– Благодарю. – Ответил Гарет без тени улыбки. – Если нам понадобится помощь, теперь мы знаем, куда обратиться.
– Скажите… – Дрэд чувствовал, что устал стоять, но братья не предложат ему сесть, это он уже понял. Это озадачивало и злило его. – Разговоры о том, что граф Валенский склоняется к схизматикам, – это верно?
– Две поправочки. – Вмешался Гэбриэл. – Не схизматики, а православные. И вторая: почему склоняюсь? Я твердо намерен принять их веру.
– И предать веру отца и брата? Предать истинную веру?!
– Это вера предала меня, назвав животным и противоестественным порождением. А православные меня так не называют. И я БУДУ крестить полукровок, нравится вам это, или нет. Крестить, спасать, устраивать их судьбу и помогать, как и где смогу.
– А то, что в Пойме Ригины действует банда полукровок, которые, якобы, пришли сюда с вами…
– А ты сходи к воротам, глянь. Там как раз три башки на пиках торчат, тех самых, якобы со мной пришедших. Мы их почти всех уже выловили и перебили, остался только вожак их, Шторм, но и его поймаем, вот увидишь.
– Вы утверждаете, что и это ложь? – Дрэд этого не ожидал. Его секретарь, по его приказу, поговорил с местными и выяснил, что банду полукровок, бесчинствующую в Пойме, люди опасаются, но в целом верят Хлорингам, которые успешно противостоят бандитам. Налетов на деревни больше нет, но продолжаются мелкие преступления, потравы, убийства, изнасилования, и Дрэд считал, что сможет использовать это.
– Конечно. Наглая и бессмысленная. Мой брат не имеет никакого отношения к этим полукровкам, и успешно доказал это. Ему многое прощается,.. Дрэд.
– Насколько мне известно, – медленно перебирая четки, начал Дрэд, и Гарет понял, что тот наконец-то перешел к главному, – простой народ, и схизматики особенно, крайне отрицательно относятся к содомскому греху. И если некий слух подтвердится… как бы не вышло так, что вся слава героя окажется бессильной…
– Это ты о чем? – Красивое лицо Гарета, не изменившись ни единой черточкой, вдруг стало страшным.
– Это он обо мне. – Сказал Гэбриэл. – Что мы ходим вокруг да около? Устроили тут бранль французский. Этот Дрэд отлично все знает.
– Гейне, Марчелло! – Гарет сделал жест, повинуясь которому, оба названных быстро вышли.
– Я вас не понимаю. – Нахмурился Дрэд.
– Все ты понимаешь. – Гэбриэл встал, прошелся. Высоченный, стройный, с прекрасной фигурой, с уверенной поступью, он бесил Дрэда одной своей внешностью – с детства Дрэд ненавидел красавцев. Все им дается за так, можно сказать, само в руки валится. Любовь родителей, восхищение окружающих, вожделение женщин. Но в этом, считал Дрэд, и их слабость, их ущербность в сравнении с ним, например. Привыкнув все получать с легкостью, они не способны трудиться, думать, плести паутину интриг.
– Ты отлично знаешь про Сады Мечты и про меня. – Сказал Гэбриэл, остановившись прямо перед окном, позволив солнцу светить себе в спину, а Дрэду – в лицо. – Но знаешь, чего ты не учел?.. Что мне плевать, узнают об этом, или нет. Моей семье этот позор ни к чему, но он ее не свалит. А вот тех, кто глумился надо мной, он уничтожит, и это ты тоже знаешь. Сказать, кого именно?.. Рыцарь без страха и упрека, граф Кенка, долбаный святоша Антон Бергстрем, благочестивый пес господень Скоггланд, смазливый Сен-Клер… Продолжать? Я знаю всех! Только заикнись, Дрэд, и я заговорю. И расскажу ВСЕ. И докажу. А знаешь, как?.. У каждого из них есть татуировка, две буквы: С и М. У Кенки они копьем проткнуты, у Сен-Клера все в завитушечках, у Бергстрема в виде рунной вязи… И все в таких местах, которые в приличном обществе не оголяют. Я все расскажу, богом клянусь, а так же и покажу, – он распахнул сорочку на груди, и Дрэд нахмурился, увидев шрамы и давние ожоги, – и что начнется на этом Острове, если все это всплывет? А?.. Я не знаю, что будет после этого с моей семьей, но не думаю, чтобы что-то страшное. Мы уже заткнули несколько ртов, заткнем еще, не вопрос. Зато я знаю, что будет с ними и с тобой, когда станет известно, что о происходящем ты прекрасно знаешь, и давно знаешь, а так же знает твой долбанный Рим! А заодно о том, что большинство гостей Красной Скалы – римские попы! Зато ни одного схизматика я там ни разу не видал. Вы знаете, что там детей живьем кромсают и кожу с них сдирают заживо, и кровь их лакают во время оргий своих поганых, но выжидаете, стервятники, чтобы использовать это в нужный час! Междуречье уже полыхает, а если всплывет и это, заполыхает уже весь Остров. Думаешь, после этого твой Рим сможет сюда заявиться и навести порядок? После того, как станет известно, что его чрезвычайный посол-инквизитор все знал и в ус не дул?! Давай, попробуем, начнем? Или мне начать?! – Повысил он голос.
