– Идем со мной, Белла. – Королева выглянула в коридор. – Я тебе открою одну тайну, но ты должна понимать, что это дело жизни и смерти. Это очень опасная тайна. Против меня плетется заговор. – Она взглянула прямо в глаза девушке, и та тихо ахнула, переплетая задрожавшие пальцы. – Я хочу знать, ты согласна помочь мне? Спасти мою жизнь?
– Моя королева! – Искренне воскликнула девушка, опускаясь к ее ногам. – Я вся ваша, располагайте мною!
– Ты рискуешь. – Предупредила Изабелла. – Ты делаешь это добровольно?
– Да! О, да, моя королева! – Воскликнула Белла. – Клянусь вам! Вы такая добрая, такая прекрасная! Вы забрали меня из убогой дыры, были так добры ко мне, так великодушны! Располагайте мной! Правда, я не знаю, что я могу… Но все, все, что в моих силах – для вас!
– Спасибо тебе, мое дорогое дитя. – У Изабеллы слезы выступили на глаза, она поцеловала Беллу в лоб. – Слава Богу, есть еще чистые верные души в этом мире! – Она подняла глаза к потолку. – А значит, я верю и молюсь. Идем. Я открою тебе одну тайну, о которой никто не должен знать. – Королева привела девушку к шкафу. – Там потайной ход. Поднимись наверх, там увидишь одно, не забитое досками окно. Очень внимательно, умоляю, очень внимательно рассмотри все, что там увидишь, а так же – все, что услышишь, запомни и расскажи мне. Хорошо?
– Да, моя королева!
– Ступай. – Изабелла благословила девушку и вновь поцеловала в лоб. – Ты точно добровольно идешь туда?
– Конечно! – Белла еще раз поклонилась и с готовностью шагнула на узенькую витую лестницу. Королева тщательно задвинула за нею фальшпанель.
Долго сидела на полу у шкафа, задумавшись. Сейчас, погруженная в себя, мрачная, недовольная, Изабелла выглядела пусть и не на свой истинный возраст, но очень, очень близко к нему. Синие глаза погасли и стали жесткими, расчетливыми, слегка брезгливыми и очень, очень усталыми.
Выждав какое-то, довольно продолжительное, время, Изабелла встала и тоже скрылась в шкафу.
В башенке сегодня было жутко. Ступив туда, королева почувствовала знакомый, до тошноты, запах: крови и требухи. Было очень темно, темнота чуть светилась мерзким красноватым светом, отовсюду, то с одной стороны, то с другой, доносились то эхо дикого крика, то стон, то хрип захлебывающегося горла, под аккомпанемент редких тяжелых капель. Под ногами, едва она ступила, что-то чавкнуло, и Изабелла замерла.
– Чего пришла? – Спросил голос, изменившийся до неузнаваемости.
– Жизнь за жизнь. – Холодно сказала Изабелла. – Я – тебе, ты – мне.
Рядом дико завизжала девушка, крик утонул в бульканье и хрипе. Изабелла прикрыла глаза. Любит этот проклятый карлик дешевые эффекты! Только прошли те времена, когда на Изабеллу это хоть как-то действовало.
– Командор. Бриан де Латрей.
– А не жаль? – Вкрадчиво спросили на ухо, королева чуть не отшатнулась, почувствовав на щеке и ухе губы и дыхание. Пахнущее свежей кровью и требухой. – А как же его крестоносцы? Он мог бы отдать их тебе.
– Он до омерзения честен. – Скривилась Изабелла. – И очень умен. Один неверный шаг, и он поймет все, поймет, кто я такая, и тогда… Думаю, он убьет меня и себя. Может, только меня, а сам отправится каяться в какой-нибудь монастырь – ведь он слишком набожен для самоубийства. Но в любом случае, меня он – убьет.
– Боишься умирать? – Захихикал невидимка. – Она тоже боялась… сладкая, сладкая девочка… Она еще жила, когда я съел ее печень. Вкусняшка! – Пространство вокруг наполнилось быстрым, со стонами, дыханием девушки и ее жалобным бессвязным лепетом.
– Приятного аппетита. – Ледяным тоном пожелала королева. – Ты запомнил? Жизнь за жизнь.
– Бриан де Латрей… Да, да… запомнил. Ее страх все еще здесь… такой сладкий. Тебе нравится?..
– Я пошла. – Изабелла повернулась к выходу, и что-то не сильно, но ощутимо толкнуло ее:
– До скорой встречи… Старая греховодница!..
