Достоевский. Энциклопедия

Раздел I
Произведения

Ф. М. Достоевский. Фотография К. А. Шапиро, 1879 г.

АКУЛЬКИН МУЖ. Рассказ из «Записок из Мертвого дома» (Ч. 2, гл. IV). Вр, 1862, № 3. (IV)

Основные персонажи:

Акулина Анкудимовна (Кудимовна);

Анкудим Трофимыч;

Морозов Филька;

Шишков.

Повествователь «Записок из Мертвого дома» в душную бессонную ночь в палате острожного госпиталя невольно подслушал эту исповедь арестанта Шишкова, который рассказывал соседу по койкам, как и почему попал он на каторгу. Это была одна из тех историй, о которых в 1-й главе «Записок» сказано: «А между тем у всякого была своя повесть, смутная и тяжелая, как угар от вчерашнего хмеля…» Муж, горячо любящий жену, из-за ревности начал бить ее смертным боем, а затем и вовсе зарезал… Это реальная история, которую Достоевский кратко записал на полях «Сибирской тетради». Рассказ стилизован под чужой сказовый тон.

АТЕИЗМ. Неосущ. замысел, 1868. За границей, заканчивая работу над романом «Идиот», Достоевский задумывает ряд сюжетов-замыслов, в том числе и большого произведения под таким названием. Впервые о нем упоминается в письме к А. И. Майкову из Флоренции (11/23/ дек. 1868 г.): «Здесь же у меня на уме теперь 1) огромный роман, название ему «Атеизм» (ради Бога, между нами), но прежде чем приняться за который, мне нужно прочесть чуть не целую библиотеку атеистов, католиков и православных. Он поспеет, даже при полном обеспечении в работе, не раньше как через два года. Лицо есть: русский человек нашего общества, и в летах, не очень образованный, но и не необразованный, не без чинов, – вдруг, уже в летах, теряет веру в Бога. Всю жизнь он занимался одной только службой, из колеи не выходил и до 45 лет ничем не отличился. (Разгадка психологическая; глубокое чувство, человек и русский человек). Потеря веры в Бога действует на него колоссально. (Собственно действие в романе, обстановка – очень большие). Он шныряет по новым поколениям, по атеистам, по славянам и европейцам, по русским изуверам и пустынножителям, по священникам; сильно, между прочим, попадается на крючок иезуиту, пропагатору, поляку; спускается от него в глубину хлыстовщины – и под конец обретает и Христа и русскую землю, русского Христа и русскую землю. (Ради Бога, не говорите никому; а для меня так: написать этот последний роман, да хоть бы и умереть – весь выскажусь) <… >

Но покамест нужно жить! «Атеизм» на продажу не потащу…»

Об «Атеизме» писатель будет упоминать еще не раз (в письмах к тому же А. Н. Майкову и племяннице С. А. Ивановой), но срочная работа над подготовкой «Идиота» к отдельному изданию и над повестью (рассказом) «Вечный муж» мешала приступить к осуществлению замысла. К тому же, как подчеркивал Достоевский, мысль его могла быть осуществлена только в России, ибо нужны были свежие впечатления русской жизни. Однако ж он продолжал разрабатывать сюжет, замысел расширялся, претерпевал изменения и, в конце концов, к лету 1869 г. перерос в новый, под названием – «Житие Великого грешника», из которого, в свою очередь, «выросли» отдельные сюжетные линии трех последних романов Достоевского – «Бесы», «Подросток» и «Братья Карамазовы».

БЕДНЫЕ ЛЮДИ. Роман. «Петербургский сборник», 1846. (I)

Основные персонажи:

Анна Федоровна;

Быков;

Горшков;

Девушкин Макар Алексеевич;

Доброселова Варвара Алексеевна;

Емельян Иванович;

Емельян Ильич (Емеля);

Марков;

Покровский Захар Петрович;

Покровский Петр;

Ратазяев;

Саша;

Снегирев;

Федора.

Ф. М. Достоевский, 1847 г.

Роману предпослан эпиграф – фрагмент рассказа В. Ф. Одоевского «Живой мертвец»: «Ох уж эти мне сказочники! Нет чтобы написать что-нибудь полезное, приятное, усладительное, а то всю подноготную в земле вырывают!.. Вот уж запретил бы им писать!