– Вы бы уже начали, – во время этой впечатляющей, надо признать, речи Дрэд успел оправиться, взять себя в руки и даже подумать, – если бы в самом деле хотели этого скандала и этой крови.
– А я и не сказал, что хочу. – Гэбриэл вернулся в кресло, сел, откинувшись и барабаня пальцами о подлокотник. – Я сказал, что могу и не боюсь. Но моей семье этот позор не нужен.
– Людям, о которых вы упомянули, тоже не нужны ни огласка, ни смута, которая за нею последует. Рим не выжидает, Рим ищет способ, который позволит решить проблему без огласки и крови. Мы могли бы быстрее с этим справиться, если бы действовали сообща.
– Предлагай. – Коротко бросил Гарет.
– Мне нужно обсудить этот вопрос с… противной стороной. Вместе мы сможем отыскать компромисс, я уверен. Может быть, какая-то компенсация…
– Голова Драйвера и Красная Скала. – Сказал Гэбриэл твердо. – И ведьма Барр. Это – не обсуждается. А остальное мы готовы будем обсудить… Наверное.
– Мы обсудим вопрос о компенсации. – Поднял руку ладонью вниз Гарет. – Согласен, пожар войны и кровь не нужны ни нам, ни нашим противникам.
«Стравлю их, – в ярости думал Дрэд, покидая Гранствилл, – стравлю, как бешеных собак! А потом напущу на них крестоносцев. С землей сравняю их замки и дома! Заносчивые щенки… Эльфийские выродки!».
– Пусть верят в свою компенсацию и компромисс. – Сказал Гарет. – Хороший шанс собрать их всех вместе. А еще хорошо бы прирезать этого Дрэда… Бесит он меня.
Они с братом уже направлялись по Ригстаунской дороге, к повороту на Белую Горку и Хефлинуэлл, когда их догнал капитан стражи на взмыленной лошади:
– Ваши высочества…
– Что опять стряслось? – нахмурился Гарет.
– Эльфы… посольство… на Брыльской дороге… – Капитан нервно сглотнул. – Сама эльфийская королева! А мы-то и не знаем, как их встречать следует, как того… приветствовать-то?..
Невероятно, но это была чистая правда: впервые на людской памяти лесная королева появилась у Гранствилла. Сопровождали ее всего три эльфа, один из них хорошо уже известный в Гранствилле и окрестностях Терновник. Сама королева ехала на нереальной красоты золотистом коне с белой шелковой гривой и длинным, почти до земли, белым хвостом, без уздечки и седла, страшно удивляя и восхищая этим зевак. Да и сама была удивительной: высоченной, юной и прекрасной, словно сказочная фея, с длинными, прямыми и шелковыми, как грива и хвост ее коня, волосами, часть которых была заплетена в простую косу вокруг головы, а остальная масса свободно струилась по спине. И светлая одежда: белые лосины и длинная, с разрезами по бокам, длинными рукавами и воротом под горло, светло-серая рубашка, – была простой, но из дорогой, чуть мерцающей и красиво струящейся ткани, с серебристой, почти незаметной вышивкой в виде цветочно-рунной вязи. И ноги были, как изумлялись все те же зеваки, босые! Люди сбегались к Брыльскому перекрестку, туда же стекались эльфы из Эльфийского квартала, а вскорости примчались и братья.
