Стив посмотрел на часы. – Пора начинать операцию… – Он задумался. – Как мы её назовём? X? Y? Скучно! Ты подумай на досуге. Да, не дрейфь и время зря не теряй. Входи в образ. Учись у зеркала стрелять глазами и вилять задом, как Молли. – Стив замолчал на несколько секунд, словно обдумывая что-то, затем обратил на меня полный иронии взгляд и, играя лицом и голосом произнёс. – Однако, ты совсем потерял голову, Ромео! Чем околдовала тебя твоя Джульетта? Как она выглядит? Расскажи!

Я пожал плечами, не зная, что ответить. В любой другой ситуации я бы отшутился, однако сейчас это было невозможно. Чем бы не был вызван интерес Стива, он должен был знать, как выглядит Даша. – Светлые длинные волосы, зелёные глаза, стройная. – Начал я неуверенно. – Затем улыбнулся, вспомнив её походку. – Двигается очень грациозно. Она занималась балетом.

Я заметил, что в этот момент с лица Стива исчезла улыбка. Он резко встал, хлопнул меня по плечу и, бросив мне короткое «До встречи!», исчез за дверью палаты так быстро, что я не успел сказать ни слова. Мысль о том, что мой друг ведёт себя странно, что его, судя по всему, что-то мучает, занимала мою голову недолго. Была ли Даша, которой Стив отдал в ночном клубе таблетки той Дашей, которую встретил я, казалось мне сейчас неважным. Важно было то, что нам предстояло с ним решить.

– Что же будет? – Этот вопрос вонзился в мой мозг и безнадёжно застрял. Я представил себя в роли Молли, шагающего по больничному коридору, затем глаза охранника, устремлённые на меня. Увиденное после трудно описать словами, но я попробую. Сначала на глазах ошеломлённых посетителей с меня сняли юбку и парик, потом под конвоем охраны госпиталя провели по всем больничным коридорам, дабы всем увидевшим меня не повадно было. Я чувствовал на себе изумлённые взгляды сотен глаз и слышал то тут, то там: вот этот псих сломал нос храброму санитару и зверски покалечил лучших медбрата и врача, а теперь пытался сбежать, переодевшись в женский костюм. Потом мне представилась встреча с профессором в моей палате и рыдающая на моей больничной койке Молли.

– Чудов, что с вами? Вы меня слышите? – Прозвучало где-то надо мной.

– До боли знакомый голос. – Подумал я и, словно очнувшись, увидел ярко выраженную тревогу в глазах склонившейся надо мной сестры Марты. Ещё находясь под впечатлением нарисованных моим воображением картин, я уж было хотел принести извинения, но не успел, потому что услышал следующее.

– Время обедать, Чудов, и принимать лекарства. Однако, вы плохо выглядите. Может, позвать врача?

Мне сразу стало так хорошо, как, кажется, не было не разу до сих пор. Я осознал, что не пойман, а значит, шанс всё ещё есть, и с величайшим энтузиазмом рассказал сестре об улучшении моего здоровья, а также выразил ей искреннюю благодарность. Я даже принялся в её присутствии поедать принесённый больничной кухаркой и не замеченный мной грибной суп с рисом, показавшийся мне необычайно вкусным. Лицо сестры из тревожного стало подозрительным. Она проколола меня своим проницательным взглядом и вышла из палаты с несвойственной ей поспешностью. Только я успел сбегать в туалет, чтобы смыть таблетки, как она вернулась, и не с пустыми руками, а с уже знакомым мне лотком. Всё последующее повторилось с пренеприятнейшей точностью. Пронзённый насквозь я полетел в неизвестном направлении. Помню, что моя последняя мысль была о том, что я так и не научился стрелять глазами и вилять задом, как Молли.

Глава 10

– Опять дрыхнет. – Услышал я над собой голос Стива. – Вот это нервы! Я волнуюсь больше, чем он.

