В один из последних дней визита мы пригласили наших гостей и директора нашего института В. Г. Дебабова с супругой к себе домой. Не обошлось и без присутствия представителя иностранного отдела. Я ей заметила, что у нас в гостях будет же директор института, но и ему не было полного доверия. Надзор продолжался. Прощаясь в аэропорту, Дэвид заметил вскользь «It could not be better». Так эта фраза и сохранилась в моей памяти.
Пишу и одним глазом поглядываю на телевизор. Сегодня, 13 марта 2013 года произошло крупное событие для всех католиков земли в количестве 1,2 млрд человек. Над Сикстинской капеллой в Ватикане появился белый дым, возвещающий об избрании нового Папы римского. Им стал кардинал из Аргентины Хорхе Марио Бергогльо. Это первый в истории прецедент избрания папы римского не из Европы. Новый папа римский, именуемый теперь Франсисом I – первый папа римский из Южной Америки, где проживают 500 млн католиков. Все американские телеканалы транслируют репортажи торжественной церемонии перед папским дворцом на площади Святого Петра, где собрались тысячи людей. В толпе много молодежи, развеваются флаги разных стран, все под зонтами, идет дождь. Интервьюируют молодых американцев. Они вовсе не католики, но просто они рады присутствовать на таком важном историческом событии. Начинается парад папских войск, возглавляемый большим военным оркестром, потом идут гвардейцы с копьями и другие виды войск, включая матросов. Все они выстраиваются сбоку от балкона, где должен появиться новый папа римский. Толпа ликует при его появлении. Мы с удовольствием в эти минуты вспоминаем как в 2000-м году имели возможность побывать в Ватикане на площади Святого Петра и в его, наверное, самой прекрасной обители, Сикстинской Капелле.
Теперь вернусь к тем событиям 80-х, практически, последнего десятилетия нашей московской жизни, о которых еще не успела рассказать.
Д. А. Хопвуд и К. Ф. Четер с визитом в Москве, 1989 год. По бокам от Дэвида слева Нора Мкртумян, справа Наташа Ломовская. Посетили Всесоюзный Научно-исследовательский институт антибиотиков.
Глава 24
Как сладки научные остатки!
В общем, конечно, все 80-е годы в нашей лаборатории были посвящены очень напряженной работе в разных направлениях. Вплоть до 1987 года публиковались работы, связанные с дальнейшим генетическим изучением фага phiC31, физическим изучением его ДНК и его взаимоотношениями со штаммами актиномицетов, образующих антибиотики и другие биологически активные вещества. Очень существенный вклад по получению делеционных мутантов фага phiC31, определению их фенотипов, картированию их на генетической карте phiC31 внесла Л. Б. Васильченко. Большая работа по изучению генетических свойств вариантов фага phiC43, несущих вставочную последовательность IS281 в районе гена интегразы фага phiC43 и отличающихся по морфологии негативных колоний в зависимости от длины вставки, была осуществлена Т. А. Чиненовой и О. А. Клочковой. Помню, как мы с Олей Клочковой (две довольно эмоциональные личности), рассматривая различную морфологию негативных колоний фага phiC43, предсказывали, какие структурные изменения они имеют в своем геноме, молекуле ДНК, и оказывались правы.
Все работы по картированию полученных генетиками делеционных мутантов на физической карте ДНК актинофагов phiC31 и phiC43, а также подготовка этих материалов к печати была осуществлена И. А. Сладковой. По-существу, ее работа в тесном контакте с сотрудниками нашей лаборатории продолжалась с 1977 по 1984 год. Трудно переоценить ее вклад в эти исследования, также как и точность полученных ею результатов. Эти работы были направлены целиком на изучение возможностей конструирования на основе этих фагов векторов различного назначения для молекулярного клонирования чужеродных генов.
