Глава 10
Сейчас Йану не надо было даже пытаться скорчить рожу пострашней – его и так уже перекосило от многочасового кривляния. Пот стекал от кромки волос, размывая грим. Толпа вокруг топала, хлопала, свистела и жаждала продолжения зрелища. Артисты по очереди после своего номера убегали за фургон перевести дух, и сейчас Йан в ожидании остальных развлекал горожан баснями, прыжками и ужимками.
– …а мышь и говорит лисице – твои зубы даже вон ту сосновую ветку не перекусят!
Йан по очереди изобразил пищащую мышь и возмущенную лису.
– Такую тонкую – легко перекушу, говорит лиса, и хвать ветку – а она в смоле!
Красноречивая пантомима лисы со склеенной смолой пастью.
– Так мышь и ускользнула от глупой лисицы!
И Йан из последних сил, как того требовала басня, колесом прошёлся назад, изображая мышиное бегство и сверкая разноцветными лоскутными панталонами.
Наконец подоспели остальные артисты. Видок у них был не лучше, чем у Йана, но публика этого городишки, не избалованная зрелищами, обещала прибыль – судя по красивым цветным одеждам, здесь были весьма почтенные и денежные граждане, ремесленники, купцы и чиновники.
Жонглируя камнями-голышами, выступил Калидус, и Йан отполз за его спину. Ненадолго – спустя несколько вздохов спину огрело что-то длинное и деревянное. Задрав голову, Йан увидел Тениуса на ходулях.
– Шевелись! – Он ещё раз ловко пнул шута ходулей. Публика взорвалась безжалостным хохотом.
Пришлось, импровизируя, развивать успех. Йан, картинно потрясая кулаками, погнался за акробатом, естественно, не успевая за его длинными шагами на палках. Тениус на миг замер, дождался Йана и ловко сдернул с него шутовской колпак. Зрители покатывались от хохота, что обидней всего – куда больше, чем на басне.
– Ах ты… – Йану даже не надо было изображать злость. Подгадав момент, он ловко сбил ногой ходулю. Палка свалилась, но Тениус махом перевернулся, встал на руку на оставшейся палке, с минуту балансировал под общее оханье, и мягко спрыгнул на землю, на лету хватая Йана за шиворот и сгибая в поклоне.
Смех и одобрительный свист показали, что публика готова к последнему акту представления. Йан распрямился:
– Коль понравились мы вам, киньте денежку к ногам!
Вскинув трубу, Наторе загудел нечто шумное и бодрое. Дилекти, мило улыбаясь, начала обходить почтенную публику с колпаком в руках, Йан поднимал монетки, летевшие к ногам, причем Тениус отвешивал ему пинки и удары палкой, шутливые и картинные, но всё равно болезненные. После каждого пинка монеток добавлялось.
«Лучше бы я копал колодцы», – мрачно подумал Йан.
Колокола зазвонили полдень. Публика потянулась прочь с площади, от припекающих солнечных лучей в прохладу домов и трактиров. Наконец, из пыли были выковыряны все монеты до единой – потому что нищий, который жадно наблюдал за процессом, надеясь, что ему останется, разочарованно сплюнул и потащился прочь.
– Обед, – скомандовал Тениус.
– Я потом, – простонал Йан, опускаясь прямо на утоптанную землю площади. – Тениус, ты бы хоть пинался полегче, вся задница в синяках.
– Все студиозы такие хиляки? – Потенс картинно поиграл мускулами.
– В забавах я всегда был первым, – огрызнулся Йан. – Кто ж знал, что развлекать других гораздо сложней, чем развлекаться самому.
– Тогда сторожи фургон, – решил Тениус.
– Э, нет! Я с вами!
– Правильно, если полезут грабители, что ты с ними сделаешь. Тогда вот вам на покутить. – Тениус достал из колпака несколько монет, вручил Калидусу, а остальные деньги, включая собранные шутом, забрал с собой.
Они уже хотели было разойтись, как на площадь выскочил мальчишка в желто-фиолетовой ливрее.
– Господа артисты!
– Ты чей будешь? – быстро спросил Тениус.
– Господина здешнего, графа Борусье. Он изволит пригласить вас выступать перед ним в его замке сегодня вечером.
