– Я ничего не боюсь. – Дерзко ответил Вепрь, почти вырывая у него из рук перевязь с ножнами и мечом. – Не дождетесь, чтобы я захлюздил.
Заметив, что Ворон что-то дает Сове и шепчет ей затем что-то на ушко, от чего Сова, вот чудо, розовеет и начинает хихикать, словно нормальная девчонка, Вепрь украдкой присмотрелся к тому, что Ворон ей дал. Браслетик! Сова тут же напялила его на руку, вытянула ее вперед, любуясь.
– Коршун, эй! – Свистнул Вепрь одному их команды. – Поди сюда! Ты это, – он понизил голос, – подскажи, что девчонке подарить, чтобы это…
– Понятно. – Толкнул его в плечо Коршун. – Пошли. – Отвел его к прилавку, на котором разложили свои товары двое полукровок. – Эти шнурки, – показал эльфийский шнурок с бусинами, перышками, даже крохотными раковинками, – шибко у эльфийских и наших девок модные. Они все разные, все с разным значением. Нам не понять, а девки в них здорово разбираются. Для начала подари ей это.
Вепрь вдруг понял, что видел такой шнурок у Совы и еще у пары девчонок. А вот у Зяблика такого не было…
– Ты для какой цели покупаешь? – Поинтересовалась рыженькая полукровка, продающая товар. – Ты за девушкой просто ухлестываешь, или хочешь показать, что у вас серьезно все?
– Серьезно все. – Буркнул неохотно Вепрь. И получил затейливого плетения длинный шнурок, с подвесками из бусин и серебряных виньеток, жемчуга и кошачьего глаза. Цвет камней удивительно походил на цвет глаз Зяблика. Вепрь крякнул, услышав цену, но мужественно выложил полтора дуката – три пятых сегодняшней своей добычи. И еще на пару талеров набрал сладостей в лавке – он был сладкоежка, но в последнее время ему утолить свою тайную страсть как-то не удавалось. Сидя в седле своего нового коня, Вепрь уплетал хрустящие рулетики из слоеного теста, с яблочным повидлом внутри, и чувствовал себя почти счастливым. После боя Птицы как-то оттаяли по отношению к нему, и, болтая и вспоминая свое, то и дело обращались к нему, вовлекая в общую беседу. Вепрь хоть и молчал по-прежнему, но отверженным себя больше не чувствовал. А карман грел подарок для Зяблика, который Вепрь то и дело нашаривал, и поглаживал пальцами гладкие прохладные камешки и бусины. Может, и в самом деле так жить – лучше. И секс с Зябликом по-любому лучше, чем то, что Вепрь считал сексом до сих пор! Мимолетно мелькнула в голове мысль-воспоминание, от которой Вепрь нахмурился. Подумал… вынул деньги, пересчитал, и три талера спрятал подальше. Остальное он вручил по возвращению Зяблику, буркнув, чтобы она сама там разбиралась, что налог, что на жратву «или чё там». Ну, и полтора дуката он не зря, все-таки, потратил: шнурок привел Зяблика в такой восторг, что она аж прослезилась. Правда, уточнила осторожно: «А ты знаешь, что такой подарок значит?». И когда получила подтверждение от Вепря – знает, мол, – то восторгу и счастью ее не было предела. Вепрь впервые в своей жизни делал подарок со значением девушке, и ее счастье было таким чертовски приятным делом, что он и сам почувствовал себя счастливым. Только вот мысли после этого появились… Всякие. О прошлом, о себе. О своих поступках. О своей тупости – хоть и считал себя умным, а ведь было же в его жизни, что вел он себя, как тупая скотина. По пути он слушал, что говорили парни и Ворон, и постепенно Вепрь начал их понимать. Почему, например, рыцаря завалить – почетно, а крестьянку безоружную прирезать – позорно. И даже оторопь брала: как он сам-то до сих пор не понимал, что это и самом деле позорно, слабых и безоружных чморить, а от вооруженных и сильных драпать?.. Ведь сейчас это понимание было таким полным, таким ясным, что рычать хотелось от злости на себя самого, тупака позорного! И страшно было теперь, очень. Страшно, что Зяблик, к примеру, узнает про Дикую Охоту. Или про то, как они девок насиловали прямо на городских площадях или рынках. И нахрена он про фермы-то проболтался?! Теперь Вепрю хотелось, чтобы они никогда и ни за что на свете не оказались на Южных Пустошах или где-то поблизости!..
