– Может быть, – согласился Виктор, но его тут же оборвал возмущённый священник.
– Да как вы можете так говорить, она спасла вам жизнь.
– Многое может сотворить зло, чтобы захватить человеческую душу, – наставительно ответил первый монах и вновь обернулся к инквизитору, – как она выглядит?
– Сами посмотрите, святой отец, – ответил он, поднимая руку и указывая в поле, – вон она возвращается. Наверное, за ягодами ходила, а может еще за чем-нибудь.
Взоры четверых мужчин надолго остановились на гибкой фигуре, проворно поднимающейся на холм с полной корзиной в руках. Для большего удобства, в том месте подъём был крутой, Сильвия приподняла подол свободного сарафана, и острое зрение могло разглядеть щиколотки. Видно, разумеется, немного, но дорисовать остальное может любой мужчина, будь он хоть трижды монахом.
Над их небольшой группой стояла тишина, но девушка, наверное, почувствовала взгляды и, выпрямившись, подняла голову. Расстояние не давало возможности увидеть, кто и куда глядел, но то, что всё внимание обращено на неё, не внушало сомнений. По крайней мере, Виктор хотел так думать. Сильвия несколько мгновений также молча смотрела на них, потом улыбнулась и помахала ладонью. Как оказалось, махала она отцу Альхему, который отечески улыбнулся и поднял ладонь в ответ. Всеобщее оцепенение тут же спало.
– Да, – нарушил молчание первый монах, – действительно, не мудрено ошибиться. Будь осторожен, сын мой, это тяжёлое испытание.
Инквизитор кивнул, глядя в другую сторону, и предложил пройти дальше.
«Не им письмо посылал, а они разнюхали. Если сегодня не уберутся, сам вышвырну, несмотря на сан и возраст. Это моя работа, и я не позволю мне мешать. Нашли испытание. Их никто не спрашивал. А Сильвия, я сам решу, что с ней делать и никто у меня этого права не отнимет».
Противное ощущение тошноты и слабости настигло инквизитора, когда они почти завершили свой обход по деревне и направлялись по тропинке обратно в церковь. Знакомая боль колыхнулась в сознании, проломив тонкий лед человеческой воли, и начала быстро навёрстывать то, что под давлением солнца пришлось уступить. Ещё было далеко до вечера, но то ли Бог про него забыл, то ли луна подкрадывалась, но знакомая, почти звериная ярость начала рвать установленные заслоны. Виктор вдруг отчаянно подумал, что дойти до деревни не успеет, у него подкашивались ноги и подрагивали пальцы на руках, но надо было скрыться от взглядов людей, иначе всё пропало.
– Извините меня, – хрипло проговорил он, останавливаясь, – я должен отлучиться. Скоро вернусь.
– Сын мой, – забеспокоился отец Альхем, – с вами всё хорошо? Вы вдруг так побледнели.
– Всё нормально, святой отец, – Виктор поспешно отвернулся и, стараясь идти ровнее, направился прочь, мимо заросшего оврага, откуда вытекал маленький, журчащий ручей.
Его шатало от боли, перед глазами стоял туман, и когда чьи-то пальцы схватили его за рукав и поволокли в заросли, он не сопротивлялся. Ему было наплевать, что происходит, хотелось лишь одного, сжаться в комок и зарычать. И никакая воля, никакие уговоры не могли заглушить этой странной, звериной жажды.
– Виктор, держись, – пробился в его оглушённую болью голову молящий голос, – держись, прошу тебя. Это пройдёт, очень скоро пройдёт, только держись ради Бога.
Он вдруг почувствовал, что всё ещё на ногах. За спиной был тёплый, нагретый лучами полуденного солнца камень. Невдалеке раздавалось всё то же журчание, над головой шелестели листья, а запястья, как ночью, охватывали тонкие, знакомые пальцы. Боль отступала. Нет, не совсем, немного. Сознание начало очищаться от ядовитых испарений заражённой крови, и Виктор вновь понял, что и на этот раз остался в человеческом мире. Ломка ещё ощущалась, и в таком виде на люди показываться опасно, но её пик миновал, оставалось дождаться, когда уляжется остальное.
