Достоевский. Энциклопедия

МАРИЯ СТЮАРТ. Неосущ. замысел, 1842. – См. Борис Годунов.

<МАША ЛЕЖИТ НА СТОЛЕ. УВИЖУСЬ ЛИ С МАШЕЙ?..> 16 апреля 1864 г. Запись в записной книжке 1863–1864 гг. (XX)

Эта запись имеет большое значение для творчества и мировоззрения Достоевского, поэтому есть смысл поместить ее среди произведений. Сделана она сразу после смерти первой жены писателя – М. Д. Достоевской. Ночью, находясь в комнате наедине с еще не остывшим телом, Достоевский заносит в записную тетрадь свои размышления, которые сложились в своеобразный философский трактат о жизни и смерти, смерти и бессмертии, предназначении человека на земле. В этой записи и сконцентрированы-обозначены философские концепции Достоевского-писателя, Достоевского-мыслителя, которые он будет разрабатывать, углублять, исследовать во всех последующих своих великих романах. Стоит хотя бы тезисно вспомнить содержание этой записи:

Одна из главных заповедей Христа – возлюбить ближнего как самого себя – человеком на земле не исполняется в силу его, человека, несовершенства… Христос есть идеал человека во плоти и достичь этого идеала – цель человечества… Но если окончательная цель будет достигнута, то жизнь остановится-прекратится… Тогда получается, что «человек есть на земле существо только развивающееся, след<овательно>, не оконченное, а переходное»… «Следственно, есть будущая, райская жизнь»… И самый, может быть, главный вывод, который Достоевский помечает своим многознаменательным латинским «заметь хорошо»: «NB. Итак, все зависит от того: принимается ли Христос за окончательный идеал на земле, то есть от веры христианской. Коли веришь во Христа, то веришь, что и жить будешь вовеки…»

Однако ж будет ошибкой думать, что великий писатель был однозначно религиозным мистиком. Понятия «бессмертие», «вечная жизнь» имели для него и сугубо земное, так сказать, овеществленное выражение: человек после физической смерти остается-продолжает жить в детях, в памяти людской. В этом плане особенно интересно рассуждение Достоевского, что «память великих развивателей человека живет между людьми <…>. Значит, часть этих натур входит и плотью и одушевленно в других людей…» То есть стоит уточнить-конкретизировать для ясности: великие писатели-творцы уровня Достоевского, безусловные «развиватели человека», просто обречены на бессмертие. Но писателю-философу важно определить-осмыслить и космологический аспект бессмертия. Увы, вынужден он признать, конкретные его формы человеку представить не дано. Можно только догадываться. И знать-верить, что произойдет «синтез», достижение Христова идеала, слияние с ним: «Все себя тогда почувствует и познает навечно. Но как это будет, в какой форме, в какой природе, – человеку трудно и представить себе окончательно…» В конце этого философского эссе, вероятно, уже в свете занимающегося за окном апрельского утра, Достоевский формулирует окончательно и смысл земного существования человека: «Итак, человек стремится на земле к идеалу, противуположному его натуре. Когда человек не исполнил закона стремления к идеалу, то есть не приносил любовью в жертву своего я людям или другому существу (я и Маша), он чувствует страдание и назвал это состояние грехом. Итак, человек беспрерывно должен чувствовать страдание, которое уравновешивается райским наслаждением исполнения закона, то есть жертвой. Тут-то и равновесие земное. Иначе земля была бы бессмысленна…» Выходит, страдание – закон, неизбежность, данность земной жизни человека. Иллюстрациями к этому и послужат многие страницы последующих произведений писателя.

МЕЧТАТЕЛЬ. Неосущ. замысел, 1876–1877. (XVII) Мечтательство – сквозная тема в творчестве Достоевского. Уже в «Петербургской летописи» (1847) дана характеристика типа Мечтателя, затем она конкретизируется в образе героя-повествователя «Белых ночей», во многих персонажах последующих произведений. Фрагменты плана отдельного большого романа «Мечтатель» (всего их семь) разбросаны среди заметок к «Дневнику писателя» 1876 г. Писатель собирался публиковать «Мечтателя» в рамках «Дневника», однако замысел так и не был осуществлен. Судя по всему, в романе «Мечтатель» Достоевский собирался показать двойственную природу мечтательства, осознание трагедии мечтательства самим героем, который в финале должен был покончить жизнь самоубийством…

МОЛОДОЕ ПЕРО – см. Журнальные заметки.