Глава вторая: Сердце девы
Енох и его друзья беспрепятственно въехали в «Северную звезду». Мальчишка был так подавлен и перепуган, что смотреть на него было жалко. Он и сам не понимал, как так вышло, и никогда и ни о чем он так не жалел, как о том, что поехал к Корнелию! Впрочем, виноватым себя он не считал, ему казалось, что виной всему тупая девка, несчастливое стечение обстоятельств и двуличие Корнелия, который прикидывается святым, а на самом деле – злобный убийца. Он безостановочно говорил об этом в пути, и надоел поддакивающим ему Гирсту и Эдду так, что они уже еле терпели его. Въезжая на подъемный мост легендарного неприступного замка, Рон Гирст поднял голову, с душевным трепетом разглядывая геральдических барсов, державших щиты с крестами. Именно эти барсы станут его собственным гербом. Папаша Бергстрем думает, что все рассчитал?.. Нет. Рассчитал он, Рон. Остались мелочи. Кровавый сценарий, и сценарий благостный… Во втором случае погибают только Гарри Еннер и Енох. В первом – все, кроме маленькой Флер Еннер. Хотелось бы, конечно, чтобы крови было мало, но что тут поделаешь, все в руках судьбы. Судьбы Еннеров. Потому, что его, Рона Гирста, судьба – за него.
На деле же, как оно обычно и бывает, все пошло не так. Все и получилось, и не получилось одновременно. Оказалось, что Гарри Еннера в замке нет. Рон собирался уединиться с ним, якобы чтобы не пугать раньше времени женщину и девушек скорбной вестью. Наедине убить Гарри мечом Еноха и заколоть Еноха. Склонить затем оставшихся без поддержки, перед лицом уничтоживших Брэдрик фанатиков, женщин ко всему, что сочтет нужным, Гирст считал делом плевым. Главное, убедить, что Енох и есть предатель, возжелавший получить земли и замок дяди, и стать женихом одной из дочерей Еннера. Да черт с ней, Гирст был согласен даже на леди Луизу – та, говорят, до сих пор хороша собой. Сам Гирст тоже был не дурен, не красавец, как отец и сводный брат, скорее, в материнскую родню, но обаяние его было в сто крат сильнее. И если в ранней юности девушки в первые минуты обращали своё внимание и благосклонность на Андерса, то в течение нескольких минут, стоило Гирсту заговорить, а главное – засмеяться, и все они забывали Андерса и переключались на него. А леди Луиза оказалась и в самом деле недурна. Даже не смотря на тревогу и скорбь. Жаль даже было ее убивать… Но Гирст прекрасно понимал, что другого шанса ему судьба не даст. Ловко набросив сзади на шею потрясенной известием о смерти мужа женщины удавку, Рон постарался сделать все быстро, пока Эдд с наслаждением заколол опостылевшего Еноха. И надо же было именно в этот момент ворваться в гостиную этой Фиби! Вбежав, она с порога увидела бьющуюся в агонии мать, и коротко, дико крикнула, пошатнувшись.
– Держи ее! – Крикнул Рон, и Эдд бросился к девушке. Та с криком:
– Измена!!! – Метнулась в залу, где ждали люди Гирста. Те, готовые и к такому варианту событий, тут же ринулись в бой, на опешивших от неожиданности людей Еннеров, но момент был упущен. Фиби скрылась где-то в коридорах замка. Все в ней онемело от шока, огромного, страшного, оглушительного шока, но девушка оказалась очень сильной и решительной натурой. Не позволяя себе даже заплакать, она неслась по замку туда, где сейчас была Флер. Закрыться в донжоне! – Билась в голове отчаянная мысль. – Дать знать в город об измене и захвате замка, предупредить брата!
– Миледи! – Воскликнул мажордом, выскочивший ей навстречу. – Что…
– Измена!!! – Не своим голосом крикнула Фиби. – Где сестра?!!
– На галерее…
Фиби застонала: не успеют!!!
– Помогите мне! – Выдохнула, сверкнув глазами.
Через несколько минут остатки верных Еннерам людей, вооружившись кто чем успел, забаррикадировали двойные двери, ведущие на галерею, а Фиби, перевязав накрепко всхлипывающую сестру, с помощью слуги спускала ее на веревке вниз, по скале, к морю. Там были гроты и тропа, они с родителями и братом частенько устраивали там пикники, и туда поехали купаться брат с друзьями.
