Глава 15
Обнаружение и изучение умеренного актинофага, действующего на модельный штамм генетики актиномицетов
Сейчас хочу вернуться в 1968 год и немного рассказать про организованную в нашем институте ВНИИ генетики и селекции промышленных микроорганизмов лабораторию генетики актинофагов, впоследствии генетики актиномицетов и актинофагов, которой я руководила в течение почти 25 лет вплоть до отъезда в Америку. Непрофессионалов в области генетики актиномицетов, образующих большинство используемых в медицине антибиотиков, прошу не расстраиваться и просто пропускать куски непонятного текста вследствие неспособности автора писать по возможности популярно. Напомню, например, что наиболее генетически изученными, так называемыми «модельными» объектами генетики бактерий и бактериофагов являлись бактерия Escherichia coli K12 и действующие на неё вирулентные бактериофаги Т-серии и умеренный бактериофаг лямбда. Впоследствии к ним стали присоединяться и другие многочисленные объекты генетики микроорганизмов и бактериофагов.
Примерно с середины 50-х годов «модельным» объектом генетики актиномицетов стал штамм Streptomyces coelicolor A3(2). Выбор этого штамма был сделан в лабораториях Д. Сермонти (Италия) и Д. Хопвуда (Англия), главным образом, за красоту выделяемого этим штаммом яркого синего пигмента. По признанию Д. Хопвуда, он в то время не рассматривал в качестве объекта генетического изучения штаммы Streptomyces, образующие уже известные антибиотики.
В конце 60-х и в 70-е годы были сделаны кардинальные открытия в генетике актиномицетов с использованием активно изучаемого генетически штамма Streptomyces coelicolor А3(2).
При выборе объекта нашего исследования, конечно, заманчивой была идея использовать в качестве хозяина актинофага модельный штамм Streptomyces coelicolor А3(2), который в то время уже стал основным объектом генетики актиномицетов.
Предыдущие предпринимаемые попытки выделения актинофага, действующего на штамм Streptomyces coelicolor А3(2), были безуспешными. Задача усложнялась тем, что мы хотели иметь в своих руках умеренный фаг, способный не только лизировать, но и лизогенизировать актиномицетный штамм-хозяин. Интересно, что эта, как бы лежащая на поверхности идея пришла мне в голову почти в первый час, после того, как Сос Исаакович предложил мне заведовать лабораторией актинофагов. Этот момент, очень важный, стоит у меня перед глазами по прошествии уже почти полувека.
Долгие годы у нас в стране классификацией и систематикой актиномицетов занимались в лаборатории Николая Александровича Красильникова. Лаборатория обладала большой коллекцией «синих» актиномицетов, к которым принадлежал и штамм S. coelicolor А3(2). В 1968 году коллекция из почти сотни штаммов оказалась бесхозной, и нам предложили забрать ее к себе. Это был подарок судьбы, который свалился на нашу голову буквально в первые же дни основания лаборатории. И тут уже не требовалось большого ума для того, чтобы не попытаться изолировать умеренный фаг из возможных лизогенных штаммов этой коллекции, действующий на штамм Streptomyces coelicolor А3(2). Экземпляры коллекции были изолированы из почв Казахстана и охарактеризованы Майей Хажетдиновной Шигаевой, бывшей аспиранткой Н. А. Красильникова. Их видовые характеристики были подробно описаны в книге Н. А. Красильникова «Актиномицеты – антагонисты и антибиотические вещества» М., Из-во АН СССР, 1950. Мне больше помнится название его предыдущей книги «Лучистые грибки и родственные им организмы» того же издательства, вышедшей в 1938 г. Не исключено, что мы пользовались ее переизданием.
Так сложилось, наверное, не без участия Серикбая Каримовича Абилева (для нас он на долгие годы остался просто Серёжей), что Лёня в 70-ые и 80-ые годы поддерживал научные контакты с кафедрой микробиологии Казахского Университета в Алма-Ате. (С. К. Абилев был одним из первых, кто после окончания кафедры генетики МГУ пришел работать в Лёнину лабораторию во ВНИИ по БИХС. Слава богу, уже был образованным генетиком). Заведующей кафедрой микробиологии Казахского университета долгие годы была Майя Хажитдиновна Шигаева, чья коллекция «синих» актиномицетов по велению судьбы оказалась в моей лаборатории. В конце 70-х годов на этой кафедре была организована экспериментальная школа по выявлению мутагенов окружающей среды.