– Королева! – Гарет спешился, поклонился Мириэль, ответившей ему ласковой улыбкой. За ним спешился и поклонился Гэбриэл, и все всадники из людей на всякий случай спешились тоже – может, у эльфов так принято, кто его знает? Эльфы Гранствилла, пришедшие пешком, кланялись лесной королеве со всем почтением.
– Мои приветствия Ясеню и Черному Орлу Ол Таэр! – Сказала Мириэль своим глубоким голосом, который один выдавал, что она отнюдь не та юная девушка, какой кажется, что за ее плечами бездна прожитых веков. – Примете ли нежданную гостью из Благословенного Леса?
– Ты оказала нам великую честь. – Мириэль говорила на нордском, с легким, но отчетливым акцентом, и Гарет ответил на том же языке. – Приказывай, королева, располагай нами и нашим гостеприимством, как пожелаешь.
– Я пожелаю, – с улыбкой ответила Мириэль, – видеть свою внучку. Отведите меня к ней.
Удивительные гости проследовали в сторону Хефлинуэлла, а народ все не расходился, люди все обсуждали потрясающее событие и судачили о нем, кто во что горазд.
– Я буду гостить в вашем замке, пока вы не вернетесь из Дуэ Альвалар. – Сказала по-эльфийски Мириэль, когда они с Гаретом поехали бок о бок. – Не беспокойтесь о своей семье и не оглядывайтесь назад. Я научу маленькую Айвэн всему, что ей следует знать, а ваш дом будет под моей защитой.
– Я и надеяться не смел. – Признался Гарет. – Прости, но я не ждал уже от своей эльфийской родни никакой помощи…
– Благодари Сетанту. – Спокойно ответила Мириэль. – И Айвэн.
7 марта 2019 г., Черногорск
2.
Эта часть моей истории для меня почти так же тягостна, как и самая первая. Сейчас, когда жизнь моя стала спокойной, счастливой и безопасной, я вспоминаю все, что тогда происходило, с внутренним содроганием, мне кажется все таким ужасным, таким противоестественным! И в то же время тогда столько произошло вещей чудесных, произошло такого, что развеяло многие мои страхи и предубеждения! Это особенность войн и смутных времен: обнажаются все пороки, все самые гнусные и в то же время все самые лучшие качества людей. И не-людей, конечно. Война страшна и честна, во время войны перестают работать многие сдерживающие факторы: законы, обычаи, страх перед правосудием. И перед человеком встает простой выбор: убивать, или нет, грабить, или нет, предавать, или нет. Возмездия не будет, страха перед обществом и законом больше нет, и осталось только то, что внутри тебя, твои честь или бесчестье, твой внутренний закон или внутренний хаос. Сейчас я наблюдаю особую породу людей, которые, в полном соответствии с русской пословицей «свинья везде грязь найдет», вспоминают те события, смакуя все, что было тогда грязного, низкого, жестокого, обвиняя, уличая и глумясь, упиваясь «трезвостью» своего ума и стремясь унизить победу и победителей изо всех своих силенок. Говорят, что победа – и не победа вовсе, ведь все произошло спонтанно, случайно, и победителями было совершено больше глупостей, чем подвигов. Что все началось именно с глупости и просчетов, следовавших один за другим… И в итоге обернулось страшной катастрофой, едва не погубившей Остров. Целиком. И бесполезно напоминать этим «правдолюбцам», что тогда были и те, кто оставался верен себе, хоть это было и не выгодно, и опасно; кто предпочел честь и верность выгоде и безопасности, те, кто не поддался отчаянию и иллюзии всеобщего падения – и именно они и победили тогда, а значит, сила и правда были все-такие не на стороне зла и низости. А знаете, почему? Потому, что низость, алчность, безверие и прочие гаденькие свойства – трусливы и в самой основе своей разрушительны и потому бессильны. А вера сама по себе несет в себе такой заряд, который делает человека, – и любое разумное существо – способным на все. Тот, кто не верит ни во что, кроме своего сытого брюха и спокойствия, неизбежно проиграет, потому, что слишком много думает о себе, колеблется, ищет более спокойного местечка, более вкусной травки, каких-то гарантий, пусть лживых, но успокаивающих здесь и сейчас. Побеждает тот, кто верит и не боится – всегда. Так было, есть и будет, везде, по всему миру, до конца времен. И никаким злопыхателям этого не отменить и не опорочить.