– Беги к брату! – Напутствовала она сестру. – Беги со всех ног!!! Брат не должен сюда вернуться, это ловушка!!! Пусть просит помощи у наших вассалов, у Хлорингов, у Эльдебринков… хоть у кого!!!
– А ты?! – Плача, цеплялась за нее Флер. – Я не пойду без тебя!!!
– Я за тобой! – Фиби быстро перекрестила ее. – Я за тобой, если успею… Если нет – они меня не тронут… Пока брат и ты живы – они меня не тронут!!! Господь и дева Мария с тобой, Флер, держись, будь сильной!!!
– А мама?!
– Мама… с ней все хорошо. – Боль и ужас рванули грудь так, что в глазах потемнело. «Я буду кричать. – Пообещала она себе. – Я проорусь, как следует, но не сейчас… Не надо пугать Флер, нельзя! Она должна быть сильной!».
Двери трещали, слишком слабые, не предназначенные для сдерживания врагов. Почти ничто в этом замке не было для этого предназначено! Никто не верил в то, что сюда когда-нибудь смогут ворваться враги… В донжоне двери были крепче, один воин на лестнице мог сдерживать толпу врагов. Там был колодец, а главное – был потайной ход в гроты. Флер его не знает, и Фиби не знала, но знал Гарри… Но донжон теперь недоступен. Прислушиваясь к звукам боя, последнего боя, который дали их домочадцы, Фиби спускала сестру, заставляя себя не дрожать и не торопиться, не подвергнуть сестру опасности. Успела до того, как рухнули двери, поспешно бросила веревку с узлами вниз, отбежала от перил и развернулась к нападавшим. Тяжело дыша, взглянула – столько убитых! Мальчишки-пажи, и мажордом, и остальные…
– Где твоя сестра? – Подойдя, Эдд грубо тряхнул ее. – Где девчонка, сучка?! – И Фиби плюнула ему в лицо. Они думают, ее можно испугать?! Теперь, после того, как она увидела маму… Пощечина по лицу оказалась совсем не болезненной. Фиби вообще ничего не чувствовала. Ей было все равно. Только бы Флер смогла найти брата раньше, чем он попадется в расставленную ловушку! Только бы они спаслись и отомстили за маму и отца!
– Мы тебя сейчас оттрахаем все, по очереди, на постели твоей мамаши! – Рявкнул Эдд. Его люди рыскали по террасе, отшвыривали мебель, рылись в сундуках в поисках девочки.
– Стоять! – Рон вошел, хмурый – все пока идет не так, все! – Не трожь ее… пока. – Он присел перед упавшей на плиты пола Фиби. – Слышала его?.. Он не шутит. Сейчас напишешь…
Девушка взглянула на него, и Гирст сглотнул. Ничего прекраснее, чем это лицо с огромными синими глазами, горящими ненавистью, дерзостью и неженской решимостью, он не видел в жизни своей. Хорошенькая, красивая – ни одно из этих слов и в самой малой степени не обозначало ее внешность. Льняные кудри, растрепавшись, вились по дивной шее, делая ее еще красивее, еще желанней. «Моя!» – Понял Гирст. Замок, титул, герб… Само собой, но главным трофеем всей его жизни была именно Она.
– Ты такой жестокий стал. – Прошептала Алиса. Они с Гэбриэлом стояли рядом на монастырской стене, над спокойной гладью пруда, по которой то и дело расходились круги – рыба кормилась. Умиротворяюще стрекотали лягушки и цикады, в церкви при монастыре приглушенно пели монашки.
– Мне кажется, – помолчав, чтобы сразу не взорваться, заметил Гэбриэл, – что ты нарочно меня достаешь. Чтобы я взорвался, проорался, и тебе тогда полегчало.
Алиса всхлипнула.
– Вот только не надо, а?! – занервничал Гэбриэл. – Не надо слез! Хватит! Я остался здесь, чего тебе еще надо?! Я с братом поссорился, мне там надо быть, с ним, мириться, гости там, все дела… А я здесь!
– Я тебя не заставляла!
– Нет-нет! – Издевательски поклонился Гэбриэл. – Совсем нет! Конечно, не заставляла – ты меня ВЫНУДИЛА! И все твоя ревность, твоя тупая, нелепая ревность! Молчи!!! Ты что, не понимаешь, что ты сама себя этой ревностью своей… сама себе житья не даешь, и меня достаешь?! Я каждый день, словно по проволоке, хожу – как бы моя невеста меня в чем не заподозрила, как бы ей чего не померещилось! Думаешь, это легко?! Думаешь, я вечный?! Да, я срываюсь, мать твою, а кто бы не срывался?! Как бы ты запела, если бы я на каждый твой взгляд в сторону так же, как ты, реагировал, а?! Думаешь, я не вижу, как мужики и пацаны в замке слюни пускают при виде тебя?!