МУЖИК МАРЕЙ. Рассказ. ДП, 1876, февраль, гл. первая, III. (XXII)

Основные персонажи:

Газин;

Достоевский;

Мужик Марей;

М – цкий.

В каторжном остроге в праздничный день – обычная пьяная гульба, игра в карты, драки… Угнетенный происходящим Достоевский встречает во дворе поляка М – цкого (А. Мирецкого), который сказал ему по-французски, что ненавидит «этих разбойников». И вот бывший петрашевец вскоре, лежа на нарах, вспоминает вдруг случай из детства, когда в деревне он играл один и вдруг померещилось ему, будто кто-то крикнул: «Волк бежит!» В ужасе бросился он бежать, выскочил на поляну прямо на пашущего мужика Марея, который его успокоил-защитил. На всю жизнь запомнились писателю самые, казалось бы, мелкие подробности: как протянул тот «тихонько свой толстый, с черным ногтем, запачканный в земле палец и тихонько дотронулся до вспрыгивающих моих губ», как улыбался «какою-то материнскою и длинною улыбкой»…

* * *

Этот мемуарный рассказ связан тематически с предыдущей, 2-й подглавкой «Дневника писателя», где речь шла о сближении интеллигенции с «почвой», народом. «Мужик Марей» – свидетельство того огромного нравственного воздействия, какое в детстве оказал на будущего писателя простой крепостной крестьянин из имения его родителей, поразивший его величием духа и бескорыстностью любви. Рассказ этот вполне мог войти и в состав «Записок из Мертвого дома».

МЫСЛЬ НА ЛЕТУ. Неосущ. замысел, 1870. (XII) «В губернский город приезжает фельдмаршал с беременной любовницей» – с этой фразы начинается набросок, в котором упоминаются пощечина, дуэль, убийства, описание казни в Париже преступника Ж.-Б. Тропмана (7 /19/ янв. 1870 г.) и прочие трагические страсти. Отдельные мотивы замысла вошли впоследствии в роман «Подросток».

НА ЕВРОПЕЙСКИЕ СОБЫТИЯ В 1854 ГОДУ. Стихи, 1854. (II)

Это первое из трех стихотворений одического жанра (кроме «На коронацию и заключение мира» и «На первое июля 1855 года»), написанных Достоевским в Семипалатинске, где после выхода из Омского острога он проходил солдатскую службу. Сочинялись они опальным писателем с одной целью – убедить правительственные круги в своей благонадежности, добиться облегчения своей участи, получить разрешение печататься. Данная ода посвящена началу Крымской войны. Текст стихотворения по инстанции дошел до III отделения, но разрешения на публикацию не получил, как и последующие два, и для облегчения участи бывшего петрашевца роли не сыграл.

<НА КОРОНАЦИЮ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ МИРА>. Стихи, 1856. (II)

Одно из трех (см. выше) одических стихотворений, написанных Достоевским в Сибири для облегчения своей участи. Посвящено оно заключению Парижского мира (18 /30/ марта 1856 г.) и коронации Александра II (26 августа 1856 г.). Благодаря хлопотам А. Е. Врангеля текст этот дошел до военного министра Н. О. Сухозанета, но к тому времени (июнь 1856 г.) уже прежние ходатайства частично достигли цели: царь разрешил унтер-офицера Достоевского «ввиду чистосердечного раскаяния» произвести в прапорщики, но приказал учредить за ним секретный надзор и только потом, убедившись в его благонадежности, дозволить ему печатать свои литературные труды. Стихотворение это, как и предыдущих два, при жизни автора не публиковалось.