Ну, на что это похоже: читаешь… невольно задумываешься, – а там всякая дребедень и пойдет в голову; право бы, запретил им писать; так-таки просто вовсе бы запретил» (у Одоевского вместо «запретил» – «запретить»).

Первое произведение Достоевского имеет эпистолярную форму. Оно составлено из переписки Девушкина и Вареньки Доброселовой. Перу первого принадлежит 31 письмо, перу второй – 24. Кроме того, в роман включена вставная повесть о студенте Покровском, которую написала Варенька. Действие длится в течение полугода – с начала апреля по конец сентября.

Читателю остается неизвестным, как и когда познакомились герои романа, в момент начала действия они живут в соседних домах, из окна Девушкина видно окно квартиры, которую снимает Варенька. Выясняется, что Макар Алексеевич осмеливается, несмотря на пересуды, изредка навещать Вареньку (которая по возрасту ему в дочери годится), они встречаются в церкви, даже, бывает, гуляют за городом, но главный способ их общения – переписка. Из нее читатели и узнают всю жизнь героев, а особенно – жизнь-судьбу Вареньки, которая пересылает Девушкину с одним из писем автобиографическую повесть о своей юности и первой любви.

Название романа, конечно, двузначно. С одной стороны, герои романа в прямом смысле бедные (нищие) люди, с другой, – обделенные счастьем, достойные сожаления и, по Далю, возбуждающие сострадание. Хотя, в общем-то, именно в эти полгода они были как раз счастливы – жили друг для друга, любили друг друга, хотя и не решались сами себе и друг другу в этом признаться до конца. Да и то! Любовь их была обречена с самого начала, их нищета, беззащитность и смиренность тому причиной. И хотя наивный Макар Алексеевич надеется, что их любовь-дружба и жизнь по соседству будут продолжаться вечно, появляется некий богатый господин Быков, который и ранее уже имел виды на Вареньку, делает ей предложение, и бедная девушка вынуждена дать согласие, пойти замуж как на каторгу, а Макар Алексеевич Девушкин остается в своем убогом углу доживать-погибать в нищете и одиночестве…

* * *

Сам Достоевский на склоне лет в «Дневнике писателя» дважды (январь и ноябрь 1877 г.) свидетельствовал, что «Бедные люди» он начал «вдруг» в январе 1844 г., сразу после окончания перевода «Евгении Гранде» О. де Бальзака. Но только 30 сентября начинающий писатель признается в письме к брату М. М. Достоевскому. «У меня есть надежда. Я кончаю роман в объеме «Eugenie Grandet». Роман довольно оригинальный. Я его уже переписываю, к 14-му я, наверно, уже и ответ получу за него. Отдам в «О<течественные> з<аписки>». (Я моей работой доволен)…»

Но в указанные сроки Достоевскому уложиться не удалось, он продолжал дорабатывать и переписывать «Бедных людей» снова и снова, и в результате роман был закончен только в мае 1845 г. Сотоварищ его по Инженерному училищу и будущий писатель Д. В. Григорович, поселившийся с Достоевским как раз в конце сентября 1844 г. на одной квартире, вспоминал о том, как Достоевский работал над первым своим романом: «Достоевский между тем просиживал целые дни и часть ночи за письменным столом. Он словом не говорил о том, что пишет; на мои вопросы он отвечал неохотно и лаконически; зная его замкнутость, я перестал спрашивать. Я мог только видеть множество листов, исписанных тем почерком, который отличал Достоевского: буквы сыпались у него из-под пера точно бисер, точно нарисованные…» [Д. в восп., т. 1, с. 207].

