– Что-то случилось? – Осторожно спросила Мария.
– Да-да. – Кивнул Моисей. – И много, что случилось. Мне только сегодня пришло письмо из Лионеса, от Бенечки, это внучатый племянник Соломона Райя, такой замечательный мальчик! Правда, мальчику уже сорок восемь лет, но для нас он-таки мальчик, и тут уж ничего не поделаешь… Спроси его светлость, девочка, готов ли он дать мне его уши, чтобы я уже мог ему кое-что сказать.
Гэбриэлу понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя и кое-как, но определиться с тем, что следует делать. Марчелло очень ему помог, вполголоса рассказывая ему различные случаи из своих воспоминаний об Италии, Испании и Аквитании. Графу Валенскому было очень тяжело, но при людях, вассалах и подданных своих отца и брата, он не мог выказывать слабость. Ему скорее простили бы жестокость, но слабость – никогда, и Гэбриэл знал это не хуже брата, познал этот жестокий закон стаи еще в Конюшне. Поэтому часть своего ужаса он вложил в грязную ругань – что ему, он бандит и неуч! Простят! – и грубость. Преступника заковали в кандалы и вывезли с подворья в клетке, как зверя. Вдобавок, клетка не давала людям дотянуться до него, а бросать камни не давала стража – главным образом потому, что большая часть камней в стражу же и летела. Громко рявкнув, что судьбу негодяя будет решать сам его высочество, Гэбриэл толпу слегка утихомирил, люди почитали принца Элодисского и верили в его правосудие… Правда, кто-то попытался посетовать на милосердие его высочества, а преступник-то милосердия не заслуживает!
– Он вообще ничего человеческого не заслуживает. – Отрезал Гэбриэл. – Все, что нормальному тупому душегубу полагается, для него – слишком мало. В Гранствилле его высокопреосвященство гостит, вот они с его высочеством и решат, как наказать эту погань. Мне только одно в голову приходит: башку ему оторвать. Но этого ему недостаточно!
– Сжечь его! – раздались крики, причем в основном, как ни странно, женские. – На кол его и подпалить снизу! Пусть коптится живьем!
– В «железную деву» его!
– Разорвать его конями на части!
– Собакам бросить!
– Свиньям лучше!
Под эти пожелания и предложения телега с клеткой, влекомая парой трудолюбивых мулов, и окруженная стражей, тронулась в сторону Гранствилла. Гэбриэл и граф Малого Города возглавили процессию. Последний всю дорогу жаловался на эту ситуацию вообще и трудности последних недель – в частности. Налетов на деревни больше нет, спасибо Хлорингам и отдельное – мастеру Грэю, но частные неприятности постоянно случаются. Там девочку убьют, изнасиловав, там мальчика тому же подвергнут, там группу лесорубов перебьют, там еще какая напасть.
– А то еще скотину перережут, прямо нелюди какие-то, право-слово. И бросят, да еще так пакостно, с членовредительством, с глумлением непотребным, так, что и смотреть-то тяжко. И все списывается на то, что это вообще в природе полукровок: вот так поступать. Очень, очень неприятно, и в ваш огород камень тоже… Я человек прогрессивных взглядов, всех под одно лекало не подгоняю, но черни-то не объяснишь. Чернь – она чернь и есть, тупая, несознательная, злорадная и пакостная. Сервам и вилланам, им даже нравится, что есть кто-то хуже них, они так себя начинают даже людьми ощущать. А там, глядишь, и до бунта созреют. Им только дай волю, только позволь голову поднять, тут же начинают права качать. А ведь их единственное право: послушание, трудолюбие и труд, так не нами заведено, а от века идет.
