Кавказская Швейцария – Чечня. XIX-XX век

Составляя часть Мереджоевского старшинства или общества Мереджи (6-й участок Грозненского округа), селение Цеча-ахки имеет в своем распоряжении покосы и пастбища частью по южным свесам хребта Кори-лам в пределах долины верховьев р. Сенгел-хи, а также незначительные лесные поляны по склонам, обрамляющим правую сторону р. Фортанги и нижнюю часть – выход ущелья р. Мереджи. Удаленные от селения, все эти угодья представляют, в отношении пользования ими, большие неудобства вследствие отсутствия дорог и топографии местности; скотоводства, в полном значении слова, здесь нет, и количество скота у цечаахкинцев весьма ограниченно. Заготовляемое на зиму сено скармливается на месте, для чего по покосам устраиваются зимовники (кутаны). Пригодных для распашки (не более ½ дес. на домохозяина) вокруг селения, засеваемые кукурузой; жители арендуют под распашку землю на стороне.

Богатая лесом окрестности селение дают подходящие условия для занятия жителей этого рода промыслом, тем более, что от Цеча-ахки пролегает хорошая колесная дорога в соседнее ущелье р. Ассы-на Алкун и Галашки, а оттуда во Владикавказ. Предметом вызова служат исключительно ценные породы: карагач, ясень, липа и дуб; последний преимущественно вывозится разделанным в бочарные трости, а первые-бревнами.

Когда утром следующего дня я вышел во двор, правые склоны ущелья еще находились в тени и лишь на гребнях левых хребтов играли первые лучи. Солнце еще не выплыло на небосклон. Резко вырисовываясь на прозрачном голубом небе, на юге вздымались вершины Цори-лама, а немного восточнее громада уже знакомого мне Муйты-кера. Ближайшие к селению скаты тонут в зелени лесов и ими-же покрыто все пространство к югу.

Распростившись с радушным хозяином дома, мы после чая выступили из селения.

Через полчаса езды по направлению старой военной дороги (обрывки ее кое-где существуют и теперь) мы выехали на поляну Дуку-эмеришки (много кладбищ); здесь сохранились развалины двух жилых башен, высокий – пирамидой – могильник и множество могильных бугров. Местность эта была заселена карабулаками рода Цечой.

Под сверкавшими на солнце косами ложились ряды сочной густой травы. Косари тянули заунывную горскую песню.

Следуя изгибам склона, дорога, под шатром ясеней, дубов, карагачей, липы и др., поднималась все выше и выше. Ущелье Фортанги отходило к западу, и мы постепенно втягивались в широкую долину ее правого притока – р. Мереджи; у местных горцев эта речка только в верхней своей части известна под таким названием, а ниже селение Мереджи оно зовется Фортан-чу. Главная же река, выше слияния ее с р. Мереджи, называется Хай-хи, по имени селения, вблизи коего берет свое начало.

Вступив окончательно в пределы Мереджоевского ущелья, дорога скоро выходит из лесной полосы. Перед путником открывается широкая долина, обставленная с севера отрогами Кори-лама, с юга – Муйты-кера и Цори-лама; на востоке долина замыкается рядом невысоких холмов на водоразделе бассейнов рр. Фортанги и Гехи. По возвышенным местам этой долины там и сям вырисовываются остатки былого – древние башни, которыми в общем очень богато современное нам Мереджоевское общество; иные из них и теперь обитаемы: так, в одной живет карабулак Кайвар Журдиев – последний могикан бывшей некогда многочисленною фамилии, члены которой частью перемерли, а больше переселились в Турцию по пленении Шамиля. Журдиевы в окрестных местах славились в свое время свиноводством: для свиней, говорят, в нижнем этаже одной из башен у них имеется хлев; конечно, такое нечистое, по понятиям мусульман, животное могло быть терпимо до распространения между туземцами ислама, когда население страны еще пребывало в язычестве.

