– Да. Он очень надеялся, что не увидел его, потому что ботинок просто таинственно исчез, и, значит, он так же не увидит, оставленный им платок. Но когда он обернулся и всё же увидел платок, то лишь опустил голову и тяжело вздохнул. У него уже не было сил даже злиться.

Арти протяжно и низко свистнул и спросил:

– Мог ли он не заметить, как свернул не туда?

– Думаю, да. У него не было воды и еды, он очень устал и скорее всего страдал от обезвоживания. Вполне вероятно, что он мог временами впадать в забытьё. Но, несмотря на всё это, он продолжил идти вперёд. Он оставил далеко позади перекрёсток с лежащим в центре платком и уже давно перестал считать перекрёстки после. Но внезапно его буквально пронзила одна мысль, которая раньше почему-то не приходила ему в голову, и он остановился. Как же так получилось, что несмотря на все его усилия, он потерял точку отсчёта? А правильное ли это направление? И куда он идёт сейчас? Да, все дороги в этом сером городе выглядели одинаково, но ему было очень важно знать откуда он начал путь и почему выбрал именно это направление. Знать, где, то место, с которого он начал этот монотонный и казавшийся нескончаемым путь, который, судя по всему, уже очень скоро завершится вместе с его жизнью. Даже понимая, что уже не сможет вернуться, ему было очень важно знать, что он не свернул с выбранного пути, что он не потерялся… что в его долгом пути был, пусть и иллюзорный, но смысл. И вот теперь он вдруг осознал, что всё оказалось напрасным. И его отчаянию не было предела. Силы оставили его… Он лёг на спину прямо на середине дороги, чуть улыбнулся пересохшими губами, и уже никогда не сводил взгляда с низкого серого неба.

Арти два раза вопросительно свистнул, чуть отъехал от Германа, затем опять приблизился и сказал:

– Спасибо, что рассказал. Позволь, я запомню этот рассказ?

Но Герман не ответил, а только утвердительно кивнул головой, после чего опять стал смотреть вдаль. А робот тем временем спросил:

– Хочешь комментарий от начинающего искусствоведа? – и не дожидаясь ответа задумчивого человека, продолжил: – Знаешь, серый – такой цвет словно цвета в нём и нет. Все цвета в сумерках становятся серыми, будто серый – это любой цвет в плохом освещении. Но не их смешение и не тот грязный, и непонятный цвет от субтрактивного смешения красок всех цветов, а именно недостаток освещения, отсутствие света достаточного смотрящему, делает любой цвет серым. Понимаешь? Получается, что это не ошибка или изъян самого произведения, на которое ты смотришь, а недостаток вне его: или качество среды, или проблема смотрящего.

– Ты хочешь сказать, что эти здания и то, что я вижу, на самом деле не серые?

– Серые – это слишком простое, блеклое, тусклое слово для того, что нас окружает. Я так думаю, разве разнообразие цветов определяет, насколько хорошо то, что ты видишь? Это ты рассказал о сером городе, а то, что нас сейчас окружает – это другой город, – робот едва заметно дёрнулся, снова свистнул несколько раз и добавил: – Кстати, есть ещё фуга “Серый город” современного композитора Петра Скрябина. Он любил говорить о цвете в музыке и считал серый не только смешением неярких цветов, но и полифонией определённых звуков, что и попытался выразить в этом произведении. Хочешь послушать?