– А, может, он действительно болен, и нервы как раз не в порядке? – Пропело нечто, что могло быть только Молли. Этот томный мурлыкающий голос невозможно было не узнать. Такой пощёчины я не мог стерпеть молча и попытался открыть глаза и рот, чтобы ответить: Эх! Вам бы на моё место! Однако смог открыть только рот и произнести лишь «Эх!». На остальное почему-то не хватило сил. Однако, этого оказалось достаточно, чтобы закрутить колесо фортуны.

– Ну, вот и славненько! – Мяукнула Молли. – Зевнул! Гляди, Стива, сейчас он, как Вий из великой повести Николая Васильевича Гоголя, скажет: Поднимите мне веки! – Последние три слова Молли произнесла глухим низким голосом.

Это была вторая пощёчина, которая привела меня в чувства. Я открыл глаза и не поверил им. Передо мной стоял Стив, совершенно не похожий на Стива, которого я знал до сих пор. Он был в белом костюме «тройка» и при красной бабочке. Его вечно торчащие вихры в этот раз были тщательно зачёсаны назад и обильно залиты лаком. В одной руке трость, в другой белый кожаный кейс. Что ещё? Ах, да – красная роза, торчащая из нагрудного кармана пиджака. В общем, пижон высшего разряда! Однако, то, что стояло рядом с ним затмевало его своей уникальной, потрясающей, гениальной несуразностью. Самой яркой достопримечательностью этого чуда человеческой фантазии был высокий, не менее двадцати сантиметров, курган зелёных волос на голове. Верхушка его была украшена такой же алой розой, как и карман Стива. Ниже – широкая белая блузка в жёлтый горох и длинная синяя юбка в белую полоску. В руках большая хозяйственная сумка неопределённого цвета. Да, забыл о лице. На нём запомнилось лишь нечеловеческих размеров губы, нарисованные оранжевой помадой. Взглянув на всё это цветопредставление, я поначалу лишился дара речи.

– Ну, как тебе наш прикид? – Спросил Стив, сияя гордой улыбкой и налакированным чубом.

Я постарался быть тактичным и, пряча смущённый взгляд, произнёс.

– Неплохо, но зачем так… – Не найдя подходящего слова, я свернул эту фразу и начал новую. – Можно было бы поскромнее, понезаметнее.

– Неуд тебе по психологии, Чудик! – Воскликнула Молли. – Лучший способ остаться незаметным – бросить пыль в глаза. Ты представляешь, как мы напылили и ещё напылим всем этим великолепным безобразием!

– Всё, хватит дискуссий! Пора костюмы менять. – Прервал её Стив. – Раздевайся, Молли.

Я целомудренно отвернулся к стене.

– Можешь не отворачиваться! Под моим бальным платьем пижама. Мне Стив такую же, как у тебя купил. Только полоска не белая, а жёлтая, но это мелочи! Тем более, что я под одеялом лежать буду. Держи! – Молли бросила мне парик, кофту и юбку. – Ой, мамочки! Я лучше отвернусь, чтобы не умереть во цвете лет со смеху!

– Цыц, женщина! – Скомандовал Стив. – Быстро в постель! Да помаду не забудь стереть. Салфетки я тебе в правый карман пижамы положил, а в левый мужской паричок. – Он посмотрел на меня. – Еле нашёл такие же, как у тебя кудри.

Глядя, как Молли ловко спрятала каштановый хвост волос под маленький русый паричок, я дрожащими то ли от слабости, то ли от волнения руками стал натягивать зелёный курган на свою голову.

– Сначала блузку! – Стив снял с меня парик, затем натянул блузку. – Теперь причёску будем делать. Вот так! – Он отступил назад, глядя на меня оценивающим взглядом. – Отлично! Одевай юбку!

В этот момент дверь в палату распахнулась и вошла сестра Марта. В парике, блузке и с юбкой в руках я успел лишь спрятаться за широкую спину Стива и замер, боясь пошевельнуться.