Лицо Тениуса потемнело, но голос прозвучал доброжелательно:
– Передай господину графу, что мы почтем за честь.
Мальчишка вприпрыжку побежал назад. Тениус, ни слова не проронив, развернулся и пошёл в противоположную сторону, к фургонам. Йан удивлённо глянул ему вслед.
– Чего это Тениус так нерадостно выглядит? Граф может хорошо заплатить…
– А может и повесить, если что не так покажется. Кто за нас, нищих бродяг, вступится? Увидит намек на себя, или жена его, спаси нас Вершитель, чего-то углядит – и всё, пинки тебе наградой.
– Тогда почему вы не откажетесь?
– Балда ты, богослов. Тогда граф разгневается так, что не миновать плетей.
***
Артисты сгрудились в центре просторного внутреннего двора замка, окружённого кольцом крепостной стены. Предвечернее солнце уже вызолотило остроконечный пик толстой главной башни. Йан отметил редкие для рыцарских поместий архитектурные изыски: арочные своды, колоннада перед входом в башню, претендующая на изящество галерея, опоясывающая второй этаж. Борусье явно был не чужд искусству.
А вот и сам господин граф, полный, лысоватый, в бархатном камзоле, переваливаясь с ноги на ногу, спускается по ступеням. Сверху, на галерею, выскочили несколько дам и косятся на артистов, усиленно маскируя любопытство презрением.
Тениус с поклоном выступил вперёд. Граф Борусье небрежно кивнул.
– Приветствую вас в моём замке. До меня дошла молва, что в городе выступают прекрасные актёры, и я хотел бы, чтобы на закате, когда жара начнёт спадать, вы показали своё искусство моей семье и гостям.
Тениус снова поклонился.
– Мы сделаем всё, что в наших силах, чтобы развлечь почтенных господ.
– Отлично. Ваши фургоны, я вижу, стоят у ворот – заезжайте сюда, распрягайтесь на ночь. После представления вас накормят в людской. Вам удобнее выступать в зале или здесь?
– Во дворе.
– Тем лучше. Что касается оплаты…
Граф сделал многозначительную паузу.
– Плачу пять карелей…
Дилекти не сдержалась, тихо охнула – ого!
– …за то, что в вашем спектакле будут высмеяны жадные и глупые наставники. Надеюсь, у вас есть подходящий сюжет?
Тениус нахмурился.
– Есть, господин. Но…
Граф тоже нахмурился. Вышло внушительно.
– Но – что?
– Наставники… Мы не смеем.
– Бросьте. Я заказываю пьесу о плохих, никудышных наставниках, а не о Церкви вообще. Вам совершенно нечего стесняться.
– А если они всё-таки… обидятся?
– Скажите, что я вам разрешил.
Граф, сочтя разговор законченным, круто развернулся и зашагал прочь.
Тениус глядел ему вслед, бессильно сжимая кулаки.
– Видели, ребята? Он разрешил! Потом небось скажет, что ничего не говорил. Что будем делать?
– Убежать от него мы не сможем, он полновластный хозяин всех земель вокруг, – рассудил Калидус.
– А платит неплохо, – вставил Потенс. – Если поторговаться…
– С ума сошёл, торговаться с графом? Скажи спасибо, что вообще платит! – Тениус скрипнул зубами. – Что, ребята, рискнём? Выступим?
Наторе причмокнул губами.
– Надо выступать.
– Тогда, – Тениус прикинул высоту солнца, – сейчас заводим фургоны, распрягаем животных, и сразу репетируем. Возьмём басню про жадного купца, переделаем купца на наставника. Наставником будет Йан… Не кривись, богослов, это роль для шута. Калидус – горожанин, Потенс – крестьянин, я – рыцарь. Вспоминайте слова, рассказывайте Йану, пока я распрягу ослов. Наторе, подбери что-нибудь лихое и бодрое на своей дуделке! Дилекти, прихорошись и достань самое нарядное платье!
Когда солнечные лучи налились красным, а распухшее отяжелевшее светило сползло к горизонту, перед входной колоннадой слуги выставили два ряда стульев. В первом ряду расположился граф с молодящейся женой и несколькими отроками-отпрысками. Второй ряд заняли, как предположил Йан, родственники, какие-нибудь кузены, дряхлеющие тёти и дяди, несколько девиц-племянниц… Челядь столпилась под стенами.