Мне представляется, а может быть, это проскользнуло в нашем с ней разговоре, что она в своей работе могла бы обойтись и без нас. Как-то у нее в связи с важностью полученных ею результатов, может быть, утратилось чувство реальности, что она анализировала структуры ДНК фагов, которые перед этим подробно изучались генетически, и только после этого мы решали, следует ли анализировать структуру их ДНК. Мы-то очень хорошо понимали, что большая работа по корреляции генетических и физических карт актинофага phiC31 и определению функций большого числа фрагментов фаговой ДНК могла быть осуществлена только в результате наших совместных усилий. Я выделила Ирине Алексеевне отдельную комнату на этаже, который занимала наша лаборатория, и больше, наверное, в силу большой занятости, уже не интересовалась ее работой. Кроме того, в этот период середины 80-х К. Ф. Четером и его коллегами в отделе Д. А. Хопвуда, в связи с быстрым освоением методов генной инженерии в применении к актиномицетам, были сконструированы векторы на основе фага phiC31, и теперь уже Кит Четер стал посылать их нам. Как я уже упоминала, нам удалось, воспользовавшись одним из векторов Кита Четера, отобрать целую серию новых разнообразных векторов среди потомства двойного лизогенного штамма S.lividans 66, не прибегая к конструированию фаговых векторов с помощью генной инженерии. Это называется «Голь на выдумки хитра». Некоторые из этих векторов мы использовали, уже работая в Америке.
В 1982 году мы с Т. А. Чиненовой и Н. М. Мкртумян опубликовали статью в журнале Генетика, т. 18, № 12, 1425, «Генетическая характеристика нового признака фаговой резистентности у штамма S.coelicolor A(3)2». Мы не публиковали материалы этой статьи в зарубежных журналах, но ее содержание стало известно, так как журнал «Генетика» в течение многих лет уже издавался на английском языке. Феномен ограничения развития фага phiC31 в модельном генетически изученном штамме S.coelicolor A(3)2 мы стали изучать спустя 10 лет после того, как нами же был изолирован фаг phiC31. Вот мы сами и поучаствовали в этом странном явлении, когда какой-то факт становился известным, а изучать его начинают через довольно продолжительное время. Наверное, каждый раз по разным причинам. Как я уже упоминала, когда мы изолировали фаг phiC31 и послали его в лабораторию Д. А. Хопвуда, его там стали изучать приблизительно спустя 10 лет. Итак, сразу после изоляции фага phiC31 становится очевидным, что фаг не действует на исходный штамм S.coelicolor A(3)2, не образует зон лизиса и негативных колоний на газоне этого штамма. Правда, можно было легко выделить варианты штамма S.coelicolor А(3)2, чувствительные к фагу и работать с ними, что мы и делали весьма продолжительное время. Начиная изучать феномен фагоустойчивости штамма S.coelicolor А(3)2, мы обозначили его фенотип как Pgl+ (phage growth limitation, по-русски – ограничение развития фага). Каждый полученный факт этого исследования приводил нас в изумление. Оказалось, что фаг не только адсорбируется на штамме S.coelicolor А(3)2 Pgl+, но и образует нормальное фаговое потомство (около 40 частиц) освобождающихся после лизиса и гибели инфицированной прорастающей споры штамма А(3)2 Pgl+. Кроме того, с высокой частотой образуются и лизогенные варианты штамма S.coelicolor А(3)2 Pgl+, у которых фаговая ДНК интегрирована в хромосому штамма S.coelicolor А(3)2 Pgl+. Значит, фаг phiC31 свободно проникает в прорастающие споры штамма S.coelicolor А(3)2 Pgl+ и или их лизирует, убивает, образуя фаговое потомство, или встраивается в хромосому. Однако фаг, размноженный однажды в штамме S.coelicolor А(3)2 Pgl+, уже был не способен ни к лизису этого штамма, ни к его лизогенизации. Оставалось предположить, что фаг, прошедший один цикл размножения в штамме S.coelicolor А(3)2 Pgl+, изменяется (модифицируется) таким образом, что больше не способен размножаться в этом штамме. На основании этих данных мы предположили, что в механизме ограничения размножения фага в штамме S.coelicolor А(3) Pgl+ участвуют, по крайней мере, продукты двух генов. Один из них модифицирует фаговую ДНК, а другой препятствует размножению модифицированного фага в штамме S.coelicolor А(3)2 Pgl+.