Часть вторая: Первая кровь
Глава первая: Ярмарка сисек
Гармбург, город, носивший имя пса преисподней из норвежских саг, одного из самых жутких творений злокозненного Локи, был заложен Эриком Одноглазым, сперва сподвижником Бъерга Черного, а затем – королем Анвалона и лютым врагом его сына Скульда и единственного на тот момент наследника Бъерга, маленького Аскольда. Заложен он был на границе тогдашнего Анвалона, самого могущественного из трех возникших после смерти Карла Великого королевств, как крепость, защищающая Анвалон от Элодисского леса, потому и назван был в честь зловещего стража Гарма. Со стен Гнезда Ворона, замка, стоявшего на самой высокой в Междуречье скале, Вороньем Камне, был виден почти весь Элодисский лес, а в солнечные ясные дни – даже башни Блумсберри и Золотая Башня Хефлинуэлла. Когда Карл Основатель, правнук Бъерга Черного, захватил Гармбург, он подарил его своему другу, кузену и верному соратнику, Оле Отважному, потомки которого стали зваться Драйверами.
Теперь город этот находился посреди Элодисского герцогства, на оживленном перекрестке Королевской и Эльфийской дорог. Последняя вела через несколько междуреченских городов на эльфийское побережье; так же Гармбург был портовым городом. Здесь бросали якорь большие морские суда, для которых дальше русло Фьяллара было уже непроходимым – слишком мелким, разбитым на множество проток меж маленьких островков. И здесь те, кто путешествовал дальше на север, либо пересаживались на речные суда, либо ехали сушей, по знаменитой Королевской дороге.
Будучи портовым и торговым городом, исстари Гармбург славился своими кожевенниками и бронниками. Река Снейк, первая из четырех рек, давших имя этой земле, бывшему Дуэ Альвалар, а ныне Междуречью, впадая во Фьяллар, источала невыносимое зловоние: кожу в те времена выделывали в человеческой моче, а кожевен на Снейке и ручье, носившем предсказуемое название Воронья Струя, было немеряно. Кожевни были в деревнях вдоль Снейка и Вороньей Струи, кожевни были в городке Смайли и в городе Снейкбурге. Кожи шли на продажу, местные кожи покупали эльфы, а так же из местной кожи изготавливалась лучшая в Нордланде обувь, лучшая конская упряжь и лучшая кожаная броня. Расплачивались местные за свою славу и свое богатство перманентной вонью, которую в ветреные дни уносил милосердный ветерок, а в безветренные и особенно в дождливые дни непривычному человеку здесь бывало, мягко скажем, тяжеловато.
Впрочем, не везде. Воронья Скала, возвышающаяся над округой на уважительную высоту, спасала и от вони. Отрог скалы разрезал напополам широкий овраг, по дну этого оврага шла мощеная дорога через весь город, который располагался на скале от оврага и дороги по обе стороны. Та часть, что находилась на куске скалы повыше, была меньше и чище, здесь располагались богатые дома, ратуша, магистрат, городской собор Спаса-на-Крови, богатые гостиницы и таверны, цеха, биржа, и другие богатые и важные здания и заведения. Называлась эта часть, опять же не особо оригинально, Верхним Городом. Нижний, более обширный, более низменный и неизменно вонючий город был беднее, был шумным, портовым, очень грязным, и весьма опасным для кошельков и голов. В Гармбурге, как считалось, находилась своеобразная гильдия проституток, нелегальная, но очень влиятельная, которой руководила некая Алекса. Косвенно это подтверждалось тем, что местные шлюхи ходили с охранниками, но никто и никогда не видел их сутенеров.
– Показательно, – говорил Гарет, пока они с братом и свитой поднимались в гору, к замку, – что начало вражде Хлорингов и Драйверов положила именно шлюха. Некая красотка по имени Мерлин Драйвер.
– Мерлин не была шлюхой. – Возразил молчаливый Кину. – И начало всему положила не она. Она рано осталась без матери, и ее с десяти лет насиловал собственный отец. Он искалечил ее душу и сделал тем, чем она стала, и он и положил начало всем неприятностям и трагедиям.