Представление шло на диво гладко. Никаких внезапных неловких пауз, диалоги звучали складно, трюки удавались. Жадного святошу по очереди проучили веселый горожанин, лихой рыцарь и крепыш-крестьянин. Горе-наставник проявил по очереди все грехи, и напоследок решил в отместку подкатить к жене крестьянина. Изображавшая её Дилекти в нарядном голубом платьице подпустила нахала в рясе поближе и огрела деревянным ведром по спине. Настоящим, Йан чуть не упал. Устоял, кривляясь, деланно заохал. Челядь покатывалась со смеху, господа хихикали, граф мрачновато скалился.
Вышел «муж» – Потенс, картинно засучивая рукава.
– Бить наставника – грех! – пропищал Йан.
– А бить и не буду. Вершитель, говоришь, на небе живёт?
– Да, и сейчас на нас смотрит!
– Вот и отправляйся-ка ты к нему!
Под драматическое гудение трубы Наторе Потенс подхватил Йана обеими руками, раскачал и швырнул «в небо» – через фургон, за которым его поймали Калидус с Тениусом.
Наторе сделал паузу и сменил мотив на весёлый, знаменующий конец представления. Вышли на поклон. Слуги весело свистели, но господа вели себя как-то очень тихо. Встали, начали расходиться. Актёры тоже не затянули с поклонами и попятились к фургону. В этот момент последний кровавый луч заката упал на верхнюю галерею. Из-за опоры шагнул, закутанный в простую мантию без нашивок, седой человек, чей резкий профиль, словно выдолбленный из камня, Йан не спутал бы ни с каким другим. Сердце рухнуло в пятки.
– Ребята, плохие новости… – одними губами прошептал студиоз. – Видите человека на галерее? Который кивает графу? Это профессор моего универсума, аббат Рефинье. Он «паук».
Теперь плохо стало всем.
***
Артисты скрылись в фургоне, уныло расселись по сундукам и тюкам. Ликования от удачного выступления как не бывало. Несмотря на усталость, идти на обещанный дармовый ужин не хотелось. Йан, уже смывший шутовской грим, прикидывал, как ещё можно перекраситься до неузнаваемости.
– Думаете, он видел всё выступление? – уныло переспрашивала Дилекти.
– Уверен, – прорычал Калидус. – Ставлю всю нашу выручку на то, что этот боров-граф специально заказал такой спектакль, чтобы позлить своего гостя.
– Не пойму только зачем. – Потенс сидел, обхватив голову руками. – Ему что, его жизнь не дорога?
– А при чём тут он? Скажет – просто позвал артистов, а те взяли и сами разыграли такое представление. Он не виноват, а мы крайние.
– Зачем вообще надо злить «паука»? Он же может голову свернуть одним щелчком!
Йан вздохнул, вспоминая столичные перипетии:
– «Пауки» не считаются с интересами знати, для них граф – как для графа лакей. Видать, господская гордость не стерпела такого обращения.
– Это всё ты! – Потенс поднёс кулак к лицу Йана. – Раньше не мог заметить эту твою гниду?!
– Тише, – прикрикнул Калидус. – Я уверен, что «паук» прятался. Специально, тварь, из-за колонны глядел.
Откинув занавеску, в фургон забрался Тениус.
– Заплатил, – коротко бросил он, опускаясь на крайний сундук. – Три кареля.
– Три… – застонала Дилекти.
– Сначала вообще один бросил. Я решил – терять нечего, и сказал – неужто господину аббату совсем не понравилось? Он побагровел, но докинул.
– А что вообще сказали? С нами что будет?
– Ничего не слышно. Только уехать до утра точно не выйдет, ворота запираются.
– Можно попытаться через стену… – предложил Калидус.
– И бросить всё добро? Погоди, – ровным тоном остановил Тениус. – Йан, этот твой аббат как? Сильно злопамятный? Есть у нас шансы уцелеть после таких насмешек?
Йан задумался.
– Он у нас вообще мало читал, только монстрологию, демонологию и церковную историю… Про силу Вершителя, которой Он наделил Орден Паука, да чем эта сила отличается от Дьяволицыной, которую используют ведьмы…
– И чем? – не утерпел Калидус, но на него шикнули.