Оба гена, обозначенные как pal и pgl, были локализованы нами в одном и том же участке хромосомы штамма S.coelicolor А(3)2 Pgl+, отличном от локализации участка интеграции профага в хромосому. Можно было предположить, что система Pgl+ могла функционировать в качестве защиты от действия актинофагов целой популяции клеток актиномицетов, а не отдельных её представителей. В этой же статье подтверждалось, что фенотип Pgl+ является генетически нестабильным, то есть у штамма S.coelicolor А(3)2 Pgl+ с высокой частотой возникали варианты S.coelicolor А(3)2 Pgl, чувствительные к фагу phiC31. Из последних, в свою очередь, можно было легко изолировать варианты S.coelicolor А(3)2 Pgl+. Частота возникновения Pgl вариантов у штамма Pgl+ и Pgl+ вариантов у штамма Pgl была значительно выше, чем частота точечных мутаций. То есть, мы прибавили К довольно значительному числу генетически нестабильных признаков у актиномицетов, включающих и такой важный признак как способность к образованию антибиотиков, еще один. Механизмы явления генетической нестабильности у актиномицетов могли быть детально изучены только в результате изоляции отдельных генов с последующим изучением их структуры и функций с помощью методов генной инженерии. Так и остался ждать своих магических десяти лет для последующего изучения открытый нами новый феномен ограничения развития фага phiC31 в штамме S.coelicolor А(3)2. Насколько мне известно, такой механизм не был описан при изучении взаимодействия других бактерий с бактериофагами. Только в 1989 году в отделе Д. Хопвуда было решено продолжить изучение этого феномена. В конце 1990 года в нашу лабораторию приехали наши английские коллеги Марк Баттнер и Кэрол Лейти для ознакомления со всей проблемой в целом. Мы к этому времени подсуетились и изолировали из нашей коллекции синих актиномицетов штаммы, которые по своему поведению по отношению к фагу phiC31 были сходны со штаммом А(3)2. Марк сказал, что изучение этой проблемы может дать большую пищу для ума. Марк и Кэрол приехали зимой, мы предоставили им теплую большую московскую Олину квартиру. Оля уже почти год работала в Америке, а Аня, ее дочка и наша внучка, жила у нас. Времена изменились, Кэрол и Марк свободно ходили к нам в гости, Кэрол подружилась с нашими молодыми сотрудницами. У. Кэрол на Арбате цыгане украли деньги. Она перенесла потерю очень мужественно. Мы, конечно, все были расстроены и, насколько я помню, постарались эти деньги возместить. По-моему, даже милиция что-то ей вернула. В последующие годы мы периодически встречались и с Марком и с Кэрол и её будущим мужем Шелдоном. Кэрол защитила диссертацию по характеристике Pgl системы в 1992 году. В 1993, 1994 и 1995 году появились статьи по изучению системы Pgl, соавторами которых были Марк Баттнер, Кэрол Лейти, Кит Четер и другие сотрудники из отдела Д. Хопвуда. В статье, опубликованной в 1995 году в Journal of Bacteriology сообщалось о характеристике двух изолированных генов, контролирующих механизм резистентности штамма S.coelicolor А(3)2 к фагу phiC31. Вскоре систему Pgl стали изучать в лаборатории Маргарет Смит, которая работала тогда в университете в Глазго. Статьи из этой лаборатории стали появляться в 2002, 2003, в 2007 годах с подробным описанием структуры и функций генов, обуславливающих фенотип Pgl+. Не могу останавливаться на анализе полученных результатов. Нашла статью, опубликованную и в 2009 году. Со дня опубликования нами первой статьи о феномене Pgl прошло более 30 лет. Повторюсь, что в этой первой статье мы выдвинули предположение, что актиномицет, жертвуя очень незначительной частью своей популяции, которая гибнет в результате первичной фаговой инфекции, спасает остальную популяцию. Модифицированное фаговое