3
С дороги, где у самого выхода на турский тракт друзей подстерегала засада, они свернули немедля, тем более что сзади, по словам встреченной пары циркачей, их вот-вот должны были догнать малиновые гвардейцы в количестве аж целых двух кавалерийских ал.
Засаду клятый аббат выстроил на редкость грамотно, и, если бы не циркачи, друзьям пришлось бы не сладко. Перед самым выходом на тракт дорога продиралась через седловину между двумя холмами, так что конница перекрыла бы им единственно возможный путь к спасению. И никакая сила, быстрота и ловкость не помогли бы. Сзади сплошной плотный вал малиновых, впереди в самом узком месте поперек дороги завал из бревен, с боков отвесные каменные стены, и со всех трех сторон за завалом и на холмах арбалетчики, лучники и еще какие-то – запредельная нежить, редкостные страхолюды. А уж оружие у этих вообще не поддается описанию.
Уходили вскачь, благо запасных коней хватило и на циркачей… то есть, бывших циркачей, а теперь уже полноправных членов отряда. Обходили засаду по совету новеньких не слева, не с гегемонатской, а справа, с франконской стороны. А выйдя на Турский тракт, опять же по их совету, поскакали не вперед, к Вупперталю, а назад, к Туру, что должно было оказаться для преследователей полной неожиданностью.
Не доезжая до границы Франконата, следуя тем же хитроумным советам, свернули с тракта на проселочные дороги, по которым и устремились к тракту Арль – Вупперталь, оставив настырного преследователя – аббата с носом, по крайней мере, на какое-то время. Раз уж они ему так нужны, пусть помечется и посуетится на турском тракте, зараза такая.
Пара циркачей вошла в отряд, как у хорошего винодела входит пробка в бутылку – плотно по месту, и подгонки не требуя. Прилепились оба к Скаврону, именно его признавая себе… ну, может быть, и не начальником, но старшим товарищем.
Кувалда поначалу отнесся к новеньким предельно недоверчиво. Сказывался, как выяснилось, опыт прежнего общения с Маунтином. Сдался Кувалда только после категорического заявления Люкса, что новенькие не врут, и, вообще, судя по всему, люди порядочные.
И Кувалда, и Маунтин были оба родом из маленького городка на границе с пустыней Негов, и с самого детства были между собой на ножах из-за жесточайшего соперничества, пусть даже, по словам Кувалды, и одностороннего. Кувалда – тогда Молоток, играл на "правильной" стороне, а вот Маунтин – что характерно, звавшийся тогда Громилой – совсем даже наоборот… поневоле, как он сейчас утверждал.
– А что же мне, бедняге, было делать, – добродушно посмеивался Маунтин, – если место "самого хорошего парня" было уже занято? Да еще кем? Парнем, который, во-первых, сильнее… тогда был, тогда… сейчас-то еще неизвестно, цирк силушку накачивает еще как, а ты, я слышал, все больше голову премудростями тренировал. Ну, а во-вторых, конечно, много умнее, собака такая. Так что даже пословица знаменитая – "сила есть, ума не надо" – работать отказывалась. И, в-третьих, все, за что ни брался, у этого типа получалось – опять же, что характерно – играючи. А с кого другого семь потов сойдет, и все равно ничего не получится. Что же этому другому остается, кроме роли совсем уж скверного парня? Даже чавку хорошисту, паразиту такому, один на один начистить не получится, надо друзей собирать.
– Ну, и как? – живо заинтересовались слушатели.
– Что значит – как? У него тоже друзья. Вот сами и посудите, каково оно молодому, сильному, заносчивому и, признаться, не слишком умному парню всегда и во всем быть вторым? И видишь, что несет тебя не туда, и думаешь с тоской о себе, дураке, что в корешах у тебя все больше шушера, а то и вовсе прямые гады, а во врагах хорошие парни, с которыми дружить бы и дружить, да вот беда – все корабли сожжены до головешек, и пути отрезаны. Плохим парнем быть не очень-то и хотел, хорошим не мог. Так и ушел я из родных мест через неделю после тебя, Молоток, то есть, извини, Кувалда, с бродячим цирком. Ты в школяры подался, а я в циркачи, и рад был до полусмерти, что не надо мне, наконец-то, корчить из себя крутого долбошлепа, и что могу я теперь быть простым сильным добродушным парнем, который, в сущности, я и есть.