– Ведьмы творят злые чары, чтобы угодить своей покровительнице… – Йан закрыл глаза ладонями, вспоминая гневную пылкую речь аббата Рефинье. – Точнее, чары, направленные на злое дело, дарует Дьяволица, поскольку ненавидит установленный Вершителем порядок. Он очень… убеждённый, что ли.
– На правду больше всего обижаются, – сокрушённо заметил Потенс, и, давая выход чувствам, саданул кулаком по крышке сундука. Крышка отозвалась треском. – Эти святоши только других благости учат, а сами-то… И к девкам захаживают в срамный квартал, и вина хлещут, и жратвы в посты навалом, и гадость ближнему своему они сделать не гнушаются! Мне вот один… эх. Правильно мы их высмеяли, пусть посмотрит на себя в зеркало, скотина!
– Рефинье не такой. – Йан совсем смутился – у самого студиоза, несмотря на богословскую рясу, перечень грешков явно был длиннее списка добрых деяний. – В его монастыре выхаживают искалеченных солдат, а сам аббат славится добродетельной жизнью и всегда непримиримо относился к греху.
– Тогда нам точно конец, – резюмировал Калидус.
– Погодите, – внутри Йана наконец взыграла профессиональная гордость. – Формально нас действительно не в чем обвинить. Граф правильно сказал – мы не порочим Церковь в принципе, только отдельных…
– Открой глаза, малыш, – накинулся на него Калидус. – За каждым из нас можно найти достаточно грехов! Один бывший наёмник вражеской армии, другой дезертир, третий беглый крестьянин, проститутка и разорившийся лавочник! А ещё богослов с какими-то мутными делишками за спиной. Артисты мы что надо!
Наторе, весь разговор посасывавший фляжку в углу, поперхнулся.
Тениус хлопнул ладонью по колену.
– Идёмте есть.
Повисла тишина.
– Ужин никто не отменял. Идёмте, пока челядь не разобрала лучшие куски из господских объедков. Это самое разумное, что мы сейчас можем сделать.
Потенс крякнул.
– И то правда. Всё равно артисты природные грешники, и пойдут на корм Дьяволице.
– Неверно, – машинально возразил Йан. – Сказано в Первом Завете Авы: «Всех приимет Вершитель, и первых, и последних». И нас тоже, значит.
Калидус оскалился:
– Если ты такой умный, иди и докажи это своему аббату!
Йан вздохнул. Доказать-то можно, словесным баталиям его учили несколько лет. Послушает ли оскорбленный наставник голос разума?
Подняв голову, Йан с удивлением понял, что вся труппа смотрит на него. Дилекти умильно заглянула в лицо:
– Может, ты поговоришь с аббатом? Как богослов. Ты же знаешь, что лучше сказать и как у вас принято… Замолвишь за нас словечко…
– А иначе тебя первого вздёрнут, – вставил Калидус. – Ты ж наставника изображал.
Повисла пауза.
Йан прокрутил в голове все доводы и потянулся в угол за брошенной богословской мантией. Это должно быть самое блестящее доказательство в его жизни. Встал.
– Попробую… Поговорю. Если что – помолитесь за меня.
***
Слуга не соизволил оторваться от ужина и провести Йана к аббату, только указал дорогу и вручил куцый свечной огарок. Лезть надо было на самый верх угловой башни, по сырой даже в жару винтовой лестнице. Сквозняки быстро задули хрупкое пламя. Узкие окна в этот сумеречный час были бесполезны, и Йану, взбиравшемуся почти наощупь, всё время мерещилось шевеление в окружающем полумраке.
Добравшись до последнего этажа, он подошёл к крайней двери из массивного, окованного железом дерева. Остановился, унимая сердцебиение, и бросил взгляд в окно, где клубились сиреневые сумерки.
У него в свою защиту есть только слова.
Из-за двери доносилось чуть слышное царапанье и шуршание, вкупе с темнотой и авторитетом аббата звучавшее особенно жутко. Йан потоптался ещё, прикидывая, есть ли другие варианты. Не придумал, и, не давая себе времени испугаться ещё сильней, постучал.
– Не заперто.
