– Жаркое съедено, – сообщила маленькая краснолицая хозяйка, вытирая обветренные руки о передник. – Если желаете, могу подать уху из краснопёрки.
Селена поморщилась. Краснопёрка нынче была повсюду. Летом её ловили и заготавливали впрок – сушили, солили, вялили, чтобы в разгар осени продавать на ярмарках. Сушёная краснопёрка употреблялась не только как самостоятельное блюдо, но и в качестве основы для супа. Бедняки любили костлявую рыбёшку за дешевизну, а богатые горожане, не говоря уже об аристократах, брезговали ею, предпочитая более изысканные кушанья.
Выбор, впрочем, был невелик.
– Мы будем уху, – заявила девочка к удивлению хозяйки. – Только прошу вас, подайте побольше хлеба.
Утром выяснилось, что у Виллы жар. Сначала она попыталась скрыть это от спутниц и, отказавшись от завтрака, ушла в комнату собираться, но, когда настало время отъезда, всё, наконец, открылось. Из-за внезапного приступа слабости Вилле пришлось лечь в постель, встать с которой она в тот день уже не смогла. Лиа беспомощно суетилась вокруг, пока хозяйка не отправила её собирать кору крамса2 с лубом. Когда служанка, успокоенная возможностью быть полезной, наконец, убежала, тётя подозвала Селену.
– Это степная лихорадка, – начала она без предисловий. – Вряд ли я смогу ехать верхом в ближайшее время, а, если и смогу, толку от меня будет немного.
– Что же делать? – испугалась девочка. – Я не оставлю тебя с Лией.
– Лиа поедет с тобой. Путешествовать в одиночку слишком опасно. Со мной всё будет хорошо. Я дам хозяйке инструкции, и она приготовит сквелен.
– Но, Вилла…
Тётя подняла руку, призывая её замолчать:
– Сыворотка нужна королю. А теперь – и мне тоже. Не теряй времени!
Она пошарила рукой под подушкой и вытащила оттуда свёрнутый листок:
– Это – дорожная грамота. В ней написано, что Никлас… то есть я… то есть теперь уже ты следуешь в Гарцов по поручению его Величества. Как только Лиа вернётся, вы должны ехать.
Селена кивнула. Она не собиралась оставлять больную тётю в одиночестве и знала, что станет делать.
Препоручив Виллу заботам краснолицей хозяйки, путешественницы выехали из гостиницы. Отдохнувшая Майла бежала бодрой рысью, Лиина же кобылка всё норовила отстать, а временами и вовсе останавливалась, артачась, как осёл.
Миновав городские ворота, Селена и Лиа, выбрались на широкий тракт. Тут девочка и рассчитывала претворить в жизнь давно созревший план. Когда-то они с Зебу любили бегать наперегонки. Майла почти всегда уступала мидаву в скорости, но обогнать Лиину клячу для неё было проще простого.
Сначала Селена нарочно выехала вперёд. Привыкшая тащиться в хвосте Лиа, ничего не заподозрила. Разорвав дистанцию настолько, насколько это было возможно, девочка пришпорила лошадь.
– Куда же вы? – завопила служанка, пускаясь следом.
– Возвращайся в гостиницу! – крикнула Селена, не оборачиваясь. – Присмотри за Виллой!
Она скакала во весь дух, и вскоре, обнаружила, что Лиа давно скрылась из виду. На мгновение девочка загрустила – путешествовать одной и впрямь опасно – но вскоре успокоилась. Гарцов не так далеко. Если Майла не подведёт, к ночи ей удастся добраться до университетской лаборатории, и, возможно, возвращаться в Лаков в одиночку не придётся.
Старый друг
К полудню Селена добралась до городка Шерпена, примечательного, в первую очередь своим расположением. Всё оттого, что лежал он на знаменитой Фарисовой дороге, по которой можно было за день доехать до третьего по величине города – Гарцова. К югу от Шерпена раскинулись густые изумрудные леса с россыпью деревушек, с запада подступало море. И, хотя собственного порта у города не было, прибрежные сёла снабжали его всем, чем богата большая вода.
Благодаря местоположению, Шерпен стал центром торговли. В дни проведения крупных ярмарок его тесные улицы едва вмещали нескончаемый поток людей и обозов. Гостиницы и постоялые дворы получали прибыль, сопоставимую с годовой выручкой, а жители веселились от рассвета до заката.
