Свинцовые ливни

Глава 11

Локация: Белый Округ, Юго-Западный сектор.
Приют для бездомных

Крохотная, бедная квартирка, состоящая из единственной комнаты, прихожей и санузла. Кухня располагалась, видимо, в каком-то другом месте и являлась общественным достоянием.

София отвела Эльзу в комнату и усадила на широкую тахту, накрытую ярким покрывалом. Девушка вела себя, как хозяйка, явно оказалась тут не в первый раз.

Обернулась к Виктору, стоящему у двери:

– Спасибо за помощь.

Она определённо рассчитывала на то, что Виктор попрощается и уйдет. Но в его планы это не входило.

– Пожалуйста. Я могу задержаться?

– Зачем? – нахмурилась София.

– Ты сказала тому парню, чтобы ждал, когда Эльза захочет повторить свои слова о Стражах. Я готов подождать.

– Она может и не сказать.

Виктор пожал плечами:

– А может и сказать. Не останусь – не узнаю.

– А ты настырный, – упрекнула София.

– А ты – неосмотрительная. – Виктор захлопнул входную дверь, привалился к ней спиной. Скрестил руки на груди. – Родители недавно умерли, да?

– С чего ты взял? – София насторожилась.

– Ты пока не разучилась доверять людям. Вот, скажи – что мне сейчас мешает вырубить тебя так же, как парней на улице? В этом случае твоё разрешение на то, чтобы остаться, не потребуется.

София побледнела. Пробормотала:

– Ты этого не сделаешь!

– Откуда ты знаешь? – Виктор смотрел на неё исподлобья. – Ты впервые увидела меня полчаса назад.

Он понимал, что не должен так себя вести. Его задача – наоборот, постараться понравиться девушке. Максимально расположить её к себе… Но сдержать раздражение не сумел.

Главный закон Милка – беспечные и наивные долго не живут. Сам Виктор распрощался с тем и с другим в двенадцать лет, когда после смерти родителей оказался на улице.

– В следующий раз хорошенько думай, – сердито бросил он. – Прежде, чем приводить в дом незнакомого парня… Хоть бы соседей позвала, что ли.

– Кого? – София всхлипнула. – Соседи тут – такие же убогие старики, как Эльза.

– Тем более… Ладно.

Виктор, нога об ногу, сбросил кроссовки. В цветных округах, с их стерильными улицами, разуваться, приходя в дом, было не принято. А в Милке разувались. Он прошёл в комнату, присел на тахту рядом с Эльзой.

Старуха этого будто и не заметила. Руки её лежали на коленях, перебирая ряд длинных бус. Губы что-то неслышно шептали – Виктор был готов спорить, что всю ту же дурацкую считалку.

Спросил у Софии:

– Долго она так может сидеть?

– Долго. – София украдкой вытерла слёзы. – Эльза разволновалась, надо её успокоить… Сейчас.

Она выдвинула ящик тумбочки, стоящей возле тахты. Достала потрёпанную колоду карт. Позвала:

– Эльза! Погадаешь мне? – протянула карты старухе.

Та, помедлив, взяла колоду.

– На жениха, ладно? – София заговорщически улыбнулась. – Ты обещала, что нагадаешь мне хорошего жениха!

Эльза улыбнулась в ответ, неожиданно кротко и ласково. Подвинулась на тахте, освобождая побольше места. Перетасовала карты, и, пришёптывая что-то, принялась их раскладывать.

– Ты давно её знаешь? – Виктор следил за порхающими над картами жёлтыми, высохшими, покрытыми пигментными пятнами руками.

– Давно. – София по-детски шмыгнула носом. – Мама служила в Храме. Эльзу жалела, присматривала за ней. И меня всегда с собой на службы брала.

– Когда она умерла?

– В прошлую вспышку. А папа ещё раньше, четыре года назад. – София опустила голову. – Теперь я служу в Храме вместо мамы. И за Эльзой ухаживаю… Меня тут многие знают. Я потому и бросилась к тем парням. Думала, найдутся люди, кто заступится.

– Больше так не думай, – посоветовал Виктор.

София упрямо отвернулась.

– А этих двух уродов ты тоже знаешь?

– Нет. Они не здешние, в первый раз сегодня увидела. Одного заметила еще утром, когда Эльза в первый раз начала говорить о Стражах. Он слушал и гоготал. Потом, после службы, я пошла домой обедать – а он, наверное, в это время притащил второго.