– Его высочество говорит, – попробовал возразить Гэбриэл, – что это от безграмотности…
– Их высочество – человек высоких идеалов и огромной души, человек не нашего времени, а времен Второго Пришествия, житель Града Божия, не нашей юдоли слез. – Вздохнул граф. – Я сам, лично, обнажу меч в его славу и защиту, и жизнь за него отдам, и любой в Пойме сделает это, не колеблясь. Их высочество верит в людей… в истину, в идеалы… Храни его, Господь! Хочется, ваше сиятельство, хочется верить и мне, но с каждым годом вера эта истончается и истончается, и остались от нее пара клочков, и те – тоньше тумана утреннего. Вот сегодняшнее чудовищное злодейство: как уложить его в наши представления о людях? Кто человек сей есть: сумасшедший? Чудовище? Монстра лютая? Нет, соседи говорят: шибко пьет, жену и дочку лупит, но в иных злодействах не был уличен, да и разумом крепок. Даже во хмелю. Ленив, правда, и празден, живет с того, что дочь зарабатывала шитьем и вязанием, да с огорода, в котором тоже женщины его работали. А жена его?.. Тоже женщина праздная и сильно пьющая, но нормальная, даже набожная. Разумеется, байстрюку своему они были не рады, и даже пытались дочь из дома выгнать, я приезжал лично, разбирался, успокаивал. Обещал помощь. Но чтобы так вот, кому в голову-то придет?
– Да. – Кивнул Гэбриэл. И подумал про Доктора. В Садах Мечты огня практически нигде не было… Особенно там, где находились их рабы. У них вообще не было доступа ни к огню, ни к какому-никакому оружию. Но если бы был – что остановило бы эту пучеглазую мразь от подобного поступка? Да ничто. «Вот это и есть настоящее зло. – Подумалось ему. – Не драконы, которых можно убить, и которых сразу видно, не вампиры, не тролли рыжие даже. Зло – это то, что в башке вот у этих тупых уродов, которые даже не понимают, какое они зло. Он вон сидит в клетке, его везут на суд и казнь, но что ему нужно?.. Он кается, просит прощения, милосердия, может, бравирует своим злодейством и глумится над своими стражниками, или объясняется, оправдывается? – нет! Он просит «Христа ради» опохмелиться, а то трубы горят! И в его плаксивой просьбе святая уверенность, что его понимают и обязательно сжалятся и дадут.
– Если какая-нибудь «лядь, – повысил он голос, чуть развернув коня, – поднесет ему выпить, хоть каплю, я лично эту суку на ближайшей осине повешу. Два раза повторять не буду. – Он рискнул и посмотрел на преступника. Обычный, пьяненький, не особенно могучий персонаж, даже не урод, рожа обычная, не злодейская. Довольно опрятный, не оборванец, не жак какой-нибудь. Бритый. Если не считать синяков, разбитой губы и сбитых костяшек пальцев, да беспорядка в одежде, приличный горожанин. Снаружи. А внутри – тварь, которая убила собственного внука. Чудовищно, нереально чудовищно и жестоко убила. И как их опознаешь, как отличишь одного от другого?! Эльфы и не пытаются. – Подумалось Гэбриэлу. Да и сами люди – не могут. И придумывают собственные способы, по мере своего разумения и возможностей. Кто приписывает самое страшное зло евреям, кто – полукровкам, кто – соседям, кто еще кому, но лишь бы определиться хоть как-то, лишь бы почувствовать почву под ногами, уверенность в том, что зло имеет приметы и облик, по которым его можно сразу опознать и обезопаситься от него. А главное – не признаваться в том, что порой зло – это ты сам.
Постепенно даже до охранников Садов Мечты начало доходить, насколько все плохо. Самая малая провинность теперь приводила к исчезновению парня, без каких-либо предварительных наказаний и внушений. Бездну следовало кормить, а корма становилось все меньше, и в ход шло всё. И все. Клык и Ветер, неразлучная парочка, часто с тревогой обсуждали происходящее, и в конце концов, пришли к однозначному выводу: пора валить. Ветер утверждал, что один из их бывших приятелей, кватронец Волкодав, уже сбежал, и даже обустроился в какой-то брошенной башне, подле сожженного ими же поселка Гремячий.
– А ты откудова знаешь? – Усомнился Клык.
– Да уж знаю. Встретил его как-то, тот в Найнпорт приходил, за припасами. В нашем тряпье. Я ему пообещал не говорить никому, а он и сказал, что в Гремячем обосновался, в какой-то башне, предложил к нему смотать. Я сказал, что подумаю. И он того, спрашивал, нельзя ли с собой как-нибудь девку какую прихватить. Из наших. Деревенские, мол, стремные.
– Ага. А еще, – ухмыльнулся Клык, – всю казну нашего папы Хэ. Че мелочиться-то?..
