Странный запах. Я нехотя поднимаю веки. Огромные, светящиеся зелёным глаза по-прежнему смотрят на меня со стены. Откуда-то появилось множество таких же, только маленьких. Они похожи на рой светлячков в летнюю ночь. Я даже обалдел от такой красоты, завис малость. Потом разглядел под глазами-светляками фигуры в длинных рубашках. Где-то я уже видел такое. А, точно! Это же «Самара» и шкет со своей, по ходу, компашкой. Эй, ребята, я сейчас вштыренный и добрый, могу поиграть в ваши игры. Подходят ближе, руки тянут. Смешные чудики, блин. Вы чё, потрогать меня хотите? Улыбаюсь и встаю с подоконника. Надо идти людям навстречу, раз такая байда. Вот только воняете вы немного, ребята, без обид.

Эй, полегче, чудилы, не хватайте так, я вам не кукла резиновая. Ну и ногти у вас, блин. А зубы какие огромные. Хорошо загримировались, ребятки, молодцы. Э, алё, не надо меня грызть, это уже лишнее, не переигрывайте. Ох ты, мать твою, кровь. Моя, по ходу. Охренеть! Да они же меня жрут! Жрут, падлы! Боль наконец пробивается сквозь защитный героиновый кокон, и я начинаю орать. Больно, твари, отвяжитесь, отпустите! Навалились и жрут на живую, сволочи. Рвут с меня куски мяса, как пираньи, блин! Мне вдруг становится совершенно ясным то, чего я не заметил раньше – они ж мертвяки. Натуральные зомби, твою мать! Куча мертвяков жрёт Коржика – типа ха-ха, но ни фига не смешно, блин, в натуре! А-а-а, как больно! Отпустите, ну пожалуйста-а-а, я не могу больше! Дёргаюсь, как уж на сковороде – от невыносимой боли, и пытаясь вырваться. Но куда там – зомбаки вцепились со всех сторон, только зубищи мелькают, и урчат, как коты, твари: – «Угр-р-р-м-м-х». Какой мерзкий звук. А в башке голоса, трещат и трещат как заведённые:

– Ты будешь в нас. В нас. В нас. Навечно…

Да заткнитесь вы, уроды, заткнитесь! А-а-а-а-а, больно-о-о-о! Один из них с хрустом прокусывает мне шею, и мерзкие зубастые рожи начинают кружиться и отдаляться. Я больше не чувствую боли, и равнодушно смотрю на остатки того, что раньше было моим телом. Ого, я смотрю… Их глазами. Я чувствую их жажду, вкус крови во рту – словно слился с ними в единое целое. Темнота становится прозрачной, видимой для меня – наверное, именно так устроено зрение у хищных животных.

Я с восхищением оглядываю комнату и вдруг замечаю чёрный силуэт неподалёку. Интересно, кто это и зачем здесь? Он как будто наблюдает со стороны за пиршеством тварей. Мне кажется, что незнакомец смотрит на меня, и тоже хочу взглянуть в его лицо – но черты ускользают, искажаются, перетекая из одной формы в другую. «Един в тысяче лиц», – вспомнилось вдруг. Кажется, это было о боге? Или… его противоположности? Я снова вглядываюсь в круговорот лиц, но не могу разобрать ни одного, сколько ни пытаюсь. Созерцание постоянно сменяющихся личин завораживает. Они словно маски-голограммы, под которыми затаилась чёрная дыра, затягивающая в свою орбиту окружающее пространство. Меня манит туда, с каждой секундой всё сильнее. Я не хочу – тёмная молчаливая фигура вызывает страх и отчего-то кажется смутно знакомой. Незнакомец поднимает руку и приветственно машет. Я вдруг понимаю, кто это. Видел его не раз. В отключке после дозы, когда бродил в воображаемых мирах. Он смотрел из тёмных углов комнат, когда меня ломало. Он приходил ко мне в тот зыбкий миг между сном и явью, когда проваливаешься в глубокую чёрную яму небытия. Это он. Тот, кто вращает карусель. Он всегда ждал меня здесь. Те, что жрут сейчас моё тело – тоже его создания. И тысячи, миллионы его обличий – это лица тех, кто попался к нему в сети. Он собирает их, как индеец скальпы – моему тоже суждено пополнить его коллекцию.