– А о чём говорила Эльза?

София грустно улыбнулась.

– Знаешь легенду о Проклятых Стражах?

– О них много легенд.

– Ту, где они наказывают зло и отправляются на небо.

– Не уверен. – Виктор потянулся к подбородку – поскрести по привычке, всегда так делал, когда задумывался. Но вовремя спохватился, что лицо трогать нельзя. – Напомнишь?

– И поднимутся из подземелья Проклятые Стражи, – напевно проговорила София. – И накажут Они зло, и принесут миру справедливость. А после сбросят с себя проклятье и исчезнут в далёком небе.

– Проклятые Стражи, – сказала вдруг Эльза.

Последняя карта из колоды легла поверх всех, уже раскинутых.

Старуха поднялась. И заговорила отчётливо, красивым и сильным голосом:

– Четверо Стражей вышли ниоткуда. Настигли злых людей, поливали огнём. Четверо Стражей принесли справедливость. Взмыли в красное небо, растаяли в нём…

– Четверо?! – Виктор тоже вскочил. – Взмыли в небо? Что значит – взмыли? И куда исчезли?

Эльза раскинула руки. Повторила:

– Четверо Стражей вышли ниоткуда. Настигли злых людей, поливали огнём. Четверо Стражей принесли справедливость. Взмыли в красное небо, растаяли в нём…

– Бред какой-то, – пробормотал Виктор.

– Проклятые Стражи, – Эльза вдруг принялась кружиться по комнате,

Мёртвая вода,

Вышли ниоткуда,

Исчезли в никуда…

– Это я уже слышал, – проворчал Виктор.

Плюхнулся обратно на тахту.

Несомненным было то, что мотоциклистов Эльза действительно видела. Иначе откуда ей знать, что их было четверо? Вряд ли старуха смотрит новостные каналы. Но остальное… Взмыли в небо, да ещё и красное.

– Как они выглядели? – спросил Виктор. – Эти четверо?

Эльза его не услышала. Она напевала считалку. А потом вдруг села рядом с ним и перевернула последнюю карту – до сих пор лежавшую рубашкой вверх. С поверхности карты улыбался слащавый, затейливо одетый светловолосый красавец.

Эльза подтолкнула карту к Софии. Ласково глядя на девушку, пообещала:

– Светлый Страж придет за тобой. Светлый Страж разделит твою судьбу…

– Да ну тебя. – София улыбнулась, принялась собирать разложенные карты. – Каждый раз одно и то же гадаешь, уже сколько лет! А Страж чего-то всё не приходит… Ты услышал, что хотел? – она посмотрела на Виктора. – Если нет, то имей в виду: ничего другого Эльза не скажет. Так и будет повторять по кругу одно и то же.

– Да я уж понял. – Виктор поднялся. – Ладно, пойду. Спасибо тебе.

София вышла вместе с ним прихожую, смотрела, как обувается.

Обронила вдруг:

– И тебе спасибо. Что заступился.

– Служу общественной безопасности, – выпрямляясь, проворчал Виктор. Длинные волосы Бернарда Краувица упали на лицо, он неловко отбросил их ладонью.

София засмеялась.

– Тоже мне, эсдик нашелся!

– А что, не похож?

– Не-а.

– Жаль. Всю жизнь мечтал быть похожим на эсдика.

София снова засмеялась. Виктор тоже невольно улыбнулся.

И вдруг понял, что девушка очень красива. И что ему надо бежать из этого дома без оглядки – пока огромные, по-детски широко распахнутые голубые глаза и нежный голос не запали в душу так, что не забыть.

– Храни тебя Одиннадцать, – бросил Софии он. И быстро вышел за дверь.

***

– Решил вернуться, сынок?

Давешняя женщина, курившая возле забегаловки, узнала Виктора. Теперь он увидел её внутри помещения, стоящей за барной стойкой.

– Не удержался. Вы так душевно приглашали…

Женщина засмеялась.

– Пива? Или чего покрепче?

– Сначала пива, а там поглядим.

– Вот это правильно.

Женщина одобрительно кивнула. Нацедила в кружку холодного пива. О его сортах в Милке не спрашивали. Пиво – оно и есть пиво. Где-то большей, где-то меньшей паршивости, вот и вся разница.

Виктор присел возле стойки и отхлебнул из кружки – подумав, что, пожалуй, не припомнит, когда доводилось в последний раз употреблять алкоголь.