– Больному пора ужинать и принимать лекарства. – Эти слова, произнесённые знакомым резким, звенящим, как металлическая вилка голосом, прозвучали, как приговор.

Я почувствовал тычок дружеского локтя в мой бок, а затем услышал примерно следующее.

– Всего несколько минут! Нашему другу так одиноко! – Баритон Стива превратился в тенор, в котором тихо журчали заискивающие нотки.

– Сожалею. – Прозвенела сестра так, что было ясно, что никакого сожаления она не испытывает, – Однако, больному нельзя переутомляться. Это вредно для его нервной системы.

Я опять почувствовал тычок в бок, после чего, наконец, вспомнил о юбке и принялся её натягивать, а Стив откашлялся и продолжил.

– Вы совершенно правы, сестра. Нервная система очень сложный механизм. Я недавно прочёл в одной очень умной книге, что все болезни от нервов.

– Это давно известная истина. – Голос Марты слегка смягчился. – Странно, что вы только узнали об этом.

– С вашим опытом, сестра, вам всё кажется простым. А для меня медицина – сложнейшая из наук. Правда, дорогая? – После этих слов Стив обернулся ко мне. Я почувствовал себя так, словно стоял на пути несущегося на меня трамвая. Мне страстно захотелось убежать.

Вероятно, Стив почувствовал это. Он взял меня под локоть одной руки, в другую сунул хозяйственную сумку Молли, посмотрел на часы и вдруг воскликнул.

– Какой ужас! Мы опаздываем! Простите. У нас… – Он бросил ласковый взгляд в мою сторону. – У нас с моей крошкой сегодня помолвка. Гости ждут! Очень… – Стив, не спрашивая, схватил руку сестры и припал к ней губами. – Очень рад встрече с вами! Теперь я спокоен. Здоровье моего друга в надёжных руках! – Мы оба взглянули на Молли. Она лежала, повернув лицо к стене, и посвистывала носом так убедительно, что даже я поверил (хоть это и показалось мне невероятным), что она уснула.

– Уснул. – Прошептал Стив. – Вот и хорошо. Пусть спит и сил набирается, а мы пойдём.

Он подтолкнул меня к двери, затем вытащил из своего белого кейса коробку шоколадных конфет и вложил её в руки оторопевшей сестры. Та открыла было рот с намерением что-то сказать, но Стив напомнил ей о помолвке и просил не будить его друга (то есть меня), так как сон лучшее лекарство от всех нервных болезней. Потом мы стремительно неслись по больничному коридору, вернее мой друг тащил меня, держа за локоть. Ноги мои подкашивались от страха, запутывались в юбке, а Стив повторял. – Виляй задом. Виляй задом и улыбайся. И я вилял, и улыбался.

Потом мы спускались в переполненном лифте, и все пассажиры смотрели на меня. Эта дорога с седьмого этажа на первый показалась мне бесконечной. Лифт останавливался почти на каждом этаже. Его содержимое постоянно пополнялось, а я чувствовал себя главной достопримечательностью дня для работников и посетителей психиатрического госпиталя. Особенно тревожили меня две дамы, стоящие рядом и смотревшие на меня в четыре недоброжелательных глаза. Какое-то время они перешёптывались, и наконец, одна из них, довольно грузная, средних лет, вздохнула и с выражением беспредельной печали произнесла.

– Господи, что делается на белом свете.

– Да-да. – Закивала головой другая, высокая худая блондинка таких же лет, и обвела взглядом пассажиров лифта, вероятно, в ожидании дискуссии. Салон наполнился вознёй и перешёптыванием.

– Вот именно. – Вдруг заговорил Стив. – Никакой ответственности в людях. Вы знаете, сколько лет этому лифту?

Наступила тишина.