потомство, образующееся в инфицированных клетках, утрачивает способность к продуктивной инфекции клеток с фенотипом Pgl+ или их лизогенизации, не утрачивая способности к действию на клетки Pgl. Так и существуют вместе эти враги, актинофаг и его хозяин актиномицет, и никто не остается побежденным в этом поединке. Вообще актиномицеты, как и другие бактерии, имеют несколько барьеров против инфекции актинофагами (бактериофагами). К ним относится, например, отсутствие рецепторов для адсорбции актинофагов в клеточной оболочке актиномицетов. Другим барьером является присутствие внутри клеток актиномицетов разнообразных систем рестрикции и модификации фаговой ДНК. Попадая внутрь актиномицетной клетки, фаговая ДНК расщепляется рестриктазами, ферментами рестрикции, и не способна к образованию фагового потомства. Лишь небольшая часть фаговой ДНК может избежать рестрикции в результате того, что сайты рестрикции у нее защищены с помощью функционирования другого фермента, метилазы. И опять нет побежденных. Каждый из компонентов этой системы жертвует частью популяции для сохранения собственного вида. А уж лизогенное состояние – это вообще целая симфония. Оба, и фаг и бактерия (актинофаг и актиномицет), выживают: фаг в части популяции лизогенных актиномицетов в интегрированном в хромосому актиномицета состоянии, а лизогенная бактерия (актиномицет) становится устойчивой к повторной инфекции фагом. Как в песне «У попа была собака». Вскользь отмечу, что отличительной особенностью актинофага phiC31 является то, что он действует на очень большое число актиномицетных штаммов и это являлось еще одним основанием для конструирования на его основе фаговых векторов.
Ох, пришло на ум, как в статье Маргарет Смит и ее соавторов, посвященной определению полной нуклеотидной последовательности ДНК актинофага phiC31, среди 18 процитированных в библиографии статей не нашлось места хотя бы для одной ссылки на наши работы, как первооткрывателей фага phiC31, посвятивших много лет его генетическому изучению. Я, конечно, расстроилась, Лёня, как всегда, не поддержал моих амбиций. Я обмолвилась об этом Кэрол Лейти, на что она мне ответила «Да, что вы, мы, например, читали и анализировали вашу статью о феномене Pgl, как библию». Ну, тут я успокоилась. До Маргарет, наверное, как-то дошло мое замечание, и в последующих ее статьях появилось, может быть, даже чересчур много ссылок на наши работы, хотя они были опубликованы уже много лет тому назад.
Наиболее полные данные, полученные в лаборатории генетики актиномицетов и актинофагов в московском институте ВНИИ генетика, были опубликованы в нескольких обобщающих статьях. Одна из них, «Генетика актинофагов и их взаимоотношения с актиномицетам», была опубликована в биологическом журнале Армении, т. 38, № 11, 966–975, в 1985 году, в год кончины С. И. Алиханяна, который сохранил актиномицетную тематику в институте ВНИИ генетика. Авторами статьи были Н. Д. Ломовская, Н. М. Мкртумян, Т. А. Воейкова, Г. Л. Муравник, Е. В. Перова. Статья до сих пор иногда мелькает в ссылках в интернете. Вторая статья, тоже подводящая итоги изучения актинофага phiC31, опубликована в менее доступном издании «Генетическая инженерия штаммов, образующих антибиотики» – сборнике статей, опубликованном в Москве в 1992 году на русском и английском языках. Соавторами статьи «Фаг phiC31 – модель для молекулярно-генетического изучения фагов Streptomyces», были Т. А. Воейкова, Л. М. Исаева, А. П. Болотин, Н. Кудрявцева, Н. М. Мкртумян и Н. Д. Ломовская. В этой статье описывается также конструирование и свойства плазмиды pZAT22, имеющей в своем составе фаговый интегразный ген и способной встраиваться в хромосому актиномицетов по сайту интеграции профага phiC31.