Золотая осень шла к концу, погода портилась. Да и места пошли совсем уже обжитые, так что ночевать в лесу стало вовсе не с руки – и неуютно, и трактовые дозоры обязательно заинтересовались бы извращенцами, ночующими не в уюте странноприимного дома, а в дождливом лесу у чадящего костра.
Все это время в проводниках и главных советчиках у друзей пребывал, однако же, не Маунтин, а тот, второй, который кот на задних лапах. Вид он имел на редкость нелепый и смешной, имя у него тоже было решительно дурацкое: Бим. Однако же, референции со стороны Маунтина представлены были о нем самые уважительные со вздеванием кверху указующего перста и значительным покачиванием головы – он-де коверный клоун, самый быстрый умом человек на весь цирк, а выглядеть дураками коверным положено по роли.
– Конечно, на вашем пути мы появились не случайно, – объяснял Бим, – хотя и никак не ожидали, что вас будет всего четверо. Молва повсюду катится про большущий отряд. Что Монпари взят штурмом и вообще… А как узнали, что на вас объявлена охота, тут же и отправились, чтобы перехватить и предостеречь. И присоединиться, если повезет. Как мы в этих местах оказались? Очень просто. Наш Дюссель город небольшой. Это вам не Вупперталь и даже не Минхен. Да, с осени у нас оживление по случаю ярмарки, и все такое. А летом народ разъезжается по деревням, публики в цирке нет, и появляется у циркачей, как вроде бы, отпуск от работы. С Маунтином мы друзья. Он у нас дальний, деваться ему некуда, а я из здешних мест. Вот и беру его летом к себе в деревню. Жизнь у нас здесь тихая, монотонная, для отдыха – самое оно. Мы уже собирались обратно в Дюссель, но тут пошел вдруг по окрестностям Монпари между верными людьми шепоток, что видели поблизости мадам Манон всю в багамутной кованой кости и в сопровождении таких людей… – оба циркача дружно покосились на Люкса, – таких людей, что мозги узлами завяжутся, потому что предания… знамения…. Нет, вы не подумайте, что мы чего вынюхиваем, или еще как-нибудь! Я просто к тому, что дальше – больше. В один прекрасный день вдруг оказалось, что в Монпари уже распоряжается снова мадам Манон, кое-кому прилично надравши задницы. Сволочь эта, бывший ключник, что предательством и клеветой пролез в пакаторы, сидит на колу, а…
– Что-что? – невнимательно переспросил погруженный в свои мысли Люкс. – Что там такое?
Побледневший Скаврон исподтишка показал Биму кулак и зачастил на редкость лицемерным и фальшивым тоном:
– Не удалось, значит, смыться стервецу? Это хорошо. А то я уж прям-таки весь исстрадался…
Люкс рассеянно качнул головой и снова погрузился в свои невеселые думы, так что непонятно было, разобрал ли он эти слова, или пропустил мимо ушей, а Маунтин, чуть из седла не сваливаясь, извернулся к Скаврону и спросил тихонечко:
– Как же так? Разве он не всеведущий?
– Он всеведущий, когда он хочет. А когда не хочет, то нет. И вообще, знает он далеко не все, он знание ищет.
– Не понял? – озадачился Маунтин. – Всей округе уже давно известно про него со всех сторон, что он – Светлый, и по вашим рассказам так же выходит, и вообще. Какое, к черному, знание?
– Что ты ко мне пристал? Я тебе философ? Я сам такой же мыслитель, как и ты. За разъяснениями – вот он, Кувалда, валяй к нему.
Маунтин повернулся к Кувалде. Кувалда вздохнул с привычной обреченностью.
– Он сам признавать себя телесным воплощением божества категорически отказывается.
