Достоевский. Энциклопедия

В апрельской книжке «Времени» за 1863 г. была помещена (за подписью: Русский) статья H. Н. Страхова «Роковой вопрос» по поводу польского восстания. В газете М. Н. Каткова «Московские ведомости» (1863, № 109, 22 мая) тут же появился донос «По поводу статьи «Роковой вопрос» в журнале «Время», подписанный сотрудником катковских изданий К. А. Петерсоном, в котором издатели Вр обвинялись в том, что, опубликовав эту «антипатриотическую» статью анонимно, в качестве редакционной, они как бы солидаризировались с ее автором и уподобились «бандитам», которые «наносят удары с маской на лице»… Достоевский сразу понял угрозу, нависшую над журналом, и срочно написал «Ответ», который для оперативности направил в газету «Санкт-Петербургские ведомости». Статья в газете была набрана, но цензор, уже знавший о неблагоприятной реакции на «Роковой вопрос» в правительственных кругах, не пропустил ее, а 24 мая 1863 г. по «высочайшему повелению» журнал «Время» был закрыт. В «Ответе» Достоевский пытался объяснить, что Петерсон понял «Роковой вопрос» совершенно превратно, что она как раз насквозь патриотична и обвинил автора «Московских ведомостей» и само издание в доносительстве. О «Роковом вопросе» Достоевский позже, в письме И. С. Тургеневу (17 июня 1863 г.), напишет: «Мысль статьи <… > была такая: что поляки до того презирают нас как варваров, до того горды перед нами своей европейской цивилизацией, что нравственного (то есть самого прочного) примирения их с нами на долгое время почти не предвидится…»

ОТВЕТ «РУССКОМУ ВЕСТНИКУ». Статья. Вр, 1861, № 5, без подписи. (XIX)

Это вторая статья (после «Образцов чистосердечия»), в которой Достоевский продолжил дискуссию (теперь уже напрямую с «Русским вестником») о женском вопросе и «Египетских ночах» А. С. Пушкина., поводом для которой послужил фельетон П. И. Вейнберга (под псевдонимом Камень-Виногоров) в редактируемом им еженедельнике «Век» (1861, № 8, 22 фев.)

Большое место здесь занимает художественный анализ «Египетских ночей», Достоевский еще раз, как бы продолжая развивать тезисы еще одной своей статьи – «Свисток» и «Русский вестник», – опровергает утверждение М. Н. Каткова о недостаточной будто бы глубине пушкинского творчества.

ОТВЕТ «СВИСТУНУ» – см Журнальные заметки.

ОТЦЫ И ДЕТИ. Неосущ. замысел, 1876. (XVII) Записи к этому роману опять с «чужим» названием (см. «Борис Годунов») появились в записной тетради среди материалов к мартовскому выпуску «Дневника писателя». Не случайно название (конечно, условное, предварительное) перекликается с известным произведением И. С. Тургенева: две главные темы тургеневского романа «Отцы и дети» (1862) – «нигилизм» и столкновение-спор «отцов» и «детей» – уже в те годы тоже крайне интересовали Достоевского. В «Преступлении и наказании», «Идиоте», «Вечном муже» и особенно «Подростке» писатель уже в какой-то мере касался этих тем, а в январском выпуске ДП за 1876 г. сообщил читателям: «Я давно уже поставил себе идеалом написать роман о русских теперешних детях, ну и, конечно, о теперешних их отцах, в теперешнем взаимном их соотношении. <… > я возьму отцов и детей по возможности из всех слоев общества и прослежу за детьми с их самого первого детства.<…> А пока я написал лишь «Подростка» – эту первую пробу моей мысли…» Роман «Отцы и дети» Достоевский так и не написал, но основные коллизии плана-замысла в какой-то мере воплотились впоследствии в романе «Братья Карамазовы».