Замолчал. Алиса стояла рядом непривычно тихая, и плакала. Гэбриэл занервничал. Он и так собрал все свое мужество, чтобы сделать ей выговор – и быстро терял это мужество, впадая в ничтожество от ее слез. Стоит, комкает платок в дрожащих тоненьких пальчиках, хрупкие плечи вздрагивают… Ох, ну твою ж мать-то, а?!!
– Солнышко! – Позорно капитулировал Гэбриэл. – Ну… хватит, перестань… Ну, чего ты?!..
– Аврора, – пролепетала Алиса, всхлипывая и содрогаясь, – хочет себя убить… Я не могу… не могу ее… оставить… Почему ты… уезжаешь, если тебе надо… потому, что надо… и не спрашиваешь, и не считаешься… ни с кем… а я… я кто… – Она уткнулась в платок и расплакалась.
– Себя убить?! – насторожился Гэбриэл. – Алиса! Солнышко! – Привлек ее к себе. – Тихо, ну… Прости дурака, прости, знаешь ведь: дурачок деревенский, да… Такое вот тебе чучело досталось… Что с ней, с твоей Авророй? Я могу помочь?
– Не знаю! – Немного успокоившись, призналась Алиса. – как можно… как можно помочь… Это так… ужасно!!! Ты не скажешь никому? Никому-никому, даже Гарету?..
– Погоди… – Гэбриэл задумался. – То есть… Это не просто она ушиблась, это она… Нет! Не верю! – Он был искренне потрясен. – Да ну нафиг! Вот про кого-кого, но про нее бы сроду не подумал!
– Она не знает, почему это! – Воскликнула Алиса. – Она сказала мне, что никогда… что у нее никого не было!!!
– Извини, Солнышко, но я не верю.
– И никто, никто не поверит! – Всплеснула руками Алиса. – Вот поэтому она и хочет умереть!
– Ну, ты сама-то подумай…
– Я думала! – Воскликнула Алиса. – Понимаешь, мы говорим порой о мужчинах, обсуждаем… Я знаю, что Мина влюблена в Гарета, хоть она и скрывает, что Юне тоже нравится… кое-кто… Но у Авроры никого нет, никого, клянусь, Гэбриэл! Ей никто не нравится, она такая… Гордая! И она очень, очень, очень порядочная!
– Может, кто – того? – Нахмурился Гэбриэл.
– Я тоже так думала. – Призналась Алиса. – Но Аврора говорит, что ничего не было. Вообще ничего. Кроме одного раза. – Алиса умоляюще взглянула на него. – Гэбриэл, ты вынудил меня предать свою подругу… Рассказать о том, что для нее хуже смерти… Пожалуйста, пожалуйста, не говори об этом никому-никому, пожалуйста!!!
– Не скажу. – Кивнул Гэбриэл. – И ей не дам понять, что знаю, обещаю. Я того… да. Так что там за один раз был?
– Она уснула в саду, а проснулась у себя в комнате. И на постели была кровь. Это было еще до того, как мы познакомились. Но она ничего больше не помнит! Ты понимаешь?! Понимаешь?!
– Понимаю… – Медленно произнес Гэбриэл. – Если, конечно, это не отмазка такая…
– Гэбриэл!!!
– Ну, молчу, молчу. Значит, кто-то ее чем-то того, напоил… Она хоть помнит, что пила?
– Служанка, Жанна, дала ей холодное вино. Авророчка говорит, что потом несколько дней у нее болела голова и несколько раз стошнило. И сны снились… страшные.
– Жанна, говоришь?.. – Гэбриэл нахмурился.
– Она очень, очень неприятная, эта Жанна! Пока у меня не появилась Роза, Жанна и мне прислуживала. Она всем девушкам прислуживает, у кого собственной служанки нет. Она такая… Неприятная! Воображает о себе, думает, что такая незаменимая! Неряха, и сплетница к тому же… И хвастает, что спит с Иво! Мне Роза рассказала!
– Знаешь, Солнышко, а ты не жалей, что я узнал. Ты не рассказала, я сам догадался, я же умный у тебя! Если я узнаю – а я узнаю теперь, – кто в Хефлинуэлле подобными вещами занимается, они у меня легкой смертью не умрут.