– И чем она стала? – нахмурился Гэбриэл.
– Шлюхой. – Повторил Гарет упрямо. – Красивой и беспринципной шлюхой, в которую влюбился Генрих Великий, тогда еще просто Гарри Хлоринг, и сделал ей предложение. Во время венчания друг Генриха, Теодор Сулстад, после слов священника: «Если кто-то знает… и ла-ла-ла», вдруг возьми и признайся, что спал с нею прежде, а еще знает, что Мерлин была любовницей старшего брата Генриха, Гая Гэролда. Генрих, само собой, от венчания отказался и послал невесту к чертям собачьим. Драйверы сочли себя оскорбленными этим поступком, и примкнули к бунтовщикам Райдегурдам, герцогу Белых Скал и его братьям.
– А с нею что стало?
– Она стала женой Гая Гэролда и, в конце концов, погубила его. Он убил ее и сошел с ума. Жизнь закончил в монастыре в Драконьем Логе, это в Синих Горах. – Это опять заговорил Кину. – жаль. Они были красивой парой. Гай Гэролд был похож на тебя, Виоль: синеглазый, черноволосый, только пониже ростом и тоньше в кости. А Мерлин была… словно песня о солнце. Белокурая, дерзкая, чувственная, смелая и изящная, в ее движениях звучала музыка, а губы всегда просили поцелуя.
– Ты их видел? – Быстро глянул на него Гэбриэл.
– Видел. – Кивнул Кину. – Я помогал им зачищать остров от рыжих троллей и каргов. Мне нравилась Мерлин. Она была несчастной, сломленной девочкой, которая пыталась быть сильнее себя самой и своего прошлого. Гай Гэролд не увидел в ней этого. Он поверил в ее образ сильной и роковой красавицы, Мерлин оказалась великолепной актрисой. Для него она была роком, судьбой, проклятием. Он ее и любил, и ненавидел, как умеют только люди… А Генрих просто был предназначен судьбою не ей.
– А Сулстад-то и тогда поганец был. – Подумав, вдруг сказал Гэбриэл. – Нечего было доводить дело до венчания. Либо бы сразу сказал, либо уж молчал бы и дальше. Свинья.
– Да. – Согласился Кину. – С того момента дружба их с Генрихом кончилась, и впоследствии превратилась в теперешнюю вражду.
– То есть, опять из-за бабы… – Пробормотал Гарет, оглядываясь. – Все помнят, что на днях мы встречаем тетю Алису? Она наконец-то добралась аж до Лионеса. Я-то думал, что ее раньше осени и смысла нет ждать. Тетя Алиса собирается в дорогу так, что хоть вешайся, хоть по полу катайся, а раньше, чем она не заставит служанок все перестирать, перемыть, не пересчитает все полотенца и окорока, не раздаст все указания, кому и как без нее жить и работать, она с места не стронется. И предупреждаю, Младший: нужно немедленно начать уборку в твоем замке. Иначе тетя явится и устроит нам такое, что небо с овчинку покажется.
– Угу. – Гэбриэл за дорогу до Гармбурга уже вполне уяснил себе, что они едут в главный из его замков. Хотя он официально именуется граф Валенский, резиденция его находится в чертовой дали от Валены, в замке Гнездо Ворона, который Гэбриэл мог лицезреть во всей красе, пока «Единорог» входил в Гармбургский порт. Красивый, да. Большой.
Местность здесь совершенно не похожа была на привычные ему и милые его сердцу пейзажи Поймы. За исключением Вороньего Камня, скал здесь не было, местность казалась ровной, высота холмов скрадывалась их пологостью. На островах посреди широченного здесь Фьяллара стояли ветряные мельницы, чаек было почти так же много, как и на южном побережье. Здесь было очень просторно, почти, как на морском побережье, ветрено, не жарко, солнечно и немного тревожно. И здесь Гэбриэл вновь увидел далеко-далеко впереди горы. Почти призрачные, сияющие на солнце белыми снегами вершин, они напомнили ему что-то давнее, забытое, тревожное и сладкое, пробудили на миг давние детские мечты и предвкушения. «Снег же холодный! – Ну, куропатки же ночуют в нем, значит, им тепло…». «Почему ты не сбежал с нею в тот же день, болван?! – Вернулась давняя боль. – Почему не забрал ее и не рванул в горы?!». Сколько боли, смерти, крови и горя они смогли бы избежать! И с семьей, возможно, он, Гэбриэл, встретился бы куда раньше!..