Впрочем, нет. Жизнь в городе не останавливалась даже с наступлением темноты. По вечерам на смену торговцам приходили артисты, музыканты и шарлатаны всех мастей. Прибывший на ярмарку народ хотел не только продавать, но и развлекаться, и увеселений здесь было сколько угодно.
Раньше Селене доводилось слышать о шумных ярмарках Шерпена, однако возможность увидеть действо воочию представилась впервые. Самым удивительным было то, что торговля шла не только на центральной площади. На каждой улице, в каждом переулке громоздились лотки и палатки, да так кучно, что протолкаться мимо стоило немалых усилий. Сказать по правде, даже в Лакове ей нечасто доводилось видеть столько людей одновременно. А все потому, что праздник Урожая был для миравийцев важнее Дня Коронации и Дня Большого Безветрия вместе взятых. Несмотря на запреты, сейчас они стекались в города и погружались в ярмарочную суету, подобно тому, как призванные половодьем ручьи впадают по весне в большую реку.
Продавцы расхваливали свой товар, перебивая друг друга. Порой доходило до перебранки, а то и до рукоприкладства. На одной из улочек Селена наблюдала стычку торговцев кружевом, не поделивших кошелёк зажиточной горожанки, а, проезжая мимо старой ратуши, видела, как лоточницы в одинаковых передниках таскают друг друга за волосы, отстаивая право стоять ближе к проезду.
Несмотря на конфликты, все они выглядели довольными. Похоже, ссоры и драки были лишь частью привычного ритуала под названием «ярмарка», и никто из прибывших сюда не сомневался, что уж его-то расчудесный товар непременно найдёт покупателя.
Вскоре Селена оказалась там, куда стремился весь торговый люд – на центральной площади. Передвигаться тут выходило с трудом. Несмотря на то, что никакого официального запрета на проезд верхом в городе не было, большинство продавцов и покупателей перемещались на своих двоих. Так выходило и быстрее, и удобнее.
Никто не собирался уступать дорогу всаднице, и Селене пришлось терпеливо шагать в толпе.
Только увидев кренделя, карамель и пряники, которыми бойко торговали на площади, она вспомнила, что ничего не ела с самого утра. Увы, к лоточникам было не подобраться – толпа здесь роилась так густо, что проталкиваться сквозь неё пришлось бы целую вечность. Какой-то мальчишка с ожерельем из сушёной краснопёрки вынырнул из-под лошадиного брюха:
– Рыбки не изволите?
Селена наелась рыбы на две жизни вперёд, но всё же бросила ему медячок:
– Отсыпь, пожалуй!
Ловко отщипнув несколько рыбёшек, мальчик сунул их всаднице и вновь исчез. Селена зашагала дальше, жуя краснопёрку. Если разобраться, рыбка была не такой уж противной – солёненькая, с лёгким огуречным запахом. Не зря же бедняки заготавливают её на зиму в огромном количестве но, как говорят, съедают уже к концу осени.
Селена ехала через площадь, разглядывая толпу. Как ни странно, кроме простых миравийских крестьян и горожан, тут было немало красноземельцев, выделявшихся смуглой кожей и богато расшитыми балахонами. Кочевники амату встречались куда реже, но всякий раз, когда кто-то из них проходил мимо, он вёл за собой прекрасную нарядно убранную лошадь.
Тяжеловозы амату ценятся за неприхотливость, силу и, конечно, редкую красоту. Тот, кто хоть раз видел, как запряжённая великолепными рыже-пегими конями повозка мчится по дороге, поднимая пыль, вряд ли когда-нибудь сможет это забыть. Недаром даже стребийская королева ездит в карете, запряжённой шестёркой тяжеловозов амату.
Интересно, где сейчас Хегван? Как знать, может быть, и он разводит лошадей, как все его соплеменники. Ходит в штанах и жилете из грубой бычьей кожи и носит хлыст за поясом. Приезжает на ярмарки вроде этой, чтобы дорого продать жеребят, а летом пасёт огромное стадо где-то в холодных степях Забелогорья.