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЛЕТОПИСЬ. Фельетоны. СПбВед, 1847, № 93, 27 апр.; № 104, 11 мая; № 121, 1 июня; № 133, 15 июня, с подписью: Ф. Д.; а также № 81, 13 апр. (коллективное), с подписью: H. H. (XVIII)

Под фельетоном в середине XIX в. понимался «отдел росказней в газете» (В. И. Даль). По сути, тогдашний фельетон – это синтез репортажа, обозрения и эссе «обо всем и ни о чем», рассуждения на злобу дня, зарисовки городской жизни с элементами физиологического очерка. В «Санкт-Петербургских ведомостях» воскресный фельетон имел постоянное название «Петербургская летопись», и в этом разделе печатались поочередно несколько авторов. Очередной фельетон в номере от 13 апреля

1847 г. сопровождался примечанием, что из-за внезапной кончины постоянного фельетониста Э. И. Губера редакция вынуждена была обратиться к «одному из наших молодых литераторов». Им, по мнению исследователей, был – А. И. Плещеев, который привлек к соавторству своего товарища, тоже «молодого литератора» Достоевского, уже широко известного к тому времени после публикации «Бедных людей» и «Двойника». А уже следующий фельетон, в номере СпбВед от 27 апреля, и еще три Достоевский написал самостоятельно и подписал своими инициалами. Главная тема фельетонов Достоевского – Петербург; сквозной герой-рассказчик – «фланер-мечтатель». Размышления «фланера-мечтателя» о Петербурге, его роли в истории России, типологии жителей столицы перемежаются бытовыми зарисовками, уличными сценками, набросками характеров. Все это послужило своеобразными эскизами к произведениям, которые писатель уже вскоре создаст – «Слабое сердце», «Белые ночи», «Неточка Незванова» и др. А, к примеру, сластолюбивый Юлиан Мастакович не только целиком «перейдет» из «Летописи» в повесть «Слабое сердце» и рассказ «Елка и свадьба,», но и отразится, в какой-то мере, в образах таких героев поздних произведений Достоевского, как Трусоцкий в «Вечном муже» и Свидригайлов в «Преступлении и наказании». Опыт фельетониста впоследствии пригодился как Достоевскому-журналисту («Петербургские сновидения в стихах и прозе»), так и Достоевскому-художнику, в романах которого фельетонность играла такую значительную роль.

ПЕТЕРБУРГСКИЕ СНОВИДЕНИЯ В СТИХАХ И ПРОЗЕ. Фельетон. Вр, 1861, № 1, без подписи. (XIX)

Достоевский, начиная вместе с братом М. М. Достоевским издание «Времени», очень большое значение придавал литературному фельетону. Для первого номера такой фельетон написал поэт-сатирик Д. Д. Минаев. Однако уже после прохождения номера через цензуру, перед самым выходом журнала в свет, Достоевский заменил фельетон Минаева на свои «Петербургские сновидения», оставив в тексте лишь его стихотворные фрагменты. Скорее всего, фактического редактора «Времени» не удовлетворили и художественный уровень минаевского фельетона, и его идеологическая направленность. В композиционном плане «Петербургские сновидения» близки «Петербургской летописи»: в центре внимания – личность фельетониста-рассказчика, «мечтателя и фантазера», его переживания, мнения. Юмористическое и эксцентричное в начале повествование сменяется полными лиризма автобиографическими воспоминаниями о петербургской юности писателя. Очень важен для понимания творческого кредо Достоевского его взгляд на роль и задачи фельетониста, сформулированный в «Петербургских сновидениях»: «А знаете ли, что такое иногда фельетонист (разумеется, иногда, а не всегда)? Мальчик, едва оперившийся, едва доучившийся, а часто и не учившийся, которому кажется, что так легко писать фельетон: «Он без плана, думает он, это не повесть, пиши о чем хочешь <…>!» Иному современному строчиле (вольный перевод слова «фельетонист») и в голову не приходит, что без жара, без смысла, без идеи, без охоты – все будет рутиной и повторением, повторением и рутиной. Ему и в голову не приходит, что фельетон в наш век – это… это почти главное дело. Вольтер всю жизнь писал только одни фельетоны…» В свете этого суждения дополнительный смысл получают многочисленные иронические и пародийные упоминания в «Петербургских сновидениях» фельетонов Нового Поэта (И. И. Панаева) в «Современнике». Судя по финалу, Достоевский собирался продолжить фельетон в следующих номерах журнала, но это намерение не осуществилось.