Амалия вошла в рекомендованную ей ювелирную лавку на улице Золотой, постучала ребром серебряного талера по стеклянному колпаку, под которым скрывался искусно сработанный букет золотых розочек, с крохотным жаворонком из яшмы и серебра. Лавка была заставлена мебелью и всяческими предметами из отделочных и полудрагоценных камней, увешана эльфийскими панно и отличного качества гобеленами. Осматриваясь, Амалия заметила очень даже недурные вещички: секретер, инкрустированный слоновой костью, малахитом и серебряной чеканкой, ларцы, шкатулки, столики и стулья, достойные украсить дворец или замок любого европейского герцога или даже короля. Она подозревала, что большая часть этих вещей – эльфийской работы.
– Я от госпожи Эйпл. – Сказала возникшей словно из ниоткуда, а на самом деле из-за богато расшитой драпировки женщине. Довольно дородная, хмурая и не особенно красивая (мягко говоря), женщина одета была, как богатая горожанка, в модном рогатом головном уборе, который ей совершенно не шел. Амалия слышала, что она была замешана в какой-то некрасивой истории, связанной с какой-то девочкой-полукровкой, за которую заступились Хлоринги, и даже простояла сутки у позорного столба. Теперь госпожа Бур старалась без нужды на улицу не выходить, даже в церковь ходила не каждый день, потому, что уличные мальчишки, всласть поиздевавшиеся тогда над нею, не давали ей прохода и теперь. Амалия, как женщина, считала, что это несправедливо: ее муж, из-за которого все и закрутилось, заслуживал гораздо большего позора. Но над ним только слегка посмеивались, обзывая импотентом и детолюбом. Всю тяжесть позора несла на себе его жена.
Впрочем, Амалии было ее совершенно не жаль. Как вообще никого и никогда. Но улыбаться она умела гораздо приятнее и очаровательнее, чем даже Беатрис – улыбка той была ну уж очень сахарной, до приторности, Амалия же улыбалась лучезарно и даже нежно. Такой улыбкой она одарила и эту хмурую женщину, произнося условленную фразу. Но госпожу Бур улыбка гостьи ничуть не тронула. Напротив, ревнивая и злая женщина при виде ослепительной красавицы еще сильнее насупилась, глаза превратились в угли, полные ненависти и злобы.
– Прошу. – Произнесла она без тени приветливости, указывая на драпировки. Не прекращая очаровательно улыбаться, Амалия грациозно скользнула в заднюю комнату, где ювелир встречал самых доверенных и надежных покупателей, угощал их сидром и показывал свой главный и самый дорогой товар: украшения из драгоценных камней и металлов. Сейчас здесь сидел Марк Хант. При виде гостьи он стремительно поднялся, демонстрируя врожденные ловкость и изящество, сводившие с ума его многочисленных пассий, и улыбнулся ей не менее лучезарно:
– Сударыня! Какая честь для меня: встреча с такой богиней… Вы просто царица роз, фея обольщения!
– Да и ты ничего. – Усмехнулась Амалия, отнимая руку, которую Марк попытался поцеловать. Как хорошо она таких знала! И не обольщалась его чарами ни на йоту. Впрочем, как и он – ее. Встретились мерзавец и мерзавка, расчетливый хищник с расчетливой хищницей, и, тая от улыбок, они прожигали друг друга хищными и оценивающими взглядами. «А я бы рискнул!» – Говорил его дерзкий взгляд, и взгляд Амалии презрительно отвечал: «Лучше не пытайся!».
Но вслух они так и сыпали комплиментами и двусмысленностями, пока не завели речь о том, что, собственно, и привело сюда Амалию:
– Я слышала, сударь, что ты можешь достать некий нектар Цирцеи, мне он нужен.
– Это дорого. – Марк решил, что притворяться бессмысленно. Не перед ней.
– Я не спрашиваю о цене. – Мягко, с приятным акцентом, произнесла Амалия, но в глазах был лед. – Я спрашиваю, есть ли это у тебя.