– Да ладно ты. Жаль, что ту, ну, помнишь, с пузом, мы Вепрю отдали, да? Забрали бы ее.
– Ты уже того, все решил?
– А ты хочешь остаться?
– Не-а. – Подумав, энергично помотал головой Клык. – Не хочу. Ну его нахрен, Хэ нашего, жадный стал, дурной, как пьяная собака. Но это, Гремячее – оно ж близко?
– Зато там видно все, если дежурного ставить, и удрать есть куда. Не к эльфам же валить, они, говорят, нашего брата того, не пускают к себе. А люди нас сам знаешь, как любят.
– да уж. – Криво усмехнулся Клык, размышляя. А что? Можно. Теперь, когда в Садах Мечты, да и вообще на Красной Скале, полный бардак и хаос, это очень даже реально. Доктор, тот вообще стал какой-то чокнутый, глушит опиумную настойку и знать ничего не хочет, и в Девичнике заправляет Арес, который и в Приюте почти не появляется, только жратву заносит. Клык знал, что свою девку, ту самую Паскуду, Арес прячет наверху, в маленькой комнатке, где обычно держали либо выздоравливающих, либо какую-нибудь особенную девку; но молчал – пускай его держит, ему-то что? Паскуда отлично умела лечить, Клык уже пару раз и сам воспользовался ее услугами: Доктора-то не допросишься, глаза зальет опиумом, и все по хрену.
– Слушай, а может, Ареса с Паскудой возьмем? – Осенило его. – А че, она девка смачная.
– А че. – Подумав, решил Ветер. – И Арес парень ниче такой. Сколотим банду, четыре пацана – это уже сила! Будем потихоньку местных потрошить, проживем! А Паскуда, она ведь того, и вылечит, если че!
Для Ареса и Киры, как ни странно, это были самые лучшие дни их жизни. Да, еды было мало, и она была дурной и скудной. Да, было тревожно, а порою и откровенно страшно. Красную Скалу то и дело трясло, сыпалась штукатурка, стены шли трещинами, из которых сочился хорошо видный на свету темный дым с отвратительным запахом, и обитателям Садов Мечты было очень страшно, особенно ночами… Но в то же время еще две души в этом аду нашли друг друга, и не променяли бы свое странное счастье ни на что иное. Арес был не таким, как Гор/Гэбриэл, и противоречия их отношений и приказов и традиций Садов Мечты его не тревожили; он принял это без внутренней борьбы. Гор служил тому, во что верил, Арес – просто покорялся внешним обстоятельствам непреодолимой силы. Так же спокойно и внешне невозмутимо, как жил прежде, как принимал любовь и ласки Януса, которого не любил и не хотел, но терпел, Арес принял и теперешние перемены, но вот Киру он полюбил. Девушка стала ему дорога. В ней скрывалась сила, такая неожиданная и даже невероятная в хрупком теле, особенно хрупком теперь, когда ей постоянно приходилось голодать! И Арес эту силу уважал. Он приносил Кире еду, которую добывал для нее всеми правдами и неправдами, но девушка неизменно делила ее с другими девушками, угасающими в Девичнике не смотря даже на то, что Хозяин, скрепя сердце и страшно этим недовольный, велел все-таки их поберечь. Теперь они могли лежать все время после ухода гостей, если на них не остановился ничей выбор, их почти не истязал Доктор, погруженный в опиумный дурман, но сил и желания жить у них не осталось совсем. От предыдущего Привоза остались только две девушки-полукровки, от Привоза Марии – только Саманта, кудрявая Марта и Клэр. Маленькая девочка, такая хрупкая и ранимая с виду, оказалась крепче других, но выживала ценой полнейшей апатии, в которую погрузилась с головой. Она не реагировала ни на что, кроме вбитых с такой жестокостью команд, даже на ласку и заботу Киры. Та так о ней беспокоилась! Понимая, что так для девочки лучше, так она не страдает, Кира в то же время беспокоилась о том, что и кратковременные радости вроде заботы, каких-то скудных вкусностей, ее ласка – все это проходило мимо Клэр, которая оставалась безучастной ко всему вообще. И в то же время Кира так была счастлива, что ей было даже стыдно. Арес не только заботился о ней и относился неизменно ласково, он так же спокойно и невозмутимо принял ее миссию и помогал ей, чем мог. К девушкам Арес никогда не относился с требуемой жестокостью, просто хорошо исполнял то, что от него хотели. В душе он считал, что избивать их вовсе не обязательно, есть и другие способы. А еще ему до сих пор было стыдно за то, как он повел себя с Марией, отдав ее Доктору. Конечно, он понимал, что у него другого выхода тогда не было, и вернись все обратно, он снова сделал бы то, что сделал, но стыд остался… И этот стыд теперь побуждал его хоть как-то искупать свою вину, тем более, что теперь это стало реально и практически безопасно. Доктор слегка вроде как повредился в уме, и даже если иногда он и заставал Ареса и Киру врасплох, Арес научился с этим справляться: дашь ему по башке хорошенько, оттащишь в его комнаты, и тот, очнувшись, уже ничего не помнит.