Ф. М. Достоевский. Фотография Н Лейбина, 1S5S

НА ПЕРВОЕ ИЮЛЯ 1855 ГОДА. Стихи, 1855. (II)

Вторая по времени создания стихотворная попытка (см. выше) писателя-петрашевца размягчить сердца царствующих особ высоким одическим стилем, дабы привлечь внимание к своей горькой участи. Написаны эти строки в июне 1855-го, посвящены дню рождения вдовствующей императрицы Александры Федоровны и, благодаря хлопотам А. Е. Врангеля, дошли до нее. Спустя несколько месяцев, в ноябре, рядовой Достоевский был произведен в унтер-офицеры. Стихотворение это, как и другие два, опубликовано не было. И слава богу: уж на что М. М. Достоевский, старший брат, ценил и уважал литературный талант Достоевского, с восторгом принимая все, что ни выходило из-под пера его, и тот, оценивая оду «На коронацию и заключение мира», написал ему напрямик, без дипломатии: «Читал твои стихи и нашел их очень плохими. Стихи не твоя специальность…» [Летопись. т. 1, с. 220] Больше того, слух об этих верноподданнических виршах Достоевского распространился в литературных кругах Петербурга и лег пятном на репутацию бывшего петрашевца. Сам писатель впоследствии никогда не вспоминал об этих вынужденных поэтических опытах и сам бы, пожалуй, удивился, если б кто ему сказал-напомнил, что он способен был сочинять строки вроде следующих:

 
…Знакома Русь со всякою бедой!
Случалось ей, что не бывало с вами.
Давил ее татарин под пятой,
А очутился он же под ногами…
 

НАШИ МОНАСТЫРИ (ЖУРНАЛ «БЕСЕДА» 1872 г.). Статья-рецензия. Гр, № 4, 22 янв., без подписи. (XXI)

В этой рецензии Достоевский высказал свое мнение по поводу серии статей «Наши монастыри, их богатства и получаемые ими пособия», публиковавшихся в журнале либерально-славянофильского толка «Беседа» (издатель-редактор С. А. Юрьев) с 3-го по

11-й номер за 1872 г. В них проводилась мысль, что монастыри и монахи живут чересчур богато, а это-де никак не вяжется с идеалами монашества. Достоевский категорически не согласился с обобщениями анонимного автора «Беседы» и напомнил простую истину, что «половина правды не только есть ложь, но даже и хуже лжи».

НЕОБХОДИМОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ. Статья. Э, 1864, № 7. (XX)

Эта статья – очередное звено в ожесточенной полемике между «Эпохой» и «Современником», ответ на памфлеты М. А. Антоновича «Торжество ерундистов» и «Стрижам» (С, 1864, № 7), которые, в свою очередь, появились как ответ на статью Достоевского «Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах». На этот раз Достоевский сделал «Необходимое заявление», что отказывается вести полемику на таком уничижительном ругательном вплоть до оскорблений личного характера уровне. Антонович разразился в сентябрьском номере «Современника» сразу пятью статьями против Э, объединенных заглавием «Литературные мелочи». После этого Достоевский окончательно отказался иметь дело с данным господином («Чтобы кончить») и далее полемика между «Современником» и «Эпохой», вплоть до прекращения последней, велась между М. А. Антоновичем и H. Н. Страховым.

НЕОБХОДИМОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ ПО ПОВОДУ РАЗНЫХ ХЛЕБНЫХ И НЕХЛЕБНЫХ ВОПРОСОВ Статья. Вр, 1863, № 1, без подписи. (XX)

В ряде журналов появились полемические отклики на «Объявление о подписке на журнал «Время» на 1863 год», содержащее почвенническую программу журнала и скрытые резкие нападки на «Современник». В данном «Объяснении» Достоевский развил положения программного «Объявления», обращаясь к редакциям журналов «Современник», «Отечественные записки», «Русский вестник» и др. Название статьи связано с выражениями «свистуны из хлеба» и «свист из хлеба» из статьи А. Ленивцева (псевдоним А. В. Эвальда) «Недосказанные заметки» (03, 1862, № 10).

<НЕ РАЗБОЙНИЧАЙ, ФЕДУЛ…>.

Шуточные стихи, 1879. (XVII) Неоконченное шуточное стихотворение (9 строк), обращенное к сыну (Ф. Ф. Достоевскому), дочери (Л. Ф. Достоевской) и жене (А. Г. Достоевской), набросанное среди записей к роману «Братья Карамазовы».