Григоровичу и посчастливилось стать первым слушателем дебютного произведения никому еще не известного писателя. Между прочим, к тому времени Григорович уже опубликовал свой первый большой очерк «Петербургские шарманщики» в программном сборнике литераторов «натуральной школы» – альманахе И. А. Некрасова «Физиология Петербурга», имевшем большой успех, имя его в литературных кругах было уже известно. Автор «Шарманщиков» сразу понял-осознал, какую талантливую вещь написал Достоевский, и немедленно отнес ее Некрасову, собиравшему материалы для нового сборника. А дальше произошло то, о чем сам Достоевский с нескрываемой гордостью и внутренним восторгом вспоминал через много лет – в том же ДП (1877, янв.): «Вечером того же дня, как я отдал рукопись, я пошел куда-то далеко к одному из прежних товарищей; мы всю ночь проговорили с ним о «Мертвых душах» и читали их, в который раз не помню. <…> Воротился я домой уже в четыре часа, в белую, светлую как днем петербургскую ночь. Стояло прекрасное теплое время, и, войдя к себе в квартиру, я спать не лег, отворил окно и сел у окна. Вдруг звонок, чрезвычайно меня удививший, и вот Григорович и Некрасов бросаются обнимать меня, в совершенном восторге, и оба чуть сами не плачут. Они накануне вечером воротились рано домой, взяли мою рукопись и стали читать, на пробу: «С десяти страниц видно будет». Но, прочтя десять страниц, решили прочесть еще десять, а затем, не отрываясь, просидели уже всю ночь до утра, читая вслух и чередуясь, когда один уставал. <…> Когда они кончили (семь печатных листов!), то в один голос решили идти ко мне немедленно: «Что ж такое что спит, мы разбудим его, это выше сна!» <…> Они пробыли у меня тогда с полчаса, в полчаса мы бог знает сколько переговорили, с полслова понимая друг друга, с восклицаниями, торопясь; говорили и о поэзии, и о правде, и о «тогдашнем положении», разумеется, и о Гоголе, цитируя из «Ревизора» и из «Мертвых душ», но, главное, о Белинском. «Я ему сегодня же снесу вашу повесть, и вы увидите, – да ведь человек-то, человек-то какой! Вот вы познакомитесь, увидите, какая это душа!» – восторженно говорил Некрасов, тряся меня за плечи обеими руками. «Ну, теперь спите, спите, мы уходим, а завтра к нам!» Точно я мог заснуть после них! Какой восторг, какой успех, а главное – чувство было дорого, помню ясно: «У иного успех, ну хвалят, встречают, поздравляют, а ведь эти прибежали со слезами, в четыре часа, разбудить, потому что это выше сна… Ах хорошо!» Вот что я думал, какой тут сон!..»

Некрасов, передавая на следующий день рукопись «Бедных людей» В. Г. Белинскому, восторженно воскликнул: «Новый Гоголь явился!» – на что суровый критик укоризненно сказал: «У вас Гоголи-то как грибы растут!» Но по прочтении рукописи «неистовый Виссарион» сам пришел в восхищение, и именно он уже в первом разговоре с молодым автором очень точно объяснил своеобразие и глубину как таланта самого Достоевского, так и его первого произведения: «А эта оторвавшаяся пуговица, а эта минута целования генеральской ручки! да ведь тут уж не сожаление к этому несчастному, а ужас, ужас! В этой благодарности-то его ужас! Это трагедия! Вы до самой сути дела дотронулись, самое главное разом указали. Мы, публицисты и критики, только рассуждаем, мы словами стараемся разъяснить это, а вы, художник, одною чертой, разом в образе выставляете самую суть, чтоб ощупать можно было рукой, чтоб самому нерассуждающему читателю стало вдруг все понятно! Вот тайна художественности, вот правда в искусстве! Вот служение художника истине! Вам правда открыта и возвещена как художнику, досталась как дар, цените же ваш дар и оставайтесь верным и будете великим писателем!..» А рекомендуя П. В. Анненкову произведение еще неизвестного автора, Белинский подчеркнул: «…роман открывает такие тайны жизни и характеров на Руси, которые до него и не снились никому <…>. Это первая попытка у нас социального романа, и сделанная притом так, как делают обыкновенно художники, то есть не подозревая и сами, что у них выходит…» [Д. в восп., т. 1, с. 214] Позже В. Н. Майков в статье «Нечто о русской литературе в 1846 г.» (03, 1847, № 1), определяя своеобразие таланта автора «Бедных людей», как бы поправит Белинского: «И Гоголь и г-н Достоевский изображают действительное общество. Но Гоголь – поэт по преимуществу социальный, а г-н Достоевский – по преимуществу психологический…» И уже сам Достоевский в письме к брату, отвергая упрек в растянутости «Бедных людей», пояснял, что в романе «слова лишнего нет», так как каждое из них по отдельности и все они вместе служат для анализа душевных состояний персонажей изнутри.