Правилами Эс-Ди распитие спиртных напитков не одобрялось, но и прямого запрета не было. Сослуживцы Виктора после работы нередко собирались в давно облюбованных заведениях, пропустить кружечку-другую. А Виктор еще со времен Академии привык держаться в стороне от таких сборищ.

На «социальщиков» в Академии смотрели косо, в основном здесь учились парни и девушки из крепких, обеспеченных семейств, продолжающие традиции отцов. Таким, как Виктор, прорваться в ряды курсантов удавалось нечасто. Подавляющее большинство его интернатских однокашников, достигнув совершеннолетия, возвращались туда, откуда прибыли – в Милк. Вставали к производственным станкам или отправлялись на фермы, синтезирующие продукты. Виктора ждала та же участь. Если бы однажды в интернате не появился человек, навсегда изменивший его судьбу.

Этот человек не был магом и волшебником, он не был даже энтузиастом своего дела. Сухо отбарабанил в большом зале, где традиционно собирали воспитанников для проведения подобных мероприятий, предписанную Департаментом социальной защиты речь о том, что у каждого из них есть шанс остаться в Зелёном округе. Поступить в Академию Эс-Ди, а затем служить общественной безопасности. Для этого, разумеется, нужно приложить некоторые усилия, но он, лектор, не сомневается, что при желании каждый из них…

Соцработника не слушали. Парни, собравшиеся в зале, выросли в мире, где не принято было доверять представителям власти. Они зевали, перешёптывались, гыгыкали, на задних рядах дулись в карты. Виктор от друзей не отставал. В какой момент, почему он вдруг отвлёкся от разглядывания на контрабандном плежере соседа порнографического мультика и обратил внимание на соцработника, сейчас уже не смог бы сказать.

А соцработник, проговоривший к тому моменту уже минут тридцать, прервался на то, чтобы сделать глоток воды из стоящего на столе стакана. Он медленно обвёл взглядом зал. И вдруг с тоской произнёс:

– Как со стенкой разговариваю. Неужели ни до одного из вас не доходит, что это – шанс?! Реальный шанс не возвращаться в своё болото?!

Соцработник встретился глазами с Виктором – на секунду, не дольше. Остальные его, кажется, так и не услышали. Мужчина вздохнул и продолжил лекцию.

Виктор не смог бы сказать, что его зацепило больше: брезгливое слово «болото», или сквозящая во взгляде соцработника безнадёга. Но дальше он слушал почему-то очень внимательно. И перед тем, как выйти из зала, подошёл к мужчине, чтобы взять красочный буклет с описанием того, какие дисциплины изучают в Академии Эс-Ди, и какие знания требуются для поступления.

Последующие три года стали сущим адом. Не из-за насмешек однокашников – в интернате хорошо знали и горячий нрав Седого (в детстве Виктора прозвали так, из-за светлых волос, которые летом выгорали почти в белизну), и его боевые навыки. Из своего прошлого Виктор секрета не делал, шрамы от крысиных зубов на лице и предплечьях говорили сами за себя. Связываться с ним опасались – легенды об отчаянных пацанах из банды Учителя гуляли по всему Милку. Внезапному порыву Седого удариться в учебу приятели покрутили у виска, да и только. Но вот в год перед интернатом Виктору было, мягко говоря, не до занятий. Да и в интернате он до сих пор учёбой не заморачивался, уроки высиживал для галочки. Поэтому за год ему прошлось пройти программу пятого, шестого и седьмого классов. А в оставшиеся годы к обычным урокам добавились физподготовка и занятия с психологом.

В интернате – сознательно превратившийся в отщепенца, поскольку ни на что, кроме учёбы и тренировок, у него попросту не было времени, в Академии Виктор понял, что отщепенцем и останется. Сытые парни из хороших семей его сторонились. Делали они это не всегда осознанно. Повзрослев, Виктор понял, что от новых однокашников его отделяет пропасть гораздо более глубокая, чем социальное неравенство – которого, кстати, в Академии подчёркнуто не существовало. Он просто-напросто вырос в совершенно другом мире. И обладал совсем другим жизненным опытом.