– Да. – Алиса все равно держалась как-то отстраненно, и Гэбриэл немного погодя вновь занервничал:
– Ну, что опять-то, а? Солнышко, что ты у меня за человечек-то такой?!
– Почему, – решившись, и тоже собрав всю свою волю в кулачок, заговорила Алиса, и от ее храброго-храброго вида Гэбриэлу стало, как всегда, не по себе. – Почему мне пришлось выдать тебе чужую тайну, чтобы ты меня понял?! Почему ты хочешь, чтобы твои решения принимали и прощали тебя, а сам этого делать не хочешь?! Твои дела и тайны очень-очень важные, а мои – нет?! Или ты считаешь меня такой нелепой дурой в самом деле?!
– Алиса, – Гэбриэл занервничал сильнее, – не начинай, а?!
– Ты думаешь, если я буду молчать, – отчаянно взглянула на него Алиса, – так будет… Лучше?! А моя любовь?.. Как же моя любовь, Гэбриэл?! Ты думаешь, она – вечная?.. Пренебрежение – оно хуже всего, хуже даже ссор, хуже… всего вообще!
– Я никогда не пренебрегал тобой, не надо! – Вспыхнул Гэбриэл. – Я все делаю только ради тебя! Я постоянно думаю о тебе, готов даже брата отодвинуть, только ты была бы спокойна! Но ты же больше придумываешь себе всякого там, и знаешь, что главное?.. Что все, что ты придумала, оно того… для тебя – как настоящее! И ты мне этими своими… сказками мозг выносишь, чтобы я того – оправдывался! А я ненавижу оправдываться, Алиса! Ненавижу! – Гэбриэл в сердцах стукнул кулаком по камню. – Понимаешь?! Посмотри на меня: я тебе верю!
– Не веришь! – Воскликнула Алиса. – Не веришь, не веришь!!! Может, не ревнуешь… может, тебе все равно… Но не веришь!!!
– Знаешь… Мы с братом уезжаем в Междуречье. – Помолчав, сказа Гэбриэл. – разобраться, что там происходит, кто, как… Ну, и порядок навести, если получится. Мне надо уехать. И тебе надо, чтобы я уехал. Нам обоим надо.
– Гэбриэл… – Глаза Алисы вновь загорелись золотым огнем. – Я не такая, как ты. И не такая, как все вокруг. Ты забываешь это, а может быть, я виновата, что ты этого не помнишь. Я иногда так сильно хочу… хочу исчезнуть… хочу уйти далеко, далеко в лес, чтобы стать настоящей лавви, такой, какой должна быть. Я здесь только потому, что люблю тебя. И моя любовь, твоя любовь – это все, что меня держит. Я не такая, как другие девушки. Я не пленница, и не рабыня, и силой меня ничто не удержит. Если я перестану чувствовать твою любовь, я исчезну. И ты никогда уже меня не вернешь. Не подумай, что я пугаю! – Поспешила она. – Нет! Просто я знаю, что если позволю себе стать настоящей лавви, то обратного пути уже не будет, я стану слишком чужой для всех. И для тебя – тоже…
– Ты плохо меня знаешь, – покачал головой Гэбриэл, – если думаешь, что я не верну тебя. Даже если и не смогу, то буду пытаться, пока не сдохну. Буду карабкаться на твое дерево, землю рыть, ну, все дела. – Он примиряюще рассмеялся, и Алиса не сдержалась, улыбнулась, кокетливо дернула плечом, уклоняясь, но столько в этом движении было дразнящего приглашения, что Гэбриэл только зарычал притворно, сграбастав свое Солнышко в охапку. И как он мог хоть на минуту подумать, будто способен и вправду разорвать помолвку и отказаться от Алисы?!
– Ты мое Солнышко! – твердил он между поцелуями. – Вредное, ревнивое, злющее, рыжее, с лучиками, тепленькое!
Да, солнышко – оно порой бывает через чур, сказал бы он, если б умел. И жарко бывает от него, и даже кожа порой облазит. Но без него – никак.