– Виктор, – вновь раздался почти над самым ухом знакомый голос, – Виктор, ответь.
– Да живой я, – прохрипел он.
– Слава Богу, – раздался вздох облегчения двух женских голосов, а потом Сильвия продолжила, – Анна, сходи и проверь, не ищут ли его, не хватало, чтобы нас всех здесь застали. Если увидишь что-нибудь подозрительное, сразу сообщи мне.
– Интересно получается, – хрипло рассмеялся инквизитор, едва не сгибаясь от боли пополам, – я то думал, что опытнее любого из здесь живущих. Но за мной следит ребёнок, а я его не вижу. Знали бы монахи, меня бы выгнали.
Сильные руки помогли ему выпрямиться, и он едва не стукнулся головой о камень, сдерживая рвущийся из груди горький смех и глядя на них обеих из-под опущенных век.
– Сильвия, – девочка оглянулась на подругу, – что он несёт?
– Не слушай, – посоветовала девушка, – это, наверное, бред. Ты иди, времени мало.
Ребёнок послушно кивнул и скрылся в переплетении ветвей, загораживающих проход в этот укромный уголок. Сам бы Виктор никогда, наверное, не нашёл этого тайника, терновник и вьюн постарались на славу, но теперь он знал, где, если что, найти обеих подруг.
– Значит, ты думаешь, что мои слова полнейший бред? – зло усмехнувшись, уточнил мужчина, сжимая ладони в кулаки и стараясь сдержать рвущуюся наружу ярость.
– Да, – твёрдо ответила девушка, сильнее сдавливая его запястья, – это полнейший бред. И кто угодно это подтвердит.
– Так может мне стоит сходить в деревню и услышать подтверждение?
Сильвия вздрогнула от такого предложения и, вскинув расширившиеся глаза, замерла, не понимая, шутит он или говорит серьёзно. Она часто его не понимала. Но теперь в его теле было две сущности. Зная, что его устами может говорить Зверь, Сильвия не могла бросить в нём Человека.
– Виктор, – прошептала она, чувствуя, что отступать некуда, – не надо так говорить. Скоро всё пройдет, ты станешь прежним.
– А чем лучше прежняя маска моей новой? Тем, что ты к ней привыкла?
– Виктор, не говори так. Я пытаюсь тебе помочь.
– Но я не просил, – мужчина попытался оттолкнуть её, но не смог, она лишь сильнее сдавила его запястья, – пусти меня.
– Не пущу, – вдруг вспылила девушка, – ты не в себе.
– Да, не в себе, – рассмеялся мужчина и вдруг замер на полуслове.
Весь мир поблек перед его глазами, и он даже объяснить толком не смог бы почему. Его часто бросало из крайности в крайность. Но именно сейчас мужчина не мог отвести взгляда от её глубоких, почти бездонных глаз. Виктор и раньше замечал, насколько они лучисты, но прежде они не были от него так близко, что он больше не мог противиться собственным желаниям.
«Это безумие. Звериное безумие. Или во много раз опаснее. Как я могу этому противиться? И как могу ему подчиниться? Я не прощу себе этого. Никогда. И всё же? Всё же?»
Чётким оставалось перед его глазами только её лицо. Весь мир, люди и даже собственная боль подернулись пеплом. Время потеряло границы и будто свернуло не туда, словно река, наткнувшаяся на гранитную преграду. Истинным было лишь это мягкое, завораживающее сияние. Эта чистота взгляда, бесконечная глубина, куда Виктор рухнул, подобно камню, брошенному в центр лесного озера.
А она продолжала стоять и смотреть в его серые глаза, заслонившие собой мир, пока его губы не оказались близко к её. Почему она вздрогнула и порывисто вдохнула, не смогла бы объяснить и сама. Налетевший порыв ветра взметнул золотые и тёмно-русые волосы, охлаждая кожу, и в ту же секунду Сильвия отступила на шаг назад, отпуская его запястья и пряча руки за спину.