Селена часто вспоминала друзей. Неужели они больше никогда не встретятся, не отправятся в какое-нибудь глупое и рискованное путешествие, не станут болтать дорогой о разных пустяках, которые так приятно вспоминать, спустя время? Гараш и Риша теперь служат в армии, Лайды давно нет в живых, а Зебу… где он сейчас? Вот бы он был где-нибудь поблизости.
Что-то ударило в бок лошади. Майла шарахнулась, Селена натянула поводья, пытаясь её удержать, и вдруг разглядела торговца сушёной краснопёркой, пробиравшегося сквозь толпу. Его преследовал невысокий пухленький мальчик с огромным котом на плечах. Зебу! До преследуемого оставалось не больше пяти шагов, но расстояние не сокращалось – мешали люди, непрерывно шедшие навстречу.
– Стой, негодяй! – крикнул Зебу. – Верни кошель, мерзавец!
Мальчишка бросил на него взгляд через плечо и, ловко обогнув какую-то грузную даму, попытался перескочить через воз на трёх колёсах, привалившийся к водостоку. Не вышло. То, что произошло дальше, непосвящённому показалось бы удивительным. Мальчик с котом легко оттолкнулся от мостовой и, подпрыгнув, перелетел через мужчину в широкополой шляпе. Приземляясь, он сбил удиравшего торговца с ног, вцепился в его воротник зубами и принялся трепать за шиворот. Кот всё это время держался лапками за его загривок и смешно тряс усатой головой. Движение остановилось. Люди, которые были поближе, глазели на диковинку, а те, кому не хватало обзора, приподнимались на цыпочки, выглядывая из-за спин впереди стоящих.
– Верни кошель! – потребовал Зебу, уронив голову мальчишки на мостовую.
Послушно поднявшись, тот протянул мошну.
– То-то! – мидав поднялся, отряхиваясь. Толпа вокруг него почтительно расступилась.
– Зебу! – Селена замахала руками, пытаясь привлечь внимание друга. И мидав её заметил – махнул в ответ. Кот на его плече прищурился, пошевелив хвостом – опахалом.
Когда друзья выбрались из переулка, подальше от любопытных глаз, девочка смогла, наконец, обнять друга.
– Не думал, что встречу тебя здесь, – хмыкнул Зебу. – Мы с Котом сопровождаем мэтра Казлая и советницу варийского короля, а этот подлец стащил у меня кошель.
– Кажется, нам не по пути. Я еду в Гарцов, – Селена поправила краешек дорожной грамоты, высунувшийся из рукава, – за сывороткой для короля и Виллы.
– Хорошо, что коты не болеют этой вашей лихорадкой, – Кот уютно устроился у Зебу на загривке. – Я слышал, от неё выпадает шерсть…
Селене ужасно хотелось поболтать с друзьями, но сейчас было не до разговоров.
– Мне пора, – засуетилась она. – Передайте привет мэтру Казлаю. Надеюсь, мы скоро встретимся.
Кот лениво махнул хвостом. В ореховых глазах мидава сверкнула тревога.
– Ты едешь одна?
– Вилла заболела. Ей пришлось остаться в гостинице.
– Но это опасно!
Кот закатил глаза. Селена только отмахнулась:
– У меня нет выбора. Лекарство нужно привезти как можно скорее!
– Сейчас вернутся мэтр Казлай и госпожа Данория, – Зебу беспомощно огляделся. – Они тебе помогут.
Девочка покачала головой:
– Я и так потеряла много времени. Нужно спешить!
– Я не отпущу тебя одну! – пробурчал мидав.
– До скорой встречи! – помахав друзьям, Селена пришпорила лошадь.
Вскоре Зебу догнал её и побрёл рядом. Кота с ним не было.
– Мы поссорились, – ответил мидав на её немой вопрос. – Кот будет ждать мэтра Казлая, чтобы рассказать, куда я подевался. А я пойду с тобой.
– Но зачем, Зебу?
– Потому что я никогда тебя не брошу. Помнишь?
– Помню. Спасибо тебе. Жаль, что с Котом так вышло…
– Брось! – отмахнулся мидав. – Мы и так ссоримся по сто раз на дню. Этот вредный комок шерсти лучше всех знает, как меня вывести, и всё же он – мой лучший друг.