– Много. Очень много. – Продолжил мой друг. – Словно в подтверждение его слов машина дрогнула и заскрипела. – Слышите? А ведь мы сейчас все рискуем жизнью. А, между прочим, недавно в одной из больниц… – Стив задумался на пару секунд и возобновил свой монолог. – Запамятовал название, но это не важно. Так вот, в больнице этой вот такой же лифт-долгожитель тянул-тянул лямку, а потом – Бац! – Лифт опять скрипнул, остановился и открыл двери. На табло вспыхнула цифра 4. Полная дама ринулась к выходу.

– Сюзанна, это четвёртый этаж! – Крикнула ей блондинка.

Сюзанна взглянула на неё многозначительным взглядом и дёрнула за руку. Они вышли, а вслед за ними большая часть пассажиров. Пополнение было немногочисленным: седая старушка с ярко накрашенными губами. Она стала прямо напротив Стива, и тут я заметил, что с лица моего друга исчезла радостная улыбка. Он наклонился к моему уху и прошептал.

– Ты забыл покрасить губы. Помада в кармане твоей юбки.

Я вытащил то, что нашёл в указанном месте и замер, не зная, что с этим делать. Стив обхватил эту вещицу своими большими толстыми пальцами, что-то где-то покрутил, и появился толстый стержень отвратительного малинового цвета. Затем он вложил этот предмет в мою ладонь и ласковым голосом произнёс.

– Подкрась губки, моя дорогая.

Я посмотрел на старушку, как смотрит художник на модель, и попытался максимально сконцентрироваться. Поставленная Стивом задача казалась мне невыполнимой. Однако, я не мог обмануть ожиданий друга и пассажиров лифта, наблюдающих за происходящим. Первый раз, вероятно, от волнения я промахнулся, угодив, не помню куда. Вторая попытка была более удачной. Попав в цель, я повозил по ней дрожащей от напряжения и отвращения рукой, и вновь мой друг выручил меня.

– Ты сегодня выпила слишком много бренди, крошка. Давай, я тебе помогу.

Он взял из моих слабеющих рук помаду и работая ею, словно кистью, сделал несколько решительных мазков, затем отступил на шаг, оценивая свою работу и посмотрел на старушку. Она одобрительно кивнула головой и с резвыми, не погодам, интонациями заговорила.

– Изумительная причёска! Столько изящества в ней, такой шарм! Я хотела бы сделать подобную. Как называется?

Я взглянул в карие, подведённые синим карандашом, глаза старушки и пожал плечами.

– «Тайная страсть»! Любимая причёска Марии-Антуанетты, королевы Франции. – Объявил Стив.

– Ах, как романтично! Сегодня же пойду к своему парикмахеру! – Радостно сообщила старушка.

Лифт остановился. На табло загорелась цифра «1».

– Из огня, да в полымя. – Вдруг вспомнилось мне.

Через несколько секунд мы со Стивом уже двигались в направлении контрольно-пропускного пункта.

– Мы с Молли сказали этому блюстителю порядка то же, что и твоей палатной сестре: сегодня у нас помолвка. Не забудь: мы спешим в ресторан. К охраннику надо обращаться только «господин Круз», так он нам с Молли представился. Сейчас я скажу, что мой больной друг попросил принести ему кусочек праздничного торта, и я не смог отказать. Это будет поводом для нас вернуться.

– А вдруг он откажет? Время для посетителей скоро закончится. – Прошептал я, тщетно пытаясь унять дрожь в коленях.

– Не дрейфь. Я всё предусмотрел. При первой нашей встрече сегодня выяснилось, что он любит коньячок. Я пообещаю ему Реми Мартин. Он у меня в кейсе. А сейчас расслабься и улыбнись, шаловливо так, таинственно, а глазкам нежности придай. Почувствуй себя обольстительницей. Вот так. – Стив повернул ко мне своё широкое раскрасневшееся лицо и, несколько раз хлопнув рыжими ресницами, бросил в меня страстный, призывный взгляд, после чего опустил глаза.