За дверью Йана встретил запах затхлости. Комната, впрочем, была обставлена как следует: широкая кровать с балдахином, камин, кресла. Видимо, из-за высоты здесь не жили, а лишь селили не слишком приятных гостей. Посреди комнаты стоял скромный дорожный сундук. Аббат сидел за столом, уставленным свечами, и писал. Вот оно, царапанье пера по листу, шуршание бумаги! Йан чуть расслабился – как у страха глаза велики. И тут же снова сжался, когда аббат положил перо и поднял на студиоза тот жуткий взгляд, которого не выдерживал ни один новичок. У аббата были глаза разного цвета: один зелёный, другой карий.
– Ого, Йан! – у господина Рефинье память была отменной. – Какими судьбами здесь студиоз-богослов? Заходи, не торчи на пороге. Что хотел?
– В замке сегодня выступали бродячие артисты, с пьесой про наставника. Я хотел бы увериться, что данный сюжет не нанёс вам обиды.
Йан старался не опускать взгляд.
– А тебе-то что?
– Я исполнял главную роль.
Врать про «мимо проходил» было бы глупо, решил Йан. Рефинье саркастически изогнул уголки губ. Он всё понял в одно мгновение.
– То-то мне голос показался знакомым. Что же, процитируй, богослов, какое наказание полагается за оскорбление Церкви, клевету на её служителей и публичное осмеяние святынь.
Слова про три сотни плетей Йану не дались, застряли в горле.
– Господин аббат! Артисты не наносили никакого оскорбления. Мы все чтим Церковь… Однако встречаются отдельные наставники… Не такие, как вы! Мы высмеивали только нечестных, недостойных своего звания людей.
Йан пытался прочесть хоть что-то на этом лице, словно высеченном из камня. Рефинье изо всех сил старался не выказать своего веселья. В молодые годы он, пожалуй, хохотал бы над ситуацией. Сейчас же он просто свернул свиток с описаниями реальных деяний таких нечестивых наставников. Жаль, Тидер не видел этот спектакль. Надо ему рассказать, пусть позлится.
– Студиоз, ты полагаешь, что простому народу дозволено решать, что достойно, а что нет?
– Ава оставил всем нам законы, по которым мы отделяем добро от зла, – нашёлся Йан. – И наставники иногда ступают на путь греха!
– Ступают. Люди слабы, и Дьяволица особенно упорно искушает наставников. Такие случаи расследуют дознаватели, разбирает и осуждает консистория. Конкретные случаи, заметь. У вас налицо обобщение.
– Но обобщение только тех, которые…
Рефинье надоело классическое универсумовское словоблудие. Он встал, оказавшись на голову выше Йана.
– Сколько вам заплатил этот боров? Борусье?
– Три кареля… Обещал пять… Мы каемся! Искренне! – Йан раскаивался, что не послал вместо себя Тениуса. Он главный в труппе, пусть бы попрыгал тут.
– Продешевили вы. Каетесь? Тебе, вижу, не только на богословскую мантию плевать, но и на жизнь свою. Её за деньги не купишь. Три сотни плетей, знаешь ли, не все переживают. Я, например, таких не видел.
Рефинье вперил орлиный взгляд в перетрусившего, серо-зелёного студиоза. Ладно, постращали и будет. Прочие актёры-бестали, похоже, все обделались от ужаса, им точно надолго хватит. Возиться с этой мелочью дольше глупо.
Нависнув над Йаном, Рефинье внушительно произнёс:
– Денно и нощно я борюсь с нечестивыми наставниками, и не я один. Церковь стоит на страже блага, возвещает закон, охраняет справедливость. И будет делать это во веки веков по завету Вершителя.
Мысленно аббат отметил стойкость студиоза. Трусит, а взгляда не опускает. Из него мог бы вырасти боец. Даже жалко, что бесталь.
– Мне дела нет до ваших издёвок, и граф просчитался, думая меня задеть. Однако слухи ползут быстро, и, чтобы не повстречаться с моими более обидчивыми коллегами, я бы на вашем месте ехал отсюда самыми безлюдными дорогами. Тут недалеко обширные пустоши. Что, предпочитаешь плети?
– Нет! Получается, вы нас отпускаете?
– Катись уже!
Наблюдая, как студиоз рассыпается в благодарностях, Рефинье прикинул – не заказать ли такой же спектакль в Лестеции, для Ульциха и его кодла? Хотя бессмысленно. Если уж народ начал смеяться над наставниками, Церкви необходима очистка, и собранные им бумаги, которые он предъявит на Совете…
Рефинье снова взялся за свитки.