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О МИХАИЛЕ МИХАЙЛОВИЧЕ ДОСТОЕВСКОМ Некролог. Э, 1864, № 6. (XX)

Старший брат писателя М. М. Достоевский умер 10 июля 1864 г. В некрологе сказано о нем в основном как редакторе и писателе. Достоевский признается в конце, что о личном характере брата мог бы сказать много хорошего, но боится показаться пристрастным, так как «был слишком близок к покойному». Действительно, Михаил Михайлович был не просто братом, но и самым близким другом Достоевского с детских лет. Кроме данного некролога характеристике М. М. Достоевского посвящены также «Примечание к статье Н. Страхова «Воспоминания об Аполлоне Александровиче Григорьеве» и реплика «За умершего» из апрельского выпуска «Дневника писателя» за 1876 г.

НЕТОЧКА НЕЗВАНОВА. Роман (неоконч.). 03, 1849, № 1, 2, 5. (II)

Основные персонажи:

Александра Михайловна;

Б.;

Ефимов Егор Петрович;

Катя;

Княгиня Х – я;

Княжна-старушка;

Князь X – ий;

Ларенька;

Мадам Леотар;

Матушка;

Мейер Карл Федорович;

Незванова Анна (Неточка);

Овров;

Петр Александрович;

Саша;

С – ц;

Фальстаф;

Повествование ведется от лица заглавной героини (в журнальной редакции стоял подзаголовок: «История одной женщины»), В опубликованной части – рассказ о детстве и отрочестве Неточки. Когда ей было два года, отец умер, мать вторично вышла замуж за музыканта Ефимова. Отчим, талантливый, но спившийся человек, доводит до гибели мать Неточки и погибает сам. Девочка-сирота по счастливой случайности попадает в дом князя X – го, где обретает любовь, ласку, внимание почти всех домочадцев князя и дружбу его младшей дочери Кати. Однако ж Неточка, с ее не по-детски развитой душой, замечает, что старшая сестра Кати и падчерица князя, Александра Михайловна, крайне несчастна в своей семейной жизни и вдруг невольно проникает в ее сердечную тайну…

* * *

Достоевский начал писать этот роман еще в декабре 1846 г., сопоставляя новый замысел с «Двойником» («Это будет исповедь, как Голядкин, хотя в другом тоне и роде…» – из письма М. М. Достоевскому, янв. – фев. 1847 г.), но работа над романом затянулась. Из задуманных шести частей было написано три, каждая имела свой вполне законченный сюжет и заглавие – «Детство», «Новая жизнь», «Тайна». Работа над романом была оборвана 23 апреля 1849 г., когда Достоевский был арестован как участник кружка М. В. Петрашевского. Третья часть романа (гл. VI–VII) появилась в майском номере журнала без подписи, когда автор уже находился в Петропавловской крепости. В опубликованном фрагменте романа особенно важна тема, связанная с образом и судьбой Ефимова, и хотя речь идет о музыканте, здесь много автобиографического, личных переживаний и раздумий писателя о своем творческом пути. Что касается «детской» и «женской» тематики, то в этом отношении «Неточка Незванова» тесно связана с произведениями западных и русских писателей – романами Жорж Санд, «Матильда, или Записки молодой женщины» (1841) Э. Сю (этот роман Достоевский собирался перевести еще в 1844 г.), «Евгения Гранде» (переведен Достоевским в 1845 г.) О. де Бальзака, «Лавка древностей» (1841) и «Домби и сын» (1848) Ч. Диккенса, «Кто виноват?» (1847) и «Сорока-воровка» (опубл. 1848) А. 77. Герцена, «Полинька Сакс» (1847) А. В. Дружинина и др.

Судя по последним абзацам опубликованного в 03 текста, героиня в дальнейшем должна была покинуть дом князя X – го, начать самостоятельную жизнь, стать певицей… Однако ж после каторги Достоевский, увлеченный новыми замыслами, отказался от мысли закончить роман и переработал опубликованный фрагмент в повесть о детстве Неточки: убрал ряд эпизодов и действующих лиц, снял деление на части и сделал сквозную нумерацию глав.