ПЛАН ДЛЯ РАССКАЗА (В «ЗАРЮ»). Неосущ. замысел, 1869. (IX) После завершения работы над «Идиотом», Достоевский, живший в то время за границей, через И. И. Страхова предложил журналу «Заря» свое новое будущее произведение, «повесть, т. е. роман» размером с «Бедных людей», но затем, когда выяснилось, что аванс редакция заплатить не в силах, писатель взамен согласился написать для «Зари» рассказ «весьма небольшой, листа в 2 печатных». В это время и появился в рабочей тетради данный план, начинавшийся весьма красноречиво: «Рассказ вроде пушкинского (краткий и без объяснений, психологически откровенный и простодушный)…» В конце концов для «Зари» Достоевским был написан «Вечный муж», а некоторые коллизии данного «Плана для рассказа» (любовная история хроменькой девочки, пощечина без ответа, дуэль без выстрела…) воплотились, в какой-то мере, в романе «Бесы».

ПОВЕСТЬ ОБ УНИЧТОЖЕННЫХ КАНЦЕЛЯРИЯХ. Неосущ замысел, 1846. (XXVIIIi). Повесть под таким названием, как и «Сбритые бакенбарды», Достоевский собирался написать для альманаха «Левиафан», затеваемого В. Г. Белинским. Замысел частично был использован вскоре при создании повести «Господин Прохарчин».

ПОДРОСТОК. Роман. 03, 1875, № 1, 2, 4, 5, 9, 11, 12. (XIII, XVI, XVII)

Основные персонажи:

Александр Семенович;

Андреев Николай Семенович; Андроников Алексей Никанорович; Арина;

Афердов;

Ахмаков;

Ахмакова Катерина Николаевна; Ахмакова Лидия;

Барон Р.;

Бъоринг (барон Бъоринг);

Васин Григорий;

Верденъ Алъфонсина Карловна, де (Алъфонсинка);

Версилов Андрей Петрович;

Версилова Анна Андреевна; Версилов-младший;

Дарзан Алексей Владимирович;

Дарья Онисимовна (Настасья Егоровна); Дергачев;

Долгорукая Елизавета Макаровна; Долгорукая Софья Андреевна; Долгорукий Аркадий Макарович (Подросток);

Долгорукий Макар Иванович;

Зверев Ефим;

Зерщиков;

Крафт;

Кудрюмов;

Ламберт;

Мальчик-самоубийца;

Марья Ивановна;

Марья;

Матвей;

Нащокин Ипполит Александрович; Николай Семенович;

Олимпиада;

Оля;

Осетров;

Петр Ипполитович;

Петр Степанович;

Пруткова Татьяна Павловна;

Семен Сидорович (Рябой);

Скотобойников Максим Иванович;

Сокольский Николай Иванович (князь Сокольский);

Сокольский Сергей Петрович (князь Сережа);

Стебельков;

Студент;

Тихомиров;

Тришатов;

Тушар;

Червяков.

Роман состоит из 3-х частей, по форме это записки-воспоминания главного героя Аркадия Долгорукого о событиях годичной давности, когда он был еще 19-летним «подростком». Тогда он приехал из Москвы, где учился в частном пансионе, в Петербург, где жили его мать, сестра и настоящий отец дворянин Андрей Петрович Версилов («юридическим» отцом Аркадия считался бывший дворовый Версилова – крестьянин Макар Долгорукий). Приехал же Подросток в столицу не просто для того, чтобы воссоединиться с семьей, но для осуществления своей «идеи», которая должна была вознести его над миром, сделать могущественным человеком, тайным властелином всего и вся. Его идея – «стать Ротшильдом», то есть путем «упорства и непрерывности» разбогатеть, как миллионщик Ротшильд, ибо «деньги – это единственный путь, который приводит на первое место даже ничтожество». Но при этом, став миллионщиком, оставаться внешне почти нищим, жить тихо, уединенно, отгородившись своим миллионом от всего мира – вот в чем суть идеи Подростка: внутреннее могущество при внешнем смирении… Однако ж в Петербурге уже вскоре «идея» Аркадия терпит крах, как указано автором в подготовительных материалах, «от многих причин, а именно: 1) от столкновения с людьми и от того, что не утерпел и обнаружил идею: стыд за нее', 2) социализм пошатнул верование: хочет и идею и остаться благородным; 3) свысока отношение ЕГО [Версилова] к идее <… > 4) столкновение с жизнью, сластолюбие, честолюбие, не свое общество <…> Все рушится через обиды, которые вновь возвращают его к своей идее, но уже не теоретически, а взаправду, озлобленного и желающего отомстить <… > 5) отношение к Княгине [Ахмаковой], честолюбие, страсть и заговор <… > Но на заговор он решился отнюдь не из идеи, а из страсти; 6) Макар Иванов и те (мать и сестра. – H. Н)…»