– Я знаю, Нодь говорил. Оно и понятно, может, он хочет тайну сохранить, хотя, с другой стороны, если это держать в тайне, как же тогда бороться с тьмой?
– Но если признать его материальным воплощением светлого божества, то такое воплощение, именно в силу своей материальности, конечно же, будет менее совершенно, чем чистая идея, и некоторыми божественными свойствами может обладать не в полной мере. Так что нет ничего удивительного, что материальное воплощение божества на Темной ищет себе Знание.
– Ага… ну, да… Но он сразу увидел, что мы с Бимом говорим правду, правильно? Даже ты тут же нам поверил после его слов, верно? А с другой стороны, получается, что правду от него, от бога, раб божий может скрыть?
– Мы для него не рабы! – возмутился Нодь. – Мы даже не слуги! Мы ему друзья. Наши личности для него неприкосновенны, ясно? Ни к кому из нас в душу он без спроса не лазит.
– Понял, дурья башка? – обрадованно вставил Скаврон.
– А ты что скажешь? – спросил Кувалду Маунтин.
– Видеть насквозь он может любого человека, это мы знаем точно, многократно имели возможность убедиться. Но делает он это только при крайней необходимости, – выдавил Кувалда, корчась от омерзения к самому себе: вот так, наверное, и прикладывают руки к рождению мифов самые отъявленные атеисты.
– Хорошо, пусть так, – сказал Бим с сомнением в голосе. – Но это же для него опасно при такой охоте, что ведут на него сумеречные. Да, зачем он им нужен непременно живой, кстати сказать, не знаете?
– Ну, ты и спросил! – картинно удивился Скаврон. – Тело бога – особенное тело, верно, Кувалда? Нам уже сколько обещают телесное пришествие темного бога?.. Ну, так и что ж он?.. А откуда тьме взять такое тело? Тьма умеет только разрушать, хаос устраивать и все такое. Верно, Кувалда?
4
Генрик осторожно выглянул из-за угла. Парочка пересекала крохотную площадь между стеной водосборной башни, углом старого библиотечного корпуса, рядом с которыми притулилась небольшая кафушка, и клоподромом – системой вспомогательных и аудиторных построек, в которых находились бесчисленные входы в трабулы, ведущие… куда?.. да куда угодно! В любую сторону! Хоть куда хошь в самом университете, хоть куда желаешь на старом рынке. Если парочка на секунду скроется из глаз – пиши пропало, в этом лабиринте их уже ни за что не найти. Приходилось рисковать.
Вообще-то, Генрик спешил. С ним только что связался по коммуникатору наместник Фетмен и осторожно поинтересовался, не смог ли бы он, Генрик, принять их с Ответственным секретарем Флаем для некоего срочного конфиденциального разговора. Вначале Генрик, в намерения которого входило отыскать Жанет и наконец-то оттянуться с нею на всю катушку, собирался уважаемых коллег, выражаясь по-школярски, отпофигизмить и предложить – в самой категорической форме – перенести встречу на завтра. Однако, уловив в голосе наместника панические нотки и повинуясь внезапному безотчетному импульсу, он поинтересовался, в чем, собственно, дело? А вот когда он сэра Фетмена выслушал, тут же на встречу и согласился, заявив, что все свои неотложные сверхважные суперсложные дела постарается завершить или свернуть как можно скорее. По словам сэра Наместника, выходило, что нынешние спутники четвертой модели объекта прекрасно известны аббату Изегриму, поскольку оный Изегрим корешился с ними в период своей учебы в университете. Что оный Изегрим вознамерился "достать" объект через этих спутников, захватив их живыми или мертвыми, и что манипулирует он при этом такими в высшей степени несерьезными для разумного и даже просто взрослого человека категориями, как "дружба", "верность", и – представьте себе, сэр, даже пресловутая "любовь".