Руководил этой школой мой муж Лёня Фонштейн, преподавателями были сотрудники его лаборатории А. А. Шапиро, С. К. Абелев, Н. Г. Облапенко, Ю. А. Ревазова, Н. Н. Локницкая. Лёня потом часто ездил туда оппонировать защиты кандидатских и даже докторских диссертаций. Мне так и не удалось лично познакомиться с Майей Хажетдиновной.
Уже давно работая в Америке в Висконсинском университете, в конце 90-х годов мы встретились с семьей, приехавшей из Алма-Аты, которая сняла квартиру по коридору напротив нашей квартиры. Дочь приехала по приглашению Висконсинского университета для изучением казахской диаспоры в Америке. Ее сопровождала мать – вдова Главного архитектора Алма-Аты, который, пройдя войну, по существу, изменил облик Алма-Аты. И мать, и дочь хорошо знали Майю Хажетдиновну, принадлежащую, как и они, к казахской аристократии. Обе женщины были очень удивлены и обрадованы нашим соседством. Полгода мы с ними жили в полном согласии, и мама кормила нас казахскими блюдами. Как память о них у нас остался набор хороших кастрюль, которыми мы пользуемся и по сей день. Вся зарплата дочери за полгода работы в США ушла на покупку подарков их родственникам в Алма-Ате. Их там тоже ждал торжественный прием.
Помню, что в Алма-Ате они жили в доме на 3-м этаже без лифта, а мама уже была очень больна. С ними мы передали привет Майе Хажетдиновне.
Вернусь к началу работы в лаборатории по поиску фага, действующего на ставший уже модельным и наиболее генетически изученным штамм S. coelicolor А(3)2. Как это ни парадоксально, первоначально фаг, действующий на коллекционный штамм S.lividans 66 был изолирован из жидкой культуры штамма S. coelicolor А(3)2. Этого мы уж никак не ожидали. На сам штамм S. coelicolor А(3)2 этот фаг не действовал. Мы предположили, что штамм S. coelicolor А(3)2 сам является дефектным лизогенным штаммом, устойчивым к фагу, который он содержит. В дальнейшем это предположение не подтвердилось. На индикаторном штамме S.lividans 66 фаг образовывал красивые большие мутные негативные колонии (пятна лизиса или бляшки). Вторичный рост культуры актиномицета внутри бляшек указывал на то, что изолированный фаг может быть умеренным. Но это предстояло еще доказать. Очень скоро нам удалось получить варианты штамма S. coelicolor А(3)2, чувствительные к изолированному фагу, обозначенному нами phiC31.
Так он под этим названием и существует до сих пор. Авторами первой публикации, описывающей свойства этого фага, действующего на модельный штамм S. coelicolor А(3)2 (журнал Генетика, 1970, том 6, стр. 135–137) были Н. Д. Ломовская, Н. М. Мкртумян и Н. Л. Гостимская. Хорошо помню, как я тогда в шутку сказала, что нам уже больше ничего не надо делать и все будут все равно упоминать, что фаг phiC31, действующий на штамм S. coelicolor А(3)2, был изолирован Н. Д. Ломовской и ее коллегами. Так и случилось. Но впереди нас ждали долгие годы очень напряженной работы по генетическому и молекулярно-генетическому изучению фага phiC31, взаимодействию этого и других актинофагов со штаммами актиномицетов.