Уже в этом первом произведении Достоевского появилась «героиня», которая во всем творчестве писателя будет играть одну из главных ролей, – Литература. Макар Девушкин и Варенька Доброселова, по существу, являются литераторами, ибо из их писем составлено художественное произведение, среди персонажей есть и «настоящий», почти профессиональный сочинитель Ратазяев, кроме того, герои романа читают книги, обсуждают их, в текст «Бедных людей» искусно вплетены пародийные отрывки.

«Бедные люди». Отдельное издание

21 января 1846 г. вышел в свет «Петербургский сборник» с «Бедными людьми», которые его открывали. И сам сборник, и роман Достоевского успех имели необыкновенный. Но еще до выхода некрасовского альманаха начинающий писатель успел уже вкусить сладкие плоды литературной славы. В письмах той поры к старшему брату Михаилу Достоевский просто задыхается от счастья: «Я бываю весьма часто у Белинского. Он ко мне донельзя расположен <…> о «Бедных людях» говорит уже пол-Петербурга…» (8 октября 1845 г.); «Ну, брат, никогда, я думаю, слава моя не дойдет до такой апогеи, как теперь. Всюду почтение неимоверное, любопытство насчет меня страшное. Я познакомился с бездной народу самого порядочного. Князь Одоевский просит меня осчастливить его своим посещением, а граф Соллогуб рвет на себе волосы от отчаяния. Панаев объявил ему, что есть талант, который их всех в грязь втопчет. <…> Все меня принимают как чудо. Я не могу даже раскрыть рта, чтобы во всех углах не повторяли, что Достоев<ский> то-то сказал, Достоев<ский> то-то хочет сделать. Белинский любит меня как нельзя более. А днях воротился из Парижа поэт Тургенев <…> и с первого раза привязался ко мне такою привязанностию, такою дружбой, что Белинский объясняет ее тем, что Тургенев влюбился в меня. <…> я откровенно тебе скажу, что я теперь упоен собствен<ной> славой своей…» (16 ноября 1845 г.)

Однако отзывы критиков были полярно противоположны. Если Белинский несколько раз (03, 1846, № 2, 3) и (С, 1847, № 1, 11; 1848, № 1) неизменно высоко оценивал первое произведение Достоевского, если А. А. Григорьев («Ведомости С.-Петербургской городской полиции», 1846, № 33; «Финский вестник», 1846, № 9), В. Н. Майков (03, 1847, № 1) считали появление «Бедных людей» событием в русской литературе, то со страниц, к примеру, «Иллюстрации» и «Северной пчелы» на автора и его роман вылились потоки ругани и злобных насмешек. Еще бы! Издателем «Иллюстрации» был Н. В. Кукольник, а «Северной пчелы», соответственно, – Ф. В. Булгарин, произведения которых в романе Достоевского стали объектами язвительной пародии. Но дело даже не в пародии (она была следствием), а в том, что Кукольник с Булгариным отлично понимали: с появлением «Бедных людей» их творчество становится вчерашним днем, неактуальным, невостребованным, а «натуральная школа» (термин Булгарина), наоборот, выдвигается в первый ряд, завоевывает умы и сердца читателей.