– Стива, – сказал я, вглядываясь в работника охраны, крупного мужчину с лысой головой и грозным лицом, стоящего у выхода. – может, отойдём в сторону, потренируемся.

– Нет. – Отрезал мой друг. – В такой ситуации нет ничего лучше экспромта. Главное, постарайся ему понравиться. Другого выхода у тебя нет.

– Да, – сказал я себе мысленно, – другого выхода нет, и стал вспоминать женские лица на картинах великих художников. Шагая к выходу, как на казнь, я увидел сначала «Портрет Жанны Самари» Ренуара, затем мне улыбнулась «Девушка в платке» Венецианова и наконец, Мона Лиза Леонардо Да Винчи. Последнее показалось мне наиболее подходящей в качестве образца. «Никто не разгадал её улыбку» – Так выразился Фрейд, значит, это как раз то, что надо. Я слегка опустил веки, приподнял уголки губ и тут услышал голос Стива.

– Приветствую вас ещё раз, господин Круз! Однако, не последний раз. После ресторана зайду с коньячком. Не откажите.

– Нельзя. Я на службе. – Сочным басом ответил тот, но так неуверенно, что было ясно, что можно.

Господин Круз перевёл взгляд со Стива на меня. «Её улыбку никто не разгадал.» – Повторил я себе мысленно и, протянув пропуск, взглянул на него ничего не видящими от страха глазами.

– Ах, Молли, дорогая! Нельзя так смотреть на мужчин, а то я буду тебя ревновать! Вы, господин Круз, произвели на мою невесту потрясающее впечатление! Ну, так я зайду через часик-два? До встречи! – Услышал я, как будто сквозь ушные затычки, а потом почувствовал, как крепкая рука Стива сжала мой локоть и потащила к выходу.

Потом в машине я привёл себя в порядок на столько, на сколько это было возможно: снял маскарадный костюм, стёр салфеткой все следы помады и облачился в одежду на размера два больше, но мужскую, чему я был несказанно рад. Уже без пятнадцати минут семь Стив припарковал машину на стоянке рядом с парком. Мы договорились, что он будет неподалёку, и если понадобиться помощь, я дам ему знать. Условным сигналом было помахивание правой рукой над головой.

Глава 11

Я шёл по дорожке вглубь парка. Холодное октябрьское солнце уже клонилось к горизонту. Ржавый туман разливался на верхушки деревьев, обступающих меня, образуя длинный, уходящий вдаль коридор. Парк был почти пуст и безмолвен. Лишь шум дороги нарушал тишину. Я думал о Даше.

И тут в сумерках проступил знакомый силуэт. Я ускорил шаг. Сердце выскакивало из груди. Мысли путались. Хотелось быстрее увидеть её лицо, заглянуть в глаза. Мне казалось, что в них сейчас я найду ответы на все мучавшие меня вопросы.

– Будь сдержан. – Сказал Лоб. – Держи эмоции на поводке.

– Глупости. – Сказал Грыз. – Слушай сердце.

Я сделал шаг, обнял Дашу за талию и закружился с ней, не чувствуя под ногами земли, забыв о обо всём. Она смеялась и гладила прохладными руками мои волосы, лицо, наконец, наклонилась к моей щеке и шепнула.

– У нас мало времени. Хочу показать тебе кое-что. Пойдём.