– Зачем такой прекрасной фее, такой богине нектар Цирцеи? – Сделал вид, что удивился, Марк. – Неужели…
– Хватит болтать! – Амалия сама не ожидала от себя такой злости, и мгновенно поняла, что Марк тоже ее понял, в глазах появились торжество и насмешка. – Сколько? – Поинтересовалась, совладав с собой.
– Двадцать дукатов. – Перестал улыбаться Марк. Амалия поняла, что выдала себя зря – иначе цена была бы меньше. Но сейчас пришлось соглашаться, делая хорошую мину при плохой игре и обещая себе, что Марк поплатится при первом же удобном случае, и за грабеж средь бела дня, и за понимание. Получила в обмен за немыслимую сумму небольшой флакончик, вроде тех, в которых дамы хранили духи или ароматические масла, плотно закрытый пробкой, красного стекла. Духи и духи. Даже изящные.
– Изящной дамочке достаточно пяти капель, – сообщил с невинным видом Марк, – даме в теле необходимо семь-восемь, а мужчине…
– Заткнись! – Не выдержала Амалия и стремительно пошла прочь. Марк фыркнул насмешливо, но не раньше, чем Амалия вышла из лавки. Опасная штучка. С очень опасными спутниками. Марку хватило бы дерзости рискнуть и приударить за нею, но только если бы не было ее супруга – если он супруг, – и свиты за ее спиной.
– Достойная Сара! Богиня! – Он плотно тиснул госпожу Бур, и та хихикнула, краснея, словно девица. Да, Марк промышлял и этим. А почему нет?.. Эти старые дуры готовы были ему все отдать, и ювелир Бур понятия не имел, сколько его денег, добра и деликатесов исчезает в бездонной прорве любовника его жены! Его, и еще нескольких… Сколько их, обделенных вниманием уставших мужей, но при том богатеньких и готовых на все ради молодого пылкого любовника, еще проживало в столичном Гранствилле, городе ювелиров и торговцев мехами?!
Гэбриэл присел на перила внутренней галереи над садом Рыцарской Башни, ожидая того, кто ему был нужен. Вчерашнее бешенство прошло, он был зол, но вполне контролировал свою злость, а значит, можно и потолковать кое-с кем. Просто потолковать. Для начала. Чтобы потом не говорили, что он жестокий и несдержанный.
Не ошибся: в это время дня многие обитатели Хефлинуэлла выходили в сад, чтобы поболтать, освежиться, пофлиртовать и просто отдохнуть. Увидев того, кто ему нужен, Гэбриэл, не раздумывая, перекинул ноги через перила и ловко спрыгнул с высоты второго этажа на плиты перед рыцарями Юджином и Конрадом.
Прыжок рыцарей впечатлил. Они отшатнулись в некоторой растерянности, оглянулись по сторонам. Гэбриэл без прелюдий схватил Юджина за горло, легко, одной рукой оторвал от земли и впечатал в стену.
– Слушай меня, сэр, сюда. – Заговорил негромко, но глаза горели красными огоньками расширившихся зрачков. – Если я еще раз услышу от своей невесты, что ты ее беспокоишь, огорчаешь ее, или как-то еще обозначаешься подле нее, я тебя порву, как тряпку ссаную. Знаю, что грех, но ничего, я отмолю. Отче наш прочту тыщу раз. Наверное. Крест забацаю на перекрестке. На крайняк штраф заплачу. Я понятно говорю? Или объяснить подробнее? – Он отпустил задыхающегося рыцаря, и тот, встав на родные ноги, пошатнулся и вновь прислонился к стене, схватившись за горло. Сила графа Валенского потрясла его. Нет, он знал, слышал, что тот очень силен. Но даже не представлял себе, насколько! Сам он и прыгнуть с такой высоты не решился бы, и здорового мужика одной рукой вот так легко не поднял бы. А ведь он был отнюдь не субтильным слабаком! В первый миг сэр Юджин, крайне оскорбленный, готов был бросить графу вызов, но тут же пришло понимание того, что это будет его конец: за покушение на королевскую кровь его ждала бы смертная казнь в любом случае. Герцог своего братца-бандита ему не простит. А с герцогом ему не справиться, и думать нечего. Поэтому, потерев рукой шею, Юджин, краснея от унижения и бешенства, все же прохрипел:
– Я все понял, сэр… Я не имел в виду ничего неприличного… только дань восхищения… я бы не посмел…
– Восхищайся молча и подальше от нее. – Гэбриэл ловко выхватил подаренный Алисой изящный эльфийский нож, покрутил его в пальцах левой руки перед самым лицом Юджина, сделал резкий жест, заставивший того сильнее вжаться в стену и сглотнуть. – Сэр. – Небрежным и точным движением, не глядя, вернул клинок в ножны. – Все? Непоняток никаких не осталось? – Метнул недобрый взгляд на опешившего Конрада. – Это всех касается. Если моя невеста только пожалуется мне на кого-то из вас, молитесь. – И пошел прочь.