Первым кандидатом в спутники объекта, таким образом, автоматически становился Кувалда. Не тот он был человек, чтобы надолго на полюсах задержаться. Кто еще из их с Лисом однокашников торчал на полюсах одновременно с объектом? А черт его знает, мало ли кто и за что мог влипнуть? Ну а там-то студиозусы уж точно объединились бы для такого святого дела, как побег. Надо было что-то срочно предпринимать, тем более что не такой Лис дурак, чтобы рассчитывать схватить Кувалду живым. Он и пробовать не будет, пожалеет собственные кости. Ну, Лис, ну, сукин сын! Достал уже, подонок, пора, пора было с ним разобраться, причем со всей тщательностью, чтобы – раз и навсегда.
Генрик забросил поиски Жанет и устремился в лабораторию. Но вот как раз теперь, когда перед ним замаячили действительно неотложные дела, у самых стен библиотеки он и столкнулся с нею чуть ли не носом к носу.
Спутник у девочки был странноватый и чем-то ему, Генрику, смутно не нравился, так что дело тут было не в пошлой ревности… не только в ревности, если точнее. Рожа у него была типично чинская и – судя по ухваткам – принадлежал он отнюдь не к тамошнему чинскому быдлу и даже не к пакаторам. Поднимай выше, малый тянул на подлинного чинского мандарина. А как они ворковали, как ворковали, это ж с ума сойти! Правда, обнять себя своему спутнику Жанет не позволила даже и за плечи, так что вполне возможно предстояло ему уйти отсюда целым и невредимым, да и девушка, может, обойдется без давно уже ей обещанной порки. Генрик стремительно перебежал площадь и нырнул в узкий проход между гнусно пахнущей алхимической лабораторией и стеной библиотеки, усеянной входами в трабулы, куда секундой раньше нырнула преследуемая парочка. Конечно, они могли его заметить, тем более что в слежке он был сущим профаном, но – что поделать – приходилось рисковать. Промедлишь, ищи их потом в этом чертовом лабиринте мерзопакостных трабул.
Проход оказался пуст. Генрик нырнул в одну трабулу, метнулся в другую, и когда уже решил, что – все, что упустил их окончательно и бесповоротно, в одном из темных ответвлений он вдруг уловил какое-то движение и звон стали. Уже не таясь, Генрик шагнул в проход. В полумраке длинного коридора ему предстала довольно занятная картина. В глубине, там, где трабула раздваивалась под тупым углом на два хода, окруженная вооруженными головорезами, стояла Жанет в великолепной боевой стойке с палашом в руке, а у ее ног корчился и хрипел один из бандитов, на свою беду оказавшийся, очевидно, слишком торопливым. "Живой, живой берите сучонку", – негромко, но яростно шипел один из бандитов, лицо среди них, по-видимому, начальствующее. Услыхав шаги Генрика, бандит повернулся к нему, выдернул из-под балахона орденскую бляху с крестом и, сунув ее чуть ли не прямо в Генриково лицо, рыкнул с сытой начальственной свирепостью: "Пшел вон! " и тут же, с воплем ухватившись руками за живот, повалился на землю, мелко суча ногами. Генрик рванул из ножен палаш, после чего по трабулам покатилось громкое эхо дружного и энергичного топота. Остальные "нападанты" – как выяснилось, совсем даже не бандиты, а напротив того, благочестивые служки серого ордена блаженной тьмы – с похвальной поспешностью пустились наутек.
– Генрик! – шалая Жанет тут же повисла на его шее с радостным визгом, чем помешала ему пощекотать палашом замешкавшихся. – Генрик! Ах, как ты вовремя!
– Да? – картинно удивился Генрик. – А мне показалось, что я чуточку опоздал. Так, самую малость, но все-таки.
– Как, то есть, опоздал? – в свою очередь не менее картинно удивилась Жанет. – Вон, как ты шуганул серую сволочь. Один удар кулаком в брюхо…
– Это случайность. Я никого не собирался шугать, пугать и колотить кулаками в живот. Нет, нет и нет. Ни в коем случае. По крайней мере, вот так, сразу. Я сначала хотел познакомиться, то, се. С твоим спутником, я имею в виду. Мне показалось, что вот он как раз был несколько, как бы это поточнее сказать… активный. Да. Именно активный и даже прыткий. Резвунчик такой. Куда он, кстати, подевался?