В детстве он не болел вместе с отцом за спортивные команды, не зависал с друзьями в анимационных клубах. Не цеплял, став постарше, девчонок на танцполах. В его жизни ничего подобного не было. С другими курсантами ему было попросту не о чем разговаривать. К тому же, едва успел сдать экзамены в Академию, как пришлось искать работу: из интерната вот-вот должны были выселить, а комнаты в кампусе нужно ещё дождаться. Ну, и жрать при этом чего-то, халявное питание закончилось вместе с интернатом. И хоть каким-то барахлом обзавестись, не ходить же в казённом…

В общем, славную традицию посещения баров в компании Виктор не освоил ни в Академии, ни потом на службе. Заходил изредка в одиночку – как правило, с целью высмотреть девушку посвободнее и полегче нравом. Но с появлением в его жизни Лючии отпала и эта необходимость. Так же, как исчезло пиво из домашнего холодильника: Лючия разъяснила, что употребление алкоголя не идёт на пользу укреплению нервной системы, в отличие от любовных утех. И со смехом предложила выбирать.

В тот момент Виктор не колебался в выборе ни секунды. А сейчас вдруг понял, что обнимает ладонями ледяную кружку с удовольствием не меньшим, чем ласкает роскошное тело Лючии. И что, оказывается, по этой незамысловатой радости здорово соскучился.

Да и пиво оказалось на удивление неплохим. За годы, проведенные в Грине, ему доводилось пробовать даже натуральное, но гурманом Виктора это не сделало. Отличать натуральные продукты от синтезированных он так и не научился, и никакой необходимости в том, чтобы переплачивать вдесятеро за разницу, которую не мог оценить, не видел.

Кружка опустела как-то сама собой. И лишь сейчас Виктор понял, что всё это время просидел, уставившись в развёрнутый плежер, без единой мысли в голове. Пальцы бездумно листали страницы файла с инструкцией, а перед глазами стояло лицо Софии. Её голубые глаза и детская улыбка…

Виктор досадливо встряхнул головой. Заказал вторую кружку и заставил себя сосредоточиться на занятии, ради которого сюда пришёл: подбить итоги собранной информации и определиться с дальнейшими шагами.

Что ж, пришлось признать, что информации пока – кот наплакал.

Красавица Эльза мотоциклистов действительно видела. За кого приняло их помутнённое сознание старухи, в данном случае не важно. Огорчает то, что она не может дать даже приблизительного описания того, как выглядели эти парни. Ну, и расспрашивать о том, откуда они появились и куда делись, очевидно бесполезно. Не верить же бредням о полёте в красное небо… Нда. Негусто. Виктор вздохнул.

В очередной раз открыл карту.

Вот оно, место преступления – участок старого шоссе. Впереди – бетонная стена Грина, позади – изрытый ямами, замусоренный пустырь Нейтрала. Слева шоссе убегает вдаль почти на пятьдесят километров, до стыка с торговой трассой, справа обрывается взорванным мостом.

Виктор, оглядевшись вокруг, придвинул к себе розовую бумажную листовку, приглашающую получить все виды удовольствия в массажном салоне неподалёку. Перевернул листок чистой стороной, достал из кармана стилос и принялся набрасывать на бумаге ту же карту, что была развернута на плежере. Никакой конкретной цели он не преследовал, просто рисунки всегда помогали сосредоточиться.

Виктор схематично набросал шоссе, бетонную стену, пустырь, взорванный мост. По привычке обозначил стороны света: север, юг, восток… Запад.

Рука, выводящая букву «W», вдруг замерла.

Запад. Закат.

Когда ему позвонил Штольц, на улице было уже темно. Когда Виктор добрался до места, тьма стала совсем густой. В ролике, запущенном в сеть, восприятию мешал лупящий по глазам свет мотоциклетных фар – возможно, поэтому Виктор, как и прочие зрители, успел укрепиться в мысли, что на тех парней напали ночью. А на самом деле? Виктор торопливо нырнул в результаты экспертизы. Предположительное время убийства – между 21.30 и 22.00.

А время заката? Во сколько позавчера садилось солнце? Виктор торопливо шепнул запрос поисковику.

21.47

Ха!

То есть, получается, слова Эльзы о красном небе – не бред. Старуха видела мотоциклистов на фоне заката, остальное дорисовало её больное воображение. То есть, после того, как четвёрка совершила своё злодеяние, она двинулись на запад. Но…

Виктор уставился в схему. На небрежно обозначенный двумя прямыми и одной волнистой линией взорванный мост.

Как там сказала Эльза?..