Обилие остатков древних построек, могильников-пирамид и могильных бугров в ущелье должно, несомненно, указывать на значительность населения страны в прошлом. Кто же здесь жил и куда девались эти аборигены?… Собранные мною по этому вопросу сведения не дают ясного освещения прошлого, но тем не менее я считаю не бесполезным их привести. Насколько сохранилось в памяти стариков-туземцев, представляющих отпрыски господствовавшего в стране населения, здесь жили карабулаки. «Буйный, беспокойный и очень храбрый был народ», говорят о них их западные соседи-ингуши, как известно, еще и в наше время не могущие назваться спокойным элементом. Имея большое родство по коренному языку с ингушами с одной стороны и с чеченцами с другой, карабулаки постоянно беспокоили своих соседей набегами, угоняли скот и уводили пленных, за которых и брали после выкупы. Территория их обнимала главным образом описываемое и соседние ущелья в нижних частях (как поляна Сала-ирзау, упомянутая раньше), а также и на плоскости – между рр. Фортангой и Сунжей до впадения в последнюю р. Ассы.

По существующим преданиям, в очень отдаленном прошлом в стране свирепствовала какая-то болезнь, от которой люди умирали во множестве. К этому времени относят постройку пирамид-могильников. Заболевавшие или приходили сами, или были приносимы в эти ужасные помещения, располагались на помостах и дожидались смерти. Сюда же женщины приносили детей вместе с колыбелями. После этого мора немного уцелело буйных карабулаков. Наставшее позднее время газавата тоже унесло немало храбрецов, а после взятия края русскими, неуживчивые даже и со своими соседями карабулаки покинули страну и переселились в Турцию. Те же из них, которые не пожелали покинуть родину, рассеяны теперь среди чеченцев и ингушей в плоскостных аулах и лишь немногие живут на пепелищах своих предков. Часть ушедших в Турцию карабулаков спустя некоторое время вернулась на родину и поселилась в горах Малой Кабарды, образовав аул Сагопш.

Через два часа пути перед нами забелелись постройки главного пункта старшинства – селения Мереджи. Нас встретил старшина (Муса Алиев) и радушно поздравил с приездом. После обычных приветствий он высказал свое удовольствие по поводу моего прибытия в их места (я познакомился со старшиной случайно в одну из своих прежних поездок) и убедительно попросил погостить у него. В мои планы входило возможно подробное ознакомление с окружающими местами, почему я поспешил согласиться на любезное предложение хозяина. Нас пригласили в кунацкую, у гостили чаем и закуской, после которой мы отправились по окрестностям.

Против селения открывается выход ущелья р. Газган-чу – притока Мереджи. Рассказы моего спутника Ханиева о красоте ущелья Газган-чу настолько меня интересовали, что я, находясь теперь вблизи него, не мог не побывать там. Да кроме того следовало взглянуть и на р. Мереджи-хи, которой я еще собственно не видел: она течет слишком далеко от дороги и селения в глубоком ложе.

Чтобы попасть в ущелье Газган-чу, надо предварительно спуститься на дно долины Мереджи-хи; правый склон ее, от селения, идет большими уступами, вначале округлыми, по которым разбросаны небольшие кукурузные поля и огороды; ближе к речке террасы становятся крутыми, обрывистыми. На одной из них одиноко стоит пирамидальный могильник. Прочная постройка почти нисколько не тронута временем и непогодами: на наружных стенах ее вполне сохранилась побелка. Каких-либо остатков в этом могильнике, однако, не сохранилось: говорят, что все содержимое пирамиды было сожжено полчищами Шамиля, предавшими разрушению и многие башни – убежище и оплот былого местного населения за непокорность прославленному имаму.

Любуясь видами ущелья Газган-чу, нельзя не пожалеть, что не имеешь с собою фотографического аппарата; с каждого поворота здесь открываются картины, по красоте и своему дикому величию способные привести в восторг и довольно равнодушного зрителя; грандиозные отвесные скалы теряются в непосягаемой выси, образуя собою коридоры не более 20—30 сажен шириною. В один из них, с высоты не менее 50 сажен, свергается водопад из узкой расселины. Какую-же картину должно представлять это ущелье после ливня, когда дно его сплошь заполняется водами речки Газган-чу, о силе стремления которой можно судить по внушительным размерам деревьев, принесенных половодьями!…