– Проклятье! – Вызверился Юджин, когда решил, что граф его не услышит. – Не был бы он принцем крови, я проверил бы, красная ли у него кровь! – В горле все еще першило, и говорил он сипло. Его приятель, Конрад, даже насмехаться или подначивать не посмел.
А Гэбриэл с чистой совестью направился к своей невесте.
В Саду у Алисы были, как всегда, гости: помимо девушек ее свиты и пажей, больше озорничающих и бездельничающих, чем прислуживающих своим госпожам, там были Гарет, Кину, Марчелло, Иво, Матиас, Фридрих, еще пара рыцарей и успевший уже примелькаться Гэбриэлу армигер Юджина Кевин Кайрон. Они живо обсуждали какую-то модную книгу, причем, как успел услышать Гэбриэл, Иво играл не последнюю скрипку в этом оркестре – он очень много читал и, в отличие от своего господина, уже освоил латынь. Паж тут же поднес Гэбриэлу бокал с сидром и блюдо с жареными в масле творожными колечками, посыпанными сахарной пудрой. Гэбриэл, забрав и то, и другое, уселся на качели – ему тут же освободили место, – и принялся отправлять в рот лакомство, почти не слушая неинтересный ему треп и любуясь своим Солнышком. Алиса была в кремовом сарафане поверх белейшей сорочки из эльфийского кружева, с золотой вышивкой и коричневой отделкой, в очаровательной шляпке с перышком цапли, оживленная, мило жестикулирующая. Послав ему сияющий взгляд и улыбку, она вновь обратилась к Гарету, споря с ним по поводу какой-то дамы:
– Она не любила его, я вам говорю: она его не любила!
– Разве подобное всепрощение не есть любовь? – Воскликнул Фридрих.
– Нет! – Всплеснула Алиса руками. – Гризельда была либо очень глупой и трусливой девушкой, либо очень расчетливой и хитрой, но никак не доброй и не преданной! Нет-нет! У нее отняли все, все, даже детей! Человек, которого она любила, заявил ей, что убил их общих детей – и выгнал ее из дома, на позор, в одной рубашке! Корысть, это одно, но материнские чувства – это совсем другое! Я никогда, никогда, никогда не простила бы подобного отношения, потому, что человек, мужчина, который любит и уважает свою жену, никогда-никогда не поступит так с нею! Никогда не сделает ей больно и никогда не опозорит ее!
– Но его мотив, дорогая Алиса… – начал Гарет, но Алиса протянула в его сторону руку ладошкой вперед:
– Я вас умоляю, герцог! Какой мотив? Он не верил в ее бескорыстие?! В ее любовь?! И не нашел другого способа проверить? Он издевался над нею много лет! Много лет держал ее в неведении относительно судьбы ее деток! О-о-о, как это жестоко! Я просто… – она топнула ногой, – просто вне себя от его жестокости! Я едва дочитала эту ужасную книгу, мне хотелось плюнуть этому негодяю в лицо! А ей сказать, что она лицемерка, либо безвольная и глупая курица, и больше ничего!
– То есть, вы думаете, графиня, что ею руководил расчет?
– да! – Воскликнула Алиса. – Расчет и хитрость! Она терпела все это только потому, что не видела иного выхода, иного способа утвердиться в доме своего мужа. Он оказался слишком мнительным и недобрым. Она решила для себя, что стерпит все и не даст ему ни единого повода для недовольства, ведь она ничего не теряла! Она вернулась в свой бедный дом, но она и так там жила! А вот вернуться в дом герцога она могла, только вытерпев все-все! Она и терпела! И я не верю, не верю, что после такого они были счастливы.
– А как поступили бы вы? – Поинтересовался Гарет, смеясь.