Он отыскал на плежере запись, браслет вёл её с того момента, как впервые подошёл к старухе. Коснулся наушника, принялся торопливо прокручивать то, что записал.

Чёрт, да где это?! Вот.

Четверо Стражей вышли ниоткуда. Настигли злых людей, поливали огнём. Четверо Стражей принесли справедливость. Взмыли в красное небо, растаяли в нём…

– Взмыли в красное небо, – вполголоса повторил Виктор. – Растаяли в нём.

Он вернул на плежер карту. Переключил изображение со схематического на реал, попытался приблизить мост.

Изображение подавалось не с камеры, в Нейтрале нет камер. Когда обновляли карту в последний раз, неизвестно.

Издали мост выглядел так, будто по нему топнул ногой великан. Проломил бетонную дугу в середине, оставив по сторонам от бывшей железной дороги два обломка – один подлиннее, другой покороче. Обломки нависали над низиной.

Никаких признаков того, что вблизи моста можно каким-то образом съехать вниз, Виктор не увидел. Особо на это, впрочем, и не рассчитывал – он понятия не имел, сколько лет карте. Нужно разбираться на месте.

Виктор залпом допил оставшееся в кружке пиво.

– Обновить? – с готовностью предложила женщина за стойкой. За манипуляциями Виктора она наблюдала с интересом.

– Нет, спасибо. Мне пора.

Виктор расплатился. Не сразу сообразил, отчего хозяйка бара смотрит на него укоризненно. Потом, спохватившись, прибавил к оставленным монетам ещё две – чаевые. В цветных округах эта традиция давно канула в прошлое. Чаевые считались действом, оскорбляющим достоинство обслуживающего персонала, за это могли и жалобу подать. В Милке никто не оскорблялся. Здесь и наличные были в ходу – в отличие от цветных округов.

– Заходи ещё, – приветливо предложила женщина. – Мы круглые сутки открыты.

– Непременно. Спасибо.

Глава 12

Локация: Нейтрал, Юго-Западный сектор.
Взорванный мост

Виктор провёл возле злополучного моста битых два часа. Память ему не изменяла: природная низина, по которой когда-то проходила железная дорога, сейчас была затоплена. Там образовалось затхлое болото из дождевой воды, смешанной с природным и человеческим мусором. По логике – глубина болота вряд ли была серьёзной и зависела от интенсивности дождей. В засушливое лето болото, вероятно, вовсе пересыхало.

Теоретически его, наверное, можно переехать, не навредив при этом двигателю мотоцикла… Но – зачем? Для чего тем четверым спускаться сюда? Чтобы перебраться на ту сторону?

Склоны оврага были укреплены плитами. За прошедшие годы плиты поросли мхом, растрескались. Вблизи моста их завалило бетонными обломками – порождением давнего взрыва. Размеры обломков колебались от мяча для игры в теннис до глыб, доходящих Виктору до середины бедра. Как можно проехать среди этих нагромождений на мотоцикле, он не представлял.

Следов, разумеется, тоже не осталось – какие могут быть следы на бетоне?

Разве что на той стороне… Если мотоциклисты каким-то образом всё же спустились вниз и перебрались через болото, то следы грязных колёс просто обязаны остаться. Но отсюда их не разглядеть, расстояние приличное, метров тридцать. И не перебраться через болото никак. Всё, что Виктор может сделать – это дождаться утра, вернуться со знакомым водителем в Грин, явиться в участок, получить у Штольца разрешение на переход границы в Южном секторе, состыковаться с коллегами там, хрен знает сколько времени добираться по заброшенному шоссе до моста… Ну, к вечеру завтрашнего дня, возможно, доберётся. Может быть, даже отыщет следы – если их не смоет обещанным синоптиками дождём. И если следы там вообще есть…

Одно дело – проверять бредни чокнутой старухи в одиночку. И совсем другое – докладывать о них Штольцу или посвящать в детали незнакомых коллег из Южного сектора.

– Проклятые Стражи, – проворчал Виктор. – Мёртвая вода… Вот прицепилось-то, зараза!

Он огляделся вокруг.

Пусто. Даже пацанва не лазит – хотя в его детство местечко было популярным. Те, у кого не было денег на анимационные залы – а деньги в Милке в принципе водились мало у кого, – любили играть здесь. «Мёртвая вода» пугала, и в то же время манила.