Леса в этом урочище состоят из мощных представителей высокоствольных ясеней, карагчей, липы; бук, граб и ольха встречаются редко или в одиночку, или куртинами; подлесок формируется из лещины, бересклета, бузины. Речка Газган-чу берет начало в складках северо-западного склона г. Муйты-кер. Ущелье ее обрамляют с правой стороны отроги той же горы в верхней и г. Борзанты в нижней части, а с левой – отроги первой, несущие довольно значительную скалистую вершину Газгун-корт (на одноверстной карте съемки 1887 и 1888 гг. эта вершины значится, надо полагать, под именем скалы Майты-хор). На юге, замыкая собою ущелье, гордо высится массив Муйты-кера, спадающий северо-западу громадными уступами, испещренными кое-где скалистыми обнажениями.

Являясь господствующей высотой в прилегающей горной области, гора Муйты-кер играла в историческом прошлом края значительную роль. В Мереджое мне пришлось слышать повествование, которое я привожу со слов рассказчика, местного старожила. С незапятных времен до появления Шамиля и даже еще при нем каждый род горцев жил отдельно, имел свои башни, свои владения, и по никто не мог проходить без позволения главы фамилии свободно, безопасно. Недостатка в храбрых молодцах тоже не было, а занятие их известное: налетят, как ветер, пограбят, захватят кого повиднее в плен и скроются так же быстро, как и появились, а потом за пленных потребуют с родственников выкуп. Для решения всяких спорных дел и установления условий собирались в то время наши почетные старики – представители племен ингушей, карабулаков, чеченцев, мелхастинцев и даже отдаленные тушинцы и хевсуры на граничной горе (Муйты-кер). Со стороны Аккинского общества на склоне этой горы есть большой плоский камень, который как бы трибуной для председателя таких совещаний представителей, а имя его было Муйты. Предметом занятий совещания бывало установление цены на выкуп пленных, платы за охрану во время переходов по районам чужих племен, цен на скот и т. п.; о времени собрания члены оповещались заблаговременно. Муйты, как самому умному, опытному в делах и влиятельному человеку, предоставлялось право согласиться или отвергнуть постановление совета. Согласие он выражал взятием себя за нос и уши, а отрицание вставанием на ноги на камне. В последнем случае представители обязывались пересмотреть вопрос снова и решить его иначе или посредственно, или же по указанию своего председателя – Муйты. Утвержденные постановления советов были обязательны для членов всех племен и исполнялись беспрекословно.

Общество Мереджи составляют сселения Верхний и Нижний Гярит, Халхорой и центр его – Мереджой и Цеча-ахки, дающие в общей сложности 67 дворов. По близости леса и удобствам доставки материалов мереджоевцы находятся в несравненно лучших условиях, нежели их соседи – ялхаройцы и аккинцы, почему здесь преобладают деревянные постройки. В отношении сельскохозяйственных угодий описываемый район обставлен также очень недурно: в распоряжении 59 дворов (исключая с. Цеча-ахки) старшинства состоят нагорные луга и поляны по обе стороны р. Мереджи до водораздела (на востоке), представляющего перемычку между гг. Борзанты и Гилла-корт, и от последней по возвышенностям, обрамляющим верховья рр. Нитхой и Чож (левый приток первой), до хребта Кори-лам с частью южного его склона. Жители занимаются главным образом овцеводством. Несмотря на то, что в прошлые времена (еще на памяти современных стариков) хлебопашество в черте земель общества стояло в ряду главных занятий жителей, что доказывают сохранившиеся и поныне следы загонов – пахотных участков, этот род хозяйства теперь заброшен; причиной тому служит, по отзывам самих же поселян, нежелание приложить труд к удобрению полей и, главным образом, к охране посевов от бродящего без присмотра скота. А ведь обнести изгородью пашни, имея под руками к тому всякий материал, не так уж трудно и, во всяком случае, гораздо легче и удобнее, чем доставлять с плоскости хлебные продукты по местности, не могущей похвастаться сносными хотя бы и вьючными дорогами. К слову будет упомянуть, что Мереджи находится в очень благоприятных климатических и гидрографических условиях для занятия не только хлебопашеством, но и садоводством: с севера оно защищается значительными высотами Кори-лама и Морд-лама; холодным течениям, могущим проникать сюда от льдов и снегов Главного хребта, препятствуют гг. Борзаны, Муйты-кер и целая вереница других с ними связанных массивов. Широкая долина эта обильно освещается солнцем, а по пригревам здесь и зимой бродит на подножном корму, так как на них снег быстро стаивает. О влаге говорить нечего: нив атмосферных осадках, ни в ручьях недостатка нет. И вот поэтому как-то обидно видеть, что кроме небольших клочков кукурузы при усадьбах да картофеля ничего не возделывается, а распорядители столь благодатной местности или живут впроголодь, или тащатся за тридевять земель, чтобы оттуда на вьюках привести несколько мер кукурузы по убийственным дорогам, иногда в холод и непогоду, когда дома у них, быть может, и тепло, и солнце светит, и всегобы было вдоволь, если б не лень, не невежество и…