– Я?! Я ушла бы от такого мужа! – Вскинула хорошенькую голову Алиса. – Навеки! Забрала бы детей и ушла, сказав ему на прощанье все, что он заслужил услышать! И ни крупицы, ни единой вещички от него не взяла бы! Пусть бы оставался со своим богатством, со своим замком, своим золотом и драгоценностями – один!
– А как же кротость, женственность, покорность? – Удивился Фридрих.
– Помимо всего этого у женщины должна быть гордость. – Вздернула подбородок Алиса. Гэбриэл улыбнулся: она была такой сейчас хорошенькой!
– А что вы скажете, граф? – Обратился Фридрих к нему. Гэбриэл пожал плечами:
– Я не читал. Она по-латыни написана, я еще не читаю на этом языке.
– И не много потерял! – Воскликнула Алиса. – Это чудовищная книга! Отвратительная! Про жестокого тирана и лицемерную тихушницу! Да-да, – она вскинула руки и встряхнула кистями, – ваша великолепная верная Гризельда – лицемерка и дурная мать!
– Честно сказать, – усмехнулся Гарет, – я тоже так думаю теперь, после слов дорогой нашей Алисы. А поначалу я, признаться, восхитился ею, а вот герцог мне показался подонком. Многое можно сгоряча сделать, но графиня права: опозорить любимую женщину, выставить ее на посмешище, позволить людям видеть ее наготу – ни один мужчина на это не пойдет даже в приступе буйства, даже в сильнейшем гневе. Это доказывает, насколько она ему была безразлична.
– Про что книга-то?
– Вкратце речь там о герцоге, который никак не хотел жениться, считая женщин притворщицами, не способными на искренние чувства, алчными и мелочными. Его друзья настаивали, что он должен жениться ради продолжения рода, и в конце концов он встретил очень бедную, но красивую девицу, о добродетели которой шла слава далеко вокруг. Девица и в самом деле оказалась добродетельной, кроткой и все такое, но герцога продолжали мучить сомнения. Он начал дурно обращаться с нею – она терпела и не роптала. Он пытался ее испытать всякими способами – она оставалась безупречной. У них родилось двое детей, и вот герцог, уверенный, что уж теперь-то она покажет свое истинное лицо, забрал у нее детей и объявил ей, что приказал их убить, уж не знаю, по какой причине. Жена стерпела и это. Тогда герцог выгнал ее вон, велев отдать все, что она получила от него. Так как вся ее одежда была получена именно от него, даме пришлось убираться из его дома голышом, в последний момент кто-то из слуг из сострадания дал ей нижнюю сорочку. Она вернулась в свой убогий домишко, где и жила несколько лет, в нищете, еле сводя концы с концами, но и в этом состоянии никто не слышал от нее ни слова упрека в адрес мужа. Несколько лет спустя герцог призвал ее в замок и заявил, что собирается жениться на молоденькой девушке, а его бывшая жена должна приготовить для новобрачной покои. Гризельда безропотно приготовила. Девушку привезли в замок, и оказалось, что это их общая дочь, и брат, видимо, тоже приехал, герцог заявил, что все это проделал, чтобы испытать ее верность, и они с Гризельдой зажили долго и счастливо. Такая вот поучительная история.
– Хрень какая! – Фыркнул Гэбриэл. – Ну, он-то точно урод конченый, а она… Недоделанная какая-то. Или, как Алиса говорит, лицемерка хитрющая. Уже после детей я б ее на дух не допустил до себя. Женщина, которая стерпела, что ее детей убили, и простившая это – ненормальная какая-то. Ну ее, такую, нахрен. Тихая-тихая, а потом во сне зарежет, или отравит грибочками какими… И никто ведь не заподозрит, такую-то добродетельную и всепрощающую!
– Точно! – Воскликнула, всплеснув руками, Алиса. – Нам ведь не рассказали, чем все кончилось! А кончилось тем, что Гризельда отравила мужа, который так жестоко поступил с нею, не простив ему позора и страданий, и получила все его состояние и его замок, и стала жить там, со своим сыном, наследником отца! Гэбриэл, ты гений!
– Я знаю. – Скромно усмехнулся Гэбриэл.
– Смело! – Удивился Фридрих. – В Европе принято считать верную Гризельду образцом добродетельной жены.