Виктор остался стоять на том же месте, ослепленный и оглушённый, потеряв всякое понимание действительности. Время, странно плетущее свой узор ещё мгновение назад, резануло его сознание.
– Боль наверняка уже прошла, – торопливо проговорила девушка, глядя в сторону, – у вас на лбу больше не собираются морщины, значит всё нормально. Я пойду.
И скрылась в переплетении ветвей, только шелест листвы прошептал о том, что она человек, а не бесплотный дух, рассеявшийся от ветра. А с онемевших, бледных губ слетело бестелесное и наполненное болью:
– Сильвия.
– Ну что ж, – ровно проговорил инквизитор, равнодушно глядя на свою собеседницу, – я рад, что вы удостоили меня своим посещением так быстро.
– Вы хотели со мною поговорить, – тихо отозвалась девушка, глядя в пол, – как мне передали. Вот я и пришла.
– Тогда начнём. Поговорить я с вами хотел о вашем прошлом. Вас это удивляет?
– Нет.
– Почему?
– Мне передали, что ваша стража уделяет большое внимание тому, как я здесь появилась и как себя веду, – по её губам скользнула слабая улыбка, – это всегда интересовало тех, кто появлялся в нашей деревне. Но ведь вы знаете всё, зачем об этом разговаривать со мной?
– Потому что я слышал это от многих, но не от вас. Расскажите подробнее.
– Разве я могу изложить подробнее, чем это делают деревенские сплетницы? Что нового вы хотите услышать? Спрашивайте, я отвечу, если смогу.
– Начнём с начала, – он откинулся на спинку стула и привычным движением перекинул плащ за спину, – кто ваши настоящие родители?
– Я не помню. Когда меня нашли, я была совсем маленькой, чтобы понимать это. Разве вам не рассказали? Да и разве это важно?
– Это очень важно. Сильвия, вы не просто человек. Даже уехавшие утром монахи сказали это сразу. Вы ходите в лес, вас не трогает нечисть, вы понимаете голоса деревьев, умеете исцелять раны. Вы не человек, вы – ведьма.
– Я? – девушка вскинула голову и мелко задрожала. – Разве я виновата в том, что всё это происходит именно со мной?
– Не стоит так волноваться, – Виктор сощурил глаза, – я же не посылаю тебя на костёр, хотя оснований для этого достаточно. Пока я пытаюсь во всём разобраться и в твоих же интересах мне помочь в этом.
– Я пытаюсь помогать тем, кто меня окружает, – её побелевшие губы не желали двигаться, – я никому не причиняю вреда. Поверьте. У меня и в мыслях такого не было.
– Увы, моя работа состоит не только в том, чтобы помогать людям в бедах, но и в предотвращении проблем. Печать Дьявола имеет свойство проступать со временем. Ты даже не заметишь, как она разрушит твоё сердце и подчинит себе.
– Не говорите так, – девушка прижала ладони к лицу, стараясь скрыть выступающие слёзы, и замотала головой, – я никогда, никому не желала зла. Я не знаю, кто мои родители. Я не знаю, кто я. Зачем вы мучаете меня?
– Разве мои вопросы причиняют тебе боль? Я просто интересуюсь.
– Сильвия, девочка моя, – дверь распахнулась, и в проёме возник священник, задыхающийся от долгого бега.
– Отец Альхем, – девушка сорвалась со своего места и прижалась к старческой груди, как котёнок, который ищет защиты от злой собаки.
– Я же просил вас не допрашивать её без моего присутствия, – гневно сведя брови, крикнул священник, прижимая к себе дрожащую девушку, – поглядите, до какого состояния вы её довели.
– Мы просто мило беседовали, – спокойно ответил инквизитор, не меняя позы, – как старые добрые знакомые. Разве плохо, что мне свойственна здоровая доля любопытства?
– Запомните, если вы посмеете завести на неё дело, я буду требовать подтверждения вашего решения из Рима. Эта девочка под моей защитой.
– Тогда, если потребуется, я спалю вас на пару.