Но довольно о печальных явлениях жизни нашего вольнолюбивого и бесшабашного горца! Пока не ушло еще дневное светило, пойдем взглянуть на отрадное проявление в их темной среде. В селении Мереджи, когда я возвращался из ущелья Газган-чу, меня пригласили зайти к тамошнему жителю Доут-Гирею Доуеву. По высокой и крутой лестнице, придерживаясь за набитые в стену колья, мы взобрались в верхний этаж старинной башни, приспособленной с теперешними владельцами для жилья. Перед входом в комнату узенький висячий балкон, с которого я взглянул вниз и… приятно был удивлен: по склону около башни был разбит крохотный садик; несколько груш, яблонь и группа слив гнулись под тяжестью плодов. Конечно, я захотел поближе ознакомиться с таким, впервые встреченным мною в горах занятием. Немного погодя мы уже спускались вниз и, перескочив плетневый перелаз, очутилось в саду. Яблони оказались нескольких сортов, но с мелкими плодами как и летние груши; сливы из тех, что главным образом разводятся в садах плоскостной Чечни. За недостатком места деревца насажены очень близко друг к другу. Обходя садик, я наткнулся на еще большую диковинку на молодое деревцо грецкого ореха (juglansregiaL.).на мой вопрос, каким путем этот гость попал в его садик, хозяин ответил, что вырастил его из плода-ореха; яблони, груши и сливы он привозил на вьюках с плоскости облагороженными молодыми деревцами, и через три года труды его увенчались полным успехом: сад дает из года в год обильные и вкусные плоды. Главный уход сводится к охране от побивания цвета весенними заморозками; для этого деревца обкладывают толстыми слоями снега и не дают им рано зацветать. Здесь-же, в саду, грядка редьки, пышный куст земляной груши. Да простит мне читатель, что я отнимаю у него время, уделив так много места описанию маленького садика: мне хочется привести лишь доказательства, что заниматься садоводством здесь вполне возможно, Да стоит обратить внимание на массу дикорастущих фруктовых деревьев по склону долины, чтобы заключить о подходящих для того условиях. К несчастью, усадьбы в селении очень малы, постройки скучены, и наш пионер-садовод не может развернуться. На мой совет занять для сада место в стороне, ниже селения, он покачал головой и ответил, что из этого толка не будет, так как не только не останется плодов, да и сами деревья едва уцелеют. Пожелав хозяину счастливого успеха в дальнейшем, я отправился в кунацкую старшины.

Солнце окончило свой дневной путь и скрылось. На темно-синем небе зажигались звезды. Залегавшие на вершине Муйты-кера облачка как-то незаметно исчезали, точно растаяли. Выплывшая из-за гор луна залила все своим бледно-серебристым фантастическим светом; какая очаровательная картина открывалась под ним глазам зрителя!… Горные массивы один выше другого разбегаются во все стороны; покрытые субальпийскими лугами их вершины под лунным светом стоят, точно великаны с обнаженными головами, как будто чему-то внимают, к чему-то прислушиваются. А по ребрам их, по бесчисленным горбам и складкам, куда ни кинешь взгляд, темнеют густолиственные леса. Снизу, из глубоких теснин, с порывами легкого ветра доносится немолчный шум быстро-быстро бегущих вод. В самом воздухе, кажется, разлито что-то живительное, бодрящее, что можно только чувствовать, но трудно назвать – подчинить какому-либо из наших внешних чувств. Вот как-бы и сидел под открытым небом, созерцал и наслаждался, но… житейская проза прервала ваши улетевшие, быть может, слишком высоко для обыкновенного смертного мечты: нас зовут в саклю откушать!