Как только «Единорог» причалил в порту Гармбурга, как сошедшие на берег братья были встречены делегацией городских старейшин, спешащих выразить своё почтение герцогу и своему графу. Их пригласили на пир в ратуше по поводу счастливейшего события, и Гарет от лица обоих братьев снисходительно принял приглашение. И теперь Гэбриэл, покачиваясь в седле возле брата, уныло думал об этом чертовом пире и о себе, а так же об Алисе, по которой уже соскучился безумно. Не будет он развлекаться и танцевать без своего Солнышка! Но Гарет резонно заметил, что все равно им ждать, пока подойдут кардинал и его гвардейцы, двигающиеся по Королевской Дороге, так почему бы и не отдохнуть, и не развлечься? Разумеется, пока не прибыла тетя Алиса, потому, что после о развлечениях придется позабыть. С ними были три сотни Адама, остальные две тысячи должны были подойти с кардиналом и его гвардейцами. На равнине под Вороньей Скалой постоянно собирались войска то по одному поводу, то по другому – эту равнину сама природа словно специально создавала под военный лагерь.
– На этой скале сидел Драге Урд, – рукой указал Кину, – отсюда он отправил драконов жечь Дуэ Альвалар. Скалы здесь оплавились от драконьего огня, вблизи видно, они гладкие, как стекло.
– А что насчет башни, как ее? – Вспомнил Гэбриэл. – Они же хотели туда попасть. Если они сожгли Альвалар, то в башню-то попали?
– Нет. – Холодно сказал Кину. – Убив столько эльфов и прочих живых существ, разумных и не разумных, добравшись до Черной Башни, Урд в нее не попал. Тогда в ярости он попытался ее уничтожить, но не смог. Она осталась невредимой. Зато другие башни пострадали непоправимо. Потому я и ненавижу драконов, как вид, целиком. Эта бойня, этот ужас были бессмысленными, как и вся их злоба.
– Я иначе думаю. – Помолчав, сказал Гэбриэл. – Я, на месте других разумных и неразумных живых существ, с эльфов спросил бы: «А нельзя было сразу его туда пустить? Потоптался бы у порога и свалил, плакать у себя в Дракенсанге от злости. Зачем кашу-то эту кровавую замешивать было?». Вот, примерно так.
– Нет, Младший, – хмыкнул Гарет, – ты просто наших дядек не видел и не имел несчастья с ними общаться. Может, кто и посмел бы к Тису с таким вопросом обратиться…
– Но король-то тогда был не он.
– Королем был я. – Подтвердил очень холодно Кину. – И вопрос резонный, хоть нам тогда его никто и не задал. Урд не просил нас пустить его к башне. Он заявился в Альвалар, словно имел на это право, с пафосом, надменно, угрожая. И ему было велено убираться.
– Ясно. – Вздохнул Гэбриэл.
– Угу. – Подтвердил Гарет. – Он сказал: «Тогда сожгу». Дядьки сказали через губу: «Приди и сожги!». Он пришел и сжег. Короткая суть войны. В башню не попал, башку потерял, свой народ погубил. Великий драконий король.
Не останавливаясь, братья поднимались всё выше и выше, пока по большому, основательному каменному мосту не подъехали к воротам замка. На воротах был изображён ворон с ключом в клюве; этот герб Гэбриэл видел в Редстоуне. Герб Драйверов. Сами ворота, как и городские, были обиты медью.