Вечером в Хефлинуэлл примчался паж, из тех, что сопровождал Алису и ее свиту в Июс, и рассказал о случившемся. Мальчишке ужасно хотелось, чтобы его новости выглядели подраматичнее, и с его слов у герцога сложилось впечатление о какой-то бешеной битве с какими-то ужасными чудовищами, в которой пострадали почему-то именно дамы, которых защищал этот самый мальчишка с львиной отвагой. «Нашли, кого послать!» – Выругался Гарет и отправил Марчелло выяснить, что случилось, и кто там лежит при смерти. Первым порывом было помчаться самому, но обида на Младшего была еще слишком сильна. Он чувствовал, что с братом все в порядке. Судя по смутным, но знакомым ощущениям – поругался с Алисой. Но с этим он способен разобраться и сам. Он, Гарет, там уже точно не нужен. За ужином он развлекал гостей и злорадно убеждал себя, и весьма успешно, кстати, что ему нет никакого дела до Младшего и его дел, проблем, чего бы то ни было вообще. Сам пусть выпутывается!
Но как-то все переживалось и переживалось. И за Алису было как-то тревожно. Все у них с Младшим было так красиво и правильно! Гарет, конечно, посмеивался над братом, поддразнивал его, но в душе все же любовался их отношениями и даже немного гордился. Неужели сказка кончилась? И что сделает Алиса, когда у нее исчезнет необходимость жить с ними? Выберет жизнь феи и покинет их? А что станет с отцом – не вернется ли болезнь? Ночью Гарет стоял у окна и смотрел на Тополиную Рощу. Да, уехать необходимо. Потому, что он не в состоянии не смотреть сейчас туда. Понимая, что это глупо, не нужно, просто нелепо – он смотрит, и ему кажется, что она тоже сейчас у окна и думает, возможно, и о нем тоже, а не только о Гэбриэле? И завтра он поедет – не может не поехать, пользуясь отсутствием брата, и будет ездить, не смотря ни на что, потому, что не может не стремиться к этой девушке вопреки собственному разуму, здравому смыслу и даже инстинкту самосохранения.
Мария и в самом деле смотрела на его окна и думала о нем. И ни в ее мыслях, ни в ее чувствах к Гарету и Гэбриэлу никаких противоречий не было.
Никогда еще в ее жизни не было таких безмятежных, прекрасных дней! Никогда она не была так счастлива, и не жила так ярко и полно! Научившись читать, Мария и в самом деле открыла для себя целый мир. Со страниц книг, которые она глотала запоем, каждую свободную минутку, даже во время еды и вместо ночного и дневного сна, прописанного ей Моисеем, ей открывались новые отношения, новые чувства, новые земли, имена, лавина самых разных эмоций и чудесных приключений. Любовь мужчины и женщины, которая явилась для нее еще одним открытием, в этих книгах была достаточно целомудренна, чтобы не тревожить хрупкое равновесие в ее душе, не пугать и не отталкивать. Гэбриэл был абсолютно прав: даже думать об ЭТОМ без внутреннего отторжения и отвращения Мария не могла. Она гнала от себя даже тени мыслей о том, что возможно, и Гэбриэл, и даже Гарет занимаются ЭТИМ с кем-то… с какими-то другими женщинами. Потому, что все, что она знала об ЭТОМ, было мерзко, чудовищно, совершенно неприемлемо. И в то же время ее начали волновать прикосновения Гарета, и как-то… смущать, но смущение было приятным. Она часто думала о нем, о его глазах, губах и даже руках. Думала о том, как красиво он двигается, и какое красивое у него тело. Думала совершенно невинно, даже не пытаясь представить его без одежды… и все же думала. И мечтала… О странствиях. С Гаретом, вроде странствий ее любимых книжных героев. По какой-то причине – не важно, какой, – они с Гаретом вынуждены будут отправиться в путешествие по каким-то диким местам, вдвоем, только он и она, и приключения! Драконы, великаны, загадочные рыцари в черной броне, колдуньи… Только Мария, в отличие от дам в ее любимых романах, деятельно помогала Гарету в его подвигах.