Пугала – передаваемым из уст в уста рассказом о том, как два пацана недавно потонули вот на этом самом месте. Манила – стремлением продемонстрировать собственную лихость и доказать, что ты не такой дурак, чтобы верить мамкиным страшилкам. Самым шиком считалось перебраться через болото ночью.

Виктор однажды перебрался. На ту сторону – без потерь, а обратно, не удержавшись на скользком камне, по пояс макнулся в грязную воду. Штаны он кое-как отряхнул, но высохнуть до возращения домой они, конечно, не успели. И надо ж ему было, украдкой пробравшись в квартиру, наткнуться на отца – которому показалось, что забыл с вечера поставить будильник.

Сказка «споткнулся, упал в лужу» не проканала. Если мать Виктору время от времени ещё удавалось одурачить, то с отцом такое не прокатывало, тот сам пацаном был. Мигом догадался, в какую «лужу» свалился отпрыск. Задница у Виктора тогда горела так, что в школе на следующий день изъёрзался, сидя на стуле.

Через неделю была вспышка. Ещё через пять дней отец умер. Мама пережила его всего на сутки…

Виктор встряхнул головой, отгоняя воспоминания. Надо же. А ведь, казалось, что всё позабыл.

Он снова огляделся вокруг. Никого. Видимо, «пройдоха Крус», рассказывая о том, что порядки теперь стали строже, не покривил душой. Если в детство Виктора забор, огораживающий складские территории, зиял прорехами, то сейчас его обновили и обмотали колючей проволокой. Возможно, на неё даже напряжение подаётся – нынешние хозяева складов, судя по всему, стали намного трепетнее относиться к своему имуществу. Недаром ходят слухи, что большинство предприятий в Милке давно принадлежат обитателям цветных округов…

Ладно. Он ведь, на самом деле, всё уже решил. А сейчас просто зачем-то тянет время.

Виктор уселся на ближайший бетонный обломок, ощетинившийся прутьями ржавой арматуры, разулся. Кроссовки убрал в рюкзак, джинсы закатал до колена. И принялся спускаться в овраг.

Святые Стражи, ну и грязь… В детстве вода, кажется, была не такой грязной. Ну, или тогдашнего Вика это не смущало.

Виктор внимательно осматривался. Где-то здесь должен быть приметный обломок плиты: устойчивый, почти квадратный, частично скрытый водой. В детстве он казался огромным, они забирались на эту плиту втроём, а то и вчетвером. Он точно никуда не мог деться…

Да. Вот.

Плита лежала у самой опоры бывшего моста. Ну… не огромная, конечно, и затопило её за эти годы здорово. Просела, видимо, и ещё больше ушла под воду. Или воды в болоте прибавилось… Неважно. Плита – не памятник беззаботному детству, к которому он пришёл поностальгировать. Это – ориентир.

Секрет «мёртвой воды» передавался таинственным шепотом, всем подряд его не разглашали. Только избранным – в числе которых однажды оказался Седой, смелостью и бесшабашностью заслужив такую честь.

Овраг можно перейти, почти не намокнув. Там, под водой – бетонные обломки, удачно расположившиеся недалеко друг от друга, на расстоянии чуть больше шага. Если знать, где они лежат, то, перескакивая с одного на другой, можно оказаться на той стороне, лишь совсем чуть-чуть замочив ноги. В детстве они скакали, почти не приглядываясь, ходили легенды об «одном пацане», который сумел перейти болото с завязанными глазами.

Сейчас Виктор вспомнить точное расположение обломков, конечно, не мог. А под грязной водой они были не видны. Но это ведь не значит, что исчезли! Ещё перед тем, как спуститься в овраг, Виктор выкопал из ближайшей кучи мусора обломок арматурного прута длиной около метра. И теперь, встав на край квадратной плиты, погружал прут в воду – до тех пор, пока не наткнулся на первый обломок.

Есть. Виктор шагнул вперёд.

Времени на преодоление болота ушло гораздо больше, чем в детстве. Дважды Виктор чуть не сорвался, тут же припомнив, что обломки под ногами очень скользкие. Двигаться надо осторожно.

Но самое обидное – оказалось, что проделал он этот путь зря. Никаких следов мотоциклистов на противоположной стороне оврага, сколько ни приглядывался, отыскать не сумел.

Солнце уверенно клонилось к горизонту. Над головой собирались тучи. Синоптики не ошиблись, дождь действительно будет.

– Отрицательный результат – тоже результат, – сказал Виктор вслух.

