Судьба

«А я думаю, что, получив в свои руки силу, власть, я бы смог осуществить задуманное» – каждое слово было сказано со значительной паузой, будто бы он подбирал слова, чтобы его речь казалась яснее.

«Интересная мысль, но всё же, как вы будете осуществлять заданный план? Уверен, что многие из умов и до вас задавались подобным вопросом. Но как мы видим, мало что изменилось, если и не ухудшилось» – я пытался прислушаться к голосу разума, думая о том, насколько его идея всё же способна воплотиться в жизнь.

«Я думаю, что вы скептически относитесь к моей идее, как и все люди вокруг, которые были знакомы со мной. Я планирую добиться справедливости и воздать каждому по его заслугам, а мои слова … они заставят людей содрогаться в ужасе! Конечно, я не убийца и не насильник, а потому постараюсь сделать всё максимально лояльно к простому народу. Мне нужен лишь соратник, который поможет осуществить мою задумку».

«А я, ища этот самый способ, нашёл лишь страдания, боль и разочарования. Этот серый, унылый и тусклый город не оставил ни малейшего отпечатка счастья в моей жизни. Это, что ни на есть, болото, состоящее из скуки и мрачности…» – продолжал он.

Его речь прервалась неожиданными криками откуда-то со стороны: пара пьянчуг не поделили между собой бутылку, отчего и завязалась драка: удар за ударом, кровь, буйный крики воодушевления и поддержки одной из сторон. Толпа вмиг подтянулась, зашипела, зашевелилась, а затем, нахмурившись, остыла и сжалась в комок. Слова Александрова я так и не дослушал, так как пришлось срочно покинуть помещение: постоять я за себя не мог, особенно в таком состоянии, а ввязываться в конфликт в мрачном городе, где я никого не знаю, показалось мне слишком рискованным.

Весь оставшийся вечер я думал над услышанным от моего странного приятеля. Одна часть меня где-то в глубине души понимала его слова, мотивы и последующие действия: мне тоже хотелось изменить этот мир, ну а если не мир, то какую-то часть общества, близкую мне. Изменить то, что веками строилось, закладывалось в умы каждого из последователей человечества. Как же сделать мир лучше? Мир, в котором не будет насилия, жажды власти и бесконечной погоней за материальными благами: мы же выше этого. Я долго думал, что жизнь дана для того, чтобы её в корне поменять. Исполнить, так сказать, свою конечную цель, заданную нам с рождения.

С другой стороны, я понимал, что все мои мысли сталкиваются и напрочь разбиваются о многокилометровую стену реального мира. Несправедливость, насилие, жестокость, разница в классах – всё это выгодно определённым лицам, которые и имеют власть в нашем обществе. Я долго думал над тем, что мне делать с предложением Александрова.

Через неделю начнутся занятия в художественном училище, откуда я хотел начать заниматься живописью, чтобы продавать картины подороже, ведь у меня будет образование.

С беспокойными мыслями, вихрящимися в голове и то и дело впивающимися в подкорку мозга, я долго не мог уснуть. Передо мною всплывали разные образы из детства: отец, сидящий за столом и трепетно выводящий букву за буквой; тяжело больная мать в кровати, которая к тому моменту уже не различала нас с отцом, что было тяжелее всего принять. Близкий мне человек в одночасье забывает твой образ, а ты не можешь сделать с этим абсолютно ничего, лишь смотришь в пустые стеклянные глаза и надеешься, что где-то там, в глубине души, она видит и любит тебя. Мысли проносились друг за другом, связывались в клубок, запутывались и кружились в ночной тиши. Ближе к утру я наконец-то уснул.

Часть VI.

Прошло несколько дней с той бессонной ночи и того странного разговора в кабаке. Жизнь шла своим чередом, я постепенно готовился к занятиям в училище: покупал краски, кисти, полотно на оставшиеся деньги: во мне теплилась надежда вернуть эти средства после продажи нескольких картин.

Каждый вечер я приходил в кабак в надежде увидеть Александрова (его фамилию я узнал позже), но стол, за которым он сидел, оставался пустым и безжизненным. Это беспокоило меня, ведь человек явно был не в себе: он остался без работы, друзей и знакомых, в полном отчаянии нашёл такого же калеку, которого вмиг потерял этим же вечером.

Спустя ещё пару дней обыденной жизни я прочитал в газете, что некий господин Александров, известный в узких кругах и бывший преподавателем в столичном университете, был найден без признаков жизни в своём гостиничном номере. Это известие поразило меня до глубины души, ведь тот человек, с которым я недавно говорил, оказался мёртв. Я мог что-то сделать, если бы догадался о его безвыходном положении. Быть может, ещё несколько слов, сказанных ему, помогли бы выяснить силу его душевных терзаний. Но было поздно. Внутри затаилась безмолвная пустота, которая не покидала меня весь оставшийся день. Чувство утраты чего-то важного, нужного мне именно сейчас.

На следующий день принесли записку от Александрова, адресованную на моё имя, её содержание было следующим:

"Мы все – приёмные дети бога, от которых он рано или поздно откажется. Оставит нас на задворках вселенной, одних в пустоте, раскинутой на сотни миллиардов световых лет. Каждый раз, когда мы смотрим на ночное небо и видим зияющие осадки, где-то снова нематериальный бог отказывается от своих детей, снова оставляя на пустом полотне вселенной. В один из сумрачных вечеров, когда боль становится такой невыносимой, а крик застывает в горле, так и не высвободившись, каждый из нас смотрит на то самое полотно лишь с одним вопросом: "зачем?". Мы всецело обращаемся к нему, молчим и замираем в ожидании ответа, однако его нет. Проходит ещё сотня лет. Ответа нет. Ещё сотня и ещё сотня. Как вы понимаете, исход очевидный. Каждый сорванный в пустоту крик лишь мягко распространяется вдоль натянутого полотна, которое сможет лишь немного развеяться, и всё… В каждой боли – отголосок великого, что напоминает нам о нашем великом происхождении, таинственном и, возможно, до жути простым. Сколько же нужно сделать, чтобы получить тот самый желанный ответ от отца, отказавшегося от нас, но к которому мы так сильно тянемся?"