В наше отсутствие одна из хозяек дома занималась в кунацкой плетением циновки (по-чеченски эрге). Мы застали в сакле деревянную раму с натянутой основой из шерсти (иногда заменяется пенькой), а утком служат стебли какого-то высоко-растущего кислого злака, который по отцветании собирается на мочежинниках, разбросанных в углублениях почвы по дну долины. Циновки иногда украшаются несложными крашеными узорами.

Утро следующего дня встретило нас не совсем приветливо: на северо-западной стороне горизонта скопились массы облаков и отдельные обрывки их уже тянулись к горам. Надо было торопиться, чтобы за погоду пройти незнакомые мне места Ялхаройского старшинства. Еще с вечера мы позаботились о лошадях и теперь двинулись в путь все верхами, напутствуемые добрыми пожеланиями хозяина и его домашних. От Мереджоя к Ялхорою идет хорошая верховая тропа – остаток некогда проложенной русскими войсками дороги; открытая, с мягким рельефом местность для езды не представляет никаких препятствий. Поднимаясь к перевалу по правым возвышенностям над глубоким ложем р. Мереджи, тропа пересекает несколько балок, спадающих к ущелью. Главная артерия долины берет начало целой сетью ручьев на складках г. Борзанты. В стороне мелькнули постройки и башни Нижнего и Верхнего Гярита, Халхороя; против последнего, влево от нас, в обрезе скалистого выступа обращает внимание ряд пещер (я насчитал их более двадцати), по рассказам, служивших жилищами для людей очень отдаленной эпохи.

В общем путь не представляет чего-либо особенного: главное место занимают покосы и пастбища мереджоевцев, которые часть своих угодий сдают, за избытком, соседним обществам. Бороздящие в разных направлениях долину овраги драпируются лесом из ольхи, ясеня и карагача, а по мере приближения к перевалу начинают встречаться островки вербы, рябины, низкорослой березы и, наконец, азалеи. Но вот и перевал: он является широкой грядой холмов с округлыми покатостями, которые, направляясь к северо-востоку от г. Борзанты, незаметно сливаются с юго-западными отрогами г. Гилла-корт.

На переезд от с. Мереджи до перевала мы употребили всего три часа. Погода не на шутку изменялась к худшему, и вскоре вся окрестность потонула в густых массах облаков. Бывшие на нас легкие костюмы под напорами холодного северо-западного ветра заставляли уже нас пожиматься; пришлось обратиться к услугам увязанных в торока бурок.

Находясь на рубеже бассейна р. Фортанги, будет уместным сделать беглый очерк пройденной местности.

Верховья Фортанги составляются из двух главных истоков – западного, берущего начало у юго-западных свесов г. Муйты-кер близ с. Хай, и восточного – р. Мереджи, вытекающей из-под горы Борзанты. Горная область этой части бассейна слагается хребтами Кори-лам и Морд-лам и только что названными вершинами и их отрогами. Западная сторона течения р. Фортанги на всем протяжении обрамляется водоразделом между нею и системой р. Ассы.

Прорезав толщи твердых известняков, Фортанга у хутора Верхний Датых вступает в систему мягких глинистых сланцев, кое-где пробуравленных выходами рыхлого песчаника, заметно начинает уклоняться к северо-востоку и стремится в узком ложе в том же направлении до выхода на плоскость, в долину Ассы и Сунжи.