Достоевский обиду маститых литераторов вполне понимал и, судя по всему, не обижался. Тем более цену себе он уже знал как никто другой. В письме все к тому же главному своему конфиденту Михаилу он пишет (1 фев. 1846 г.): «Ну, брат! <…> В «Иллюстрации» я читал не критику, а ругательство. В «Северной пчеле» было черт знает что такое. Но я помню, как встречали Гоголя, и все мы знаем, как встречали Пушкина..» Можно было бы посчитать такое заявление нескромным, но молодой писатель в данном случае почти дословно цитирует начало статьи-рецензии Белинского на «Петербургский сборник», а чуть далее в своем письме Достоевский и вовсе как бы передает слово авторитетному критику: «Зато какие похвалы слышу я, брат! Представь себе, что наши все и даже Белинский нашли, что я даже далеко ушел от Гоголя…»

К сожалению, последующие произведения Достоевского («Двойник», «Роман в девяти письмах», «Господин Прохарчин», «Хозяйка») уже не вызовут восторга ни у «наших» (то есть Некрасова, Тургенева, Григоровича, Панаева), ни у Белинского, который в своих последних отзывах о «Бедных людях» все строже указывал на недостатки произведения, в первую очередь в языке и стиле. В 1847 г., подготавливая роман к отдельному изданию, Достоевский в свете этих замечаний-советов сократил длинноты, сделал стилистическую правку текста. Затем еще дважды, при подготовке своих собраний сочинений в 1860-м и 1865-м гг., писатель вносил правку в текст романа.

«Бедные люди» по праву занимают самое значительное место в творчестве «раннего» Достоевского. Белинский подчеркнул в рецензии на «Петербургский сборник», что «так еще никто не начинал из русских писателей». Сегодня можно смело добавить: и после Достоевского не начал!

БЕЛЫЕ НОЧИ. Сентиментальный роман (Из воспоминаний мечтателя).

Повесть. 03, 1848, № 12. (II)

Основные персонажи:

Бабушка;

Жилец;

Мечтатель;

Настенька.

Повести предпослан эпиграф – неточная цитата из стихотворения И. С. Тургенева «Цветок»: «…Иль был он создан для того, / Чтобы побыть хотя мгновенье / В соседстве сердца твоего?..» В журнальном варианте имелось посвящение поэту А. И. Плещееву.

Произведение состоит из четырех главночей (Ночь первая. Ночь вторая…), вставного небольшого рассказа «История Настеньки» и завершается главкой-заключением «Утро».

Герой повести, молодой бедный совершенно одинокий человек, который уже восемь лет живет в Петербурге, но так и не нажил знакомых. Он поэт по натуре, мечтатель, он способен, как ему кажется, быть счастливым и в одиночестве, но… так хочется порой поделиться с кем-нибудь своими радостями и горестями! Однажды, возвращаясь поздно вечером после загородной прогулки домой, в свой закоптелый угол, Мечтатель видит стоящую у перил канала девушку. Никогда не решился бы он подойти к ней (а так хотелось-мечталось!), если б не случай: прохожий нетрезвый господин проявил к девушке недвусмысленное внимание. Мечтатель бросается на защиту…

И вот, так случайно познакомившись, Мечтатель и Настенька еще в течение трех вечеров встречаются, общаются, исповедуются друг перед другом – и расстаются. Дело в том, что у Настеньки есть жених, который год назад уехал по делам в Москву, обещав ровно через год вернуться и жениться на Настеньке. И вот, как ей стало известно, жених уже три дня в Петербурге, но вестей о себе не подает. Мечтателю и выпадает роль конфидента и утешителя бедной девушки. Он, разумеется, влюбляется в Настеньку всем сердцем, но даже и мечтать боится о взаимности, хотя и видит, что она с ним чрезвычайно ласкова… Увы, пропавший было жених объявляется, счастливая Настенька кидается ему в объятия, а бедный Мечтатель остается в своем углу опять со своим неизбывным одиночеством, грезами и чудными воспоминаниями об этих нескольких белых ночах. Он счастлив воспоминаниями, он благодарит и благословляет Настеньку за дарованное ею счастье: «Да будет ясно твое небо, да будет светла и безмятежна милая улыбка твоя, да будешь ты благословенна за минуту блаженства и счастия, которое ты дала другому, одинокому, благодарному сердцу!

Боже мой! Целая минута блаженства! Да разве этого мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?..»

* * *

«Белые ночи» Достоевский написал в сентябре – ноябре 1848 г. Произведение это стоит несколько особняком в его творчестве. По светлости и поэтичности тона его можно сопоставить, разве что только с рассказом «Маленький герой» («Детская сказка»), который писатель позже создаст-напишет в заключении. По существу, это поэма, большое стихотворение в прозе, посвященное теме мечтательства как образа жизни, как способа существования и выживания.