НОВЫЕ ПОВЕСТИ. Неосущ. замысел, 1872. (XII) Короткие планы-сюжеты двух повестей. Героем первой должен был стать «чиновник или кто-нибудь» – бесталанный неудачник, помышляющий о самоубийстве, и замысел этот перекликается с задуманным несколько месяцев спустя замыслом «Идея». Сюжет второй повести (дети убегают от отчима и скитаются по Петербургу), в свою очередь, тесно связан с замыслом ненаписанного романа под условным названием «Отцы и дети».

ОБ ИГРЕ ВАСИЛЬЕВА В «ГРЕХ ДА БЕДА НА КОГО НЕ ЖИВЕТ». Театральная рецензия (неоконч.). «Северный вестник», 1891, № 11. (XX)

Эта неоконченная заметка написана в феврале-марте 1863 г. и посвящена разбору игры известного трагического актера 77. В. Васильева 2-го в премьерном спектакле Александринского театра по пьесе А. 77. Островского «Грех да беда на кого не живет», которая была опубликована в журнале «Время» (1863, № 1). Достоевский не завершил свой единственный опыт театральной рецензии, вероятно, по двум причинам: в февральском номере «Времени» уже появились статья А. А. Григорьева «Русский театр. Современное состояние драматургии и сцены» и письмо в редакцию Н. Косицы (Н. Н. Страхова), где о пьесе Островского и об исполнении роли Краснова Васильевым уже шла речь, а вскоре и журнал братьев Достоевских был закрыт.

ОБРАЗЦЫ ЧИСТОСЕРДЕЧИЯ. Статья. Вр, 1861, № 3, без подписи. (XIX)

Эта статья тесно связана с «Ответом «Русскому вестнику», который появится в майском номере «Времени», и посвящена женскому вопросу и творчеству А. С. Пушкина. Весной 1861 г. на одном из благотворительных вечеров в Перми супруга председателя местной Казенной палаты Е. Э. Толмачеева выступила с публичным чтением «Египетских ночей» Пушкина, о чем в восторженных тонах сообщала газета «Санкт-Петербургские ведомости» (1861, № 36, 14 фев.). В еженедельнике «Век» ее редактор П. И. Вейнберг напечатал под псевдонимом Камень-Виногоров фельетон, в котором едко высмеял восторги корреспондента СПб. вед. и саму Толмачеву, представив ее новоявленной разнузданной Клеопатрой. Выходка «Века» вызвала волну возмущения в демократических кругах. И в этом Достоевский с ними был солидарен: он дает суровую отповедь автору «Века», посмевшему и оскорбить женщину, и совершенно извратить Пушкина.

<ОБЪЯВЛЕНИЕ О ПОДПИСКЕ НА ЖУРНАЛ «ВРЕМЯ» НА 1861 ГОД>. «Сын отечества», «Северная пчела», «Санкт-Петербургские ведомости», «Русский инвалид», «Искра», «Journal de St.-Petersbourg», «Афиши», 1860, сент., с подписью: М. Достоевский. (XVIII)

Это программное объявление об издании нового «почвеннического» журнала было подписано официальным издателем-редактором «Времени», М. М. Достоевским, но текст его «несомненно» принадлежит перу Ф. М. Достоевского, на что указал H. Н. Страхов. «Объявление» состоит из двух частей. В первой разъяснена позиция журнала по злободневным проблемам и выдвигается главная задача «почвеннического» направления – «создать себе новую форму, нашу собственную, родную, взятую из почвы нашей, взятую из народного духа и из народных начал», и не только соединение, примирение сторонников – последователей реформ Петра I с народным началом, но и примирение в универсальном, всемирном смысле: «Мы предугадываем, и предугадываем с благоговением, что характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях; что, может быть, все враждебное в этих идеях найдет свое примирение и дальнейшее развитие в русской народности. Недаром же мы говорили на всех языках, понимали все цивилизации, сочувствовали интересам каждого европейского народа, понимали смысл и разумность явлений, совершенно нам чуждых…» Мысль эта получит развитие во всем дальнейшем творчестве писателя вплоть до Пушкинской речи. Во второй части «Объявления» приведена литературная программа журнала и здесь сразу же было заявлено: «Мы решились основать журнал, вполне независимый от литературных авторитетов, – несмотря на наше уважение к ним – с полным и самым смелым обличением всех литературных странностей нашего времени..» С первых же своих номеров журнал братьев Достоевских подтвердил эту свою заявку-предупреждение – полемика с журналами практически всех направлений заняла центральное место на его страницах. И если «Современник» поначалу откликнулся на «Объявление» и первый номер «Времени» доброжелательно, «Русский вестник» сдержано, то, к примеру, «Отечественные записки» сразу ответили резкой статьей С. С. Дудышкина «Русская литература и мнения «Времени» (03, 1861, № 2). Основные программные положения «Объявления» были вскоре повторены и развиты Достоевским в «Ряде статей о русской литературе».