Но даже такой спокойный и довольно равнодушный к деталям и мелочам парень, как Арес, чувствовал растущее напряжение и начал сильно и пока неопределенно опасаться происходящего. Он все чаще вспоминал побег Гора – а он верил всем сердцем, что Гор не погиб, а именно сбежал, – и гадал, как ему это удалось. Они с Кирой частенько гадали, как он это сделал, и даже были близки к истине, полагая, что он мог воспользоваться одеждой охранников и как-то разузнал условный сигнал для выхода – а может, и помог кто, тот же Вонючка, который был от Гора без ума. Втайне Арес жалел, что Гор воспользовался помощью Эрота, а не обратился к нему самому, но не так, чтобы сильно: зато в этом случае его Кира осталась бы здесь, а жизни своей без этой девушки Арес больше не мыслил. Она так прибрала его к рукам, что он и решений никаких без нее теперь не принимал, и вообще делал все не иначе, как с ее одобрения. И не сказать, чтобы он был подкаблучником – хотя со стороны это выглядело бы именно так. Просто так Аресу было комфортнее. Он не был лидером, он был исполнителем, соратником, сподвижником, помощником – кем угодно, но не лидером. Бремя принятия решений и инициативы он с удовольствием перекладывал на кого-нибудь иного, более решительного и ответственного. В прошлом он такого вожака не имел. Им мог бы быть Гор, но тот сознательно избегал сближения со своими парнями, и Арес жил словно бы не в полную силу, словно бы в режиме ожидания. Но появилась Кира, и ожидание закончилось. У Ареса появился ведущий, пусть и девушка, какая разница? Кира инстинктивно угадала своего возлюбленного, вдобавок, это оказался тот редкий счастливый случай, когда две половинки совпали плотно и почти идеально, все детали вошли в подходящие пазы и спаялись намертво. Они даже не ссорились и не спорили, обсуждая или задумывая что-то. Им не о чем было спорить, они согласны были друг с другом во всем.
И когда Клык и Ветер поделились с Аресом своим планом побега и предложили бежать с ними, да еще прихватить с собою Киру, Арес тут же отправился советоваться со своей подругой.
Кира сначала не поверила, потом обрадовалась, даже заплакала при мысли о том, что выйдет на волю, увидит солнце, вдохнет свежий воздух. Она не была на свободе больше трех лет – немыслимый срок для девушки в Садах Мечты! А Арес, воодушевленный ее восторгом, увлеченно рисовал перед нею картины их будущего, такого заманчивого. И вдруг вся только что светящаяся от счастья Кира погасла и отвела глаза.
– Ты чего? – Насторожился Арес.
– Ничего. – Ответила она, пряча глаза и отчаянно борясь со слезами и отчаянием. – Я не могу бежать. Ты… беги один. А девочку… возьми с собой. Малышку, ту, черноволосую, самую маленькую. Ее зовут Клэр.
– да ты что?! – Арес даже рассмеялся абсурдности самой идеи – что он побежит без нее и возьмет кого-то другого! – Ты, это, дурью-то не майся! Нафига мне другая девчонка, ты мне нужна, это, и никто!
