Её глаза были полны слёз, ресницы намокли, а губы дрожали от беззвучного плача. Мне казалось, что она всё ещё пытается позвать меня, назвать «Мишей».
А что я мог сделать? Только продолжить сие действо. Собственно, я и собирался, и ни на секунду не пожалел о том, что сотворяю.
Если мне жаль Надежду – это не значит, что я остановлюсь и отпущу её.
– Можете вернуться, – сказал я громко.
Послышался топот спешащих шагов.
Все шаманы вернулись на площадку и окружили нас.
Они начали говорить и посыпать Надежду каким-то порошком, махать возле неё руками и чертить в воздухе странные символы.
Я не слышал, что они говорят, и даже не вникал. Я думал о Светлане, и счастливые мысли, мечты о том, как мы снова будем вместе, как поженимся, поглотили меня. Я даже улыбался, в грёзах прикрыв глаза. Тронул карман, в котором у меня лежала фотокарточка, где мы со Светланой были запечатлены. Мы так радостно улыбались и даже не подозревали, что скоро придётся расстаться. Ничего, уже через час мы будем вместе. Час – это максимум. Мне недолго осталось ждать.
А шаманы всё говорили, говорили…
Я просто хотел, чтобы Светлана снова была со мной.
Вскоре гроб с Надеждой закрыли, и только тогда я пришёл в себя.
– Не понял, а дальше-то что? – нахмурился я и подошёл к гробу ближе.
– Сейчас нужно закопать её в землю, как покойницу. Через три часа, когда она уже будет в коме от того, что дышит углекислым газом, мы её откопаем. А когда очнётся, в теле Надежды будет уже душа Светланы, – пояснил тот самый шаман, с которым я разговаривал до этого.
– Как мы будем отслеживать, в коме она уже или ещё нет? – недоумевал я.
Через час, значит, не получится. Через три только…
Я помрачнел.
– А… – небрежно сказал шаман и махнул рукой. – Так всегда получается.
– Может быть такое, что мы откопаем её, а она уже задохнулась и умерла, а не просто в коме? – продолжал я.
– Да нет же, – вновь отмахнулся он. – Верь мне.
Я ему, откровенно говоря, не верил.
Но, тем не менее, через три с половиной часа я, плача от счастья, уже обнимал мою живую Светлану. Пусть и в теле Надежды, но Светлану.
А Надежде я до самой своей смерти буду ставить свечи, буду молиться за неё, даже не надеясь, что она меня простит. Не простит ведь.
И, возможно, однажды я перестану видеть в кошмарах её глаза, наполненные ужасом и слезами.