнев. Он сжал кулаки и готов был ринутся в зал, чтобы расправиться с любовником жены.
«И чего я добьюсь? – подумал он в последний момент. – Уничтожу соперника и силой заставлю жену любить себя?»
Он резко повернулся и бегом выскочил из столовой. Сел в машину и заставил себя успокоиться. Ждать влюблённую пару не стал. Видеть жену с любовником было уже выше его сил. Он знал, что не выдержит очередной пытки и покалечит человека.
Его «Жигуль» яростно взревел, взвизгнув колёсами, сорвался с места и помчался прочь.
В этот день Михаил впервые за много лет вернулся с работы почти вовремя. Дома был один сын.
– Где Аня? – спросил Михаил.
– К подруге ушла.
– А ты чем занимаешься?
– Лепкой. Смотри какого медведя вылепил, – сын с гордостью показал пластилиновую фигурку зверя. – Нравится?
– Отличная работа, – похвалил Михаил.
Фигурка медведя действительно получилась удачной. Были выдержаны все пропорции.
– Можно я пойду погуляю?
– Сходи, сынок, погуляй. Как говорится, кончил дело – гуляй смело. Мама не приходила?
– Звонила, что задержится на час. Сказала нужно срочно что-то напечатать.
Когда сын ушёл, Михаил позвонил жене на работу. Телефон не отвечал. Посмотрев на часы, он прикинул, что часовая задержка жены истекает.
«Где час – там и два. Влюблённые часов не наблюдают», – подумал он и криво усмехнулся. Его неожиданно посетила совсем шальная мысль: вместо громкого выплёскивания ненависти организовать праздничный ужин.
«Зачем устраивать семейный скандал? Разборки, дознания, ругань, предъявление претензий – это не метод для настоящего мужчины. Мы же интеллигентные люди, бляха муха!» – вспомнил он слова одного из его подчинённых на севере. Это был неунывающий одессит Жора. Он с иронией поведал однажды, как объяснялся с женой, которую застукал с любовником.
«Вот и я поступлю, как интеллигент, – снова усмехнулся он, решив прогуляться в магазин за шампанским.
Направляясь в «комок», как принято стало называть коммерческие киоски, Михаил и не предполагал, что станет свидетелем сцены расставания Ирины с «коллегой по работе».
В ближайшем киоске шампанского не оказалось, и ему пришлось сделать небольшой крюк вокруг дома.
Купив советскую «шипучку», несколько шоколадок «Марс» и «Сникерс» для детей и коробку конфет для запланированного разговора с женой, он пошёл назад короткой дорогой по «народной» тропке через пустырь. Проходя мимо автомобильной стоянки, заметил знакомый уже ему зелёный «Москвич». В кабине виднелись два знакомых лица.
«Хорошее место выбрали, – подметил Михаил с усмешкой. – Знает жёнушка, где остановиться. Здесь я никогда не хожу и не ставлю свою машину. Наверно, каждый день они расстаются на этом месте».
Размышляя совершенно спокойно, он поймал себя на том, что больше не испытывает к жене ни гнева, ни желания потребовать объяснений, которые вспыхнули у него днём. В голове не мелькнула мыслишка о коварном плане мести. За полдня к нему пришло осознание безвозвратности тех отношений, которые были между ними ещё утром. Стало ясно, что ничего уже нельзя изменить – хрупкая ваза семейного счастья сегодня выпала у него из рук и разбилась на глазах. Можно горевать, но зачем же кипеть понапрасну?
Михаил отвёл взгляд от стоянки и прошёл мимо.
За то время, пока жена прощалась с возлюбленным, он успел накрыть на стол, включил телевизор и сидел в ожидании.
Наконец, в прихожей хлопнула дверь, раздался весёлый голос Ирины:
– Есть кто дома? Аня, Саша?