<ОБЪЯВЛЕНИЕ О ПОДПИСКЕ НА ЖУРНАЛ «ВРЕМЯ» НА 1862 ГОД>. Вр, 1861, № 9, с подписью: Редактор М. Достоевский. (XIX)

Во втором «Объявлении» Достоевский, фактический редактор и ведущий сотрудник «Времени», только вкратце повторяет программные заявления, сделанные в «Объявлении о подписке на журнал «Время» на 1861 год». И на этот раз текст получился явно полемичным, но теперь журнал братьев Достоевских намеревался вести литературную борьбу, главным образом, с изданиями «западнического» толка – «Современником», «Русским вестником», «Русским словом». Журнал Н. А. Некрасова на выпады и предупреждения, содержащиеся в «Объявлении» «Времени», ответил резкой статьей М. А. Антоновича «О почве» (С, 1861, № 12). К моменту публикации «Объявления о подписке на журнал «Время» на 1863 год» полемика с «Современником» достигнет своего апогея.

<ОБЪЯВЛЕНИЕ О ПОДПИСКЕ НА ЖУРНАЛ «ВРЕМЯ» НА 1863 ГОД>. Вр, 1862, № 9, с подписью: Редактор-издатель М. Достоевский. (XX)

Перед началом третьего года издания «Время» имело большой читательский успех (тираж более 4300 экз.) и новое «Объявление о подписке» популярного журнала вызвало широкий интерес в публике и у конкурентов. Программную статью «почвеннического» издания широко обсуждали как в стане, по терминологии Достоевского, «теоретиков» («Современник», «Русское слово», «День»), так и «доктринеров» («Русский вестник», «Отечественные записки»). Причем С и РСл сразу не могли ответить журналу братьев Достоевских из-за приостановки на 8 месяцев, но с января 1863 г. первым же делом возобновили полемику со Вр, уделив много внимания именно «Объявлению». Особенно серьезная полемика вокруг него вспыхнула снова уже после публикации заметки Достоевского «Необходимое литературное объяснение по поводу разных хлебных и нехлебных вопросов» (Вр, 1863, № 1).

ОБЪЯВЛЕНИЕ ОБ ИЗДАНИИ ЖУРНАЛА «ЭПОХА» ПОСЛЕ КОНЧИНЫ М. М. ДОСТОЕВСКОГО. Э, 1864, № 6, без подписи. (XX)

В этом кратком «Объявлении» подписчики журнала уведомляются, что издание будет продолжено, ответственным редактором после смерти М. М. Достоевского назначен А. У. Порецкий, опаздывающие номера будут выпущены и направление журнала останется прежним.

Алексеевский равелин Петропавловской крепости

ОБЪЯСНЕНИЯ И ПОКАЗАНИЯ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО ПО ДЕЛУ ПЕТРАШЕВЦЕВ». 1849. (XVIII)