Йан выскочил из затхлой комнаты, подошёл к окну и прижал пылающий лоб к металлическому переплёту. Уже стемнело, землю внизу сжали длинные белые пальцы тумана.
Он ненавидел непоколебимую строгость догматов, которые то и дело невольно нарушал.
– Но, Вершитель, есть ли другой способ нести в этот мир свет и порядок?
Только на лестнице, по которой он спешно сползал, до него дошёл весь смысл совета ехать через пустоши.
Глава 11
Йера вертелась перед большим зеркалом и обдумывала два дела сразу. Идет ли ей это черное траурное платье? Колдун ли портной?
Портной, бородатый мужчина средних лет, и его жена стояли за спиной и ждали вердикта капризной заказчицы. Это была уже далеко не первая примерка, но Йера за все предыдущие визиты так и не смогла определить, луфы ли эти ребята. Даже когда колдун занимается ремеслом для прикрытия, он достигает успехов куда больших, чем его немагические собраться по цеху. Чаще всего это ремесло, связанное, как и магия, с нитями и переплетениями – ткачество, шитье. Супруги Брикс были лучшими портными в городе.
– Кажется, мне давит в поясе.
– Где именно, госпожа?
Жена портного подошла и наклонилась над талией заказчицы. Через зеркало Йера видела её лицо, на котором было ясно написано, что вместо пояса девушка хочет распороть балованной дамочке живот.
– Здесь… Или здесь? И надо бы сделать запас, ведь у нас долгие пиры. Но чтобы платье при этом облегало фигуру!
«Прости, дорогая, но ты ведь не ответишь на прямой вопрос. А если ты луфа, мне незачем раскрываться».
Может, устроить опасную ситуацию, как в соборе Марциха? Выпускать химеру, как в Дире, не хочется, она разнесет добрым людям весь дом. В Борверии и провоцировать не пришлось, её саму нашли местные культисты Дьяволицы, спасибо что раньше дознавателей. Поделом ей, незачем тратить колдовство на доливку вина в пустеющей бутылке…
Пока колдун не возьмется за нити, отличить его от луфа почти невозможно.
Вдруг Йера почувствовала, что тугой пояс платья ослаб. Девушка подпарывала его на правом боку, но с левым тоже определенно что-то творилось. Нитки перестраивались в новое плетение и растягивались. Как и невидимые нити, вплетенные в ткань.
Йера ухватилась за тоненькую незримую струйку. Девушка вздрогнула и отскочила, оглянулась на мужа. Тот вскинул руку, и Йера, не успев среагировать, почувствовала, как на шее сжалась обжигающая веревка.
Взгляды всех троих пересеклись.
Несмотря на боль, Йера улыбнулась и хрипло выдохнула:
– Свои… ребят…
Шею слегка отпустило.
– Покажи плечо, – потребовал колдун.
Йера спустила платье, и портниха чутко прощупала то место, где все наставники и наставницы со Святой Искрой имеют несводимое магическое клеймо в виде паука.
– Всё в порядке.
Больше они не сказали друг другу ни слова, как бы боясь чужих ушей. Просто подогнали платье, не стесняясь, по-своему, и Йера, расплатившись, покинула дом. Ничего, она ещё вернется, ещё наговорятся. Не надо сразу пугать людей.
Викара, которая ждала внизу, подхватила сверток с платьем.
– Неужели закончили… госпожа?
– Да.
– Но вы не рады?
Йера удивленно отметила, что не рада. Казалось бы, удалось найти собратьев, причем сразу двоих. Большая удача! Будет о чём, наконец, отчитаться Кресу.
– Жаль, что вы запрещаете мне присутствовать на примерке.
– Нет надобности. И ты позволяешь себе слишком много болтовни.
Викара насупилась и молчала всю дорогу, пока они ехали до дворца.
Муж и жена… Большая редкость среди колдунов, которым постоянно надо прятаться. Счастливые. В груди кольнуло, и Йера догадалась, почему же так нерадостно на сердце.
Завидно.
Одиноко.