– Спутник? – очень натурально захлопала глазками Жанет. – Ну, ты и сказал! Кого из этих обормотов ты имеешь в виду?
И она весьма изящно повела вокруг себя ручкой… с зажатым в ней палашом, между прочим.
– Из этих никого, – со всей возможной кротостью пояснил Генрик. – Я имею в виду чинца, что порывался лапать твои плечики,
– Ах, этого? Ну, какой же это спутник? Это очаровательный мальчик, чинский апельсин, который в меня безумно влюблен… по крайней мере, он так думает… впрочем, я тоже так думаю, – добавила она, тщательно обозрев потолок. – И ничего у меня с ним никогда и совсем вообще. А мои, как ты говоришь, "плечики" для него в далеком прошлом, что бы сам он по этому поводу не надеялся и не раскатывал губу.
– Чинские аристократы называются не апельсинами, а мандаринами. И потом. Ты, красуля, определись, все-таки, давно у тебя с ним ничего не было, или никогда?
– Ну-у, Генрик! – укоризненно надула губки Жанет. – Не будь таким занудой. Ты же видел, что обжиматься я с ним – отнюдь, так что ничего ему не давала позволить, и вообще.
– Меня заметивши?
– Видела я тебя, не видела я тебя, так ну и что? Какая разница, если я ему давать не собиралась? Это так уж важно? Не будь занудой, Генрик!
На полу завозился, приходя в себя, предводитель орденской шайки.
Генрик нагнулся, ухватил его за шиворот и рывком поставил на ноги. Ноги предводителя не держали, Генрику пришлось прислонить его к стене и припереть собственным бедром.
– Жить хочешь? – зловеще спросил Генрик. Но предводитель не испугался, что со всей очевидностью доказывало, что он еще не вполне пришел в себя. Генрику пришлось достать дагу и пощекотать его лезвием под подбородком.
– Дурак, – взвизгнул тот. – Не понимаешь, во что вляпался? Я служу самому Изегриму. Хватай девку и волоки за мной, может, отделаешься только епитимьёй, а то еще и награду получишь заместо в рыло, хотя бы какую-никакую. Вполне возможно.
У Генрика перехватило дыхание.
– К Изегриму? Тебе велел ее притащить Изегрим?
– А то! Очнись, дурень, с Изегримом шутки плохи, университет с ним ради какого-то лоха вязаться не станет. За этой лярвой идет охота по всему Вупперталю. Ты думаешь, потаскуха спит только с тобой? Да если бы ты только знал, чьи пальчики елозят по ейным интимностям, ты бы от страха обделался, идиот.
Жанет с яростным кошачьим мявом рванулась вперед, сверкнула сталь палаша, и Генрик еле успел увернуться от струи крови, хлестнувшей из перерубленного горла серого.
– Ты что, ненормальная? – набросился он на Жанет. – Мы же не успели его допросить, как следует. И вообще, незачем оставлять за собой лишние трупы!
– Может, тебе плевать, когда твою подругу обзывают лярвой и потаскухой, а я не привыкла всяким спускать, – с холодным достоинством сказала Жанет. – Что до трупов, один труп, два трупа, какая разница? А для ищеек мы сейчас сорудим между ними поединок. Помоги мне, что стоишь?
Оба трупа в мгновение ока были расположены в полном соответствии с инсценируемым поединком. Потом Жанет тщательно протерла рукоять палаша и вложила его в руку первого трупа, критическим оком оглядела палаш предводителя, отлетевший к стене трабулы, и удовлетворенно покивала головой.
– Нет-нет, не трогай его, – предостерегающе остановила она Генрика, уловив его движение к палашу предводителя. – Тут все выглядит вполне естественно. Вот только что мне сейчас делать? Этот гад сказал, что меня всюду ищут.
– Это недолго, – сказал Генрик. – Изегрим, сволочь такая, меня уже просто достал. Сегодня не могу, некогда, но в самое ближайшее время я его отловлю в темном местечке, и тебя тут же прекратят искать. Ишь, подонок! Он решил меня шантажировать? Подходы ищет? Любовница моя ему нужна? Забыл, Лис поганый, с кем имеет дело? Так я напомню.