«Подросток». Отдельное издание

Да, Подросток оказывается втянут буквально во все и всяческие взаимоотношения и столкновения остальных героев романа. Версилов переживает перипетии поздней любви к Катерине Николаевне Ахмаковой, и Аркадий оказывается замешан в самую сердцевину этих запутанных трагических отношений… Свой сложный роман развивается у сестры Лизы с князем Сережей – и здесь Подросток оказывается вовлеченным в самую гущу событий… Как раз в это время возникает и действует в столице Российской империи тайный кружок нигилистов-заговорщиков Дергачева – и с ним Аркадий Долгорукий умудряется связаться, чуть совсем не погубив свою будущность, а может, и жизнь… Ну и, разумеется, первую и безответную страсть-любовь к недосягаемой красавице предстояло испытать юному герою именно в этот период… Но, конечно, самое главное жизненное приключение, какое он пережил за этот год – трудный переход-путешествие из мира детства, отрочества во взрослую жизнь, из подростков в юноши…

* * *

«Подросток» был написан в период с февраля 1874 по ноябрь 1875 г. Создавался он после «антинигилистических» «Бесов» и редактирования «реакционного» «Гражданина», так что кажется совершенно невероятным появление нового романа Достоевского на страницах демократических «Отечественных записок». Сделано это было по предложению одного из руководителей журнала Н. А. Некрасова, высоко ценившего талант Достоевского с юности. Писатель, у которого перед этим во время публикации «Бесов» возникали с издателем «Русского вестника» М. Н. Катковым серьезные разногласия (тот отказался печатать главу «У Тихона»), с охотой согласился. Но характерно в этом плане признание-утверждение из его письма к жене, А. Г. Достоевской, от 20 декабря 1874 г.: «Некрасов вполне может меня стеснить, если будет что-нибудь против их направления: он знает, что в «Р<усском> вестнике» теперь (т. е., на будущий год) меня не возьмут, так как «Русский вестник» завален романами. Но хоть бы нам этот год пришлось милостыню просить, я не уступлю в направлении ни строчки!..» И это заявил человек, знающий, можно сказать, в буквальном смысле, что значит – просить милостыню (стоит вспомнить только его отчаянные письма-мольбы из-за границы о денежной помощи к таким, например, людям, как И. С. Тургенев). Большую роль в подготовке замысла и создания «Подростка» сыграл «Дневник писателя» 1873 г., в котором Достоевский исследовал вопросы текущей действительности, уяснял для себя и читателей «капитальные вопросы» дня. В этом плане особый интерес представляет глава «Одна из современных фальшей», где он писал об особой трудности познания «добра» и «зла» для представителей тех русских семейств, в которых разрыв с народом «преемствен и наследствен еще с отцов и дедов…» Замысел романа о «детстве», «отрочестве» и «юности» героя корнями уходит в неосуществленный замысел «Житие великого грешника» (1869–1870), недаром в черновиках намечался подзаголовок к роману – «Исповедь великого грешника, писанная для себя». Важен для понимания «Подростка» и другой неосуществленный замысел, возникший позже – «Отцы и дети» (1876). Сам автор в январском выпуске ДП за 1876 г. пояснял: «Я давно уже поставил себе идеалом написать роман о русских теперешних детях, ну и, конечно, о теперешних их отцах, в теперешнем взаимном их соотношении. <… > Когда, полтора года назад, Николай Алексеевич Некрасов приглашал меня написать роман для «Отечественных записок», я чуть было не начал тогда моих «Отцов и детей», но удержался, и слава Богу: я был не готов. А пока я написал лишь «Подростка» – эту первую пробу моей мысли. Но тут дитя уже вышло из детства и появилось лишь неготовым человеком, робко и дерзко желающим поскорее ступить свой первый шаг в жизни. Я взял душу безгрешную, но уже загаженную страшною возможностью разврата, раннею ненавистью за ничтожность и «случайность» свою и тою широкостью, с которою еще целомудренная душа уже допускает сознательно порок в свои мысли, уже лелеет его в сердце своем <… > Все это выкидыши общества, «случайные» члены «случайных» семей…» Для понимания замысла и воплощения «Подростка» чрезвычайно важны и две записи в черновых материалах: 1) «Нет у нас в России ни одной руководящей идеи…»; 2) «ГЛАВНАЯ ИДЕЯ. Подросток хотя и приезжает (в Петербург. – H. Н.) с готовой идеей, но вся мысль романа та, что он ищет руководящую нить поведения, добра и зла, чего нет в нашем обществе, этого жаждет он, ищет чутьем, и в этом цель романа…»

