Как назло, никто не открывает. Это то, о чем он думает?
Тупость! Его никак не должно колыхать, чем именно они там занимаются, что не в состоянии открыть дверь.
А вдруг здесь пожар? Тогда что?
Ловит себя на дурацкой мысли, что она перед этим олухом в том самом шелковом халате. Чертыхнувшись себе под нос и тряхнув головой, испаряет странное видение у себя в голове.
Последствия пьянки. Не более.
Даже если искренне признаться в самых недрах своей души – ему все также по барабану. Максимум – новая она, дерзкая и толику необычная, вызывает в нем вполне очевидные мужские желания.
Но не чувства, нет.
Двигается на террасу – выкурить сигарету или опустошить стакан дерьмового алкоголя, от которого, честно говоря, скоро оскомину поймает – пока она ещё открыта для посещения, ибо ночью вход недоступен. А на диване, где днём сидел МакКензи, виднеется проклятый растрёпанный пучок.
– Гилберт… – тихо соскальзывает с его губ, словно это ругательное слово.
Шагает к ней и без «привет-пока» грубо швыряет на диван маленькую сумку.
– Забыла в квартире, – он мрачно осведомляет о том, что внутри ее кисти и краски.
А в ответ: ноль эмоций, слов, взгляда. Ничего. Та штрихует что-то в своём альбоме, не замечает Тома, будто он невидимое привидение.
Стало быть, неожиданное безразличие задевает его сильнее, чем ее привычные колючие реакции.
– Я с кем разговариваю? Сказать: «Спасибо» не хочешь?
Нет, Том, она точно этого не хочет.
Он решает уйти от этой ненормальной прочь, да только дверная ручка не отзывается. Закрыто. Сколько сейчас времени? Опоздали. Администратор на ресепшене и глух и слеп, по-видимому. Боже мой, какой олух.
– Поздравляю, тебе обеспечена незабываемая ночь с Томом МакКензи. – Блондин закатывает рукава рубашки повыше и опускается на стул у барной стойки. Достаёт бутылку и плескает виски в стакан. – Молчание – знак согласия, Гилберт?
Будничным шагом прогуливается до прозрачных перил под звук скребущего по бумаге карандаша, опирается на стекло руками и видит сквозь полумрак скошенные крыши домов. Внизу ярко горят фонари, освещают безлюдный бульвар, а вдалеке мерцает Эйфелева башня разными бликами.
Сказка, да и только!
Так и прошёл час, за который можно было бы обдумать моменты своей жизни. Или, может, что-то актуальнее? Устав от игры в молчанку, МакКензи примостился на диван, но поодаль от Мэри.
– Не веди себя, как маленькая. Уже смешно. – Он делает глоток виски из вновь наполненного бокала и цепляется взглядом за наброски города в ее альбоме. – Тебе же интересно, зачем ты рисовала мне ту картину?
Не то слово, как! Но она кремень! Что просил, то и получи, МакКензи!
– Рассказать?
Она тихо-тихо дышит, изредка высовывает кончик языка или покусывает костяшку своего пальца – так глубоко нырнула в процесс. Поджимает ноги под себя. Поправляет смешной пучок с кисточкой в волосах. И со стороны кажется, будто она не здесь, не рядом с тем, кто недавно выворачивал ее сердце и тонкую душу, в надежде, как ей причудилось, что-то найти.
Хрупкая, маленькая, беззащитная. Как пушистый котёнок.
В то же время сильная, стойка, наглая, даже в образе ангела! Как кисло-сладкая долька апельсина. Горчит, сводит язык, но во рту обязательно раскроется сахаром.
– Жесть! – МакКензи подрывается с места, как ошпаренный. Больше не выдерживает на своих плечах ее будоражащее спокойствие. – Реально чокнутая, сиди тут одна! – прикрикивает и уходит в другую часть террасы.
Поиграть с ним решила? За кого его принимает? За вечно бегающего мальчика, как собачонка на поводу? Оборачивает его же браваду против него. МакКензи так и подумал.
Когда рассвет тонкими лучами лип к городу, пробуждал всех жителей, замочная скважина тихо повернулась.
Гилберт, как ни в чем не бывало, сладко потягивается, разминает задубевшие от длинной ночи и неудобного положения мышцы ног. Легко и изящно встаёт с дивана, не забыв взять с собой сумку с кистями и альбом. Плавно подходит к барной стойке и отхлёбывает с горла бутылки, начатой Томом. А после – шлепает с террасы, показав ему свой средний палец и каменное выражение лица.
Шах и Мат, МакКензи!
Подстрелен, ранен, убит. Вот невыносимая бестия!
День 2. Покажи, как ненавидишь
«Затянись мной в последний раз,
Ткни меня мордой в стекло,
Дави меня, туши мою страсть —
Буду дымить назло…»
Второй день после бессонной ночи они провели в тёплых кроватях своих номеров, посетили беспечное Царство Морфея. И только к вечеру Мэри получает приглашение от Кита Мартина наведаться в уютную кофейню, где подают пышные и ароматные круассаны с солёной начинкой: авокадо, красной рыбой, салями.