– Этот замок только раз был взят: Карлом Основателем, которому на тот момент было всего двадцать три года, как сейчас нам с тобой. – Сказал Гарет. – До него считалось, что взять его невозможно; и, в сущности, так оно и есть. – Они въехали в гостеприимно распахнутые ворота, и во дворе замка были встречены двумя шеренгами кланяющихся слуг во главе с мажордомом Карлом Уэстом. Замок был перестроен Карлом Основателем, как крепость, форпост и плацдарм для его дальнейших войн с Анвалоном за Междуречье. Это отразилось и на архитектуре: замок был красив, но мрачной и суровой красотой. Это была компактная цитадель с мощными стенами, узкими окнами, которые больше походили на бойницы, окружённая двойным кольцом стен. Попав во двор, Гэбриэл сразу понял, что этот замок – почти точная копия Редстоуна. Хоть он и видел двор последнего только мельком и очень недолго, но это был первый в его жизни замковый двор, и потому Гэбриэл запомнил его на всю жизнь. Правда, Гнездо Ворона был выше, больше и богаче. Внутренняя часть замка представляла собой колодец, во дворе которого и встречали братьев слуги. Напротив широкого въезда было обширное крыльцо, ведущее к двойным дверям в холл замка; на этом крыльце, в двух огромных каменных вазах, росли кусты дикой розы. Над дверями висел штандарт с гербом Гэбриэла: орёл и меч, но на дверях опять было изображение ворона и ключа. Плиты двора, из отполированного гранита, блестели, чистые и ровные, словно их каждый день мыли – потом Гэбриэл убедился, что так и есть. Подражая брату, он приветствовал слуг небрежным кивком и сразу поднялся к себе. Их сопровождали Уэст и Шарлотта Крэль, его сестра-вдова, домоправительница Гнезда Ворона, молодая, лет двадцати шести, женщина. Она явно волновалась, но и гордилась собой, показывая им покои барона, огромную комнату, старинную, с альковами и эркерами, с такой громадной кроватью, в которой могли расположиться не только Гэбриэл и Гарет со своими слугами, но и Пепел с Громом, и не чувствовать себя при этом стеснёнными, и таким же гигантским камином, в который спокойно можно было завести коня, и в котором находился старинный вертел для поджаривания, к примеру, бычьей туши. Целиком. Старинные гобелены, со сценами жития святых, оленьи рога, шкуры зверей, подсвечники и канделябры, драгоценная посуда – все в превосходном, на взгляд Гэбриэла, состоянии. Шарлотта с гордостью, хоть и краснея под взглядами Гарета, который как раз любил таких дам: в приличном возрасте, пышногрудых, с аппетитными шейками и пухлыми плечиками, показывала своему господину удобства и достопримечательности.
– А помыться здесь где? – Спросил Гэбриэл.
– Бань у нас нет. – Покачала головой Шарлотта. – Эта русинская мода здесь не принята; хотя я слышала, что в Гранствилле, благодаря его высочеству, она прижилась. Но если вам это необходимо, я прикажу приготовить две бадьи с горячей водой…
– Нам это необходимо. – Тут же кивнул Гэбриэл. – И поскорее. И если я… ну, так как я здесь хозяин, я хочу, чтобы здесь была баня.
Шарлотта почтительно присела перед ними, страшась посмотреть на Гарета – настолько недвусмысленными были его взгляды, – и попросила разрешения покинуть их, чтобы заняться ваннами. А братья вышли на балкон, чтобы Гэбриэл полюбовался окрестностями, теперь – с высоты Вороньей скалы.
Отсюда открывался ещё один великолепный вид, теперь уже на Фьяллар, леса Далвегана, подёрнутые сизой дымкой, и далёкий теперь Элодисский лес. Гэбриэл с трудом, но сообразил, что Воронья Скала и была тем самым силуэтом крепости, который он видел с Золотой Горки, и поразился, насколько это было далеко. Внизу были крыши Гармбурга, в основном, серые и терракотовые, с флюгерами в виде стрелы или петуха, и мачты кораблей в порту. Будучи таким важным портом, Гармбург стал довольно большим городом, куда больше Блумсберри или Сандвикена, и сверху хорошо видны были величина и многолюдность порта.
– Вон там Далвеган. – Показывал Гарет. – А вон там – во-он, там, – Анвалон, только сейчас его снова не видно, марево висит, а в ясные дни отлично видны скалы Анвалона, так же, как и шпили Лионеса, самого красивого города на свете. Нравится?
– Не то слово. – Признался Гэбриэл. – Просто с ума сойти.
– Наслаждайся. Кстати, ты не против, если я трахну твою служанку?
– Главное, чтобы она не была против. – Насупился Гэбриэл, и Гарет рассмеялся легкомысленно:
– О, насчёт этого не волнуйся! Они не то, что не против, они просто мечтают об этом.