Страница черновика романа «Подросток»

Поначалу Достоевский главным героем хотел сделать Версилова, но акцент повествования сместился на образ Подростка, на «детей» после того, как бывший петрашевец и автор «Бесов» познакомился в прессе с материалами процесса над членами революционно-народнического кружка А. В. Долгушина, который проходил в Сенате с 9 по 15 июля 1875 г. Кружок Дергачева в романе, общение с его участниками (прообразами которых послужили долгушинцы), особенно с Васиным и Крафтом, сыграли большую роль в поисках Аркадием «руководящей идеи».

«Подросток» – роман-исповедь. И самая крупная и сложная по сюжету исповедь в мире Достоевского. Если, к примеру, «Записки из подполья» «писал» уже сложившийся, потерявший во многое веру и отчаявшийся герой-автор, и вследствие этого читателю приходится сквозь словеса его «сверхисповеди», под напускной шелухой самонаговоров угадывать его истинную сущность, то Подросток в своем дневнике перед читателем как на ладони. Даже в стиле (Достоевский долго искал «тон» этих записок, добиваясь того, чтобы буквально был слышен молодой, еще ломкий голос формирующейся на наших глазах личности Аркадия Долгорукого) проявляются возраст и характер Подростка. Как и многие авторы-герои Достоевского, он горячо отрекается от звания литератора, потому что творчество для него – не лестница к славе и не средство наживы, нет, такие люди по самой своей богатой творческой натуре хотя бы раз в жизни не могут не выплеснуть свои чувства и мысли в литературной «автобиографии», не исповедаться хотя бы на бумаге. В соответствии со своим возрастом Подросток начинает записки с броского максималистского афоризма: «Надо быть слишком подло влюбленным в себя, чтобы писать без стыда о самом себе…» Себя он оправдывает тем, что пишет в первый и последний раз в жизни. Поставив перед собою творческую задачу – обнажить полностью свою душу в момент ее формирования, Аркадий подводит под это прочный теоретический фундамент: «Сделаю предисловие: читатель, может быть, ужаснется откровенности моей исповеди и простодушно спросит себя: как это не краснел сочинитель? Отвечу, я пишу не для издания; читателя же, вероятно, буду иметь разве через десять лет <…>. А потому, если я иногда обращаюсь в записках к читателю, то это только прием. Мой читатель – лицо фантастическое…» Не верить этому заявлению нельзя (как и аналогичному Подпольного человека), без такой внутренней установки, конечно же, никогда бы не получилось и не могло получиться полной откровенности. Принцип откровенности в творчестве был одним из краеугольных у самого Достоевского. Характерно в этом плане заявление Подростка-писателя: «Я записываю лишь события, уклоняясь всеми силами от всего постороннего, а главное, от литературных красот, литератор пишет тридцать лет и в конце совсем не знает, для чего он писал столько лет. Я не литератор, литератором быть не хочу и тащить внутренность души моей и красивое описание чувств на их литературный рынок почел бы неприличием и подлостью…» Здесь чрезвычайно знаменательно упоминание о тридцати годах: во время работы над «Подростком» у Достоевского за плечами были как раз эти тридцать лет творческой деятельности, и в письмах, «Дневнике писателя» того периода у него не раз проскальзывали мысли, выражающие сомнение в могуществе литературы, в значимости всего им сделанного…