– Все это прекрасно. Но со мной-то как быть? Мне-то где прятаться? Я могу и не успеть дождаться, пока ты с ним разберешься. Меня уже, небось, и дома ждут, и по всем нашим кабакам.
Генрик зацепил ее под руку и потащил прочь, свернув в первую же подвернувшуюся трабулу. Пока что, на счастье, на них не набрел ни один прохожий. Но везенье вечным быть не могло. И в эту минуту ему вспомнился разговор с фантом-теологом. А что? Идея была, вроде бы совсем неплохая.
– Ты ножками двигай поэнергичнее, ножками, – сказал он рассеянно. – Придумаем что-нибудь. Я, пожалуй, отложу все разбирательства, в том числе и с твоим шустрым любителем плечиков. На потом. Не время пока. А тебя оттащу к себе в лабораторию. У меня под землей и посидишь, самому мне надо кое-куда сходить.
– Генрик! – взвыла Жанет восторженно и тут же повисла у него на шее. – Спасибо, Генрик! Империя! Сферы! Всю жизнь мечтала!
Носик у девочки привычно заострился, головка запрокинулась, глазки крепко-накрепко зажмурились, она висела на Генрике, она была безмерно по-детски незамутненно счастлива, она таяла, она плыла.
– Увидеть… – шептала она сомнамбулически, – приобщиться… Генрик! Дорогой! Я так тебя люблю!
5
Если на арльский тракт они выехали еще вшестером, то к Крайдебергу подъехал отряд, состоящий уже из девяти всадников. Новички присоединились, как всегда, при самых драматических обстоятельствах.
…Карета стояла поперек дороги, чуть ли не полностью ее перегородив. Вся четверка впряженных в нее гиппов валялась на земле, утыканная стрелами. Кучер свисал с облучка с разбитой головой. На крыше кареты два человека в костяных кольчугах спина к спине отчаянно рубились… да с кем – с ума сойти! – с франконскими кавалергардами. Но, что уж вовсе не лезло ни в какие ворота, среди франконских гвардейских мундиров азартно мельтешили серые рясы орденских кнехтов. Один из оборонявшихся – молодой юркий парень – ловко орудовал двумя палашами, отбиваясь от нападавших сразу с обеих сторон кареты. Второй, человек уже в годах, находился в несколько лучшем положении, поскольку снизу его прикрывал еще один обороняющийся. Этот третий, пристроившийся между огромными задними колесами кареты и вооружившийся длинной глефой с широким пламеобразным лезвием, орудовал ею так лихо, что подступы к карете сзади были перекрыты намертво.
Открывшаяся глазам друзей картина представлялась совершенно сюрреалистической. На суверенной территории Гегемоната мирные – и, судя по костяным доспехам, знатные – путешественники подверглись нападению отряда франконских кавалергардов, да еще совместно со служками гегемонатского серого Ордена, причем сюрреализма этой картине добавлял еще и тот факт, что верзила с алебардой, что стоял между колесами кареты, тоже был во франконском кавалергардском мундире.
Одного факта бесчинства франконских гвардейцев на исконно гегемонатской земле было бы достаточно для каждого уважающего себя боша, чтобы немедленно ввязаться в драку. А тут еще и присутствие кнехтов ордена, который беглецы априори воспринимали как своего чуть ли не метафизического врага. Все повернулись к Люксу. Люкс выдернул палаш и скомандовал: "Вперед!"
Атака была стремительной и смертоносной. Однако когда схватка была уже позади, обнаружилось, что возле кареты валяются чуть ли не исключительно… во всяком случае, преимущественно трупы кавалергардов. Инстинкт самосохранения у служек ордена оказался в высшей степени развитым, и серые в большинстве своем успели-таки улепетнуть.
Юноша спрыгнул с кареты и помог спуститься своему пожилому спутнику. Несмотря на прекрасные доспехи, им обоим основательно досталось, особенно молодому, который до сих пор никак не мог отойти от лихорадки боя. Пожилой оглядел неожиданных помощников, безошибочно выделил Люкса и обратился к нему с церемонной учтивостью,
– Позвольте поблагодарить Вас, сударь, и всех Ваших спутников за столь своевременную и действенную помощь.