В этом же сборнике сотрудниками нашей лаборатории были опубликованы еще четыре статьи, подводящие итоги исследований нескольких предыдущих лет. Насколько я помню, инициатором этого издания был В. Н. Даниленко, который в то время уже работал в институте антибиотиков, а мы с Норой Мкртумян были вместе с ним составителями и научными редакторами этого сборника. Он сохранился в моем архиве и помогает вспомнить результаты, которые не удалось опубликовать в периодических журналах.
В заключение этой сложной для понимания саги об актинофаге phiC31 хочется отметить главное преимущество использования фаговых векторов для клонирования актиномицетных генов. Важно, что фаг, содержащий актиномицетные гены или их фрагменты, может быть отобран в результате трансфекции штамма S.lividans 66.
Трансфекция, то-есть, проникновение фаговой ДНК в протопласты штамма S.lividans 66, происходит очень эффективно. Это позволяет легко отбирать фаг, несущий требуемый актиномицетный фрагмент. Перенос в другой актиномицетный штамм можно легко осуществить просто с помощью инфекции таким фагом. Этот метод мы с Лёней модифицировали, уже работая в Америке, и широко использовали для идентификации в хромосомах актиномицетов сцепленных антибиотических генов, а также при изучении структуры и функций большого числа генов, участвующих в биосинтезе даунорубицина и доксорубицина. Непосвященным в генетику актиномицитев читателям придется еще совсем немного потерпеть. Для них есть очень хороший выход из положения. Можно просто пропустить эти страницы. Я пишу их, главным образом, для того, чтобы упомянуть сотрудников нашей лаборатории, которые участвовали и внесли свой вклад в наши исследования.
Читая на интернете раздел по истории нашего московского института не перестаю удивляться, как из этого раздела исчезают фамилии моих коллег и всех ученых, которые работали в институте уже после моего отъезда. В последней редакции этого раздела остались только две фамилии С. И. Алиханяна и В. Г. Дебабова. Это неправильно. Страна (Институт) должна помнить своих сотрудников, которые внесли значительный вклад в те направления исследований, в которых они работали долгие годы. Я бы даже назвала отдельные помещения института, например, конференц-зал и, может быть, даже этажи в память выдающихся сотрудников института, они это заслужили, и повесила бы доску с перечислением лабораторий, существовавших в институте со дня его основания. Сейчас, наверное, совсем не известно, как сложится дальнейшая судьба института, поэтому очень важно сохранить память о его прошлом и о людях, начавших активно восстанавливать разрушенное здание советской генетики. Это особенно важно для молодых людей, которые будут работать в этом здании, вне зависимости от их специализации. Правда, ради справедливости, нельзя не упомянуть выход в свет журнала Генетика, посвященного памяти С. И. Алиханяна с прекрасными статьями, отражающими историю нашего института. Справедливости ради надо отметить, что сейчас (на дворе 2016 год) в интернете, в разделах, посвященных истории Института генетики и селекции промышленных микроорганизмов, появились имена учёных этого института, внесших значительный вклад в ряд научных направлений генетики, молекулярной генетики, селекции и использования в ней отрасли методов генной инженерии.
Мы научились, как само собой разумеющееся в наше время, не интересоваться своим прошлым. Правда, существовали и существуют личности, которые сумели сохранить и донести до общества правду о нашем суровом времени и о людях, сохранивших свой моральный облик. Пик таких публикаций, которые долгие годы ждали своего часа, приходится, наверное, на 90-ые годы. Конечно, сейчас неоценимы услуги интернета, и в него же вкладывают информацию и свои душевные силы люди, которые хотят восполнить длительные пробелы нашей истории и обязательно вспомнить имена и дела людей, которые упорно замалчивались, как тех, кто умер в своей постели, так и тех, кто был без всякой вины уничтожен безжалостным режимом. Вообще-то нельзя, чтобы человек, прожив жизнь, исчезал без всякого следа, но и сам он, по-видимому, должен приложить усилия, чтобы хотя бы остаться на какое-то время в памяти двух или нескольких поколений своих родных, а если повезет, то и в памяти потомков.