С весны 1846 г. Достоевский начал посещать «пятницы» М. В. Буташевича-Петрашевского, на которых обсуждались «новые идеи», вопросы переустройства мира, кипели бурные политические дискуссии. Со временем писатель стал участником еще более законспирированных и более радикальных кружков-фракций внутри петрашевцев – С. Ф. Дурова и Н. А. Спешнева. 23 апреля 1849 г. по доносу осведомителя П. Д. Антонелли Достоевский вместе с другими петрашевцами был арестован и провел под следствием в Алексеевском равелине Петропавловской крепости восемь месяцев. Приговором Военно-судной комиссии он был приговорен к смертной казни «расстрелянием». Впоследствии генерал-аудиториат, а затем и Николай I смягчили приговор Военно-ссудной комиссии. Но 22 декабря 1849 г. на Семеновском плацу Достоевский прошел-испытал весь обряд приготовления к казни (он будет не раз вспоминать об этих страшных минутах – в «Идиоте», «Дневнике писателя», частных разговорах), в последний момент услышал указ о помиловании и окончательный приговор: 4 года каторги и затем – служба рядовым. Каторгу писатель отбывал в Омском остроге, военную службу – в Семипалатинске. Опубликованные в ПСС материалы следствия включают в себя собственноручно написанное Достоевским «Объяснение», протоколы допросов, мемуарную запись писателя с подробностями ареста в альбом О. А. Милюковой и фрагменты-выписки из официальных документов следственной комиссии. Как видно из материалов, Достоевский на следствии держался очень осторожно и достойно, стремясь не повредить товарищам по несчастью, пытался всячески принизить значение собраний Петрашевского, представить их обычными вечерами разговоров на отвлеченные, сугубо теоретические темы. Вместе с тем, отвергая все и всяческие обвинения себя и сотоварищей в посягательстве на устои самодержавной России, в тайных революционных намерениях, писатель не скрывал на допросах суть своих воззрений по самым острым вопросам, например, об учении Ш. Фурье, которым были увлечены петрашевцы: «Фурьеризм – система мирная; она очаровывает душу своею изящностью <…> в системе этой нет ненавистей. Реформы политической фурьеризм не полагает; его реформа – экономическая <… > как ни изящна она, она все же утопия, самая несбыточная. <…> Фурьеризм вреда нанести не может серьезного…» Одним словом, ничего нет опасного и преступного в обсуждении фурьеризма… Интересно, что перед господами из Комиссии Достоевский отстаивал даже и право писателя на свободу, обличая непомерный гнет цензуры: «Уже не могут существовать при строгости нынешней цензуры такие писатели, как Грибоедов, Фонвизин и даже Пушкин. <… > Ценсор во всем видит намек, заподозревает, нет ли тут какой личности, нет ли желчи, не намекает ли писатель на чье-либо лицо и на какой-нибудь порядок вещей. В самой невиннейшей, чистейшей фразе подозревается преступнейшая мысль <… > Точно как будто скрывая порок и мрачную сторону жизни, скроешь от читателя, что есть на свете порок и мрачная сторона жизни. Нет, автор не скроет этой мрачной стороны, систематически опуская ее перед читателем, а только заподозрит себя перед ним в неискренности, в неправдивости. <… > О свете мы имеем понятие только потому, что есть тень…»

Обряд казни на Семёновском плацу

Художник Б. Покровский

Через много лет, уже будучи известным писателем, автором «Преступления и наказания», «Идиота», «Бесов», Достоевский в главе ДП за 1873 г. «Одна из современных фальшей», отвергая наветы, что он (как раз в «Бесах») предал будто бы идеалы юности, с глубоким убеждением и вполне понятной гордостью вспоминал-писал: «Монстров» и «мошенников» между нами, петрашевцами, не было ни одного (из стоявших ли на эшафоте или из тех, которые остались нетронутыми – это все равно). Не думаю, чтобы кто-нибудь стал опровергать это заявление мое. Что были из нас люди образованные – против этого, как я уже заметил, тоже, вероятно, не будут спорить. Но бороться с известным циклом идей и понятий, тогда сильно укоренившихся в юном обществе, из нас, без сомнения, еще мало кто мог. Мы заражены были идеями тогдашнего теоретического социализма. <.. > Мы, петрашевцы, стояли на эшафоте и выслушивали наш приговор без малейшего раскаяния. Без сомнения, я не могу свидетельствовать обо всех; но думаю, что не ошибусь, сказав, что тогда, в ту минуту, если не всякий, то по крайней мере чрезвычайное большинство из нас почло бы за бесчестье отречься от своих убеждений. Это дело давнопрошедшее, а потому, может быть, и возможен будет вопрос: неужели это упорство и не-раскаяние было только делом дурной натуры, делом недоразвитков и буянов? Нет, мы не были буянами, даже, может быть, не были дурными молодыми людьми. Приговор смертной казни расстреляньем, прочтенный нам всем предварительно, прочтен был вовсе не в шутку; почти все приговоренные были уверены, что он будет исполнен, и вынесли, по крайней мере, десять ужасных, безмерно страшных минут ожидания смерти. В эти последние минуты некоторые из нас (я знаю положительно), инстинктивно углубляясь в себя и проверяя мгновенно всю свою, столь юную еще жизнь, может быть, и раскаивались в иных тяжелых делах своих (из тех, которые у каждого человека всю жизнь лежат в тайне на совести); но то дело, за которое нас осудили, те мысли, те понятия, которые владели нашим духом, представлялись нам не только не требующими раскаяния, но даже чем-то нас очищающим, мученичеством, за которое многое нам простится! И так продолжалось долго. Не годы ссылки, не страдания сломили нас. Напротив, ничто не сломило нас, и наши убеждения лишь поддерживали наш дух сознанием исполненного долга. Нет, нечто другое изменило взгляд наш, наши убеждения и сердца наши <…>. Это нечто другое было непосредственное соприкосновение с народом, братское соединение с ним в общем несчастии, понятие, что сам стал таким же, как он, с ним сравнен и даже приравнен к самой низшей ступени его…»