Люкс взглянул на Кувалду и поднял бровь. Кувалда понятливо кивнул и ответил незнакомцу столь же учтиво:
– Не стоит благодарности, сударь. Такого рода помощь попавшим в беду путникам наш… предводитель полагает прямым долгом порядочных людей.
– Увы, своему долгу сегодня следуют не все. Далеко не все. Извините меня, господа, я прерву нашу беседу, чтобы выполнить свой. Подойдите ко мне, сударь, – обратился он к буквально висевшему на колесе кареты гвардейцу с алебардой.
Окровавленный кавалергард, на котором просто не было живого места, подошел к нему и не опустился, а рухнул на одно колено.
– Представьтесь, сударь мой.
– Лоран Бежье, центурион третьей центурии второго легиона корпуса кавалергардов.
Путник кивнул головой и коснулся его плеча окровавленным палашом.
– Шевалье Бежье, дарованной мне свыше властью посвящаю Вас в рыцари короны. Это звание дает Вам право на самые высокие титулы и посты во Франконате. Приличествующий титул со всеми причитающимися привилегиями и правами будет Вам дарован любым владыкой из правящей династии, как только восстановится ее суверенитет над нашей многострадальной страной. Встаньте, шевалье.
Кавалергард с трудом поднялся на ноги.
– Кувалда, друг мой, – сказал Люкс, – окажите, пожалуйста, помощь нашим… э-э… новым друзьям.
– С нами двумя все обстоит относительно благополучно. Так, царапины. А вот шевалье Бежье действительно нуждается в помощи. На нем не было костяных доспехов, только кавалергардская кираса… Я не забуду того, что вы сделали, господа. Вы все подданные Гегемона, как я понимаю?.. Прежде чем интересоваться именами моих благолепных спасителей, простая вежливость требует, чтобы я представился сам…
– Минуточку, сударь, – торопливо вмешался Скаврон и повернулся к Люксу. – Можно мне?.. Спасибо… Простите, сударь, но, возможно, Вы захотите сохранить инкогнито? Тогда Вы так и скажите, мы поймем. Говорить при нашем сюзерене что-нибудь… как бы это сказать… не вполне соответствующее действительности, скажем так, нерационально. Его зовут Люкс… что, как Вы понимаете, означает Свет. И он, видите ли, не является ничьим подданным. В каком-то смысле он вообще не темнянин. Сейчас… ну, пока… в настоящее время, то есть, он ищет знание. А все мы, остальные, называем себя его рыцарями. Рыцарями Света. И мы по мере сил помогаем ему ориентироваться в нашем мире.
– Ах, вот как?.. – ошеломленно сказал путник. – Ну, да, конечно… До меня доходили кое-какие слухи, но я, признаться, не слишком-то верил. Для меня бог Света со всеми его чудесами, как и Темный бог, именем которого чинятся все безобразия в нашем мире, были всегда не более чем некоей условной абстракцией.
– Наш сюзерен сам лично полностью разделяет Ваше мнение, и себя он признавать кем-то особенным отказывается категорически, – вмешался Кувалда, не отрываясь от перевязки кавалергарда. – Но обстоятельства его появления на Темной и некоторые сопутствующие обстоятельства… активность серых, к примеру…это самых заядлых скептиков заставляет призадуматься. Невольно. Ну а что касается чудес, то все мы их навидались уже выше кры… более чем достаточно. Да и еще увидим, я уверен.
– Признаться, я в растерянности, – пробормотал путник. – Что касается моего имени, то э-э…
– Называть Вас "Ваше Величество" было бы неразумно, – улыбнулся Люкс.
Слова были произнесены, и все облегченно рассмеялись.
– Называйте меня Луи, моего юного спутника зовут Жак. Второй мой защитник перешел на мою сторону уже здесь, во время схватки, в совершенно безнадежной ситуации, как только понял, кого ему приказали убивать. Его имя вы все уже знаете. Теперь назовите ваши благолепные имена… э-э… друзья мои.