Я остановился, опустил её на землю, а она взяла меня за руку и потянула за собой. Мы сошли с парковой асфальтированной дорожки на газон, пересекли его и приблизились к зарослям можжевельника. Даша раздвинула ветви и шагнула в безмолвную темноту. Я последовал за ней. Несколько минут мы шли в абсолютной тишине. Она была какой-то беспредельной, абсолютной, безоговорочной. Я шагал осторожно, подчиняясь ей, сдерживая не только дыхание, даже мысли. Спустя несколько минут ровная, мягкая, пружинящая поверхность под ногами перешла в твёрдый, каменистый подъём. Мрак стал прозрачнее, и в нём, как будто в самой его глубине, замерцали маленькие золотистые песчинки. С каждым шагом они становились всё больше. Наконец, подъём закончился, мы вышли на небольшое плато, и я огляделся. Помню, что меня потрясло увиденное так, что перехватило дыхание, и я не мог понять то, что открылось моим глазам. Мы находились на вершине высокой горы, круто спускающейся спереди и пологой сзади. Всё видимое пространство вокруг было похоже на огромную реку, тёмные воды которой несли золотой песок, местами закручиваясь в воронки. Не в силах произнести ни слова, я лишь посмотрел на Дашу. Она улыбалась.

– Это чудо, правда?! Не смогу тебе ничего объяснить, так как сама лишь вначале пути, но знаю, что я, ты и весь этот мир связаны воедино, потому нам порой видится и слышится незнакомое, неведомое. – Даша устремила на меня взгляд, полный смятения, словно боялась говорить дальше. – Ты просил меня рассказать о себе?

Я обнял её за плечи и, вновь ощущая нарастающее волнение, ответил. – Не бойся, я всё пойму.

Она отвела глаза и заговорила. – Понимаешь, многие годы я пыталась оправдать ожидания окружающих меня людей, верила, что кто-то другой, не я, знает, что мне нужно, какой должна быть, что рисовать, видеть, где учиться. Я «плыла по течению» чужих желаний, сверяла курс с мнением большинства, учила экономику и финансы, мечтая совсем о другом. Но однажды, неожиданно для себя почувствовала, что хочу и могу всё изменить: поступить в институт хореографии, заниматься тем, что люблю и в будущем учить других тому же. Этот субботний день я помню до мельчайших подробностей.

Утором меня разбудило солнце, а не будильник. Оно коснулось мягким, тёплым колоском света моей щеки. Я открыла глаза и тут же вспомнила, что мгновение назад падала в темноту, а передо мной вспыхивали, как дорожные знаки вдоль скоростной магистрали, цифры, формулы, плакаты, лица знакомых и незнакомых людей. И вдруг я поняла, что больше не пойду на занятия в университет и сегодня же, сейчас скажу об этом родителям. Всё прошедшее показалось в тот момент сном, в котором я не была собой. Я сделала глубокий вдох, спрыгнула с кровати и огляделась. Всё в моей комнате виделось мне особенно чётким, ярким, не таким, как прежде. И я сама была не такой, как прежде! Захотелось распахнуть окно и босиком пробежаться по саду, но мысль о предстоящем разговоре меня остановила. Я спешила, боясь передумать, как это бывало раньше.

Помню, что, когда вошла в кухню, мне показалось, что и в ней всё по-другому, словно за ночь её кто-то нарисовал заново, добавив и цвета, и света. Помню, как каштан за окном махал мне ветвями. Помню голубые кофейник и чашку с дымящимся кофе на столе, узор на мамином халате, её мокрые после душа волосы, рассыпанные по плечам, и её ответ на моё признание.

– Милая моя девочка! – Сказала она, глядя на меня с участием. – Если бы я в твои годы выбрала то, что любила, я была бы сейчас учителем рисования в средней школе или вечно безработным посредственным художником декоратором. Ещё я была бы женой юноши, страстно влюблённого в музыку, который сейчас, к своим сорока трём годам добился того, что содержит себя и свою семью, играя на рояли в ресторанах и барах. Любимое дело, как и брак по любви, в нашем мире роскошь, доступная не многим. Ты устала. Тебе необходимо отдохнуть, отвлечься. Купи себе что-нибудь! Длинный свитер, сиреневый или беж. Сейчас они в моде. Или пальто в клетку, такое, как у тёти Эльзы! Или костюм с бермудами! Пофантазируй. Сходи куда-нибудь с подругами! Это помогает, знаю по себе. – Она взглянула на часы и, подняв брови, с виноватым лицом, сообщила мне, что через сорок минут у неё деловая встреча. Мы расстались.