По болезни я не могла присутствовать на 1-ом симпозиуме GIM-70, который проходил в Праге, мой доклад по изоляции и характеристике фага phiC31 был зачитан А. М. Борониным, бывшим аспирантом С. И. Алиханяна, а впоследствии многолетним директором Института физиологии и биохимии микроорганизмов им. Г. К. Скрябина в Пущине. Помню, что я была у него оппонентом на кандидатской диссертации и сделала довольно много замечаний, дав положительный отзыв. Через него я послала письмо Дэвиду Хопвуду с просьбой прислать генетически маркированные, имеющие мутации в разных генах, штаммы S. coelicolor А(3)2 для локализации (определения места положения на хромосоме) этого штамма профага phiC31. Дэвид немедленно откликнулся на нашу просьбу, но в ответ попросил прислать ему фаг phiC31 и индикаторный штамм актиномицет S.lividans 66, на который действовал фаг phiC31. Конечно, мы могли потянуть с отправкой фага и штамма, но я предпочла этого не делать, несмотря на вероятность сильной конкуренции с лабораторией, являющейся лидером в изучении генетики актиномицетов. Не хотелось оставаться в полной изоляции от мирового содружества ученых. Фаг и штамм были сразу посланы в отдел, возглавляемый
Д. Хопвудом, в Институт Д. Иннеса в Англию, г. Норидж. На отправку фага и штамма было получено разрешение в инстанциях Министерства микробиологической промышленности, т. к. в просьбе указывалось, что никакого практического значения ни фаг, ни штамм не имеют. Так началось наше многолетнее тесное сотрудничество с Д. Хопвудом и его коллегами. В ту пору актинофагами интересовался сотрудник его отдела Кит Четер. Представляется, что в течение многих лет сотрудники Д. Хопвуда, несмотря на наличие в их распоряжении нашего фага, все-таки пытались изолировать свой собственный актинофаг, действующий на штамм S. coelicolor А(3)2. Кроме того, работа с фагом требовала многолетнего опыта, который имелся у нас. И только в самом конце 70-х годов, когда актиномицеты стали объектами генно-инженерных исследований в лаборатории Д. Хопвуда, К. Четер и его коллеги продемонстрировали способность ДНК фага phiC31 к трансфекции штамма S.lividans 66 и начались работы по конструированию на основе фага phiC31 векторных молекул, способных к переносу чужеродной ДНК. Не могу тут не упомянуть, что штамм S.lividans 66, посланный нами в начале 70-х годов в отдел Д. Хопвуда, оказался практически самым оптимальным реципиентом изолированной ДНК, который в течение многих лет используется для этих целей во всех лабораториях, занимающихся клонированием генов актиномицетов. При этом он и сам стал предметом пристального генетического изучения, в том числе, и сравнительного анализа его генома с геномом штамма S. coelicolor А(3)2.
В 70-ые годы в отделе Д. Хопвуда были сделаны выдающиеся открытия в области генетики актиномицетов, заложившие основы для широкого использования методов генной инженерии для изучения генов, контролирующих биосинтез антибиотиков с последующим определением полной последовательности оснований в геноме штамма S. coelicolor А(3)2. Все эти годы я ощущала большую моральную поддержку Д. А. Хопвуда и его коллег. Правда, мне тогда казалось, и не без оснований, что наши достижения не являются такими уж существенными по сравнению с открытиями, сделанными Д. Хопвудом и его коллегами, и я всегда удивлялась, как внимательно следили они за нашими публикациями. Помню, как к очередному моему докладу в институте, как по заказу, приходил отттиск от Д. Хопвуда с опубликованными результатами их работ. И только сейчас я сформулировала представление о том, что наша лаборатория была не только единственной в нашей стране, но и единственной во всем мире, изучающей генетику актинофагов, вирусов актиномицетов.
Впоследствии векторы, сконструированные на основе фага phiC31, имели одно, но очень большое преимущество при изучении генов биосинтеза антибиотиков. Фаговые векторы, несущие чужеродные фрагменты для получения мутаций в генах биосинтеза антибиотиков, довольно легко конструировались в хорошо разработанной модельной системе, а потом конструкция переносилась в изучаемый штамм просто с помощью фаговой инфекции. В полной мере нам удалось это осуществить только по приезде в Америку. В своей обзорной статье, опубликованной в журнале Microbiology (1999) 145, 2183–2202 «Forty years of genetics with Streptomyces from in vivo through in vitro to in silico» в числе важных открытий в области генетики актиномицетов (the in vivo years 1955–1981) Д. Хопвуд упоминает и открытие фага phiC31, и выход на мировую арену из нашей лаборатории штамма S.lividans 66, сыгравшего впоследствии главную роль в разработке и использовании методов генной инженерии в применении к актиномицетам. Там же упоминается и почти одновременная демонстрация генетической рекомбинации у актиномицетов в нескольких лабораториях, включая и лабораторию С. И. Алиханяна. Кроме того, отмечается и еще одно важное открытие, сделанное в 1967 году в Советском Союзе, – выделение и идентификация химической структуры в лаборатории А. С. Хохлова А-фактора, активирующего образование стрептомицина и споруляции у штамма S. griseus, образующего стрептомицин.