В конце 80-х уже чувствовался ветер перемен, который влиял и на нашу научную деятельность. Кончалась эра, когда государство давало деньги на науку. Правда, их всегда не хватало на покупку импортных реактивов и оборудования. Необходимо было стремительно искать пути продажи научных разработок. И как же долог и, в большинстве случаев, непредсказуем путь внедрения теоретических исследований в практику. А наша лаборатория, за редким исключением (получение и внедрение в производство совместно с лабораторией В. Г. Жданова фагоустойчивых продуцентов кормового антибиотика кормогризина) занималась теоретическими исследованиями на модельных актиномицетах, которые сами не использовались в антибиотической промышленности. Не помню подробностей, но, наверное, был заключен договор на получение более активных в отношении синтеза антибиотика хлортетрациклина штаммов для внедрения их в производство. Кроме того, начали изучение биосинтеза экологически безопасного гербецида биалофоса. Третьим практически важным объектом остался продуцент гризина (стрептотрицина). При работе с этими практически важными объектами наряду с генетическими были использованы и методы молекулярного клонирования. Наряду со старожилами в лаборатории в этот период работали молодые сотрудники и аспиранты.
Продолжали серию работ по изучению генетической нестабильности детерминантов множественной устойчивости у актиномицетов на модельном штамме S.coelicolor A(3)2. Соавторами этих работ, опубликованных в ж. Генетика, 1979, т. 15, стр. 1953–1962, 1988; т. 24, стр. 1768–1776; 1989, т. 25, стр. 2593–2605 и в ж. Молекулярная генетика, микробиология и вирусология, 1985, т. 3, стр. 3-14 были В. Н. Даниленко, В. А. Федоренко, Г. Г. Пузынина, Л. Г. Васильченко, Н. Д. Ломовская, а также сотрудницы В. Н. Даниленко – Л. И. Стародубцева и С. А. Заворотная. Весомый вклад в эти исследования внес В. А. Федоренко. После защиты диссертации он уехал в свой родной город Львов и в течение многих лет объектом изучения в его лаборатории оставались актиномицеты. Не могу не отметить, что феномен множественной резистентности актиномицетов к антибиотикам был впервые описан и охарактеризован генетически в работах нашей лаборатории. Это сейчас очевидно из анализа ссылок, представленных в интернете. Эти работы публиковались нами с 1977 по 1989 год. Даже со дня последней публикации прошло уже почти четверть века. Как бежит время!
Большая серия работ, начиная с 1990 года, была опубликована по результатам клонирования и характеристике генов биосинтеза и резистентности антибиотиков хлортетрациклина, стрептотрицина и позднее биалофоса. С продуцентами стрептотрицина и биалафоса работали Г. В. Сезонов, В. Ю. Табаков, Е. А. Кудрявцева, Г. Крюгель (наш многолетний коллега из Германии), И. В. Бирюкова, Л. К. Емельянова. Статьи, суммирующие результаты этих исследований, опубликованы в сборнике статей, о котором я уже упоминала «Генетическая инженерия штаммов, образующих антибиотики», 1992, стр. 72–88 и 89–97.
Очень коротко суммирую работы с продуцентом хлортетрациклина, которые сама оцениваю высоко, учитывая, правда, что мы еще не могли использовать ряд методов генной инженерии, которые уже были освоены в других актиномицетных лабораториях (например, определение нуклеотидных последовательностей клонированных генов).
Значительная часть этой серии работ легла на плечи Л. М. Исаевой и Г. В. Сезонова, включая генно-инженерные и генетические эксперименты. Результатом этих работ явилось открытие и подробное изучение феномена множественной индуцибельной устойчивости к антибиотикам у штамма, образующего хлортетрациклин. Структурная и функциональная характеристика отклонированных фрагментов хромосомы продуцента хлортетрациклина позволила идентифицировать новые свойства гена устойчивости штамма, образующего хлортетрациклин, к собственному антибиотику ctrA. Ранее было известно, что он обеспечивает устойчивость штамма к собственному антибиотику.