Затем я долго бродила по улицам, размышляя о том, как быть. Побывала на городской выставке детских рисунков, перекусила в кафе. Когда вышла из него, уже темнело. Я хотела возвращаться домой, но вдруг кто-то окликнул меня. Я обернулась и увидела Линду, девушку, с которой несколько раз сидела рядом на лекциях. По блеску её глаз, возбуждённому голосу я поняла, что она, возможно, пьяна.

– Это неслучайно! – Воскликнула Линда. – Если мы встретились, значит, нам по пути! – Она обняла меня за талию, подтолкнула ко входу в ночной бар, в метрах двадцати от нас и продолжила. – Пойдём, потусуемся! Чего киснуть в одиночку?

Мне вспомнился в тот момент совет мамы: сходить куда-нибудь с подругами.

– Всё идёт по плану. – Подумала я.

Потом был душный зал, переполненный людьми с такими же, как у Линды, блестящими глазами. Грохот музыки. Чьи-то плечи, спины, локти, смех. Рука Линды продолжала толкать меня, и вскоре мы оказались у барной стойки. Линда заказала себе коктейль с виски и вопросительно посмотрела на меня. Я отказалась. Затем она что-то тихо сказала бармену. Тот вытащил из нагрудного кармана маленький флакон, вытряхнул из него розовую таблетку в пластиковый стакан, поставил его передо мной и с улыбкой сказал. – Поможет найти дорогу в Рай. Всего за пять долларов.

Линда вопросительно посмотрела на меня, затем взяла стакан с таблеткой и протянула его мне. – Ну, что ты здесь белой вороной хочешь быть? – Она пододвинула ко мне свой коктейль. – Этим запьёшь.

И тогда я подумала, что быть белой вороной или «Глазуньей», как и иметь любимую работу будет мне не по силам и сделала всё, что сказала мне Линда. Сначала был страх, но вскоре мир вокруг меня порозовел. Я впервые почувствовала себя в общем потоке, своей среди своих! Все вопросы исчезли, остался лишь один ответ: всё так, как должно быть! Вокруг меня кружились десятки лиц, и все они казались мне лицами друзей. Не помню, как в моей руке оказался целый пакетик с волшебными розовыми таблетками. Не помню, что было потом. Лишь обрывки чего-то страшного мелькают передо мной, словно кто-то вырвал последние страницы из истории моей жизни, разорвал их на кусочки и выбросил, а ветер принёс мне из сотни лишь несколько: крик машины скорой помощи, знакомое имя госпиталя, голос врача, прочитавшего приговор, свинцовая тяжесть в груди, не дающая вздохнуть и часы, тикающие во мне. А затем. – Даша закрыла глаза и чуть слышно произнесла. – Часы остановились.

Я растерялся. Всматриваясь в её лицо, пытался понять услышанное. – Я понимаю. – Произнёс я наконец. – Так бывает. Иногда нам кажется, что жизнь закончилась, что будущего нет. Но я помогу тебе! Слышишь? Вместе мы всё преодолеем!

Даша отрицательно покачала головой. – Это невозможно.

– Почему? Почему? – Повторял я, всё сильнее сжимая её руки.