Наблюдая как главное ущелье Фортанги, так и боковые – ее притоков, мы заметим, что весь этот район не имеет более или менее резких повышений, возвышенных и открытых плато, а выполняющие бассейн хребты и их отроги расположены так, что дают возможность солнечным лучам обильно освещать местность и в то же время защищают верхние речные долины от холодных воздушных течений. Такой рельеф, по моему мнению, способствует более широкому горизонтальному распространению древесной растительности в этом бассейне по сравнению с соседним – р. Гехи: в то время как в последнем представители чернолесья (пород хвойных по ущельям р. Фортанги и ее притоков мне не случалось наблюдать даже единичными экземплярами) не переходят в общей массе параллели 42⁰ 56», по Фортанге они достигают 42⁰ 54».

Лесные богатства описываемой местности резко распадаются на две полосы: северную – до хребта Кори-лам, с господством тенелюбивого бука, и южную – с господством ценных пород, т. е. ясеня, дуба, карагача и липы, среди которых, как уже замечалось выше, бук и сопутствующий ему граб занимают второстепенное место. Нижняя (северная) часть доставляет лесные материалы на надобности плоскостных аулов и станиц, лежащих по нижнему течению рр. Фортанги, Ассы и Сунжи, в большинстве уже успевших снести свои общественные леса. Впрочем, рубка не заходит здесь слишком высоко по ущелью и далеко не достигает Нижнего Датыхского хутора, сосредотачиваясь, конечно, по самым доступным для вывозки местам как в главном, так и в боковом ущельях. Что же касается эксплуатации изобильно раскинутых природой лесных богатств выше названного хутора, то, можно сказать, она здесь совершенно отсутствует: попытки вызова отсюда ценных пород вниз по главному ущелью производились несколько лет тому назад и привели к отрицательным результатам: некоторые места ущелья р. Фортанги положительно непригодны для транспортирования тяжелых грузов, даже и в том случае, если их, как лес, тянуть волоком. Понятно, нет ничего невозможного, и недостатки естественные можно устранить теми или иными искусственными приспособлениями; но дело в том, что при проложении дороги здесь могут встретиться довольно серьезные затруднения, созданные природой: заключаются они в горных породах, из коих сложены хребты, обрамляющие ущелье. Я попутно уже указывал на оползни, сдвиги и т. п., какие встречаются по дороге от лесной караулки до солеварен. К этому, в подтверждение высказанного предположения, позволю себе привести еще некоторые мои наблюдения: верхний слой (почву) склонов составляет преимущественно суглинок и глина с примесью лесного перегноя и т. п., подпочву же этой части ущелья составляют мягкие глинистые сланцы и кое-где песчаники. После обильного дождя (а недостатка в них никогда не бывает) вода, просочившись через почву, смачивает ближайшие слои подпочвы, но проникнуть в них, уйти вглубь не может; в местах наклонных получается, таким образом, если сложно так выразиться, каток, по которому, вследствие тяжести своей, верхний слой – почва начинает скользить со всеми находящимся на ней предметами. Раз такое движение началось, оно уже не может остановиться и захватывает все большие пространства. При таких условиях полотно дороги не может просуществовать долго, если для закрепления его не принять соответствующих мер: оно будет сброшено или засыпано завалами. Поэтому я полагаю, что дорогу от караулки до датыхских соляных источников по ущелью Фортанги возможно проложить при обеспечении капитальных на нее затрат доходностью от эксплуатации леса – при наличности крупных предпринимателей-лесопромышленников и подходящих требованиях рынка.

На пути от перевала к сел. Ялхарой обращает внимание масса бугров из чистой извести (алебастра), местами сероватой, местами же совершенно белой; бугры эти нечто иное, как осовы, происшедшие от выветривания скалистых гребней; они начинаются недалеко от перевала и идут к ущелью р. Гехи, а часть их окаймляет с севера и ялхаройскую котловину. Верстах в двух за перевалом тропа дает разветвление вправо, в долинку безымянной речки – притока р. Акки-хи; в этой долинке приютилось маленькое тоже безымянное озерцо (ни на одноверстной, ни на пятиверстной картах оно не показано. Мне говорили, что по близости еще есть такое же озерцо (другой глаз!), но лично я его не видел), один из глаз озера-быка, что было у селения Амки (легенду о бывшем у с. Амки озере я привел в статье «Верховья р. Гехи» (см. «Известия» Кавк. Отдела Импер. Русск. Географ. Общ., т. XV, 1902 г., стр. 282), как говорят туземцы. Ближе к Ялхорою, вправо от дороги, в скалах заметны ряды пещер.