Оказалось, однако, что в результате функционирования только этого гена возникает одновременно индуцибельная устойчивость к собственному антибиотику хлортетрациклину и к целому ряду неродственных антибиотиков. Параллельно дополнительные генетические эксперименты и использование суммарных данных позволили получить более активный продуцент хлортетрациклина. Главная роль в этих работах принадлежала Т. А. Воейковой.
Было высказано предположение, что в природных условиях присутствие ряда антибиотиков в окружении штамма, образующего хлортетрациклин, активирует работу гена ctrA, функционирование которого обеспечивает устойчивость штамма к этим антибиотикам и инициирует синтез его собственного антибиотика, который вызывает гибель актиномицетов в его окружении, чувствительных к хлортетрациклину. Не помню, когда мы впервые установили факт наличия у актиномицетов множественной устойчивости к антибиотикам. Анализируя по этому признаку большую коллекцию природных штаммов актиномицетов, мы обсуждали причину этого явления. Очевиден ответ, который как будто лежит на поверхности: это необходимо для защиты штамма от антибиотиков, образуемых другими штаммами в окружающей природной среде. Ведь почвы и другие природные субстраты просто напичканы актиномицетами. И вот, наверное, ряд актиномицетов имеют экономные генетические системы, когда один или небольшое число генов обеспечивают устойчивость к значительному числу антибиотиков. Кроме того, есть и реальные возможности приобрести гены устойчивости путем обмена генетическим материалом между разными штаммами актиномицетов. Вот все и вооружаются против всех, на том и существуют. А кто не вооружился, гибнет. Но похоже, что практически все уже вооружены. Следует, может быть, еще раз упомянуть, что такая устойчивость является абсолютно индивидуальной характеристикой каждого штамма, как например, отпечатки пальцев. Быстро взглянула на сайты в компьютере. Похоже, что наши работы по характеристике множественной резистентности актиномицетных штаммов являются приоритетными. На первый взгляд не видно, чтобы эта проблема интенсивно изучалась впоследствии. К сожалению, работы по клонированию и изучению свойств гена ctrA, контролирующего множественную индуцибельную резистентность к хлортетрациклину и ряду других антибиотиков, не были полностью опубликованы в доступных источниках. Результаты этих работ докладывались на международных симпозиумах в Болгарии, США, Германии, опубликованы в виде тезисов докладов и в сборниках докладов, были частично опубликованы в журналах Генетика, 1990, т. 35, стр. 636–646 и Антибиотики и химиотерапия, 1990, т. 35, стр. 7–11. Подробная статья по этим данным была опубликована в Москве в 1992 году в сборнике статей, о котором я уже упоминала «Генетическая инженерия штаммов, образующих антибиотики», стр. 56–71. Соавторы статьи: Н. Д. Ломовская, Л. М. Исаева, Г. В. Сезонов, Т. А. Чинёнова, Т. А. Воейкова. О. А. Клочкова, И. В. Бирюкова, Л. К. Емельянова. По всем этим материалам была подготовлена статья для публикации в зарубежном журнале, но в связи с моим отъездом так и осталась только в моем архиве.
Особенно обильным на публикации оказался 1990 год. Под моим авторством опубликована глава «Генетика актиномицетов рода Streptomyces», стр. 35–62 в книге издательства ”Наука“ Генетика промышленных микроорганизмов и биотехнология. Оттисков у меня не сохранилось.
Большую помощь в описании работ, вышедших из стен нашей лаборатории, оказал полный список моих публикаций. Когда мы в 1992 году в большой спешке внезапно уехали, как считалось, в годичную командировку в Америку, никакого списка публикаций у меня с собой не было, так же как и оттисков опубликованных работ. Когда наше пребывание в Америке стало продлеваться на неопределенно долгий срок, мы в 1993 году стали собирать бумаги на получение документов (green cards) для постоянного жительства в стране. Тут и понадобился список моих публикаций. Пошли в одну из многочисленных и прекрасных библиотек Висконсинского Университета в Мэдисоне и спросили библиотечного работника, сможет ли она помочь мне достать список моих публикаций из компьютера. Она согласилась и с большим умением, которым мы сами тогда не обладали, стала это делать. Из принтера стала выходить бумажная лента большой длины. У нашей помощницы было такое удивленное выражение лица, которое мне запомнилось. Как это такая, небольшого росточка, неприметная женщина с сильным акцентом, особенно непривычным для жителей Среднего Запада, могла иметь такой список публикаций? Надо сказать, что такого полного списка я сама из компьютера никогда потом достать не могла. Мы попали к очень опытному работнику. Конечно, в этом списке были только публикации, в которых я была автором или соавтором. Но надо сказать, что таких работ было большинство, как я надеюсь, в силу моего активного участия в постановке и анализе экспериментов. В это же время мы сделали копии моих публикаций в зарубежных журналах и в переведенных на английский язык отечественных журналах Генетика и Молекулярная биология.