Менее досадно от этого не стало. Злость на то, что он по-прежнему в тупике, требовала выхода.

Виктор разразился словами, за употребление которых в участке его оштрафовали бы для начала на четверть оклада. И жахнул арматурным прутом по опоре моста.

От удара на опоре остался светло-серый след. Виктор с наслаждением стегнул прутом ещё дважды. Вот теперь, кажется, полегчало… Он выдохнул и тронулся в обратный путь.

Браслет на руке ожил, когда Виктор почти добрался до края оврага. Он вздрогнул от неожиданности. Браслет, который в Грине привык воспринимать частью себя, здесь, в Милке, глухо молчал уже почти сутки, и Виктор успел забыть о его существовании. Потерял равновесие, нога соскользнула, и Виктор, нелепо взмахнув руками, полетел в воду.

Сумев выпрямиться, процедил:

– Спасибо, что не с головой.

Покосился на браслет – тот, оказывается, предусмотрительно сообщал о том, что в скором времени ожидается изменение погоды. Дождь, гроза и усиление ветра. Чрезвычайно важная информация. И как бы он без неё обошёлся, спрашивается?

Прут Виктор при падении выронил. Вода доходила ему до локтя. Воняла она так, что хотелось не только заткнуть нос, но и зажмурить глаза. Под ногами нащупывалась какая-то мерзость.

Виктор попробовал сделать шаг вперед – и понял, что так уйдёт под воду ещё глубже. Шаг назад, шаг вправо – то же самое.

Плавать Виктор не умел, как и подавляющее большинство населения Милка. В число обязательных дисциплин Академии этот навык не входил, а нанимать тренера для того, чтобы обучиться тому, что однокурсники умели с детства, Виктору не позволила гордость. Решил, что и без этого умения прекрасно проживёт. Прожил…

Слева от себя он нащупал камень, с которого соскользнул. Если уцепиться за него и попробовать вытолкнуть себя над водой…

После десятка попыток Виктор, с подступившим к сердцу холодком, понял, что ничего не получится. Камень был слишком большим и скользким. На то, чтобы обхватить его, не хватало длины рук, а на склизкой поверхности пальцы не нащупывали ни малейшей опоры, за которую можно было бы уцепиться.

Если бы он не выронил прут! Примерно посредине обломок бетона треснул, и, пристроив в трещину арматуру, Виктор мог бы создать себе спасительную опору. Но прут безнадежно канул в болоте.

– Идиоти-изм… – раздраженно протянул Виктор. – Полное идиотство!

В такой дурацкой ситуации он не оказывался, пожалуй, ещё никогда.

Стоит в грязной воде, над поверхностью которой торчат только голова и плечи. До берега – метров пять, не больше, но добраться до него он не может. И вырваться из этой проклятой лужи самостоятельно – тоже. Нелепее было бы разве что в стакане воды утонуть…

И что делать? Вызывать Круса, используя аварийный канал связи? Просить, чтобы прислал помощь?

Ну… если он простоит здесь ещё час-другой, не найдя иного выхода, то именно так и придётся поступить.

Виктор вдруг почувствовал, что его тошнит. Не в переносном смысле – в буквальном. И мгновенно вспомнил байки из детства: одно время сюда, в овраг, сливала некондицию контора, занимавшаяся производством пищевой сыворотки для продовольственных ферм. Контору в итоге прикрыли, но дерьмо из болота никуда не делось. Только настоялось с годами…

Виктор почувствовал, что близок к тому, чтобы завыть от злости. Звонить Штольцу, видимо, всё же придётся – если он не хочет провести ближайшие дни на больничной койке, ежечасно сдавая анализы и пригоршнями глотая лекарства. Из карантина его выпустят, дай бог, через неделю… Ещё и ступню левой ноги вдруг пронзило болью. Кажется, при попытках высвободиться напоролся на какую-то дрянь. Только этого не хватало!

Если бы монолог, которым разразился Виктор, услышала Лючия, впала бы в профессиональную депрессию. Она столько времени потратила на исцеление подопечного от наследий трудного детства! Уверяла Виктора, что прежние слова исчезли из его лексикона навсегда. Хотя, конечно, Лючии не доводилось бывать в Милке…

Ко всему прочему добавилось вдруг липкое ощущение, что за ним наблюдают. Виктор отчаянно завертел головой.

Кто?! Откуда?!