Герои-мечтатели появляются уже в первом же произведении писателя, та же Варенька Доброселова, к примеру, так сама себя характеризует: «Я была слишком мечтательна…» Чуть позже, в фельетоне «Петербургская летопись» (1847), Достоевский обозначит эту одну из самых кардинальных тем и этот один из самых главных типов во всем его последующем творчестве так: «В характерах, жадных деятельности, жадных непосредственной жизни, жадных действительности, но слабых, женственных, нежных, мало-помалу зарождается то, что называют мечтательностию, и человек делается не человеком, а каким-то странным существом среднего рода – мечтателем». Впоследствии мечтателями станут и Неточка Незванова, и Иван Петрович, и Подпольный человек, и Игрок, и Раскольников, и князь Мышкин, и многие-многие другие герои в мире Достоевского.

Уже современники писателя оценили «Белые ночи» практически единодушно высоко. Такие авторитетные критики, как А. В. Дружинин (С, 1849, № 1), С. С.Дудышкин (03, 1849, № 1), А. А. Григорьев (РСл, 1859. № 5), Е. Тур («Русская речь», 1861, № 89) и ряд других особо подчеркивали, что это лучшее произведение в русской литературе за весь 1848-й год и что оно несравненно выше предыдущих произведений самого Достоевского – «Двойника», «Слабого сердца», «Хозяйки»…

БЕСЫ. Роман в трех частях. Впервые (без главы «У Тихона»). РВ, 1871, № 1, 2, 4, 7, 9—11; 1872, № 11, 12. (X, XI, XII)

Основные персонажи:

Алексей Егорович;

Алена Фроловна;

Блюм Андрей Антонович (фон Блюм);

Верховенский Петр Степанович (Петруиш);

Верховенский Степан Трофимович;

Виргинская (девица Виргинская);

Виргинская Арина Прохоровна;

Виргинский;

Гаганов Артемий Павлович;

Гаганов Павел Павлович;

Г – в Антон Лаврентьевич;

Гимназист;

Дроздова (Тушина) Прасковья Ивановна;

Иван Осипович;

Иванов Анисим;

Капитон Максимович;

Кармазинов Семен Егорович;

Кириллов Алексей Иилыч;

Лебядкин Игнат Тимофеевич (капитан Лебядкин);

Лебядкина Марья Тимофеевна (Хромоножка);

Лембке Андрей Антонович, фон;

Лембке Юлия Михайловна, фон;

Липутин Сергей Васильевич;

Лямшин;

Матреша;

Настасья;

Семен Яковлевич;

Ставрогин Николай Всеволодович;

Ставрогина Варвара Петровна;

Телятников Алексей;

Тихон (отец Тихон);

Толкаченко;

Тушина Лизавета Николаевна (Лиза);

Улитина Софья Матвеевна;

Федька Каторжный;

Флибустьеров Василий Иванович;

Хромой;

Шатов Иван Павлович;

Шатова Дарья Павловна;

ШатоваМария Игнатьевна (Marie);

Шигалев;

Эркель.

Роману предпосланы два эпиграфа: две строфы из «Бесов» А. С. Пушкина («Хоть убей, следа не видно, / Сбились мы, что делать нам? / В поле бес нас водит, видно, / Да кружит по сторонам. I… I Сколько их, куда их гонят, / что так жалобно поют? / Домового ли хоронят, / Ведьму ль замуж выдают?») и стихи 32–36 главы VIII Евангелия от Луки («Тут на горе паслось большое стадо свиней, и они просили Его, чтобы позволил им войти в них. Он позволил им. Бесы, вышедши из человека, вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло. Пастухи, увидя случившееся, побежали и рассказали в городе и по деревням. И вышли жители смотреть случившееся и, пришедши к Иисусу, нашли человека, из которого вышли бесы, сидящего у ног Иисусовых, одетого и в здравом уме, и ужаснулись. Видевшие же рассказали им, как исцелился бесновавшийся»).