Девочка осторожно покосилась на мидва. Перехватив её взгляд, тот лукаво усмехнулся:
– После тебя, Селена. Конечно, после тебя.
Если бы кто-то спросил у Кота (а его, разумеется, никто не спрашивал), нравится ли ему госпожа Данория, он вряд ли смог бы ответить вразумительно. Потому что вопрос был непростой. И неоднозначный.
Если, к примеру, говорить о внешности, то тут уж не придраться, даже если захочешь. Данория Палле (или как её там?), несмотря возраст, была, пожалуй, хорошенькой. Хотя, нет. «Хорошенькая» – это когда носик кнопочкой, губки бантиком и глазищи как у совы. Красота госпожи Данории была иного свойства: глаза – лисьи, но не жёлтые, а дымчато-серые, нос – орлиный, талия – осиная, рост не меньше, чем у мэтра Казлая, а походка такая, будто она по воздуху летит, а не ногами по земле топает. Одним словом – королева.
Ещё у госпожи Данории был чудесный голос. Не высокий, не низкий, а какой-то приятно-мяукающий. Когда поблизости никого не было (Кот, само собой, не считается), она тихонько напевала незнакомую песенку. Что-то вроде колыбельной, только не на тарийском. В совершенстве владевший тремя языками Кот, как ни старался, не мог разобрать ни слова. Это ему тоже отчего-то нравилось.
Вдобавок ко всему, госпожа Данория умела рисовать по памяти карту звёздного неба. Кот нарочно проверял – всё сходится. Во время недолгих остановок она рассказывала о разных небесных светилах, да так, словно побывала на каждом. И не единожды. Всё это было забавно. Хотя и не очень. Потому что, когда речь заходила о двоелунии, госпожа Данория всегда начинала сердиться. Не то на мэтра Казлая, не то просто так. Кто её разберёт?! «Ты ошибаешься, Рубер! – она била рукой воздух, будто тот чем-то провинился. – Нужно было учесть поправку на три сотых! С учётом погрешности ты не досчитался восьми лун».
Мэтр Казлай только вздыхал, что было на него совсем не похоже.
Чтобы разрядить обстановку, Кот забирался к госпоже Данории на колени, и она никогда его не прогоняла. Ясное дело: ни одна женщина кота с колен не прогонит, что она сумасшедшая, в самом деле?! Наоборот, госпожа Данория тут же начинала скрести его ноготками за ушком и, конечно, успокаивалась. А Кот-то именно этого и добивался. В глубине души он не любил ссоры. Нет, поставить на место зарвавшегося мидава было, конечно, приятно, но чтобы спорить до хрипоты – увольте, ни к чему это.
А вот что Коту в госпоже Данории не нравилось, так это её настроение. Люди к таким вещам нечувствительны. Они вообще ничего вокруг не замечают, пусть хоть мышь на голове танцует. А коты всегда чувствуют, что у других на душе. Так вот, у госпожи Данории на душе была печаль. Но не давняя и тяжёлая, как у мэтра Казлая, а свеженькая такая печаль пополам с надеждой. И это, честно говоря, раздражало.
Хотя то, что госпожа Данория всегда называла Кота «мой милый», раздражало ещё больше. Однажды в целях обеспечения личного суверенитета3 он даже совершил поступок, за который в приличном обществе молоком не угощают, – цапнул даму за палец. Думал: «На тебе, получай! Будешь знать, какой я милый!» И что толку, спрашивается? Госпожа Данория и не подумала обижаться. Палец убрала и опять о чём-то загрустила. Лучше бы уж сюсюкала, в самом деле!
Дожидаясь мэтра Казлая и госпожу Данорию, Кот немного волновался. Это он только с виду был невозмутим – с ленцой прикрывал и открывал глаза, будто ничто на свете его не заботит. На самом деле, получить нагоняй не хотелось. А ведь было за что.
Вернувшийся хозяин сначала не заметил отсутствия мидава. Он вообще был каким-то рассеянным в последнее время. Зато госпожа Данория сразу почувствовала неладное.
– Где же Зебу? – она огляделась, высматривая мальчика в толпе. – Пора в дорогу. Где он ходит?