Позволю себе процитировать фрагмент этого обзора Хопвуда: «A second highly significant development also took place in Moscow in the late 1960s. This was the penetrating work of Natalia Lomovskaya and her collaborators on the OC31 temperate bacteriophage (Fig. 9; Lomovskaya et al., 1970), which also launched its favourite host Streptomyces lividans 66 on the world stage. Her generous sharing of her work and strain with Western scientists – including in particular Keith Chater at John Innes – at a dififcult time for Russians geneticists has had far-reaching benefits».
Более подробно о наших научных и личных контактах с Д. А. Хопвудом и его коллегами описано в книге Д. А. Хопвуда: David A. Hopwood, «Streptomyces in Nature and Medicine. The Antibiotic Makers.» Oxford University Press, 2007. 97-101, 105. На титульном листе подаренной мне Дэвидом книги надпись от руки: «To Natasha for many years of friendship, David. January 2007».
В течение всех 70-х годов основные мои усилия и усилия сотрудников лаборатории были направлены на генетическое изучение актинофага phiC31 и его взаимоотношений с актиномицетами. На этом пути нас ожидали очень большие методические трудности, которые приходилось преодолевать на каждом шагу. Они были связаны с очень сложным жизненным циклом хозяев фага – актиномицетов, проходящих в своем развитии несколько стадий дифференциации, начиная от спор и кончая образованием многоклеточного мицелия. Продуктивная инфекция фагом проходила только на стадии прорастания спор, которые к тому же прорастали не синхронно. Однако, после многих ухищрений удалось получить количественные оценки процесса инфекции, охарактеризовать фаг phiC31 как умеренный фаг, количественно оценить частоту лизогенизации и, на первых порах, спонтанной индукции профага лизогенными штаммами. С использованием генетически маркированных штаммов S.coelicolor А(3)2 удалось локализовать сайт интеграции профага на генетической карте S.coelicolor А(3)2. При этом были использованы методы генетического анализа скрещиваний, разработанные в лаборатории Д. Хопвуда. Было также получено значительное число разнообразных мутантов фага и с помощью модификации методов комплементации и рекомбинации была построена генетическая карта фага phiC31. Интересно, что в разработке этих модифицированных методов мне помогал Леонид Фонштейн, мой муж, имевший уже опыт работы с бактериофагами и вообще был шибко умным. Я не помню, чтобы когда-нибудь, работая в Москве, он обращался ко мне за каким-нибудь советом, даже в начале его работы с бактериофагами. Зато в Америке я на нём отыгралась.
Лаборатория генетики актиномицетов и актинофагов в институте ВНИИ генетика (ориентировочно 1979 г.). Слева направо: И. Бирюкова, Е. Н. Чиркова, А. Перова, Т. А. Чинёнова, С. Косова, Г. Муравник, Н. Д. Ломовская, Т. А. Воейкова. До запрешения посиделок в лабораториях ещё далеко. Интересно, можно ли догадаться по лицам, кто же возглавляет лабораторию?
А вот и ещё одна фотография отыскалась. Бывший аспирант нашей лаборатории Геннадий Сезонов. Сейчас уже долгие годы работает во Франции.
За неимением фотографий, привожу список фамилий остальных сотрудников и аспирантов лаборатории, которые трудились в ней в разные годы её существования.
В этот список входят и сотрудники, которые приезжали в лабораторию из других институтов разных стран. Этот список имеется в оглавлении книги, вышедшей в Москве в 1992 году (см. слева).
Перевод всех статей на английский выполнен Н. М. Мкртумян. Статьи из нашей лаборатории можно увидеть в оглавлении. Их соавтором является Н. Д. Ломовская.
1981 г. Преподаватели и помощники при организации всесоюзной школы «Микробиологические тест-системы для оценки мутагенной активности химических срединений», организованной Л. М. Фонштейном (четвертый слева) на базе кафедры микробиологии Казахского государственного университета. Зав. кафедрой доктор биологических наук Майя Хажетдиновна Шигаева (третья слева). Активный организатор школы Серикбай Каримович Абилев (крайний слева).
Глава 16
Использование плодов нашего интенсивного изучения актинофага phiC31 и возникновение на этой основе тесного рабочего сотрудничества с английскими коллегами
Только в конце 70-х годов в нашей лаборатории начались работы по установлению соответствия между генетической и физической картами актинофага с целью конструирования на основе этого фага векторных молекул для клонирования и дальнейшего переноса актиномицетных генов в различные штаммы актиномицетов. В работу по конструированию векторов на основе нашего фага в это время стремительно и активно включился К. Ф. Четер. Надо отметить, однако, что сотрудники К. Ф. Четера впоследствии вспоминали работы по клонированию актиномицетных генов на фаговых векторах почти с ужасом, настолько сложной была разработанная ими схема отбора актиномицетов, несущих клонированные гены.