Кажется, что мужчины ничего подобного не испытывают. Крес всецело поглощен своими планами. Культисты Дьяволицы изобретают развратные ритуалы, и им совершенно не скучно. Фанатичные наставники вообще хранят целомудрие почище иных девиц.
И не только в любви дело. Просто поверить кому-то, перемолвиться искренним словом не с кем. Хоть вызывай Креса. Кстати, пора бы.
Карета прогрохотала по огромным булыжникам под мощной дворцовой стеной, пролетела мимо изукрашенного арками и статуями парадного въезда и свернула к восточному крылу, узкие окна и золоченые шпили которого нестерпимо сверкали на солнце. Йера прикинула высоту светила. Граф уже должен завершить свой утренний туалет и позавтракать.
Часовой на входе прищурился, узнал выходящую из кареты Йеру, но салютовать не стал. Мелкая сошка, обойдется. Что же, когда всё завертится, по-другому себя будет вести, злорадно подумала Йера. Настроение у неё падало с каждой секундой.
– Граф Друззе у себя?
– С утра не выходил.
– Викара, не забудь платье. Положишь мне на кровать и можешь идти к себе.
Надутая девушка побрела сзади.
К графу или к Кресу? Сначала надо отчитаться. Потом нарядиться в обновку, и можно к графу.
Комната выглядела почти по-прежнему: окно с косой деревянной решеткой, широкая кровать с балдахином, туалетный столик, стул, два сундука – дорожный и для барахла, купленного уже здесь. Каждый раз Йера придирчиво осматривалась: не побывал ли в комнате кто чужой, не поставлена ли ловушка.
В воздухе неуловимо тонко пахло горелым.
Викара догнала госпожу и теперь топталась за спиной, недоуменно сопя. Йера тронула пальчиком незримую сигнальную нить. Цела, значит, здесь никто не колдовал.
Первым делом она кинулась к дорожному сундуку. Под крышкой запах паленого стал сильнее. Котомка с колдовскими принадлежностями… С прожженной дыркой на боку.
– Викара! Ты брала мой узел с благовониями?!
Девушка испуганно уронила платье на кровать и всплеснула руками.
– Что вы, госпожа! Я бы не посмела! Я помню ваш запрет!
Йера и сама уже догадалась, в чем дело.
– Хорошо, я верю. Просто мои благовония не только дорогие, они еще и опасны в концентрированном виде… Не поняла? Их надо разводить с маслом, иначе жидкость обожжет кожу. Вот, одна пролилась и прожгла ткань.
– Вы мне не доверяете!
Служанка залилась слезами и убежала из комнаты. Йера закатила глаза. Действительно, с чего бы это.
Порывшись, она достала из сумки глиняную фигурку. Ещё горячая, значит, Крес вызывал совсем недавно. И настойчиво, раз она раскалилась настолько, что материя стала тлеть.
Йера подцепила незримую нить вызова, торчащую из фигурки, и уселась на кровать, представляя, как эта нить тянется сквозь стены, над крышами города, над полями, далеко-далеко, к краю континента. Такие потрясающие возможности всегда наполняли её душу безграничным восхищением.
Фигурка зашевелила глиняными губами, заговорила тихо, с присвистом:
– Где ты шляешься?
Восторг перед магией испарился. Йера поморщилась.
– И тебе доброго дня. Я только что нашла двух отличных магов.
– Что ещё нового?
– Устроилась отлично, в свите графа Друззе, в самом королевском дворце. В качестве посланницы Дира. Я там нашла его товарища и взялась передать письмо…
– Неважно. Вы уже любовники?
– Нет, я лучше придумала. У меня якобы был брат, которого убили разбойники, а спаслась, пока он их сдерживал, и я, как приличная дама, соблюдаю траур…
– Плохо. Тебе надо спать с ними.
– Крес! Ты, конечно, можешь мной распоряжаться, но как именно достигать целей…
Фигурка завибрировала, присвист усилился:
– Ты должна слушаться меня, дурочка!
– Я тружусь не покладая рук, почти не сплю, я всего за седьмицу устроилась во дворце, нашла магов, изучила расстановку сил вокруг короля, и вот-вот начну их…
Йера пользовалась чисто женским преимуществом тараторить быстро, и Крес это понял. Фигурка заговорила, не обращая внимания на слова ведьмы:
– Сейчас у тебя новое важное задание. Я узнал, что среди наставников наметился раскол. Разведай подробности, натрави их друг на друга. Если заодно узнаешь, где стоит Каменный Кузнец и уничтожишь его, будет неплохо.