– Мидав ушёл, – Кот старался говорить равнодушно. – Просто взял и удрал. Оставил меня, своего друга и учителя. Меня, того, кто привил ему хорошие манеры, кто научил его…
– Что значит «ушёл»? – вспыхнул мэтр Казлай. – Куда он мог уйти? Что ты мелешь?
– Вот так и ушёл, – обиделся Кот. – Я был ему другом и учителем, но никак не сторожем, господа. Мидав повстречал девчонку и, как обычно, бросился ей на выручку.
– Девчонку? – переспросил Казлай. От него повеяло беспокойством.
Кот закатил глаза:
– Девчонку, мэтр. Селену Кариг.
Такого эффекта он даже не мог вообразить. Надежда госпожи Данории вдруг вырвалась из заточения и брызнула слезами. Коту сделалось неуютно.
– Где она? – женщина схватила его в охапку и неожиданно легко оторвала от земли. – Где Селена, Кот?
Впервые не «мой милый». Это уж и впрямь невероятно!
– Ну, – задумался Кот, – они пошли через площадь…
– Давно? – опомнился Казлай.
– Пожалуй. Я насчитал триста восемьдесят семь голубей, пока ждал вас.
– Рубер, где наши лошади? – казалось, госпожа Данория вот-вот грохнется в обморок. – Мы должны их догнать! Пожалуйста, Рубер!
– Я приведу их, – мэтр Казлай удалился, а она всё сжимала Кота в объятиях и что-то бормотала под нос.
Он попытался высвободиться – не вышло. Даже когда мэтр Казлай вернулся с лошадьми, госпожа Данория Кота не выпустила – посадила за луку седла. Он, впрочем, не возражал. Теперь, когда её печаль улетучилась, находиться рядом было почти комфортно.
Забегая вперёд, следует признаться, что Селену и Зебу они так и не догнали. Сначала проталкивались по городу мимо лоточников, балаганов, жонглёров и всякой ярмарочной чепухи. Потом выбрались на тракт, но и здесь было не счесть повозок и всадников. Десятки копыт поднимали над дорогой песчаные облака. Госпожа Данория всё вертела головой, но тщетно. Мидава и девочки нигде не было. Надежда, вспыхнувшая так ярко, потускнела и почти погасла. На её место вновь поползла серая печаль. Пожалев госпожу Данорию, Кот сообщил важное:
– Девчонка скачет за лекарством для короля.
Казлай и Данория переглянулись.
– Значит, они едут в Ристон, – уверенно сказала женщина. – И мы их догоним.
– Они едут в университет к Гастону, – согласился мэтр Казлай. – Если где-то и сделали сыворотку, то только там.
Кот ничего не сказал. Он снова был выше человеческой суеты.
Благородный разбойник
Тем временем по Шёлковой дороге, что вела из тарийской столицы к загородным дворцам знати, скользила неприметная карета, запряжённая парой гнедых. На дверях не было ни гербов, ни вензелей, только похожие на большие шахматные доски квадраты, с перламутровыми вставками вместо белых полей и с агатовыми – вместо чёрных.
Справа и слева от кареты колонной по трое вышагивали рослые молодцы, все как один с угольно-чёрными волосами. Лошади бежали рысью, и мужчины двигались с той же скоростью, явно не испытывая ни малейшей усталости.
В карете, облокотившись на обтянутые ливарийским шёлком подушки, сидели друг напротив друга худой мужчина лет пятидесяти с пустыми бесцветными глазами и маленькая светловолосая девочка. На малышке было васильковое платье из тончайшего сукна и короткая накидка, подбитая соболем. В белокурых волосах сверкала витая сапфировая диадема.
Отодвинув занавеску длинными костлявыми пальцами, мужчина выглянул в окно и одобрительно кивнул – свита маршировала как на параде. Его спутница вздохнула, демонстративно уставившись в потолок:
– Мне скучно, господин Шамшан. Кажется, эта дорога никогда не кончится!
Мужчина отвлёкся от созерцания свиты и небрежно пожал плечами:
– Вы должны титуловать меня «ваше Величество», сударыня. А я, если угодно, буду называть вас Лайдой.
–… принцессой Лайдой, – девочка лениво скользнула по нему взглядом и принялась следить за мухой, ползавшей по потолку.
Муха вела себя безобразно: то норовила сесть на нос её Высочеству, то, как сейчас, уползала туда, где до неё было никак не дотянуться.