Только в Америке мы с Лёней довольно быстро подсуетились и разработали простой и быстрый метод переноса актиномицетных генов, клонированных на фаговых векторах, практически, в любой штамм актиномицетов, включая продуценты антибиотиков и других биологически активных соединений. При этом надо отдать должное фаговым векторным молекулам, сконструированным К. Ф. Четером и его коллегами, которыми мы активно пользовались. Правда, в отличие от коллекции К. Ф. Четера, в нашей коллекции были также и фаги, несущие гены резистентности к двум антибиотикам, и в то же время, не утратившие способности к лизогенизации культур актиномицетов. Эти фаги играли решающую роль на первом этапе работы по определению действия фага на интересующий нас штамм актиномицета, в который с помощью фагового вектора необходимо было ввести отклонированные на нём актиномицетные гены.
Вернусь в ранние 70-е. В 1973 году С. И. Алиханян организовал конференцию по генетике промышленных микроорганизмов на горном курорте Цехкадзор в Армении. Были приглашены и ученые из Европы, в том числе работающие с актиномицетами. Д. А. Хопвуд не смог или не захотел принять приглашение и предложил вместо себя кандидатуру Кита Четера. Эта была первая поездка Кита Четера в Советский Союз.
Собственно, Цехкадзор был тренировочной базой для спортсменов, тренирующихся для участия в Олимпийских играх. Зал, где проходила конференция, не отапливался.
Участники и докладчики не снимали пальто, но все были полны энтузиазма. Кормили очень хорошо, по олимпийским нормам. Кит приехал легко одетым и делал доклад в костюме. Потом мы его немножко приодели. Годами у него сохранились теплые шерстяные носки, подаренные Лёней. Приодели и Джузеппе Сермонти. Когда я сделала доклад, у меня было такое ощущения счастья, что я помню его до сих пор. После заседания поехали на подъемнике в горы. Болтались в креслах высоко над землей. Курорт был действительно высокогорный. Каждый вечер до поздней ночи упивались игрой джаза, состоящего из репатриантов. Танцевали до упаду. Джаз был великолепным. По-моему, Кит не представлял, что попадет в компанию таких интеллигентных и образованных людей, и мне кажется, что даже прослезился при прощании. Так началось наше многолетнее с ним сотрудничество и настоящая дружба с элементами конкуренции.
В этом же 1973 году я познакомилась с Дэвидом Хопвудом, когда в составе большой делегации советских генетиков приняла участие в работе Международного генетического конгресса в Калифорнии в университетском городе Беркли, США. С. И. Алиханян опять пробил через почти не пробиваемые бюрократические препоны возможность участия своих учеников в этом престижном международном форуме в качестве научных туристов. Деньги на путевку опять дала мама. Могла ли я тогда, в 1973 году предположить, что сейчас будем жить совсем недалеко, в получасе езды на машине от Беркли!
Добирались из Москвы в течение более, чем двух суток, пять раз меняя самолеты. В. Милане переезжали с одного аэропорта на другой под конвоем вооруженных полицейских, т. к. у нас не была оформлена итальянская виза. Милан в выходной день был совершенно безлюден. Проехали мимо знаменитого собора Святого Павла. Удивлялись ярко одетой публике в аэропортах. В. Сан-Франциско ночью нас никто не встретил, сели в такси, у кого-то были деньги и помчались по шоссе с пятью или шестью полосами для машин в одном направлении, разделенными, как нам тогда казалось, яркими электрическими лампочками. В отеле, посмотрев на программу, я с ужасом увидела, что мой доклад должен состояться меньше, чем через час. Сделав его, я совершенно отключилась и не могла прослушать доклад Хопвуда. Так мы с ним и познакомились. На следующий день он пригласил меня пообедать. Все тротуары были заполнены толпами хиппи в расхристанных одеждах. Тогда Беркли был главным центром этого движения. Я стала бояться, но Дэвид меня успокаивал, что они никого не трогают. Студенты загорали на газонах и лестницах при входах в аудитории и нигде не висело табличек «По газонам не ходить!» Мой разговорный английский при общении с Дэвидом Хопвудом совсем испарился. Пришлось обсуждать с ним научные проблемы, переписываясь. С. Четером общаться было значительно легче. Мне было стыдно.