– Лично мне не нужна такая жена. – Пожал плечами Гэбриэл. – Я в такую любовь не верю. Любовь штука хрупкая, в кулаке не сожмёшь. – И получил от Алисы сияющий взгляд, который заставил его вновь внутренне приосаниться.
– В этой истории и в самом деле нет ни капли любви. – Сказал Иво. – Но для брака, я думаю, лучше всего именно добродетель и верность, а не любовь, и суть истории именно в этом. Человеческая любовь имеет свойство умирать, и тогда брак остается стоять нерушимо именно на верности и чувстве долга.
– Кстати, о браке. – Хмыкнул Гэбриэл. – Желаю тебя женить, Иво Валенский. Три месяца тебе на то, чтобы найти подходящую супругу. Не найдешь – женю тебя сам, на выбранной мною девице. Любовь не важна? Отлично. Найдем добродетельную и верную. Не волнуйся: подберу тощую и без… хм. Ты знаешь, без чего.
Иво густо покраснел, вскинул голову, мельком поймал изумленные взгляды, произнес с легким поклоном:
– Ваша воля – закон, ваше сиятельство.
– Вот именно. – Кивнул Гэбриэл. – Потом спасибо мне скажешь.
Эффект был сокрушительный; присутствующие девушки, от Юны и Авроры до новеньких Дженни и Вирсавии, уже успевших попасть под чары синеокого Фанна, просто онемели. Но продолжения Гэбриэл не дождался: чуткое ухо полуэльфа уловило отчаянный, до визга, детский плач из соседнего сада, и он мгновенно, без единого звука, сорвался с места и бросился туда, словно мать-медведица на крик своего медвежонка. Гарет, вскочив, поспешил за ним, так же, как Кину и Иво, отбросивший свои обиды.
Вэнни и в самом деле заливалась слезами, исходясь в крике, переходящем на визг. Ничего угрожающего в обозримом пространстве Гэбриэл, готовый уже обнажить оружие и крушить и резать все подряд, не увидел, и обратился к дочке, одновременно обшаривая ее глазами и руками на предмет ран и повреждений:
– Что?! Что случилось, кто тебя обидел?!
– Изольда велела Ляльку забрать и сжечь! – Наябедничала Тэсс.
– Не надо-о-о-о!!! – Завопила Вэнни. – Не надо-о-о-о!!! Ля-а-а-аль-ка-а-а!!!
– Где кукла?! – Рявкнул Гэбриэл так страшно, что рядом мигом возникли и леди Изольда, и перепуганная служанка с куклой в руках. Вэнни вырвала из рук испуганной женщины свою прелесть и заревела уже без визга и дрожи.
– Какого черта?! – Гневно обратился Гэбриэл к леди Изольде, и та побледнела.
– Вы посмотрите на эту куклу… Она же просто ужасная, грязная, она и на куклу-то уже не похожа! Разве принцессе прилично…
– Лялька хорошая!!! – Взвизгнула Вэнни, топнув ножкой и сверкнув на леди Изольду красными зрачками, куда ярче, чем у отца и дяди. – Хорошая, хорошая!!! Я не дам ее сжечь!!! – Выпятила нижнюю губку. – А ты злая!!! Получай!!! – Топнула ножкой сильнее, и внезапно возникший на плитах дворика маленький смерч подхватил мусор и пыль и все это бросил леди Изольде в лицо. Женщина вскрикнула и прикрылась, а Гэбриэл, присевший на корточки перед дочкой, схватил ее за плечи:
– Это ты сделала?!
– Луа! – Воскликнул Кину. – Она тоже луа, как Лара!
– Ну, – заметил Гарет, – она похожа и на бабушку, и на папочку. Тоже жалеет все убогое и отверженное. Кукла-то и в самом деле… – осекся под взглядом племянницы, тоже присел на корточки:
– Когда ты испачкаешься и испачкаешь платьице, что надо сделать?.. Помыться и почиститься, верно? – Дождался кивка всхлипывающей принцессы, и улыбнулся, вытирая зареванную рожицу рукавом белоснежной сорочки. – Ляльку тоже нужно почистить и привести в порядок. Леди Изольда это сделает. А ты присмотришь, чтобы все было, как надо, и Ляльку не обидели. Идет? Сейчас мы все успокоимся, успокоим твоего папочку, пока он не растоптал здесь все вокруг и не порвал кого-нибудь, и посмотрим, как Ляльку умывают и украшают. Подружка принцессы сама должна быть, как принцесса, верно?