– Просто Лайдой, – зевнул Шамшан, вытянув длинные ноги. – Вы давно не принцесса, сударыня. Ваша династия низложена, и моё покровительство – лучшее, на что вы можете рассчитывать.
Лайда потеснилась. Ноги его Величества занимали слишком много места, и сидеть было неудобно.
– Почему же вы… – она поискала слова, – … оказываете мне покровительство. Ведь я дочь бывшего короля.
Шамшан выдавил сухое «хе-хе», означавшее что-то вроде сдерживаемого смеха:
– Видите ли, сударыня, живая вы куда полезнее, чем мёртвая. К чему мне вас убивать?
Девочка заёрзала на подушках. Каким-то непостижимым образом они оказались слишком жёсткими и слишком мягкими одновременно. Наблюдая за её страданиями, Шамшан едва заметно усмехнулся:
– Не беспокойтесь, я не строю никаких матримониальных планов…
– Матри… – Лайда запнулась – … мотриривальных?
Мужчина хмыкнул:
– Можно сказать и так. Проще говоря, я не намерен устраивать ваше замужество. В отличие от королевы Клибеллы.
– Тётя собиралась выдать меня замуж?
– Для вас это новость? Хотя чему я удивляюсь? Вы ведь не знакомы с её Величеством. Её план по захвату мира был так по-женски очарователен, что мне было даже немного обидно слышать треск, с которым он провалился.
– План по захвату мира? – Лайда, наконец, перестала ёрзать, устроившись более-менее удобно. – Я вас не понимаю, господин… ваше Величество.
– Желаете знать всё? Извольте. Когда при содействии королевы Клибеллы я устранил последнее препятствие на пути к трону…
– То есть, убили моего отца…
Шамшан поморщился:
– Я бы не стал называть это убийством. Убийства происходят в портах и кабаках, в переулках квартала Крыс, иногда и в домах богатых горожан, но в королевских дворцах – никогда. Если сильный, устраняет досадную помеху в лице слабого, то это не убийство. Это борьба за власть. Когда лев охотится на антилопу, вы не называете его убийцей?
– Нет. Но мой отец был человеком!
– Как и ваша матушка, ваши сёстры, гвардейцы, горничные, даже доктор… Я готов скорбеть о каждом из них, но, увы… Лев не может пощадить антилопу из жалости. Это извечный закон жизни, сударыня. Сильный поедает слабых.
– Выходит, мой отец был слабым?
– Несомненно. А слабость – единственный недостаток, который не дозволено иметь королю.
– А как же Тумай? Он тоже был слабым?
– О, нет! В каком-то смысле я им восхищался. Тумай был из тех, у кого всё и всегда получается. Обласканный славой отпрыск древнего рода! Человек, перед которым весь народ склоняется в подобострастном4 поклоне. Нет, он не был антилопой, но знаете, сударыня, львы убивают не только травоядных.
– И что потом? Что случилось после того, как вы… устранили препятствие?
Шамшан потянулся, его суставы хрустнули:
– Знаете, что было нужно королеве Клибелле? Какую плату она хотела получить за свою помощь?
Лайда помотала головой, хотя ответ был давно известен.
– Ей нужны были вы, сударыня.
– Зачем же?
Тонкие губы Шамшана вытянулись в подобие улыбки:
– Её Величество мнит себя великим стратегом. В действительности, всё, на что она способна, это мелкие интриги, с которыми справилась бы любая камеристка5. Вообразите: королева решила взять вас на воспитание, чтобы в будущем устроить ваш брак с Витасом Первым. Странная идея, не так ли?
Девочка фыркнула:
– Мой брак с Витасом?! Вот ещё! Он же некрасивый! Я бы нипочём не согласилась выйти за него замуж! А если бы тётушка решилась настаивать, я бы объявила голодовку и умерла бы, честное слово!
Шамшан слушал её, подперев голову рукой и отрешённо кивая. Его лицо казалось серьёзным, смеялись только глаза, да и то не слишком убедительно.
– За минувший год я успел изучить ваши повадки, сударыня, – проговорил он, когда Лайда, наконец, успокоилась, – и теперь нисколько не сомневаюсь, что собственную жизнь вы цените куда выше всего прочего. Так что насчёт голодовки вы, пожалуй, погорячились.