В конце нашего пребывания в Беркли С. И. Алиханян организовал для своих учеников визит к знаменитому ученому в области популяционной генетики Феодосию Добжанскому. Уж кто-кто, а Сос Исаакович хорошо знал его заслуги в этой области генетики. Ф. Добжанский в 30-х годах не вернулся в Советский Союз из командировки в США и продолжал в США работать и развивать идеи, заложенные его учителем, С. С. Четвериковым. Он же впервые перевел на английский и опубликовал основополагающую статью С. С. Четверикова, до этого не известную на Западе «О некоторых моментах эволюционного процесса с точки зрения эволюционной генетики». Работая в Америке, Феодосий Добжанский стал очень знаменит. В 1937 году был опубликован один из главных его трудов «Генетика и происхождение видов». В 1973 году на конференции Национальной ассоциации учителей биологии он выступил с докладом «Ничто в биологии не имеет смысла кроме как в свете эволюции». Сейчас о нем можно узнать очень много интересного в интернете, не то что в годы, предшествующие нашему визиту к нему. Сос Исаакович, конечно, знал о его заслугах, но тоже не распространялся. Может быть, думал, что мы более образованны в истории биологии. Но в отношении меня, например, он сильно ошибался. Ф. Добжанский ушел из жизни в 1975 году в результате острой сердечной недостаточности. Остались его труды и память потомков.
Туристическая фирма выдала нам деньги на питание, которые показались нам очень большой суммой – 300 долларов. На питание старались почти ничего не тратить. Хватило денег всем на подарки – джинсы для Оли (потом жалела, что не купила две пары), для нее же большой пакет жвачки и игрушечных индейцев. Мальчик, который приходил к нам домой на урок по игре на гитаре, украл и жвачку и индейцев. Жвачку, конечно, не вернул, побожившись, что всю её уже изжевал, а часть индейцев мне удалось вернуть, напугав его милицией. Лёне достались рубашки, хватило и на сувениры родственникам и сослуживцам. Эта же туристическая фирма в возмещение морального и материального ущерба за то, что не встретила нас по приезде в аэропорту, провезла нас по достопримечательностям Сан-Франциско и вкусно накормила в дорогом китайском ресторане. Потом в план поездки входило посещение Лос-Анжелеса, Вашингтона и Нью-Йорка. В. Вашингтоне провели целый день в знаменитой национальной картинной галерее; не могли уйти оттуда, такие там были собраны картины выдающихся художников со всего мира. Несколько залов занимали картины Пикассо. Такой богатой коллекции я никогда не видела, тем более, что картины импрессионистов, постимпрессионистов, русского авангарда в эти времена у нас в стране еще лежали в запасниках и ждали своего часа. Там же в Вашингтоне выстояли совсем небольшую очередь и попали на экскурсию в Белый Дом, который тоже произвел большое впечатление. Особенно, конечно, запомнились портреты президентов и такая возможность просто придти в главное здание страны. Там же купили прекрасно изданную книгу с портретами всех президентов. На следующий день уже в Нью-Йорке долго шли пешком с Норой Пирузян, чтобы попасть в Метрополитен-музей, но его закрыли перед самым нашим носом. Впечатление от Америки осталось как от страны больших городов, и мы совсем не видели прекрасную американскую природу.
В 1974 году в Шеффилде (Англия) состоялся второй международный симпозиум по генетике промышленных микроорганизмов (GIM – 74). Я была туда приглашена с оплатой пребывания в качестве докладчика и сопредседателя секции по генетике актиномицетов. Я очень волновалась, как я смогу везти эту секцию, но Дэвид Хопвуд успокоил меня: в мои обязанности входило, в основном, соблюдение докладчиками регламента.