«Бесы». Отдельное издание

Сам автор объяснял смысл заглавия романа, эпиграфов, его идейно-философской концепции в письме к А. Н. Майкову (9 /21/ окт. 1870 г.): «Точь-в-точь случилось так и у нас. Бесы вышли из русского человека и вошли в стадо свиней, то есть в Нечаевых, в Серно-Соловьевичей и проч. Те потонули или потонут наверно, а исцелившийся человек, из которого вышли бесы, сидит у ног Иисусовых. Так и должно было быть. Россия выблевала вон эту пакость, которою ее окормили, и, уж конечно, в этих выблеванных мерзавцах не осталось ничего русского. И заметьте себе, дорогой друг: кто теряет свой народ и народность, тот теряет и веру отеческую и Бога. Ну, если хотите знать, – вот эта-то и есть тема моего романа. Он называется «Бесы», и это описание того, как эти бесы вошли в стадо свиней…»

Место действия в романе – тихий провинциальный город центральной России. Хотя он и не назван ни разу по имени, вполне определенно можно сказать, что это Тверь, где Достоевскому довелось жить несколько месяцев после Сибири. Подобно Твери, губернский город в «Бесах» разделен на две части рекой, через которую перекинут понтонный мост. Заречье в романе, где жили брат и сестра Лебядкины, напоминает реальное Заволжье, фабрика Шпигулина напоминает текстильную фабрику Каулина; некоторые реальные лица, связанные с Тверью, послужили прототипами героев романа – Тихон Задонский, М. А. Бакунин, тверской губернатор П. Т. Баранов, его супруга, чиновник при губернаторе Н. Г. Левенталь…

Повествование ведется от имени хроникера Антона Лаврентьевича Г – ва. Начинает он его «несколькими подробностями из биографии многочтимого Степана Трофимовича Верховенского». И эта предыстория основного действия занимает 20 лет – с 1849 по 1869 г. В это двадцатилетие сам Степан Трофимович из передового профессора, либерала, «человека 40-х годов» превратился постепенно в простого домашнего учителя и практически в обыкновенного приживальщика в доме генеральши Ставрогиной. Весьма характерно, что он воспитывал сына хозяйки дома, Николая Ставрогина, и совершенно не занимался воспитанием родного сына Петруши – в результате из обоих выросли-получились «бесы».

И вот в реальном романном времени, буквально всего за месяц, с 12 сентября по 11 октября 1869 г., тихий до этого, полусонный городок, где текла своя привычная жизнь, сотрясают одна за другой цепь катастроф и смертей. Раньше за события здесь считались балы и пикники, местный бомонд развлекался сплетнями. Некоторое разнообразие в эту жизнь-существование вносила борьба за негласную власть над обществом между губернаторшей фон Лембке и генеральшей Ставрогиной. Обывателю казалось, что драматичнее и напряженнее этой борьбы ничего и быть не может. Но вот незадолго до начала действительно роковых событий в этот губернский город начинают съезжаться участники драмы. Года за полтора до этого возвращается из-за границы Шатов; за два месяца – въехал новый губернатор фон Лембке, с ним вместе чиновник Блюм; приблизительно в это же время вернулась из Швейцарии Варвара Петровна Ставрогина и появился мрачный философ Шигалев; менее чем за месяц объявились в городе Лебядкин с сестрой и беглый Федька Каторжный; за две недели – Дроздовы и Дарья Шатова; за неделю – супруга губернатора и ее родственник писатель Кармазинов; за пять дней до «открытия занавеса» приехал будущий самоубийца инженер Кириллов; ну и, наконец, 12 сентября, в день начала хроники-трагедии, прибыли в город главный герой спектакля Nicolas Ставрогин и главный режиссер Петруша Верховенский.