– Потому что пять дней назад я умерла в палате интенсивной терапии Юго-западного госпиталя. – Еле слышно продолжила она. – Мой диагноз – длинная цепочка непонятных мне слов: Острое отравление наркотиками амфетаминового ряда: МДМА (Экстази). Однако, услышав его над собой однажды, я запомнила всё: и каждую букву в нём, и голос говорившего, и лёгкий запах мужского одеколона. Ещё я помню дыхание слушающего вместе со мной этот приговор. Я знаю, что это моя мама. Возможно, это удивительное свойство умирающего мозга. Настоящее для него – непосильный груз, и он берёт лишь крупицы, самое главное – сигналы о том, что источник его жизни высох. Ты спросишь меня, как объяснить всё происходящее сейчас? Не знаю. Я знаю лишь то, что у меня не было в те мои последние часы ни будущего, ни настоящего, а моё прошлое съёживалось и тускнело с каждой секундой, и в тот момент, когда на небе моих воспоминаний осталась лишь одна звезда, я вдруг оказалась здесь. Передо мной простирался бескрайний океан, волны которого рождали золотистую пену, звенели янтарными и чёрными брызгами. А моя последняя звезда уже была не во мне, а далеко впереди меня. К ней от моих ног тянулся лёгкий мост. Я хотела пойти по нему, но вдруг почувствовала, что не сделала что-то очень важное. Я спустилась вниз с холма и оказалась у окна своего дома на улице Зорь, с высоким флюгером-журавликом на крыше и мозаиками из стекла вокруг цветочных клумб, сквозь окно увидела родителей. Они сидели на диване в гостиной и выглядели очень несчастными. Мама плакала, отец утешал её. Я постучалась в окно, но мой стук никто не услышал. Побежала к двери и долго барабанила в неё, оглушая, как мне казалось, весь мир, но никто не открыл. Вновь вернулась к окну, в порыве отчаяния, подалась вперёд, прижимаясь к холодному стеклу и вдруг оказалась внутри дома. Открытие, которое я сделала несколько мгновений спустя, было очень болезненным: мои родители не видели и не слышали меня. Потом я сидела на полу рядом с ними, целовала их руки, просила прощение, прощала, прощалась. Затем долго бродила по городским улицам и заново проживала каждый день своей жизни: заглянула в балетную школу, ни кем незамеченная постояла у станка, побывала в театре, посмотрела мой любимый балет «Шопениана», а потом оказалась в парке на Пятой улице.

Даша повернулась ко мне. Глаза её, переполненные слезами, сияли, как две изумрудных звезды. – Ты думаешь сейчас, что я тебе снюсь? Или, вероятнее всего, что я призрак, нечто нереальное, то, что видится, мерещится. Однако, поверь, я менее призрак, чем многие из людей, которые мелькают перед тобой на улицах города, экранах компьютеров, TV. Я есть.

– Ты есть. – Повторил я и вытер ладонью мокрые дорожки слёз с её щёк, а она спросила.

– Но почему только ты увидел меня? Почему?

Помню, что в тот момент в голове моей, кружившейся от увиденного и услышанного было темно, однако в этом сумраке мне всё-таки удалось отыскать одну единственную мысль и я, попытавшись улыбнуться, ответил. – Наверное потому, что я Чудик.

Даша прикоснулась ладонью к моим губам. – Ты не Чудик, Ты Чудо! Самое чудесное Чудо из всех чудес! – Она обвила руками мою шею и прошептала. – А сейчас я объявляю белый танец и приглашаю тебя!

И тут я услышал, как где-то рядом зазвенел лист, разбуженный дождевой каплей, затем другой, третий. Руки Даши опустились мне на плечи, затем заскользили ниже. Она обхватила прохладными пальчиками мои ладони, развела руки в стороны, как птица крылья, поднялась на носочки и наш разговор продолжился, только уже без слов: глазами, прикосновениями. Даша то приближалась ко мне, то отдалялась и, отпустив мои руки, металась, кружилась, как осенний лист, а я следовал за ней, спотыкался, нервничал, страшась, что могу потерять её. А дождь играл. Он играл и осень, и звёзды, и солнечный свет, и Дашины глаза рядом, и что-то ещё, что осторожно касалось моего сердца, и от каждого его прикосновения захватывало дух. Но вот пальцы дождя стали двигаться медленнее, клавиши перешли на шёпот, и вдруг всё затихло, а я словно с небес опустился на землю.