Удивительно, но ему удалось не только успокоить маленькую ведьмочку, но и уговорить отдать в руки провинившейся няни драгоценную куклу, и самом деле давно уже похожую на бесформенный безликий грязный сверток с торчащей паклей. Женщина растерянно уставилась на этот сверток, не представляя, как сделать из него что-то приличное, но положение спасла Алиса, которая ненамного отстала от братьев, но тоже пришла сюда вместе с неразлучной Авророй:
– давайте, я! – Бережно, словно живую, взяла Ляльку, приласкала:
– бедняжка! Но ничего! Сейчас мы тебе поможем, да, Авророчка? Вэнни, лапочка наша, не плачь! Сейчас твоя Лялька будет красивее всех кукол в мире! Роза! – Хлопнула в ладоши, и верная служанка, следовавшая за нею по пятам, в самом скором времени принесла корзинку со всем необходимым, и девушки, удалившись в садовую беседку, увлеченно принялись за работу. Вэнни хватило наблюдать за процессом только на пять минут. После этого непоседливой девочке стало неинтересно, и она отправилась бегать по саду.
– Значит, луа. – Стоя в сторонке, Гэбриэл взъерошил себе волосы. – Что теперь?
– Немедленно нужен учитель-эльф. – Сказал серьезно Кину. – Девочка только-только пробует силу, и уже способна управлять ею так прицельно и избирательно. Лара могла не только смерчи создавать, но и огнем манипулировала играючи, и водой так же. Она была сильнейшей стихийной ведьмой эльфов. Если девочка унаследовала хотя бы половину ее силы, она очень опасна для всех, и в том числе для себя самой.
– И где этого учителя взять? – нахмурился Гэбриэл.
– Я отправлюсь к Мириэль. – Подумав, сказал эльф. – Только она сможет найти того, кто будет учить нашу маленькую луа. Лару учили она сама, и Тис. Меня не будет дня четыре. – Он взглянул с легкой усмешкой на Гэбриэла. – Постарайся за это время не попасть в беду. И не прекращай тренировок.
– Это очень опасно? – Заламывая руки, спросила леди Изольда, которая изо всех сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться, но слез вовсе удержать не могла. Обычная женщина, она не сталкивалась никогда ни с эльфийским, ни с каким-либо еще колдовством, и хоть знала, к примеру, что Барр – ведьма, но колдовства не видела. Это оказалось очень страшно, и то, что исходило это от маленькой прелестной девочки, оказалось втройне страшнее.
– Не знаю. – Честно ответил Гэбриэл, вновь ероша волосы на затылке. – Но я больше за нее боюсь. Она настоящего вреда-то не сделает, она у меня… добрая девчонка. Вон, даже куклу тряпочную жалеет. И вас она любит. Любишь няню Изольду, Вэнни? – Он притянул к себе дочку. Девочка насупилась.
– Пусть она не обижает мою Ляльку! – Произнесла неохотно.
– А не будет обижать – будешь любить?
Вэнни сложила ручки на груди, выпятив фамильную нижнюю губку.
– Вэнни, деточка, прости меня. – Покаянно произнесла леди Изольда. – Я не со зла, я просто не разглядела в твоей Ляльке красоты. Теперь я поняла свою ошибку и не повторю ее. Ты меня простишь?
– Да. – Выдержав театральную паузу, выпалила Вэнни и обняла колени своей няни. – Только не обижай больше мою Ляльку, пожалуйста!
– А песком больше ни в кого кидаться не будешь? – Продолжал воспитательную работу Гэбриэл. – Это не хорошо, принцесса! Песок может в глаза попасть, и глаза будут болеть! Куклу ты пожалела, а няню? У нее теперь глаза болят!
– Болят? – Удивилась Вэнни, задрав головку. – Няня Изольда, у тебя, правда, глаза болят? Я не хотела, честно-честно! А можно мне печенья?