Критика на «Подростока» была неоднозначной. Еще в период печатания романа появились развернутые отзывы В. Г. Авсеенко в «Русском мире» (1875, № 27, 55), А. М. Скабичевского в «Биржевых ведомостях» (1875, № 35), Вс. С. Соловьева в «С.-Петербургских ведомостях» (1875, № 32, 58), П. Н. Ткачева в «Деле» (1876, № 4–8) и ряд других, но они совершенно не удовлетворили Достоевского – ему было ясно, что его опять не понимают. Продолжая работать над романом, он заносит для памяти в записную книжку: «В финале Подросток: «Я давал читать мои записки одному человеку, и вот что он сказал мне» (и тут привести мнение автора, то есть мое собственное)…» Что это за мнение? От имени своего героя, Николая Семеновича, Достоевский, намекая, в первую очередь, на Л. Н. Толстого, с выстраданной убежденностью констатирует: «Если бы я был русским романистом и имел талант, то непременно брал бы героев моих из русского родового дворянства, потому что лишь в одном этом типе культурных русских людей возможен хоть вид красивого порядка и красивого впечатления, столь необходимого в романе для изящного воздействия на читателя. <…> Признаюсь, не желал бы я быть романистом героя из случайного семейства!

Работа неблагодарная и без красивых форм. Да и типы эти, во всяком случае – еще дело текущее, а потому и не могут быть художественно законченными. Возможны важные ошибки, возможны преувеличения, недосмотры. Во всяком случае, предстояло бы слишком много угадывать. Но что делать, однако ж, писателю, не желающему писать лишь в одном историческом роде и одержимому тоской по текущему? Угадывать и… ошибаться…»

Но, несмотря на это «самооправдание» Достоевского, упреки современников в искажении действительности и т. п. в его адрес продолжали раздаваться. Каково же было Достоевскому сознавать это непонимание при твердой уверенности в правильности своего литературного пути, творческого метода! У него невольно прорывались, может быть, не совсем скромные (и то на взгляд обывателя!) восклицания вроде следующего (в главе «Ряженый» из ДП, 1873 г.): «Но я все-таки выскажу, что только гениальный писатель или уж очень сильный талант угадывает тип современно и подает его своевременно; а ординарность только следует по его пятам, более или менее рабски, и работая по заготовленным уже шаблонам…»

Наиболее интересные и точные суждения о «Подростке» содержались в цикле очерков «Вперемежку» Н. К. Михайловского, которые начали публиковаться в «Отечественных записках» с января 1876 г.

ПОЖАР В СЕЛЕ ИЗМАЙЛОВЕ. Статья. Гр, 1873, № 24, 11 июня, без подписи. (XXI)

В «Московских ведомостях» (1873, № 134, 1 июня) появилось сообщение о большом пожаре в подмосковном селе Измайлове. Достоевского в заметке привлекли «особые обстоятельства», сообщенные корреспондентом, – пожар нечем оказалось тушить, так как крестьяне пропили в кабаках все ломы, топоры и ведра… Отталкиваясь от этого и других подобных сообщений, редактор «Гражданина» продолжил разговор на злободневную тему, поднятую им незадолго до того в «Дневнике писателя» («Мечты и грезы»), которая остро интересовала его всегда (см. «Пьяненькие»), – повсеместное пьянство на Руси, «спаивание народа».

ПОЛЗУНКОВ. Рассказ. «Иллюстрированный альманах, изданный И. Панаевым и Н. Некрасовым», 1848. (II)

Основные персонажи:

Марья Федосеевна;

Марья Фоминишна;

Ползунков Осип Михайлович;

Федосей Николаевич.