На переезд от перевала до селения было потрачено полтора часа при хорошей дороге. Не успели мы расположиться в доме старшины, как пошел дождь, мелкий, чисто осенний; температура сильно пала, и даже в комнате становилось прохладно не в меру. Мы выглянули на двор: все тонуло в непроглядной серой мгле. Наступили сумерки, хотя было только пять часов. При таких неблагоприятных условиях двигаться дальше не было возможности, – пришлось заночевать.

В Ялхорое я предполагал отпустить сопровождавших меня от начала пути объездчиков, рассчитывая, что сюда выедут навстречу другие, но мои предположения не оправдались. К печальной обстановке по случаю изменившейся погоды присоединилось еще и известие, сообщенное нам ялхоройцами, что дорога по ущелью р. Кей-чу очень испорчена дождями. Ялхоройцы советовали даже отправиться лучше на Евдокимовское через Галанчочское старшинство; но мне не хотелось отступать от заранее намеченного пути, и я решил идти в Кийское старшинство.

Утром 14-го августа я проснулся рано. Солнце еще не встало. Толкнув притворенные ставни, я, к немалому удовольствию, увидел, что погода за ночь вполне прояснилась, и безоблачное ярко-голубое небо не омрачалось ни одной тучкой. Хотя вся окружающая аул местность еще была погружена в предрассветный полумрак, я принялся будить своих спутников. Запасенными с вечера дворами скоро развели в очаге огонь, нагрели чайник и принялись за чаепитие. Пришел хозяин, которому был также предложен нами чай, и мы попросили его поторопить назначенного нам еще накануне проводника и привести с ночной пастьбы наших лошадей. Проводник нам был необходим: с хребта Юкъ-еръ-лам в Кийское ущелье ни я, ни мои спутники дороги не знали. Однако, как мы ни торопились, а тронулись в путь только около семи часов.

Я не стану описывать местность от Ялхороя и далее по Аккинскому ущелью: здесь мы шли знакомым путем, которым я следовал в свою поездку по котловине р. Гехи. Скажу только, что от башни Дисхи-воу мы свернули влево, перебрались через речку Акки-хи и стали подниматься на возвышенности, обрамляющие ее правый берег. Здесь, на одном из пологих бугров, у тропинки, обращает на себя внимание каменная плита-памятник с высеченным на ней крестом; в твердом песчанике совершенно ясно сохранилось его изображение: две пересекающихся под прямым углом линии, а на концах их четыре правильных круга. Плита имеет 1 арш. 10 вершков высоты над землею, 12 вершков ширины и 3 вершка толщины. Кроме креста никаких фигур не имеется. На мои расспросы как у проводника, так и у встреченных далее на сенокосе аккинцев я не получил никакого определенного ответа: все говорили, что ничего не знают о происхождении этого памятника.

Поднявшись на два небольших увала от речки, тропа выходит на небольшое покатое плоскогорье. Густая сочная трава длинными рядами ложилась под дружными взмахами косцов, которые, когда мы показались из-за пригорка, оставили работу и с любопытством осматривали наш караван, хотя, кажется, никто из его участников не представлял из себя чего-либо занимательного. Наш проводник, молодой парень, сомневаясь в исправности дороги по южным свесам Юкъ-еръ-лама, счел не лишним собрать у них некоторые сведения, и мы на минуту приостановились. Ответы косарей-аккинцев подтверждали опасения, слышанные нами от ялхоройцев, но добиться определенных ответов и указаний было нельзя.