Хуже всего, что самозванец был прав. Лайда ни за что не уморила бы себя голодом, как не сделала этого год назад, оказавшись в его власти.
Когда стребийская каравелла, которая должна была доставить её к тётушке, вышла из порта, девочка стояла на палубе, глядя на удалявшийся берег, и украдкой смахивала слёзы. В Стребию ей не хотелось.
Во-первых, она успела привыкнуть к королеве Соне и научилась ею манипулировать. Это оказалось проще простого. Её Величество была из тех, кто любит пушистых котят, клубничное мороженое и розовые пионы в фарфоровых вазах, а потому страдальческий взгляд голубых, как льдинки, глаз всегда действовал на неё должным образом.
Во-вторых, в Миравии Лайда по-прежнему сохраняла статус наследницы престола, пусть и опальной6, а в Стребии могла стать лишь племянницей королевы. Не очень-то завидная роль, если разобраться.
В-третьих, девочка ни разу за двенадцать лет не видела свою тётю. Вдруг королева Клибелла окажется ведьмой, злющей, как тысяча ярг? А что? В сказках таких пруд пруди, кто сказал, что в жизни должно быть иначе?
Вот почему Лайда была уверена, что отплытие в Стребию не сулит ей ничего хорошего. Когда же появились тарийские галеры и принялись топить корабль, она до того перепугалась, что забилась в узкую щель между стеной и каким-то железным сундуком и сидела там до тех пор, пока не появился человек в остроносых башмаках. Это потом Лайда узнала, что на нём был лиловый плащ с красивой агатовой булавкой и широкополая шляпа по моде прошлых лет. Сперва же она увидела только башмаки.
– Вылезайте, сударыня, – сказал носитель башмаков, и Лайда тотчас узнала ядовито-вкрадчивый голос Шамшана. – Корабль вот-вот утонет, и, если в ваши планы не входит утонуть вместе с ним, извольте пройти в шлюпку. Вылезайте, я жду.
И принцесса покорно вылезла, став его пленницей.
Возвращаясь в Туф, она воображала, что сразу по приезде окажется в башне Мертвеца или, что ещё вернее, в дворцовом подземелье, но вышло иначе. Её действительно разместили во дворце, но не в темнице, а в гостевых покоях. Конечно, в прежние времена эти комнаты были для неё недостаточно хороши, но лучшей тюрьмы она не могла и представить.
У бывшей принцессы появилась собственная прислуга и вполне сносный гардероб. Если учесть, что ей не дозволялось выходить из гостевых покоев, имевшихся платьев с лихвой хватало. Кормили тоже неплохо. Иногда от Шамшана поступало приглашение отобедать в столовой, но чаще для неё накрывали стол прямо в комнате.
Со временем Лайда привыкла к новой жизни, и даже стала находить в своём положении некоторые преимущества.
– Хотите – верьте, хотите – нет, но я не желаю вам зла, – сказал ей Шамшан во время одного из совместных обедов. – Вы гарантируете мою безопасность и благополучие. С моей стороны было бы чёрной неблагодарностью не ответить вам тем же.
– Я вас не понимаю, – отозвалась девочка. Она ела нежнейшую перепёлку, тушёную в ежевичном желе, и перепёлка занимала все её мысли. – Я гарантирую вашу безопасность? Что это значит?
Шамшан отложил вилку и промокнул губы белоснежной льняной салфеткой:
– Пока вы у меня в гостях, королева Клибелла не решится напасть на Тарию. Вы – её последняя надежда, и она не станет рисковать вами.
– Моя тётушка знает, что я у вас?
– Разумеется. Бывают козыри, которые стоит приберечь на потом, но есть и такие, о которых нужно объявить как можно раньше. Вы – мой главный козырь, сударыня.
Лайда не стала возражать. В сущности, тогда ей было всё равно.
Только сейчас, четырнадцать лун спустя, она вдруг осознала, что обладает над Шамшаном не меньшей властью, чем он над ней.
Было и ещё кое-что.