Пока взрослые беседовали, девушки в беседке увлеченно работали над куклой. И через какое-то время от прежней Ляльки почти ничего и не осталось. Они покрасили тряпичное личико белой краской, пришили две большие малахитовые пуговицы вместо нарисованных и давным-давно стёршихся глаз, вышили красной строчкой улыбающийся рот; шею, руки, талию и ноги перебинтовали белой плотной тканью, придав им форму, на концы рук надели набитые паклей вязаные перчатки – крючком вязала Аврора, пока Алиса колдовала над самой куклой, – а на концы ног – такие же набитые паклей носочки. Роза наскоро сшила платье из нарядного эльфийского шелка, оставшегося от свадебных туалетов Алисы, на шею куклы надели коралловый браслетик вместо ожерелья, расчесали старую паклю и доклеили новую, соорудив на голове куклы две приличные косички. Лялька вышла – загляденье! Алиса торжественно пригласила всех, угощающихся в тени старой липы печеньем, апельсинами и глинтвейном, к солнечным часам, на которых сидела накрытая белой кисеей кукла.
– Внимание всем! – Звонко воскликнула феечка, вся искрясь от гордости собой и предвкушения, хлопнула в ладоши. – Мы немножко поговорили с Лялькой, и выяснили, что она – заколдованная принцесса. Она дочка короля и королевы всех кукол в мире! Сейчас мы ее расколдуем! Через десять секунд, – она подняла тоненький пальчик, – я произнесу волшебные слова, и можно будет снять вуаль… – Вэнни вся обмерла от восторга, глядя то на Алису, то на вуаль, укрывающую куклу, огромными, горящими удивлением и радостным испугом, глазами.
– Восемь, – торжественно считала Алиса, – девять… десять… Фата… – Произнесла так торжественно, что даже у Гэбриэла мурашки пробежали по коже, – моргана! – И они с Авророй аккуратно, с двух сторон, сдернули с куклы вуаль. Леди Изольда ахнула, Тэсс взвизгнула, а Вэнни молча, осторожно ступая, подошла к своей кукле, потянулась, взяла ее и так же молча прижала к груди. Гэбриэл выдохнул и переглянулся с братом и Иво. У него предательски защипало в носу, и он скрыл то, что растроган, усмешкой, увидел отражение этой же усмешки на лице брата-близнеца и фыркнул тихонько: а брат-то тоже любит Вэнни! А еще – Гэбриэл в этот миг безумно любил свою феечку. Алиса создала обыкновенное чудо, простенькое и мимолетное, но истинное и блистательное. Через несколько минут Вэнни уже скакала по дорожке в саду, распевая очередную песенку собственного сочинения и волоча при этом дочку короля всех кукол в мире за ногу, заставляя считать головой все камешки по пути; но отблеск и послевкусие сказочного момента остались у всех, кто здесь был, навсегда.
Его высочество Гарольд Элодисский и кардинал Стотенберг пытались играть в шахматы. Доска и фигурки были привезены из далекой страны Индии, для европейцев в эти времена все равно, что другая планета или параллельный мир. Редкие купцы, побывавшие там через Византию, рассказывали и описывали такие чудеса, в которые поверить здравомыслящему европейцу было очень трудно. Ну, к примеру, в огромных зверей элефантов, с длинными клыками, которыми они роют землю, и с гибким, как веревка, носом, которым они – вот смех-то! – якобы срывают плоды с деревьев, а то и человека могут поднять! Еще больше поражали воображение рассказы о роскоши тамошних владык. Якобы, простых дерева и камня в их дворцах вообще нет, они признают только золото и драгоценные камни. Правда, или нет, но шахматы, купленные в Константинополе, были дивно красивы и изготовлены из слоновой кости, с рубиновыми головками, и черного оникса, с жемчугами. У короля и ферзя были короны, золотая и серебряная, слоны и кони были выточены именно в виде стилизованных фигурок этих животных, и маленький Гарет просто обожал разглядывать и трогать эти шахматы, когда ему вообще позволялось к ним прикоснуться. Его высочество тоже любил их, и любил эту игру. Она позволяла ему привести мысли в порядок и отрешиться от проблем… Но только не сегодня. Лайнел погиб! У него не укладывалось это в голове. Его друг был моложе него самого на шесть лет! Человек благородный, пылкий, любящий, истинный друг и отличный правитель, счастливый муж и отец… Человек, всегда умевший найти компромисс, он славился тем, что мирил соседей и останавливал самые безнадежные конфликты.