Бросив тропу, мы пошли прямо по мягкому отлогому склону к гребню хребта. Пышный ковер суб-альпийских лугов покрывал все видимое пространство и, несмотря на сравнительно позднее время, еще ярко пестрел самыми разнообразными цветами. На этом же склоне нам встретилась небольшая мочажинная площадка, на которой во множестве торчали высокие стебли давно отцветших, полу-увядших желтых лилий. Освобожденные от удил и седоков, наши лошади с большим аппетитом уплетали на ходу сочную траву, и мы совершенно незаметно очутились на широкой седловине, а немного погодя перед нами раскинулась панорама глубокого Кийского ущелья. От перевала тропа пролегает вначале по пологим, как и только что пройденный по северному свесу, скатам на порядочное расстояние (около 2 ½ верст приблизительно). Довольно верным будет определение этой части южного склона хребта Юкъ-еръ-лам, что он представляет, начиная от гребня, широкие, но не высокие расположенные одна над другою террасы. Куда ни кинешь взгляд, нигде ни кустика: сплошная зеленая скатерть лугов, между которыми там и сям желтеют полоски созревших нив. Кое-где на нашем пути ячмень и пшеница были уже сжаты и лежали в снопах и копнах; здесь же шла уборка травы. У первой встречной партии косарей-кийцев мы приостановились и распытали о состоянии дороги, да, кстати, спросили, как нам отыскать старшину. Один из них, немножко говоривший по-русски, мешая свою родную речь с русскими словами, начал очень бойко объяснить, какого направления нам следовало держаться. Впрочем, из его пространной речи я только и понял, что «дорога очень яман, лоша нога парпал; желез нада!»…

По мере движения вниз склоны становятся круче. Кое-где нам начали попадаться признаки бушевавших здесь стихий: встречались свежие осовы почвы, намытые по скатам валики из мелко исколотого шиферного сланца, и, чем ниже, тем все в больших и больших размерах. Версты за полторы до сел. Нижний Кий нам пришлось пройти по едва заметной тропе, вновь набитой по тому-же обнаженному сланцу, с которого верхний слой почвы вместе с растительностью был сорван и сброшен вниз, к речке. Каждая ложбинка в своем устье была буквально заполнена продуктами разрушенной атмосферными осадками горной породы. Занятый окружающей картиной, я и не заметил, как перед нами выросло несколько башен и мы очутились на узенькой, с сильным уклоном, улице селения Нижний Кий. Когда наши лошади застучали копытами по уличным плитам, из-за углов и всевозможных извилин повысыпало немало ребят: все, выпучив глаза, безмолвно созерцали наше шествие. Не желая бродить наугад, я велел Ханиеву передать проводнику, чтобы он при всяком случае расспрашивал, куда нам лучше пройти, тем более, что наш чичероне, как это выяснилось, бывал в этих местах очень мало, не особенно твердо знал дороги, а после происшедших здесь пертурбаций мог и окончательно запутаться. Спустившись к самой речке Кий-хи и расспросив о дороге, мы отправились вниз, Маштарой (Маштархой), где имел место пребывание местный старшина. На всем пути по дну ущелья приходилось наталкиваться на картины разрушения. Дорога, действительно оказалась сорванной, и мы карабкались по крутым узким тропинкам, по осовам, перескакивали через трещины в почве, сдвинутой и навороченной в какой-то невозможный хаос. В лежавшем на пути селении Гимри, вследствие глубокого подмыва почвы, опрокинуло старинную высокую башню и разрушило дом из плитнякового камня. В этом селении мы повстречали родственника старшины, который и вызвался проводить нас до Маштароя. Идти берегом с лошадьми оказалось невозможным, и нам пришлось несколько раз перебираться вброд через речку; она мчится в узком каменистом ложе с высокими обрывистыми берегами; русло ее загромождено обломками плотного сланца, имеет не более 10—15 шагов ширины, сильно наклонено и, несмотря на обыкновенный уровень воды, местами очень затруднительна для переправы. Кое-где по не обсохшим берегам были видны следы полой воды: она поднималась на два с лишком аршина. Ущелье речки Кий-хи обрамляется с юга высокими крутыми склонами хребта Басты-лам, а с севера нижними уступами ЮКЪЕР-ЛАМА; дно его очень тесное и представляет собою каменный лоток, по которому и несется речка, вбирающая по пути массу притоков, спадающих с обеих сторон по боковым ущельицам.