– Она такая слабенькая стала. – Простонала Кира. – Я не могу их бросить, у них больше никого нет! Только я и помогаю еще, и спасаю хоть как-то… Но ты должен спастись, я понимаю, я не обижусь, и буду думать о тебе только хорошее, Ларс, обещаю! Буду каждый день думать, чтобы тебе было хорошо там, где ты будешь, где бы ни был!
– Ты, это… – напрягся Арес, размышляя. – Ты погоди. Ты же того, это, ты же здесь того – погибнешь без меня. И они тоже.
– Я знаю. – Покачала головой Кира. Всхлипнула, утерла рукой лицо и нос. – Ты сам видишь, какой Вонючка стал. Он вообще никого не лечит. Ему все равно. Я уйду, и некому будет помогать, вообще некому! Они погибнут без меня, и девочки мои, и мальчишки. И даже твои парни. Как я их брошу, скажи, как?! – И разрыдалась. Арес обнял ее и привлек к себе. Ему не нужно было даже бороться с собой. Мысль о побеге была прекрасной мечтой, и не более того. Он уже давно забыл, как оно там – снаружи. Какое бывает небо, что такое дождь… Он был здесь всего-то на три года меньше, чем Гор. А реальность – вот она. И в этой реальности у него была Кира, а остальное, как оказалось, не слишком-то его волнует.
– Тогда я тоже останусь. – С легким вздохом простился он с нереальной мечтой. – А с парнями отправим твою Клэр. Ей нужнее.
И город, и замок гудели, обсуждая то, что произошло в Малом Городе. Новость потрясла самых толстокожих, и все азартно обсуждали, какое наказание выберет для преступника его высочество. Мнения были самые разные. За обедом в замке Гэбриэла, и без того напряженного, как натянутая струна, взбесило, что гости принялись с воодушевлением выяснять, был ребенок полукровкой или же нет.
– И что? – Стукнув бокалом о стол так, что остатки вина выплеснулись на скатерть, спросил он, и над столами повисла тишина. Все уставились на него. – Что, если это полукровка, то ничего, в печке его сжечь можно? Ваше преосвященство? Ваш Эдикт, вроде, жестокость по отношению к полукровкам осуждает? Как ваше мнение на этот счет?
Габи, в первый день после возвращения из Гранствилла присутствующая на общем обеде, мучительно покраснела из-за выходки несносного кузена. Ну почему он такой-то, а?!
– Церковь осуждает любой род жестокости к живому существу, так как это не приемлет Бог, а мы слуги Его. – Невозмутимо ответил кардинал. – И церковь в моем лице ужасается этому преступлению, не зависимо от того, каким было происхождение этого ребенка.
– Тем более, – прокашлявшись, рискнул заметить граф Малого Города, – что ребенок-то был хоть и байстрюк, но человеческий, то есть… не было в нем эльфийской крови.
– Тем более? – Фыркнул Гэбриэл. – Ну-ну. Значит, окажись он полукровкой, все иначе было бы? А вам хоть в голову приходит обратить внимание, что я здесь сижу, или как?! Я вам не мешаю, нет?!
– Клянусь честью, – заметил Фридрих со своим акцентом, от которого речь его звучала довольно внушительно, – граф прав: это невежливо.
– Ты не прав, Гэйб. – Его высочество так же, как и его сын, заставил мгновенно замолчать всех за столом во второй раз. – Именно потому, что здесь ты свой, при тебе и обсуждают так эту тему. Никто не оправдал бы этого негодяя, даже окажись ребенок чистокровным эльфом. Ты полукровка, но ты Хлоринг, ты граф, ты мой сын. Никому и в голову не пришло поставить на одну доску тебя и простого ребенка.
Гэбриэл стиснул зубы. Гнев рвался на волю, требовал выплеснуть его здесь и сейчас, вылиться в оскорблениях, обличениях и упреках. А может, и угрозах. Но отец без слов напомнил ему их давний разговор: знай свои грехи и не позволяй им руководить тобой. Только вот внутренних сил хватило лишь на то, чтобы не взорваться прямо сейчас. Оставаться за столом он уже не мог.
– Прошу прощения. – Сквозь зубы выдавил он и, грохнув отодвигаемым креслом, пошел прочь в гробовой тишине, молясь, чтобы никто не сказал ему ничего, не важно, вежливого или дерзкого – любой звук мог стать искрой. Никому не пришло бы?! Да ну! Его уже ставили на одну доску с самыми бесправными существами на этом Острове, и уж кто-кто, а он-то знает, каково это!