ОДНА МЫСЛЬ (ПОЭМА). ТЕМА ПОД НАЗВАНИЕМ «ИМПЕРАТОР». (IX) Неосущ. замысел, 1867. (IX) Набросок «поэмы» сделан среди подготовительных записей к «Идиоту». В основе сюжета – жизнь героя, который почти до 20 лет воспитывается в темнице и, впервые столкнувшись с людьми, познав человеческие страсти, умирает… Основным источником исторических сведений для сюжета поэмы «Император», вероятнее всего, послужила статья М. И. Семевского «Иоанн VI Антонович. 1740–1764 гг. Очерк из русской истории» (03, 1866, № 4). Видимо, не случайно Достоевский, неудовлетворенный образом гордого и страстного героя «Идиота», каким он складывался в первых редакциях романа, набросал среди черновых вариантов замысел сюжета о кротком герое-царе – как бы историческом прообразе князя Мышкина.

<ОПИСЫВАТЬ ВСЕ СПЛОШЬ ОДНИХ ПОПОВ…>. Эпиграмма, 1874. (XVII)

Эпиграмма-четверостишье на И. С. Лескова написана в период полемических отношений между писателями (см. «Смятенный вид» и «Ряженый»), В ней обыгрывается («Теперь ты пишешь в захудалом роде… ») заглавие лесковского романа «Захудалый род. Хроника князей Протозановых…» (1874).

ОПЯТЬ «МОЛОДОЕ ПЕРО». Ответ на статью «Современника» «Тревоги «Времени» («Современник», март, № 3). Статья. Вр, 1863, № 3, без подписи. (XX)

Данное остро полемичное по тону выступление «Времени» является очередным ответом на очередной выпад «Современника» и стоит в одном ряду с другими статьями Достоевского, направленными конкретно против М. Е. Салтыкова-Щедрина – «Молодое перо», «Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах», «Необходимое заявление…», «Чтобы кончить». На этот раз Достоевского особенно задело то, что Щедрин успех «Времени» объяснил восьмимесячной приостановкой «Современника» в 1862 г. В ответ на попытки полной дискредитации своего журнала фактический редактор «Времени» использовал весь свой талант памфлетиста, дабы, в свою очередь, дискредитировать и «Современник», и Салтыкова-Щедрина как сатирика, причисляя его к «свистунам, свистящим из хлеба». Но главное, чего добивался Достоевский, – еще раз убедительно заявить самостоятельность и прогрессивность «Времени», отличающегося как от реакционных и либеральных, так и от революционно-демократических изданий.

ОТВЕТ РЕДАКЦИИ «ВРЕМЕНИ» НА НАПАДЕНИЕ «МОСКОВСКИХ ВЕДОМОСТЕЙ». Собр. соч. 1883 г., т. I (в тексте воспоминаний Н. И. Страхова, засвидетельствовавшего здесь же авторство Достоевского), с подписью: Редакция «Времени». (XX)