Каждый домик разделён на две части, с отдельными входами с каждой стороны. Несколько ступенек, небольшой балкончик, внутри крохотная кухонька без плиты, но с холодильником, санузел с душем, и довольно большая комната. «Номер» видимо изначально рассчитан на семью, так как две односпальные кровати плотно сдвинуты, и к тому же скреплены металлическими скобами. На всякий случай, очевидно. И уж с этим Нинелле, увы, придётся смириться.
В непосредственной близости от домиков разместилось сборно-разборное здание столовой, в которой вечером, после ужина, у входа выставляют стенд, на котором написано «КАФЕ-БАР». В «винной карте» бара значатся: коньяк «Кизляр», вина молдавские «Лидия» и «Кагор», пиво «Бархатное», производимое неподалёку, в Николаеве. Поскольку база отдыха принадлежит университету, водка и портвейн – под запретом. И ещё в баре имеется старый, хриплый магнитофон с записями модных (по мнению руководства) песен и мелодий. Весело? Удавиться можно!
Но!!! На следующее утро, на завтраке, встречаю я, к великой своей радости, нашего земляка, сухумчанина Костаки Харлампиева, человека хорошо известного в городе. В прошлом футболист, защищавший цвета местной команды «Динамо», бросивший спорт вследствие травмы, ныне преподающий физкультуру в одной из школ, прославился он совсем не этим.
Причина его известности и популярности заключалась в том, что Костаки был, если так можно, выразиться, профессиональным бабником, казановой высочайшей пробы, «капо ди тутти капи» (босс среди боссов), применительно к огромной армии местных мужчин, каждый год с придыханием и вожделением ожидающих прихода лета, когда начинается курортный сезон, и когда со всех концов необъятной страны в приморский город «слетаются ласточки», романтически настроенные, любвеобильные, и, как правило, доступные.
Если учитывать, что наш земляк к тому же обладал хорошо подвешенным языком, слыл прекрасным рассказчиком, не лишённым, я думаю, достаточно бурной фантазии, с неплохим чувством юмора, то вот и ответ, почему его имя стояло в первой пятерке городских сердцеедов.
Вечером же засели мы с Костаки и его коллегой, тренером по боксу Сейраном в том самом «КАФЕ-БАРЕ». Нинеллу наше общество не интересовало, она удалилась в домик, так что сложился у нас очень даже уютный сухумский мальчишник. Вскоре оказалось, что коньяк «Кизляр» очень даже ничего, если запивать его пивом, похожим, правда, скорее на квас.
И вот, сидим мы, как я уже говорил, достаточно уютно на веранде кафе, где-то внутри помещения лавандовым, слегка хриплым голосом Софии Ротару надрывается магнитофон, а за столиком нашим неспешно течёт дружеская беседа. И, как часто бывает в мужской компании, когда другие темы исчерпаны, естественным образом начинается разговор о женщинах. Конечно, здесь, в смысле искусства повествования, равных Костаки нет и быть не может. Истории любовных приключений, мастерски преподнесённые рассказчиком, сменяют друг друга, становясь всё более изысканными, динамичными и откровенными, провоцируя море ответных эмоций у слушателей. А коньяк, вкупе с пивом окрашивают происходящее в романтические цвета, придавая услышанному одновременно некую сказочность и почти осязаемую реальность.
В эпоху моей молодости в аптеках не продавались стимуляторы типа сегодняшней «Виагры», их просто не было. Поговаривали, правда, что в сухумском институте экспериментальной патологии, для опытов над обезьянами, использовали некий препарат подобного типа, якобы называемый «бобровкой». Так вот, то ли «сладкие» истории Костаки сыграли свою коварную роль, то ли в выпитом алкоголе присутствовала эта самая пресловутая «бобровка», но я вдруг почувствовал нечто, чего не чувствовал ранее. Вдруг перехватило дыхание, сердце заколотилось в бешенном темпе, я явно почувствовал мощный прилив крови к ушам и, особенно, к другим частям тела.
Хорошо, свет на веранде кафе был тусклым, иначе я, что называется, оконфузился бы, явив друзьям некие внешние физиологические изменения, а они, поверьте, были. Извинился, невнятно пробормотав причину внезапного ухода, встал, и, пятясь, удалился.