– В самом деле, – услышал он, уже выходя из Рыцарского зала, голос дона Фернандо, – с какой целью тут стали выяснять происхождение этого несчастного ребенка? Что это меняет?
Ответов – если они были, – Гэбриэл уже не слышал. Гнев бушевал в нем, требуя выхода. Утреннее страшное потрясение было основой этого гнева, а сейчас Гэбриэл был зол даже на отца. Чертова куртуазность! Гости превыше всего, нужно было угодить всем, даже в ущерб чувствам собственного сына. А мог бы сам в самом начале пресечь эту болтовню… К черту!!! – Гэбриэл, походя, засадил кулаком в стену, направляясь в тренировочный зал. Когда его нашел там вернувшийся из Эльфийского квартала, отлично выспавшийся и довольный собой и жизнью Иво, Гэбриэл выплеснул на безвинные соломенные мишени хоть часть злости, так, что к нему уже можно было приблизиться без особого риска для здоровья. Правда, не душевного.
– Натрахался? – Встретил он своего верного армигера таким тоном, что улыбка слетела с лица Иво.
– Что случилось, Гэйб? – Спросил он осторожно. Гэбриэл, мокрый, злой, как сто чертей, рубанул по чучелу, и то развалилось без единого звука упрека на две неравные части:
– Что случилось?! Задолбали меня уже жалобы на тебя, вот, что случилось! Есть в городе хоть одна тощая девка, которую ты не поимел?! Тебе что, делать больше нечего?! Ты их собираешь, как трофеи, или что?!
– Гэйб…
– Я не Гэйб, мать твою! – заорал Гэбриэл. – Я граф! Я твой господин! И как твой господин, инкуб «»ев, я жалобы на тебя слушаю, и как чмо последнее, оправдываюсь за тебя! Не»»й делать?! Взял саблю в руки и пошел, тренируйся! По четыре часа в день, до седьмого пота! И в город только с моего разрешения!
– Ваше сия… – Побледнел от обиды Иво, но Гэбриэл высказаться ему не дал, вновь заорав:
– Я что сказал?! Саблю в руки и пошел! – Бросил меч, чувствуя, что перегнул палку. Прооравшись, он сообразил, что сорвался на Иво зря. Не такие уж и страшные у него грешки… Но он, Гэбриэл, господин, или где?! Раз приказал, теперь уж поздно отыгрывать обратно, пусть тренируется – ему, кстати, полезно. А то только и знает, что книжки читать, девок мять да в церковь таскаться. А что обиделся – только на пользу. Злее будет.
– Милорд? – Встретил его в галерее Матиас, и Гэбриэл остановился, нахмурившись.
– Их светлость просят вас сей же час приехать в Тополиную Рощу. – Армигер Гарета имел отличное чутье на настроение не только своего рыцаря, но и его брата, и мгновенно почуял, что с ним сейчас лучше не шутить.
– Что случилось? – Хмуро спросил Гэбриэл.
– Мне этого знать не положено. – Ответил Матиас, и, поколебавшись, добавил:
– Какие-то неприятные известия из Междуречья, так мне показалось.
– Переоденусь. – Буркнул Гэбриэл, и пошел к себе.
Он уже отправлял в Тополиную Рощу Марчелло, чтобы тот все рассказал, а сам собирался к брату после обеда. Правда, вот обед обернулся черт знает, чем. Теперь снова попреков не оберешься. И краску на лице кузины Гэбриэл мельком все-таки заметил. Не перегибает ли он, в самом деле? Даже снисходительности к бывшему бандиту может оказаться рано или поздно недостаточно. И плевать на свою репутацию, Гэбриэлу по большому счету было абсолютно все равно. Но отец, брат, кузина, и Солнышко, в конце концов – он же и их заставляет краснеть и оправдываться за него. Весь во власти этих неприятных мыслей, вдобавок, терзая себя раскаянием в адрес Иво, – про графа и Гэйба, это он, все-таки, зря!.. – Гэбриэл приехал в Тополиную Рощу.