В этих воспоминаниях я не ставила задачи описать все результаты, полученные за долгие годы научной работы, а только хотела вспомнить своих коллег, друзей, учеников, с которыми судьба связала нас на долгие годы.
В заключение этого скучного для большинства читателей раздела не могу не упомянуть о парадоксальном явлении, которое, я надеюсь, очевидно из предыдущего короткого описания полученных нами результатов. Все годы моей научной карьеры (особенно это относится ко времени между 1968 и 1992 годами), когда функционировала моя лаборатория генетики актиномицетов и актинофагов, в подавляющем большинстве случаев я пользовалась абсолютной свободой в выборе направлений исследований.
Делали только то, что представлялось нужным и интересным. Уверена, что это относилось и ко всем теоретическим лабораториям нашего института. В. Н. Крылов часто говорил, что вот я занимаюсь своим любимым делом, делаю все, что считаю нужным, и мне за это ещё и платят деньги. Правда, когда их стали платить с перебоями, тут уже было не до свободы выбора. И все это сочеталось с жизнью за железным занавесом в условиях несвободы.
Книги мы читали между строк, имели большую библиотеку самодельно переплетенных произведений, с трудом пробившихся в журнальную печать, читали Солженицына, Евгению Гинзбург, Шаламова в рукописях. С 1974 по 1980 годы негласно меня перестали выпускать в капиталистические страны, срок долгий для активного научного функционирования. Но актиномицетное сообщество имело крупные центры в социалистических странах, и все ученые актиномицетчики собирались на конференции в Чехословакии, бывшей ГДР, Венгрии, Польше. В это же время в СССР состоялись две советско-американские конференции, о которых я уже упоминала. Не говоря уже о Международном генетическом конгрессе в Москве в 1978 году, на который, конечно, съехалось большинство микробных генетиков. Так что недостатка в контактах с актиномицетным сообществом, практически, не ощущалось. А в 80-е годы властям уже было не до запретов. Приходили другие времена. Конечно, всегда не хватало денег на оборудование и реактивы. Все-таки теоретические лаборатории в институте не были престижными. На первый план вышли лаборатории, интенсивно внедряющие в селекцию промышленных продуцентов методы генной инженерии, которые в первую очередь и обеспечивались импортным оборудованием и реактивами. Практически до 1985 года, когда стал сильно ощущаться недостаток государсвенных субсидий, мы находились в свободном плавании, периодически помогая сотрудникам из лаборатории В. Г. Жданова в получении фагоустойчивых промышленных продуцентов кормогризина (стрептотрицина). Надо сказать, что и с 1985 года, когда в число наших объектов вошли продуценты хлортетрациклина, стрептотрицина (гризина) и биалофоса, мы не испытывали давления и использовали накопленный с годами запас теоретических знаний и результатов бурно развивающейся генной инженерии актиномицетов для увеличения антибиотической продуктивности промышленных продуцентов. При этом удавалось открывать новые феномены, регулирующие активность функционирования генов, контролирующих синтез антибиотиков. Правда, в конце своей деятельности в институте, когда, казалось, железный занавес открылся и появились зачатки свободной жизни, наша теоретическая наука стала снова стремительно двигаться к своему упадку. Я даже ощущала впереди полный тупик в своей дальнейшей работе, подумывая уйти в консультанты.