– А ты от скромности не умрёшь! – Против воли улыбнулся Гэбриэл.
– Мне, с моей красотой и мужской силой, скромничать просто грешно. А прибавить к этому моё положение и богатство, и любая моя попытка скромничать станет просто преступной, если не сказать, смешной.
– И всё же в Хефлинуэлле Иво пользуется куда большей популярностью.
– Он доступнее. – Не растерялся Гарет. – Я большинству тамошних девок не по зубам, а твой Иво практически никому не отказывает. Я же очень разборчив в выборе, вот он и пользуется.
– Алиса говорит, что девушки говорят о нём куда чаще и нежнее, чем о тебе.
– Ну…В конце концов, твой Иво и в самом деле красавчик хоть куда. Но если бы я захотел, я отбил бы у него всех его поклонниц в один день.
– Не сомневаюсь! – Засмеялся Гэбриэл. – Но только не у меня.
– Точно. – Не стал спорить Гарет. – Твою единственную я не смог бы отбить ни за что на свете. Даже если бы и задумал поступить так бесчестно и нагло, у меня всё равно ничего бы не вышло. Я помню, как, не зная, что она твоя невеста, пытался произвести на неё впечатление…И как равнодушно она к этому отнеслась. Меня это даже задело.
Гэбриэл быстро глянул на него, в глазах замерцали красные искры:
– Пытался?..
– Без всякой задней мысли, просто по привычке и из своего природного тщеславия. – Успокоил его Гарет. – Выбрось из головы ревность, здесь она совершенно не уместна.
– Я не ревную. – Смутился Гэбриэл. – Просто… как-то неприятно стало. Это…давай, ей письмо напишем?.. Ей же интересно, что со мной происходит, знаешь, какая она любопытная?..
Гарет преувеличенно-тяжело вздохнул:
– И когда уже ты сам писать научишься?.. Я словно в писарях у тебя! Пошли, напишем…
– Я не буду раздеваться при слугах. – Категорично заявил Гэбриэл, увидев две бадьи с горячей водой, разделённые простынёй.
– И не придётся. – Засмеялся Гарет. – В Дуэ Альвалар селились, в основном, англичане и ирландцы, которые пришли на Остров вместе с ирландской принцессой, невестой Карла Основателя, и воевали на его стороне с Анвалонцем. И впоследствии, да и до сих пор, они предпочитают здесь оседать, среди своих, все, кто так или иначе на Остров перебирается. И фамилии, и порядки, и нравы здесь, в основном, английские. Здесь вообще не принято раздеваться, даже моются здесь в рубашке. Да что там, и сексом в рубашке занимаются! У них ширинки такие спереди специальные, у мужиков поменьше, у баб побольше. Так что валяй, вон и рубашки приготовлены.
– Давай-давай! – Ехидно захихикал Гэбриэл. – Хочу посмотреть на тебя в рубашке с ширинкой!
– А мне плевать на местную моду. – Гарет скинул камзол и рубашку, обнажив великолепный торс, более массивный и мускулистый, нежели у Гэбриэла, без единого шрама, только руку украшал страховидный разрез, все еще стянутый нитками шва, прямо под татуировкой на плече: меч, обвитый терновником, на котором распустился алый розовый бутон. Гэбриэл, вновь ощутив себя уродом, отвернулся и с неохотой потянул к себе рубашку, длинную, словно женская. Но показаться здесь со всеми своими шрамами и ожогами он не мог, потому был вынужден воспользоваться рубашкой… Гарет же, ничуть не стыдясь и даже бравируя своей наготой, прошёл к своей бадье и приказал Шарлотте прислуживать ему. Гэбриэл не хотел, но прислушивался к тому, что там происходит. Ему показалось, что Шарлотта не слишком-то охотно уступает брату, но она уступила, и звуки, раздававшиеся потом, его дразнили, возбуждали и мучили. Гарет нёс абсолютную чушь, заставлявшую грешным делом усомниться в умственных способностях женщины, которая это слушала и принимала; как понял Гэбриэл, герцог даже заставил её оголить грудь, хоть для женщины это и было огромным подвигом. Как Гэбриэлу было тяжело без Алисы и её любви! Он даже обиделся на брата, за то, что тот так измывался над ним, и в сердцах высказал свою обиду, пока они одевались к обеду.