– На ком сорвался-то? – Встретил его Гарет. Как порой хреново-то иметь такую связь с братом-близнецом! Гэбриэл поморщился:
– Там еще осталось. Хочешь?
– Забудь. – Нахмурился брат. – Моисею прислали письмо лионесские евреи. О том, что реально происходит в Междуречье. В целом все так, как обсказал твой Лодо. Но кое-что он не упомянул, возможно, просто еще не знал: дядя Лайнел убит, его жена и сын – тоже, дочери в заложницах, Северная Звезда захвачена каким-то бастардом. Этот Корнелий, которого мы здесь считаем просто чокнутым от целибата попиком, собрал целую армию последователей и громит города вассалов Еннеров. Брэдрик разорён, сожжен, и его барон, дядя Кнуд, убит. Герцог Анвалонский прислал на подмогу корнелитам своих наемников, есть сведения, что их нанимал в Далвегане Эрик Эльдебринк, так что Анвалонцы нам не союзники в этой заварушке. Если мы не отправимся туда прямо сейчас, Младший, нам лучше всего просто самим себе башку о стену расколотить, потому, что это вызов нашей власти. Отправить войско – мудро, но бесполезно. Даже если они справятся без нас, нашему авторитету и власти – конец.
– Тебе не обязательно ехать. – Сказал Гэбриэл. – Я могу поехать один. Кому-то нужно оставаться здесь.
– Это тебе не обязательно ехать. – Отрезал Гарет. – Я воевал и кое-что знаю и умею, а ты – нет. – Он встал, прошелся по маленькой для его размеров и роста комнатке, вдобавок, заставленной роскошной и громоздкой мебелью. – От гостей и вассалов пока нужно новости эти скрыть. Все дела наши с тобой отложить либо поручить кому-то другому. Я оставлю здесь Марчелло, чтобы присматривал за всем и всеми здесь и держал нас в курсе. Отец еще, он организует все, что следует, в этом он выше нас с тобой в сто раз.
– А Аякс? – Глупо спросил Гэбриэл, ошарашенный новостью так, что даже утренний ужас куда-то отступил.
– Младший, – покачал головой Гарет, – даже стая Аяксов в настоящий момент была бы меньшей из наших проблем. – И Гэбриэл, чувствуя, насколько все серьезно, проглотил все возражения. – Поехали к отцу, нужно поговорить с ним и с кардиналом, тот обещал своих людей. Не знаю точно, какой силой располагает этот Корнелий, но если ему по силам оказались дядя Лайнел и Ардо Бергквист, боюсь даже предполагать. Да, и еще… – Он помедлил, держа в руке камзол. – Дворяне Междуречья собирают тинг.
– Это что?
– В старину это было общее собрание викингов, наших норвежских предков, теперь это – собрание «норвежцев», старейших и знатнейших родов Острова. Мы промедлили. Не знали ни хрена, праздновали здесь, радовались… Отвечать теперь придется.
– Вам нужно успеть на этот тинг. – Подтвердил и кардинал. – То, что вы промедлили с реакцией на появление этого Корнелия и его армии – плохо, очень плохо. Это серьезный козырь для ваших врагов. Теперь двое самых значительных эрлов Севера мертвы, и вы не пришли к ним на помощь сами и не послали своих людей. А Лайнел и Ардо были друзьями Гарольда!
– И на поддержку Аскольда, боюсь, рассчитывать не приходится. – Спокойно констатировал его высочество, и Гарет, чуть покраснев, нахмурился. Он все-таки заставил себя прочесть письмо Софии, а вот ответить на него так и не собрался еще: было стыдно, а главное – он не знал, в каком тоне отвечать. Как обращаться к этой девушке: как к потенциальной невесте, или сугубо нейтрально? Что писать, насколько открыться?.. И тоже промедлил.
– Если бы вы послушали моего совета и связались с правителем Лисса, – подал голос Кину, который вернулся в замок сразу вслед за Иво, – вы были бы в курсе всех событий раньше всех.
– Не факт. – Огрызнулся Гарет, краснея сильнее. – У дядек свои какие-то планы, иначе уже сами обозначились бы.