Благодаря усиленным действиям и хитросплетениям последнего и начался в конце сентября апокалипсис местного значения в этом городе: пожар на Шпигулинской фабрике – убийство брата и сестры Лебядкиных – смерть Лизы Тушиной – убийство Шатова – самоубийство Кириллова – смерть Степана Трофимовича Верховенского – самоубийство Ставрогина…

* * *

В основе сюжета романа лежат реальные события. 21 ноября 1869 г. пять членов тайного общества «Народная расправа» во главе с С. Г. Нечаевым убили студента Петровской земледельческой академии И. И. Иванова, заподозренного ими в предательстве. «Бесы» задумывались поначалу как роман-памфлет на западников и нигилистов, но в итоге получился роман-трагедия о «болезни» всего русского общества. Задуман он был и частично написан за границей. Закончив в конце 1868 г. работу над «Идиотом», писатель весь следующий год посвятил разработке нескольких сюжетных замыслов, среди которых самый значительный – «Житие великого грешника», и написанию повести «Вечный муж». Началом создания непосредственно «Бесов» можно считать план романа «Зависть», который появился в рабочих тетрадях Достоевского в начале 1870 г.: в намеченных действующих лицах уже можно угадать будущих героев «Бесов»: Князь А. Б. – Ставрогин, Учитель – Шатов, мать А. Б. – Варвара Петровна Ставрогина, Воспитанница – Дарья Шатова, Красавица – Лиза Тушина, Картузов – Лебядкин. На данном этапе предполагался чисто психологический роман с «романтическим» сюжетом. Злободневностью, памфлетностью и тенденциозностью замысел наполняется, когда автор решил во главу угла поставить «нечаевское дело».

Современники восприняли «Бесов» в одном ряду с романами В. П. Клюшникова «Марево» (1864), В. В. Крестовского «Панургово стадо» (1869), А. Ф. Писемского «Взбаламученное море» (1863), Н. С. Лескова «Некуда» (1864), «На ножах» (1871) и другими «антинигилистическими» произведениями того времени. Достоевский, находясь за границей, внимательно следил за всеми более-менее значительными новинками русской литературы. Чрезвычайно интересен в этом плане его отзыв на новый роман Лескова «На ножах» из письма к А. Н. Майкову от 18 /30/ января 1871 г.: «Много вранья, много черт знает чего, точно на луне происходит. Нигилисты искажены до бездельничества…» В своем произведении Достоевский именно и показывает, что «нигилисты» 60-х годов вроде Нечаева не с луны свалились. Посылая наследнику престола А. А. Романову отдельное издание «Бесов», автор в сопроводительном письме от 10 февраля 1873 г. разъясняет: «Это почти исторический этюд, которым я желал объяснить возможность в нашем странном обществе таких чудовищных явлений, как нечаевское преступление. Взгляд мой состоит в том, что эти явления не случайность, не единичны, а потому и в романе моем нет ни списанных событий, ни списанных лиц. Эти явления – прямое последствие вековой оторванности всего просвещения русского от родных и самобытных начал русской жизни. Даже самые талантливые представители нашего псевдоевропейского развития давным-давно уже пришли к убеждению о совершенной преступности для нас, русских, мечтать о своей самобытности. Всего ужаснее то, что они совершенно правы; ибо, раз с гордостию назвав себя европейцами, мы тем самым отреклись быть русскими. В смущении и страхе перед тем, что мы так далеко отстали от Европы в умственном и научном развитии, мы забыли, что сами, в глубине и задачах русского духа, заключаем в себе, как русские, способность, может быть, принести новый свет миру, при условии самобытности нашего развития. Мы забыли, в восторге от собственного унижения нашего, непреложнейший закон исторический, состоящий в том, что без подобного высокомерия о собственном мировом значении, как нации, никогда мы не можем быть великою нациею и оставить по себе хоть что-нибудь самобытное для пользы всего человечества. Мы забыли, что все великие нации тем и проявили свои великие силы, что были так «высокомерны» в своем самомнении и тем-то именно и пригодились миру, тем-то и внесли в него, каждая, хоть один луч света, что оставались сами, гордо и неуклонно, всегда и высокомерно самостоятельными.

Так думать у нас теперь и высказывать такие мысли – значит, обречь себя на роль пария. А между тем главнейшие проповедники нашей национальной несамобытности с ужасом и первые отвернулись бы от нечаевского дела. Наши Белинские и Грановские не поверили бы, если б им сказали, что они прямые отцы Нечаева. Вот эту родственность и преемственность мысли, развившейся от отцов к детям, я и хотел выразить в произведении моем. Далеко не успел, но работал совестливо…»