Сильвия охнула и, сжавшись, спряталась отцу Альхему за спину, а священник побледнел, но выпрямился и гордо ответил:
– Не забывайтесь молодой человек, для этого вам должно придти подтверждение из Рима.
– Оно придёт. А пока, вы оба свободны.
И инквизитор кивком указал святому отцу на дверь.
Жизнь текла своим чередом. Люди работали, девушки с парнями по вечерам водили хороводы, заливаясь таким многоголосьем, что у стариков щемило сердце. Вечера в деревне чудеснее любого другого времени суток. Эта пора, когда дневная жара спала, а ночной холод ещё не успел захватить всё вокруг, всегда дарит людям удивительное и ценное время отдыха. Кто-то сидит на завалинке и обсуждает прошедший день, кто-то уходит к речке рыбачить, кто-то отправляется к соседям в гости, чтобы пропустить по стаканчику, а кто-то собирается в большие компании и устраивает игры. Когда в салочки побегают, а когда и через костёр попрыгают. Именно тогда парни и начинают ухаживать за девушками, даря им цветы, утаскивая от подруг в сторону, что бы те возмущались, целуя украдкой в щёчку. Смех в такие вечера всегда звонкий, молодым весело и старикам нескучно.
Первое время парни пытались и Виктора вытащить на гулянье, полагая, что раз он достаточно молод, то нечего дома сидеть. Но, получив несколько раз подряд отказ, все к этой идее охладели и оставили инквизитора в одиночестве. Он не любил вечера. Не так, как ночь, но относился к ним настороженно и почти враждебно. И поэтому, как только последние лучи солнца начинали таять под давлением мягко подкатывающегося сумрака, Виктор уходил к себе в келью и погружался в размышления и подсчёты.
Сперва его раздражало доносившее из-за околицы пение и весёлый смех, но постепенно он стал ловить себя на том, что начинает вслушиваться, стараясь разобрать слова. Всё чаще и чаще его мысли под действием слаженного хора начинали разбредаться, унося в даль, а лицо смягчалось и становилось чище. Иногда он даже выходил из деревни и наблюдал за играми с холма, но никогда не приближался, несмотря на то, что ему кричали и махали руками. О чём были его мысли, так и осталось загадкой, одно лишь можно сказать точно, ещё никогда они не были настолько легки.
Но стоило из-за горизонта выплыть растущей луне, как на его лбу собирались морщины, и резко развернувшись, он торопливо удалялся обратно. Никто в деревне не понимал причин, и лишь хрупкая девичья фигура мгновенно таяла в ночной темноте, чтобы через несколько минут помочь измученному инквизитору подняться с пола и дойти до кровати. Вновь и вновь она просиживала ночи у его постели, сжимая тонкими тёплыми пальцами запястья и тихо зовя обратно в мир живых. Вновь и вновь она не позволяла ему завершить обращение, которое окончательно бы погубило его. Вновь и вновь она уходила на рассвете, оставляя после себя лишь запах цветов, которые вечером не успела вынуть из волос. И что причиняло ему большую боль, луна или рассвет, сказать было сложно.
А Сильвия была почти в отчаянье. Она перечитала все книги, которые были у священника и знахарок, оббегала весь лес, выспрашивая у деревьев, но так и не смогла найти способ снять проклятие. Ей казалось, что она точно его где-то видела или слышала, но где именно, вспомнить не могла. И понимание того, что по её вине человек может скоро стать оборотнем, сжигало её на много больше, чем все бессонные ночи, проведённые в слабой попытке помочь.
Но долго эта пытка продолжаться не могла и скоро наступила ночь. Ночь полнолуния.
Что с ним происходило, Виктор понимал очень плохо. Жуткая боль, свалившая его на пороге, не дала возможности опомниться. Из глубин подсознания, словно сорвавшийся с цепи пёс, хлынула тьма, мгновенно захватившая и разрушившая все барьеры, возведённые душой. Он понимал, что не должен этого допустить, понимал, что это погубит его, но ничего с собой поделать уже не мог. А через полчаса с пола кельи поднялся волк, в чьих серых глазах плескалось безумие.