– Не скажу ничего неожиданного, – невозмутимо кивнул Кину, – если замечу, что планы Тиса не менялись уже триста лет: он ждет малейшей провокации, чтобы начать новую войну. До победного конца. Но он большой поборник традиций и формальностей, и если бы вы установили связь с Рассветным Чертогом, ему пришлось бы с вами считаться и делиться информацией.
– То есть, – уточнил Гарет, – ясно, что виноват во всем я один.
– Виноват во всем я. – Вздохнул принц Элодисский. – Я жил прошлым, погрузился в свою печаль, оборвал связи с друзьями. Прежде на наших голубятнях было полно птиц, которые обеспечивали нам быструю связь, теперь их нет. Лайнел, Ардо и Аскольд пытались общаться, но я не хотел, и со временем наши контакты свелись к редким поздравлениям и обмену краткими любезностями. Это моя вина. Да и сейчас, я так обрадовался возвращению Гэйба, так хотел насладиться счастьем…
– Не время выяснять степень вины или невиновности каждого из нас. – Перебил их кардинал, подняв руки. – Тем более, что и я виноват, и королева… А пуще всего те, кто организовал эту интригу и науськал на Междуречье и Еннеров этого сумасшедшего попа. Теперь нужно исправлять то, что еще можно исправить. Этот Корнелий – как обоюдоострый меч, он опасен как нам, так и врагам нашим. Теперь наша очередь использовать его против них же, если взяться за дело с умом. Поэтому я отправляюсь с вами, вместе со своими кнехтами. Мое присутствие в Междуречье, и на тинге особенно, не позволит желающим устроить провокацию или поднять открытый бунт, и заставит Аскольда если не принять нашу сторону, то по крайней мере не вредить нам, даже если его обида еще и сильна.
– Не хотелось бы мне прятаться за вашей спиной. – Нахмурился Гарет, но кардинал, Тиберий и принц Элодисский одновременно накинулись на него с упреком: не время для амбиций! Гэбриэл, понимая, насколько еще плохо разбирается в происходящем, молчал и смотрел на брата и на отца. У него было чувство, что вот-вот нужно мчаться в ночь на юг, но постепенно, слушая, как обсуждаются организационные вопросы, Гэбриэл осознал, что отправятся они не раньше, чем через несколько дней, и задумался о другом. Как ему оставить здесь дочь, невесту и Марию, если где-то поблизости рыщут Барр и Аякс? У него есть несколько дней, и за это время он каким-то образом должен решить эту проблему, потому, что задерживать отъезд нельзя.
– Мы решим это все, младший. – Пообещал Гарет, когда они остались в его покоях, чтобы поговорить и перекусить. – На волю судьбы мы все это не оставим, будь уверен. – Подошел к карте Нордланда, уставился на озеро Зеркальное и вытекающие из него реки. – Обещаю, не убедившись, что оставляем за спиной крепкий тыл, мы не уедем.
Гэбриэл подошел к нему.
– Это и есть Междуречье?
– да. – Гарет погладил ладонью Зеркальное. – Древний Дуэ Альвалар. Эльфы говорят, что сначала из океана поднялась огнедышащая гора, и лишь затем возник Остров. А потом с неба упала звезда, прямо сюда, – он отнял руку и указал на остров посреди озера. – Удар был так силен, что возникло озеро. А остров, на котором потом возник Альвалар, столица эльфов Ол Донна – это и есть остывшая звезда. Там стоят пять башен, по одной для королей пяти народов Острова. Белая башня – Таэр. Ол Таэр – это и есть эльфы Белой Башни. Башня Перворожденных, так же: башня Силы. Красная Башня – башня Огня, башня эльфов Элодис. Изумрудная башня – башня Разума, башня эльфов Фанна. Нефритовая башня – башня Духа, башня фей… И черная – башня драконов… Но она по сей день запечатана.
– Почему?
– А это, собственно, и есть причина войны эльфов и драконов, что бы там эльфы не говорили по этому поводу. Драконы считали себя равным эльфам и феям народом, эльфы же считали, и считают теперь, что они – младший народ, как дриады, русалки, элвины и прочие малые народцы. В качестве доказательства драконы указывали на черную башню, но эльфы утверждали, что драконьей ее называет суеверие, на самом деле никакого отношения к драконам черная башня не имеет. И при этом не позволяли драконам даже приблизиться к ней.