Она знала, что, не смотря на занятость, Гарет все равно ее навестит. И ждала его с самого утра, выглядывая всадника на вороном олджерноне на Золотой Горке. Мария уже знала: если всадников много, и среди них богато одетые господа и дамы, Гарет проедет мимо – значит, он с гостями едет на пикник к Твидлам, или в Гранствилл. Если же он с оруженосцами и Марчелло, то значит, заедет и к ней, сразу, или на обратном пути, и девушка начинала активно ждать, сама не своя от счастья. Чтобы занять себя, наводила блеск на и без того идеальную кухню, готовила что-нибудь вкусное, просила Ганса поднять из подвала, с ледника, сидр или морс, а в последнее время начала готовить лимонад. Творческая натура девушки требовала новизны, и она то и дело совершенствовала рецепты, которым учила ее Тильда, что-то добавляла, что-то убирала… И получалось отлично. Мария успела заметить, что Гарет любит сладкое, и страшно смутилась, поняв, что первое ее варенье было для него невкусным. Но и была благодарна ему, поняв, что он хвалил его, чтобы сделать ей приятное. Он ведь вовсе не обязан был проявлять такую доброту к такой, как она! Тильда не одобряла визитов герцога в Тополиную Рощу, и Мария не понимала – почему. Очень чуткая и умная, девушка видела, что Тильда почему-то беспокоится о ней, даже жалеет. Но верить тому, что Тильда говорит о герцоге Элодисском – что он жесток с женщинами, не ценит, не уважает и не жалеет их, – не могла. И в то, что Тильда врет – не верила. Значит, полагала Мария, – Тильда просто заблуждается. С людьми такое бывает. Она чего-то не поняла в Гарете, или слушает тех, кто его ненавидит. В книгах всегда были такие, кто клеветал и оговаривал: из зависти, злобы, ревности. Жертвами людского оговора становились ее любимые герои через одного. И как же Мария радовалась тому, что научилась читать! Сколько она уже узнала, сколько поняла!.. И как ей хотелось рассказать все поскорее и Гэбриэлу тоже!.. Счастьем было знать, что он обрадуется ее успехам, будет гордиться ею. Таким счастьем!
Конечно, Гарет приехал. И в такое неудобное время, когда и Тильда была в башне. Занятая приготовлением приданого Алисы и обустройством марокканского коттеджа, который был уже практически готов принять свою новую хозяйку, Тильда находила время и для Моисея, все еще живущего в Хефлинуэлле, и для Марии и ее обучения, к которому добрая женщина подходила со всей ответственностью. Мария делала огромные успехи под ее руководством, и Тильда очень собою и своей ученицей гордилась. И очень переживала из-за интереса герцога к прекрасной девушке. Как и все, она считала Марию ранимой, уязвимой, и боялась, что герцог обидит ее. Но ее почтение к чинам и титулам было так велико, что она не смела даже посмотреть на Гарета Хлоринга как-то осуждающе. И когда он появился в Тополиной Роще, она почтительно приветствовала его и поспешила заверить, что не посмеет мешать ему.
– Это я вам помешал. – С сожалением заметил Гарет. – Я на минутку. Ганс, займись конем. Мы с ним гоняли в Омки, по такой жаре. – Он принял из рук Марии бокал холодного лимонада. – Спасибо, Тополек.
– В Омках все хорошо, милорд? – Чопорно спросила Тильда. Она стояла в дверях, выпрямившись, сложив руки под фартуком, и изо всех сил старалась быть приветливой и довольной, но беспокойство просто окутывало ее и сочилось из каждой складки ее опрятной одежды.
– Не очень. – Поморщился Гарет. – Мельник ударил старосту и толкнул его в огонь. Староста что-то там сказал про его дочь… Обычное дело. Пришлось разбираться, мирить их. Староста согласился на отступные.
– Он сильно пострадал?
– Нет. Сильно бы – другой был бы разговор. И мельник сейчас сидел бы в подвале ратуши, а не дома. А жаль было бы: мужик хороший, и мельник отличный. Не пьющий, не лентяй и не бунтарь.
– Мне нужно сходить за цикорием. – Сказала Мария. – Я хотела с Гансом…
– Не вопрос. – Улыбнулся Гарет. – Пошли со мной.
– Но удобно ли это для вас? – Встревожилась Тильда.
– Нет. – Беспечно ответил Гарет. – Но тем оно и заманчиво!
– Мария, деточка, не забудь шляпу с широкими полями! – Вздохнула Тильда.
Цикорий густо рос на склоне через дорогу, и Гарет с Марией поднялись на самый верх, задержались, оглядываясь. Здесь было видно и Белую, и Золотую Горки, и Тополиную Рощу, и сады Твидлов, и Хефлинуэлл.
– Мне очень хочется там побывать. – Призналась Мария. – Там, наверное, очень красиво!
– Побываешь. – Пообещал Гарет. – Гости разъедутся, народу станет поменьше, и я свожу тебя туда. Не хочу, чтобы о тебе узнало слишком много всякого… народа.