Участниками симпозиума из нашего института были также Элеонора Суреновна Пирузян, Виктор Николаевич Крылов, Анатолий Иванович Степанов. Прилетели в Лондон почему-то с Виктором Крыловым. С большим трудом нашли дорогу до вокзала, чтобы ехать поездом до Шеффилда. Проехали большое расстояние по Англии, которая запомнилась прекрасными мирными сельскохозяйственными пейзажами. Меня поселили как-то отдельно от всех остальных в другом конце университетского общежития. В первый день, завтракая, я машинально положила на свой поднос много еды и на меня с удивлением поглядывали. Опекал меня Кит Четер, я его понимала лучше других, и он переводил мне дискуссии в кулуарах. Прием для участников симпозиума устроил мэр Шеффилда в разбитом по этому поводу громадном шатре. Прием был очень торжественным. Нарядные официанты разносили подносы с едой в больших шкафах-термостатах, чтобы, не дай бог, ничего не остыло. Английская еда мне тогда очень понравилась. Единственное, что меня расстраивало, что у меня на все эти приемы было только одно очень простое платье и одна сумка, которую я купила себе в Америке, и много лет потом ее носила. Дэвид даже однажды меня спросил, почему я хожу всегда с одной и той же сумкой. Я удивлялась его способности быстро все видеть и надолго запоминать. Прощальный прием был устроен в музее. Много танцевали, в том числе английские народные танцы. Думаю, что эти танцы впоследствии обошлись мне дорого, т. к. меня длительное время, с 1974 по 1980 годы, перестали выпускать на конференции в капиталистические страны. При этом на конференциях в социалистических странах мы продолжали активно общаться со всем стрептомицетным сообществом. Кит Четер за это время несколько раз приезжал в Москву, встречались с ним и на конференциях в ГДР. В лаборатории доктора Ноака в ГДР двое сотрудников Ганс Крюгель и Зигфрид Клаус тоже начали работать с актинофагом, но не с phiC31, а с SH10 и часто приезжали в Москву. С. Гансом мы до сих пор переписываемся и встречались с ним и его дочерью Анастасией, когда он приезжал в Мэдисон по пути на конференцию в Канаду.
Возвращались из Шеффилда с приключениями. Ночевали одну ночь в Лондоне в районе Гайд парка. Лондон, конечно не видели, хотя очень хотелось. Рано утром на следующий день отправились на посольском автобусе в аэропорт Хитроу. Мы уже волновались, что автобус пришел за нами с большим опозданием, но водитель нас успокаивал.
В результате больше двух часов простояли в пробке и видели как наш самолет поднялся без нас. Денег на отель не было. Посольству пришлось с большим неудовольствием оплатить отель. Это дало нам возможность провести еще половину дня в Лондоне. На следующий день нас с большим трудом отправляли в Москву на разных самолетах. Некоторые мужчины из нашей делегации, несмотря на присутствие женщин, очень хотели попасть на ближайший рейс. Я всегда обращала внимание, что за границей, а может быть, просто при более близком общении, сразу открывался характер человека.
Отвлекусь поневоле от любимых актиномицетов и актинофагов. В том же 1974 году над нашей лабораторией вдруг неожиданно нависла угроза полной смены актиномицетной тематики. Очень большой завод в Казахстане, сотрудники которого жили в закрытом городе, фактически остановился. Завод выпускал энтеробактерин – экологически чистый препарат против насекомых-вредителей, состоящий из спор бактерии Bacillus thuringiensis. Споры распыляли над полями и они, прорастая в насекомых-вредителях, вызывали их гибель. Гигантские ферментеры на заводе подверглись инфекции фагом, и завод не мог выпускать свою продукцию. Необходимо было срочно получить бациллу, устойчивую к фаговой инфекции, да еще чтобы у нее была такая же продуктивность, как и у исходного фагочувствительного штамма.
Последняя задача была особенно сложной. Характер Соса Исааковича к тому времени сильно изменился. Власть и большая ответственность, наверное, всегда связаны с появлением диктаторских черт в характере личности. Он настаивал, чтобы все силы нашей лаборатории были брошены на работы по получению этой фагоустойчивой бациллы. Это означало полное прекращение работ с актинофагами и актиномицетами в период их интенсивного развития. Когда он заведовал лабораторией, он иногда ставил перед сотрудниками задачи, которые казались им трудновыполнимыми. При этом, если у них появлялись результаты в другом направлении, он не настаивал на своем. В результате усилиями двух сотрудников лаборатории В. И. Звенигородского и И. Изаксон получили фагоустойчивый штамм, и весной 1975 года я поехала на завод, чтобы попытаться внедрить его в производство. При этом я всерьез подумывала, что после возвращения из командировки, буду пытаться найти работу в другом институте. Летела на самолете до Петропавловска, от которого нужно было много километров еще добираться до завода на машине. Никто не встретил. Только к вечеру появился шофер на Виллисе, и мы поехали ночью по степи без всякой дороги. Был такой сильный туман, что даже на расстоянии метра не было видно ни зги. Было совершенно непонятно, как шофер ориентировался в этом бездорожье и тумане.