Естественно да, да и ещё раз да!
В эту прогулку она узнала о Ките больше обычного: ему, оказывается, двадцать три, жил в Праге, перебрался в Мадрид и случаем очутился на отдыхе во Франции. На путешественника смахивает. Не женат, детей нет.
Возвращаясь с променада, пара заходит в главные двери отеля и неведомым образом натыкается на МакКензи, идущего на ужин в ресторан. Он и не удивляется, что эти двое опять ворковали друг с другом где-то на лавочке, под деревом с любовными плодами. Иначе как объяснить их взаимную тягу?
Сегодня Том мало об этом думал – работа, партнеры по бизнесу не отпускали до самых сумерек. И вот, наконец, можно разгрузить голову, вкусно поужинать и закурить сигаретку. Правда настроение чуть подпортила неоткуда явившаяся Гилберт, которая утром показала ему неприличный жест. Вспомнил. Мысленно осыпал ее проклятиями. Прошёл дальше.
Тошнота подступала к горлу от одного короткого взгляда на столик Гилберт и Мартина – МакКензи срочно закончил ужин и вылетел из ресторана по направлению излюбленной террасы. Там, обычно, народ собирался днём, а вечером, ближе к ночи, расходился, кто куда. Поэтому нежданные шаги за спиной проявили в сознании пару адекватных и логичных вопросов: «Кто? И зачем?»
– Поделись сигареткой, – Мэри поравнялась с МакКензи у стеклянных перил. Не смотрит на его лицо. Взгляд – на мерцающую башню.
И Том не колеблется – действительно чокнутая (в который раз убеждается), непонятная ему, чего ещё хуже, неуправляемая!
Какой вихрь гуляет в ее творческой голове? Понять-то хочется.
Или стремление обусловлено кратким всплеском общей недоступности, после которого все утихнет во мгновение?
– Рехнулась, да? – подначивает тот, затягивает в легкие дым, но из его рук вдруг невольно пропадает сигарета.
Довольная Гилберт, укравшая почти дотлевшую «палочку», отдаляется от МакКензи и плюхается на мягкую мебель, ставит одну ногу на диван. Разлеглась, как королева мира, право слово!
Одна затяжка. Выдох. Вторая. Выдох. И все это под пристальный взгляд Тома. Он медленно расхаживает к ней и останавливается, испытующе долбит в ее лбу дыру взором сверху вниз.
– Какого хрена ты заявилась?
Она изящно встаёт с места, кидает окурок на пол и неспешно тушит подошвой своих черненьких мюль, при этом глаза в глаза встречается с МакКензи. Бесстрашная, как ведьма. Манит, грех не признать.
– Поиздеваться решила, – она точь-в-точь с ленцой повторяет его брошенную вчера фразу, довольствуется тем, как Том злостно поджимает губы.
Замечают в глазах друг друга новую и неожиданную искру, норовящую вспыхнуть огоньком, племенем, пожаром.
А между ними ничтожное расстояние, которое ранее никогда не было добровольно сокращено. И да, теперь, когда Мэри ведёт в этой идиотской игре – кто кого первый уложит на лопатки – чувствует его запах, пробирающийся через ноздри в самые легкие, приятно оседая там на дне. Сладкий, морской, с флером табака и цитрусового виски. В упор не понимают, что происходит в эти секунды, почему их бессовестно тянет, почему они не пытаются сопротивляться непривычному и неестественному интересу.
– Не подходи к нему! – процеживает внятно, чтобы намертво вбить слова в ее сознание. Скрывает оскал, невольно съезжает взглядом на ее приоткрытые губы.
Черт.
Тончайшая грань.
Убирается, чтобы не видеть ее, не вдыхать аромат женских цветочных духов с тем же шлейфом курева. Слишком этот запах отвлекает сосредоточиться. Ее, дьявол, запах: жаркой похоти и страсти.
– Заткнись, МакКензи! Ты сам ничего не можешь сде…
Больше не получается ничего сказать – в одночасье развернувшись, Том на доли секунды сжимает ее подбородок, заставляет Мэри врезаться спиной в стекло террасы. Холод. Приятная боль. Лютый мороз за спиной – нет, не из-за погоды. Также мгновенно он одёргивает руку, но не отходит назад. Руки упираются в перила по обе стороны от Мэри. Чрезвычайно близко. Не понимает, что за бес в него вселился, какое помутнение взяло вверх.
Повторяется: глаза в глаза. Остро. Выжигает взглядом сетчатку. Со вспыхнувшей запретной страстью. Дышат, переплетают горячие дыхание, которые оседают на губах друг друга.
Хотят. Безумно хотят, но не могут. Прикрываются взаимной ненавистью, чтобы не выдать истинные одинаковые желания: «Да поцелуй ты меня прямо сейчас, покусай губы до крови. Подчини неприступную «стену». Вот поэтому мы хотим друг друга задушить. Сладкий запретный плод, растекающийся на губах приторным ярким соком!».