К домику я несся, будто на спине моей был закреплён моторчик с пропеллером. Но вот незадача! Какой же из домиков был моим, сейчас, в темноте, определить было почти невозможно.
– Спокойно, спокойно – уговариваю себя, – а как же я шёл от домика к бару? Ну вот, кое-что начинаю, вроде, вспоминать. Здесь? Нет, чуть подальше. А сейчас правее? Ну да, вот ведь он, мой домик, с перегоревшей лампочкой на балконе.
Перепрыгиваю через ступени, врываюсь в комнату, сбрасываю в темноте одежду, и «юрк» под простыню к жене. Нинелла спит лицом к стене, будить её и объяснять в чём дело, нет ни желания, ни времени, так что, максимально приподняв ночную рубашку супруги, не меняя её позы, приступаю к делу.
Она, естественно, просыпается, пытается повернуть ко мне хотя бы голову, и тут, дабы не «получить на орехи», я запечатываю рот жены страстным поцелуем! (Какая, однако, мощная и красивая фраза – «запечатываю поцелуем»! Правда, подозреваю, что не я её придумал. Ну да ладно).
И происходит чудо! Видимо, либидо Нинеллы получает послание от моего либидо, они договариваются между собой и, в результате начинается нечто такое, о чём я и не мечтал, открывается вдруг потайная ажурная дверь, и мы вдвоём входим, нет, врываемся в прекрасный «благоухающий сад шейха Нефзауи»1, не подозревая еще о том букете фантастических удовольствий, какие нам суждено будет испытать.
Я-то ладно, я, возможно, под влиянием «бобровки», но Нинелла, «синий» мой «чулок», неожиданно раскрывается, как чувственный экзотический цветок, откликаясь на каждое моё движение, будто угадывая его наперёд.
Казалось, что эти безумные полёты в неизведанные галактики, и стремительные падения в беззвёздные чёрные дыры не закончатся никогда. Я машинально отметил их шесть, прежде чем услышал ожидаемое: – «Ненасытный»! И это был совсем не тот знакомый мне отказной «ненасытный», а совсем другой: многозначительный, ароматный, зовущий, произнесённый в совершенно иной, непривычной тональности…
Но надо было хоть немного поспать.
Когда я проснулся, в комнате было уже почти светло. Нинелла опять лежала лицом к стене, тихо посапывая во сне. Я с нежностью смотрел на оголённое плечо женщины, моей, уже точно, женщины, любуясь нежным загаром её кожи, красиво оттенённым массивной золотой цепью…
Стоп, стоп, стоп! У Нинеллы не было и нет никакой золотой цепи! Да и волосы у спящей дамы заметно светлее, чем у моей жены. Внутри меня, где-то в районе желудка вдруг образовался ледяной шарик. Остатки сна как рукой сняло.
Приподняв голову, я внимательно оглядел комнату. У платяного шкафа открытый чемодан оранжевого цвета, явно не наш, на спинку стула небрежно брошен розовый халат, который тоже не знаком мне. В углу комнаты на стене висит парусиновая куртка внушительного размера, которыми обычно пользуются охотники или рыбаки, стоят резиновые «болотные» сапоги с отворотами и два спиннинга с массивными металлическими катушками.
Кусок льда в моём желудке моментально увеличился до размера теннисного мяча. Тихонечко сполз я с кровати, и быстро собрал с пола разбросанную ночью одежду.
Я уже застёгивал пряжку на босоножке, когда снаружи отчётливо донёсся скрип ступенек…
Герой-любовник, то бишь гигант секса, то есть я – выжил!
Развода с Нинеллой не случилось. Не было даже скандала, ибо узнай она всю правду, всё равно бы не поверила. Мою жену вполне устроила версия об ограблении. А ухаживать за больным, немощным, слабым и беззащитным – возможно, именно это и оказалось её главным призванием и скрытой сутью.
Сейчас я сижу в кресле, пытаясь изложить на бумаге свою драматическую любовную историю, вспоминая при этом классиков литературы, выуживая из их текстов наиболее подходящие мне фразы и обороты речи.
Сидеть трудно, ибо та часть тела, на которую, собственно, и садятся, отчаянно болит, особенно справа, приходится подкладывать туда подушку. Да и левая рука в гипсе не очень способствует процессу творчества. Но я стараюсь! Стараюсь!
14.12.2021