Даже Йера потеряла на секунду дар речи. Фигурка раскалилась от долгого разговора так, что жгла ладонь. Может, бросить её и оборвать контакт? А то она сейчас ему точно скажет.
– Ты сбрендил? Неплохо?! Пробраться в сердце Ордена Паука, уничтожить их важнейший артефакт, да, ещё и перессорить их мимоходом. Сам-то бы смог?
– Йе, даже ты не знаешь, сколько я могу. Ты привела в наши ряды несколько сотен магов, а я – тысячи. Кроме того, мои агенты нашли Скрипача.
– Ого.
Струны – те же нити, и лучший из музыкантов континента околдовывал людей не только своей игрой.
– Работай, Йе, я жду результатов. У тебя хватает денег?
– Трансмутирую каждую седьмицу, руки ноют постоянно.
– Осторожней с этим. Я знаю немало колдунов, надорвавшихся от жадности.
– Это совсем никак не лечится? – Йера непроизвольно потёрла ноющий локоть.
– Дурочка, нити твоего тела лопаются от чрезмерной нагрузки. Сама-то как думаешь?
– Грань Магов могла бы…
– Но она по-прежнему у глупого студиоза, не так ли?
– Универсум на каникулах, ученики разбежались. Занятия начнутся только через седьмицу после праздника Урожая.
– Значит, скоро. Шевели быстрей своей з…
Фигурка хрустнула и рассыпалась в пыль, не выдержав напряжения. Йера вздохнула с облегчением.
За два месяца они израсходовали три фигурки. Незачем спешить и доставать новую, надо экономить.
Новенькое траурное платье лежало рядом. От Креса не дождёшься понимания, он только и знает, что использовать её тело как инструмент. Да от кого его дождёшься, понимания-то…
Переодевшись, Йера вышла в коридор дворца. Это крыло не изобиловало декором, по серым каменным переходам гуляли сквозняки. Принюхавшись обострённым магией обонянием, ведьма засеменила по переходам и лестницам, и быстро нагнала длинную тощую фигуру в сопровождении пажа. Граф Друззе был стар, лыс, остронос, скуп на слова и чрезвычайно политичен.
– Доброе утро, посланница Йеринда.
– Доброе утро, граф. Вы спешите?
– Положение обязывает присутствовать на обеде короля.
Йера, захваченная интригами, только сейчас поняла, что в животе очень-очень пусто, и подстроилась под шаг графа.
– Я пойду с вами, и позвольте по пути сказать вам несколько слов.
– Что-то срочное?
– По поводу ваших ленных владений в Дюбье. Вы обязательно выиграете тяжбу за них с окружным судьёй, если предъявите грамоту от лестецийского королевского прево. Прево же готов предоставить грамоту за символическую услугу…
Йера со значением замолчала. Друззе замедлил шаг, затем остановился. Понятливый паж скользнул в конец коридора.
– Земли в Дюбье весьма доходны, это правда. – Друззе вперил взгляд в чернокудрую посланницу. В этом глухом мрачном платье, в пустынном коридоре, она показалась ему зловещей. – И я хотел бы знать, как угодить прево. Но чего хотите вы, посланница?
– О, я не собираюсь обременять вас. Просто позвольте мне быть рядом, и я всегда дам вам нужный совет.
– Признаю, вы потрясающая посланница. И всё же.
– Граф, не больше, чем я сказала. Позвольте мне оставаться и дальше при вашей свите. Комнаты, которые вы мне отвели, очень хороши.
В комнате под потолком гнездилась миниатюрная сова, но Йеру подобные мелочи только забавляли. В отличие от служанки.
– Понимаю. Однако моя жена будет против.
– Ничуть, мы уже всё обсудили.
Тут Йера хихикнула совершенно искренне, вспоминая, как старушка с седыми буклями в первый же вечер вломилась к ней в комнаты, молодецки сметя с пути Викару.
– Она понимает, что моё соседство принесёт выгоду вашему положению, и не несёт угрозы вашему супружескому союзу.
– Вот как. А оно не несёт угрозы моему супружескому союзу?