Крайдеберг оказался крохотным городишкой, горожане в котором занимались добычей мела. По этой причине все в городе: дома, дороги и даже окружающая растительность были припудрены белой пылью. Но единственный в городе странноприимный дом оказался – как и предупреждал бывалый Нодь – на удивление уютным и очень-очень чистым. Сдаваемые комнаты и оба обеденных зала были опрятны, запахи кухни вкусны и возбуждали аппетит. Путешественники разместились в комнатах второго этажа и спустились к ужину вниз.
Погода отнюдь не располагала к ужину в патио. Так что расположились в чистом зале, довольно большом и достаточно светлом, обставленном, к тому же, вполне приличной мебелью. За столами вместо обычных для такого рода заведений лавок или, в лучшем случае, стульев, были поставлены мягкие полукресла, а сами столы были покрыты белоснежными сакроновыми скатертями. По всему было видно, что город процветал, а следовательно, процветал и странноприимный дом.
Путники сделали заказ, и как только хозяин удалился, Луи продолжил свой рассказ.
– В заговор оказались вовлечены чуть ли не все силовики – генералитет столичного гарнизона, полиции, сюрте женераль, – рассказывал он. – Но заговорщики недооценили мою личную службу безопасности. Я был предупрежден накануне решающего дня. Однако о масштабах заговора мои информаторы и сами представления не имели. Я усилил внутреннюю охрану, отослал семью в загородную резиденцию – как потом выяснилось, это была роковая ошибка. Но кто ж мог подумать, что заговорщики решатся вырезать всех Франконов до последнего человека? Не только моих сыновей, но даже самых дальних родственников вплоть до грудных детей… сволочи. Я послал в провинции за верными мне войсками, но посланцы или не доехали, или изменили. Во всяком случае, они опоздали. Заговорщики всюду опережали меня на шаг. Мне удалось вырваться из западни, но они перекрыли дороги в провинции, где позиции Франконов традиционно сильны – в Аквитанию, Беарн, Овернь… всюду. Я сделал попытку прорваться в Аквитанию, но только потерял своих людей. Я и сам спасся исключительно благодаря Жаку. Ему пришел в голову казуистический план. Он предложил скрыться там, где меня уж точно искать не будут – в Турени. Нет у Франконов злейших внутренних врагов, чем графы Турские.
– Вы рисковали, – сказал Кувалда.
– Риск был оправданным. Да мы и особо не углублялись в Турень. По окраине проскочили, проселочными дорогами.
– Вы рассчитываете на поддержку Гегемона?
– И Карла Свенского тоже. Монархи не любят династических переворотов. Как плохи ни были бы отношения между государствами, тут уж все распри побоку. Если допустишь такое у соседа, завтра в том же положении окажешься сам. Главное, не дать узурпатору укрепиться на троне. Не думаю, чтобы Гегемон отказал мне в помощи. Разверну орифламму, подниму провинциальные войска, призову пакаторов к неповиновению узурпаторам. Мы еще побарахтаемся.
– Но вы говорите, что все франконы погибли?
– Не совсем, – Луи погрозил в пространство пальцем. – Не совсем! Сам я уже стар, но у меня есть дочь. Она незаконнорожденная, однако, это неважно. К сожалению, я не имею с нею связи. Знаю только, что до последнего времени она жила в Вуппертале. Ее мать в свое время бежала в Гегемонат. При жизни она ненавидела и боялась меня, и дочь воспитала соответственно. Говорила, что опасается за ее жизнь, сумасшедшая, право-слово сумасшедшая. Конечно, появление дочери на свет произошло… как бы это сказать… Я был молод, невоздержан, да и… пьян я был тогда, если честно, безобразно пьян – но в последний раз в своей жизни, господа, клянусь. Вообще-то, потом я много раз пытался найти свою жертву и ее дочь, чтобы хоть как-то… все было бесполезно.
– Вы надеетесь, что она согласится все забыть? – тихо спросил Кувалда.
Луи заговорил с горячностью, показывавшей, что сам он в своих словах не очень-то и уверен.