Чиновник Ползунков в кругу своих сослуживцев вспоминает горький анекдот, случившийся с ним в прежней канцелярии за 6 лет до того: подшантажировал он своего начальника Федосея Николаевича (было за что!) и получил с него мзду-взятку. Однако ж Федосей Николаевич приманил его своей дочкой-невестой, обещанием приданного, обкрутил, объегорил, свои деньги назад выманил, да и еще и со службы Ползункова «по собственному желанию» выгнал, ибо тот имел глупость в качестве первоапрельской шутки написать собственноручно будущему тестю прошение об отставке…

* * *

Рассказ написан в 1847 г. специально для альманаха, задуманного Н. А. Некрасовым как приложение к «Современнику». В письмах и объявлениях об издании «Иллюстрированного альманаха» произведение Достоевского упоминалось под названиями «Рассказ Плисмылькова» и «Шут». После прохождения корректуры через цензуру альманах был отпечатан в нескольких экземплярах с рассказом Достоевского уже под заглавием «Ползунков», но в сентябре 1848 г. повторная цензура, ожесточившаяся после революционных событий во Франции, запретила альманах. После хлопот И. И. Панаева редакции «Современника» разрешили издать другой сборник-приложение, куда был допущен и «Ползунков», но рассказ Достоевского в «Литературный сборник» не попал, вероятно, из-за расхождения писателя с кругом С.

«Ползунков» стоит в одном ряду с другими ранними произведениями Достоевского – «Бедные люди», «Двойник», «Господин Прохарчин» и по жанру близок к физиологическому очерку из петербургской жизни. В «Иллюстрированном альманахе» рассказ Достоевского был украшен тремя рисунками П. А. Федотова (1815–1852), что, вероятно, послужило впоследствии рождению сплетни в литературных кругах о том, будто молодой Достоевский, возомнив себя гением, требовал выделять при публикации свои произведения «каймой» (см. П. А. Анненков).

ПО ПОВОДУ ЭЛЕГИЧЕСКОЙ ЗАМЕТКИ «РУССКОГО ВЕСТНИКА». Статья. Вр, 1861, № 10, без подписи. (XIX)

Это очередная отповедь М. Н. Каткову в ответ на его новые выпады против журнала братьев Достоевских, содержащихся в «Заметке для журнала «Время» и «Элегической заметке» (PB, 1861, № 7 и № 8). Катков же, в свою очередь, полемизировал в них с прежними статьями Достоевского – «Свисток» и «Русский вестник», «Ответ «Русскому вестнику», «Литературная истерика». Достоевский-публицист этого периода – периода полемики с катковским «Русским вестником» – во многом солидарен с представителями демократического лагеря, в частности, с 77. Г. Чернышевским, о котором идет речь в статье. Заканчивает же Достоевский напоминанием, что уже ранее («Книжность и грамотность») предрекал М. Н. Каткову повторение в русской журналистике неблаговидного пути Ф. В. Булгарина (1789–1859): «Да, «Русский вестник», мы уже вам пророчили прежде, что вы рано ли, поздно ли поворотите на одну дорожку. Дорожка эта торная, гладкая. Вероятно, найдете и товарищей… Счастливый путь! И весело, и выгодно! Останавливать не будем!»

ПОПРОШАЙКА. Рассказ Гр, 1873, № 39, без подписи. (XXI)

Основные персонажи:

NN (Иван NN, генерал NN);

С. Павел Михайлович.

Некий Д. рассказывает историю о некоем уже покойном Павле Михайловиче С., который имел дар выпрашивания. Этому Д. понадобилось получить от генерала NN, который славился своей неприступностью, рекомендательное письмо для своего родственника, и Павел Михайлович по его просьбе с этой задачей блистательно справляется – выпрашивает рекомендацию в считанные полчаса. Его дар попрошайки зиждется на даре психолога: он разгадал сущность генерала-скряги и сыграл на этом, сделав поначалу вид, будто пришел просить у того взаймы значительную сумму…

Этот малоизвестный рассказ Достоевского, написанный им в период работы редактором «Гражданина», напоминает анекдотичностью сюжета ранние произведения писателя («Ползунков», «Роман в девяти письмах»). Авторство установлено на основании стилистического анализа и гонорарной ведомости.

ПОСЛЕДНИЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ ЯВЛЕНИЯ. ГАЗЕТА «ДЕНЬ». Статья V из цикла «Ряд статей о русской литературе». Вр, 1861, № 11, без подписи. (XIX)

В предыдущих статьях цикла определилось отношение «почвеннического» журнала братьев Достоевских к либеральным и демократическим изданиям – «Отечественным запискам», «Современнику», «Русскому вестнику». В данной, заключительной статье «выясняются отношения» со славянофилами. Газета «День», орган славянофильства, начала выходить в Москве с 15 октября 1861 г. (издатель-редактор if. С. Аксаков). Первые же номера разочаровали Достоевского, и он довольно резко высказал свое разочарование. А не устраивали его во взглядах славянофилов, ярко выраженных на страницах первых номеров своей газеты, – догматичность, неумение и нежелание считаться с духом времени, категоричность суждений, полное отрицание всего, что было после Петра I. Достоевский же считал, что западничество не менее русское явление, чем славянофильство. Совершенно не удовлетворили редактора «Времени» и «литературные вопросы» в славянофильской газете – оторванные от живой жизни, далекие от подлинного реализма, высокомерные по тону. «Да что ж вы-то делали, К. Аксаков? а не вы, так все ваши славянофилы? Читаешь иные ваши мнения и, наконец, поневоле придешь к заключению, что вы решительно в стороне себя поставили, смотрите на нас как на чуждое племя, точно с луны к нам приехали, точно не в нашем царстве живете, не в наши годы, не ту же жизнь переживаете! Точно опыты над кем-то делаете, в микроскоп кого-то рассматриваете. Да ведь это ваша же литература, ваша, русская? Что же вы свысока-то на нее смотрите, как козявку ее разбираете? Да ведь вы сами литераторы, господа славянофилы. Ведь вы хвалитесь же знанием народа, ну и представьте нам сами ваши идеалы, ваши образы…» В дальнейшем Достоевский продолжил на страницах «Времени» полемику с газетой «День» в статьях «Славянофилы, черногорцы и западники», «Два лагеря теоретиков», «О новых литературных органах и о новых теориях».

<ПРЕДИСЛОВИЕ К ПУБЛИКАЦИИ ПЕРЕВОДА РОМАНА В. ГЮГО «СОБОР ПАРИЖСКОЙ БОГОМАТЕРИ»>.

Вр,1862, № 9, под названием «Предисловие от редакции» и без подписи. (XX)

В 1862 г. вышел из печати новый роман В. Гюго «Отверженные», имевший необычайный успех. На волне этого успеха журнал «Время» решил опубликовать впервые полный перевод романа «Собор Парижской Богоматери», написанный за 30 лет до того (1831). Достоевский, предваряя перевод Ю. П. Померанцевой кратким предисловием, счел нужным пояснить-подсказать читателям, что ранний роман французского писателя уже содержит в себе истоки социальной проблематики его позднейших произведений, в том числе и – «Отверженных». «Его мысль, – подчеркнул Достоевский, – есть основная мысль всего искусства девятнадцатого столетия, и этой мысли Виктор Гюго как художник был чуть ли не первым провозвестником. Это мысль христианская и высоконравственная; формула ее – восстановление погибшего человека, задавленного несправедливо гнетом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков. Эта мысль – оправдание униженных и всеми отринутых парий общества…»

<ПРЕДИСЛОВИЕ К ПУБЛИКАЦИИ «ТРИ РАССКАЗА ЭДГАРА ПОЭ»>. Вр, 1861, № 17, с подписью: Ред. (XIX)

Творчество американского писателя Эдгара Аллана По (1809–1849) уже достаточно широко было известно русскому читателю с конца 1840-х гг. Данное предисловие предпослано публикации впервые переведенных на русский язык (Д. Михайловым) трех рассказов По – «Сердце-обличитель», «Черный кот» и «Черт в ратуше». Ранее, в № 3 «Времени» за тот же год, была опубликована новелла этого же автора «Похождения Артура Гордона Пэйма». Подбор произведений и предисловие Достоевского – первая в России попытка адекватно представить и оценить творчество американского писателя-новатора. Сопоставляя его с Э. Т. А. Гофманом, русский писатель подчеркивает «материальную фантастичность» По, убедительность бытовых деталей в его невероятных по сюжету произведениях: «… в Эдгаре Поэ есть именно одна черта, которая отличает его решительно от всех других писателей и составляет резкую его особенность: это сила воображения. Не то чтобы он превосходил воображением других писателей; но в его способности воображения есть такая особенность, какой мы не встречали ни у кого: это сила подробностей…» Достоевский-художник, как известно, и сам исповедовал в творчестве подобный принцип.