– Знаете, – Мария принялась срезать стебли, усыпанные нежно-голубыми цветами и укладывать их в корзину, постепенно двигаясь вниз, на противоположную от дороги сторону склона, – как мне приятно видеть счастливых людей и красивые места и вещи! Я до сих пор не могу привыкнуть к тому, как много существует в мире хорошего, красивого и доброго. Я ведь много лет думала, что всего этого просто нет.
– Многие, даже и не столь много вытерпев от жизни и людей, – сказал Гарет, помогая ей, – начинают ненавидеть все это.
– Я не понимаю, как это можно. – Призналась Мария. – Ведь столько радости есть в мире! Когда я вижу счастливых людей, чью-то радость, я думаю: «Как здорово, что в жизни все-таки такое бывает! Значит, это возможно и для меня».
– На самом деле ты в этом уникальна, Тополек. – С нежностью глядя на нее, признался Гарет. – Большинство думает иначе. «Как они смеют радоваться, когда мне так плохо?» – Вот главный мотив большинства.
– Может, все потому, что я не человек?.. – задумчиво предположила Мария, выпрямляясь и убирая от лица вьющуюся прядь тыльной стороной руки в перчатке, зеленой от сока срезанных цветов.
– Я бы думал точно так же. – Возразил Гарет. – Если бы не знал своего отца. Это самый лучший, справедливый, честный, благородный человек на свете, и никакому эльфу с ним даже не сравниться. Да и Моисей, насколько я его знаю, человек замечательный. И Тильда эта… тоже.
– Да, они хорошие. – Быстро согласилась Мария. – Но они такие… как сказать?.. Они не такие, как все. Моисей рассказывал, совсем немного, о том, сколько им с Тильдой выпало на их долю. Разве такое могло бы быть, не будь основные люди… не очень хорошими?..
– Люди, – раздался неожиданно рядом чей-то голос, от которого у Марии вдруг все застыло внутри, – это грязное, вонючее, блеющее стадо.
Гарет стремительно развернулся, загораживая собой Марию. Он никогда не видел Аякса, но понял, что это он. И описание, данное братом, и нечто общее для близнецов, часто видевших себя во сне не собой, а братом, помогло опознать эту тварь безошибочно и мгновенно.
– Подарок судьбы – брюхатая эльфа! – Ухмыльнулся Аякс. – И мальчишка Хлоринг, один, без охраны! За что мне так везет, А?!
– Мария, беги отсюда! – Гарет выхватил кинжал, отчаянно жалея, что свой меч-бастард, Светлый, оставил в ножнах, притороченных к седлу Грома.
– Беги, эльфа, беги. – Аякс с усмешкой обнажил огромный клеймор. – Далеко не убежишь. А я люблю. Побегать…
Мария отбежала в сторону, но убегать не стала. Выпрямившись, она отчаянно оглянулась по сторонам. Их же не видно! Собирая цветы, они спустились в небольшую ложбинку, отгороженные от дороги и Золотой Горки склоном холма и кустами бузины и сирени. Эту ложбину было видно только с реки, где в этот момент, как нарочно, не было ни одного судна. Взбежав на гребень, она принялась махать руками крестьянам, работавшим на полях Белой Горки, и кто-то оттуда даже помахал ей в ответ. Но и только…
Гарет уверен был, что справится с Аяксом. Не смотря даже на огромный меч. Тот выглядел неуклюжим, громоздким, сущим животным, с длинными руками, короткими кривыми ногами, уродливой рожей и короткими рыжими волосами, больше похожими на щетину. А животных Гарет, выходивший один на один и с кабанами, и с медведями, и даже с зубрами, не боялся совершенно. Аякс просто права не имел быть быстрее полуэльфа, не говоря уже о ловкости и уме…
Это заблуждение стоило Гарету левой руки – порез был таким, что рука мгновенно утратила прежние ловкость и силу. Любимый трюк, перебрасывание оружия из одной руки в другую, исключался начисто, вдобавок, кровотечение было таким сильным, что Гарет понял: у него есть не больше пары минут, и то в самом лучшем случае. Аякс, тоже это поняв, злорадно осклабился, ослабив натиск, чтобы поиграть с жертвой. Он не боялся ни того, что Мария убежит, ни того, что она позовет на помощь. Чтобы его остановить, нужно будет малость побольше бойцов, чем те, что в данный момент ожидали герцога на мосту. Он порвет в клочья и их, и всех, кто там есть, в Тополиной Роще. И заберет девку. Внизу, под кручей, ждала рыбацкая лайба, с подсохшей кровью ее владельца на скамейках… и парой кусочков про запас в корзине для рыбы.