Когда гнев прошёл, девочка вдруг поняла главное: только королева Клибелла, та, при содействии которой, была убита её семья, поможет ей вернуть прежнее благополучие. Сейчас вероломная тётушка – её временный союзник, и неважно, что у Витаса смешной нос и рыжие волосы. Главное, он король. Если бы замысел Клибеллы осуществился, то уже через четыре, максимум пять лет, Лайда сумела бы занять место, которое было уготовано ей по праву рождения. Конечно, Миравия – маленькая страна, и личности Лайдиного масштаба будет в ней тесновато, но стать королевой всё-таки гораздо лучше, чем провести остаток жизни в плену у Шамшана.
Размечтавшись, девочка вздохнула и тотчас покосилась на своего омерзительного спутника (не заметил ли?), но тот дремал, запрокинув голову.
Если бы только Витас Первый был хоть чуточку посимпатичнее! К примеру, как Гараш. Честно говоря, Лайда всегда мысленно именовала сына Первого марсия только так, хотя ни за что в этом бы не призналась. «Дум Квестин Алекрос Мармиллион Вегар Тумай» звучит, конечно, хорошо, но «Гараш»… Было в этом имени, больше похожем на лошадиную кличку, что-то невозможно романтическое. Будто ветер свистит в степях Забелогорья. Положим, про ветер это Лайда придумала. В Забелогорье она никогда не бывала и, в сущности, не имела понятия, свистит там ветер или нет, но была уверена, что если и свистит, то только так и никак иначе.
В общем, если бы Витаса звали Гарашем, он бы от этого только выиграл. Лайда тихонько вздохнула, в очередной раз поправив подушку, вновь ставшую слишком мягкой. Витаса зовут Витасом, тут уж ничего не поделаешь. И глаза у него не карие, а зелёные. Или голубые? Да какая, в сущности, разница?!
Однажды Шамшан сказал кое-что, показавшееся Лайде необыкновенно важным:
– Люди – полезный ресурс, сударыня. Научитесь использовать их с умом, и вы сможете многого добиться.
Витас – ресурс не просто полезный, а прямо-таки бесценный! Добраться до него было бы сказочным везением.
Лайда скривилась от собственной глупости. Везения не бывает! Чтобы получить то, что хочешь, нужно постараться. Сначала использовать королеву Клибеллу, потом Витаса, потом… Домечтать она не успела.
Шамшан вдруг открыл глаза и рубанул воздух ладонью, с силой шлёпнув себя по ноге. Убитая муха беспомощно распласталась на ворсистой ткани.
Лайда открыла, было, рот, но промолчала. С Шамшаном лучше не ссориться. Вдруг он и её – как эту муху.
К счастью (или к сожалению, это как посмотреть), продолжать разговор не пришлось. На улице вдруг зашумели, и карета, покачнувшись, остановилась. Скорчив кислую мину, Шамшан отогнул занавеску, но тотчас отпрянул от окна. Стекло разлетелось, внутрь кареты брызнули осколки, осыпав Лайдино дорожное платье. Обхватив голову, Шамшан упал лицом в подушки. Девочка завизжала.
Снаружи шла борьба: кто-то пытался взять карету приступом, мидавы защищались.
– Выходите! – раздался звонкий юношеский голос. – Мы вас не тронем!
Что-то тяжёлое грохнуло в дверь кареты. Шамшан выпрямился и недобро хмыкнул – похоже, до последнего верил, что мидавы сумеют его защитить. Однако вышло иначе. Дверь вдруг распахнулась, двое молодчиков с замотанными лицами ворвались внутрь, и выволокли пассажиров из кареты. Всё это время Лайда не переставала визжать, и разбойник (кем же ещё могли быть нападавшие, если не разбойниками?) ткнул её кулаком в бок. Больно не было, но девочка булькнула и затихла. Злить разбойников не хотелось.
Выяснилось, что немалая толпа оттеснила мидавов от кареты, и, хотя охранники бросались в бой с присущей им яростью, отвоевать позиций они уже не могли.
– Ценности на землю! – крикнул разбойник, гарцевавший на сером жеребце.
Лицо его скрывал шарф, какие носят красноземельцы, с яркой росписью из полос и ромбов, а голос был совсем молодой, да и глаза с венчиком белёсых ресниц смотрели поверх платка с юношеским задором.
Шамшан скривился, неторопливо отстегнул от пояса кошель и бросил его под ноги.