Часть 2
18 мая 2016
Торжественная выписка. Муж, мама, свекровь и свекор встречают нас с цветами и охапкой розовых шаров. Медсестры напоследок успевают заметить, что таких миниатюрных деток, как моя Юля давно не видели. Анорексичка внутри меня ликует: «Моя девочка – самая стройная малышка из тех, кому посчастливилось родиться в срок» Почему-то, мне кажется, что это моя заслуга. Я с презрением смотрю на щекастых, орущих карапузов. Моя малышка – тихая, хрупкая и бледная, как из хрусталя отлитая – принцесса, не иначе.
По совету многочисленных доброжелателей, я не уезжаю в Нижний Новгород сразу. Рассчитывая на неспящего в ночи ребенка и мамину помощь на первых порах, я остаюсь в Дзержинске. Все опасения остаются неоправданными – ночь от ночи Юля спит, как убитая. Удивительно, но она совсем не просит есть, поменять подгузник, внимания, в конце концов. Ну и здорово, ну и прекрасно. Вот оно – небес благословение, я, наконец-то могу отдохнуть, но вместо неописуемого восторга на меня накатывает необъяснимая грусть, злость и тревога. Послеродовая депрессия существует.
Я не изучала этот вопрос как следует. Когда у тебя депрессия, тебе, в принципе, плевать, откуда она взялась, когда она проходит, тебе плевать на это вдвойне. Однако, одна из теорий ее происхождения мне известна, и она уж как-то очень ладненько легла мне в душу. Поговаривают, что послеродовой хандрой страдают женщины, которые были разлучены со своими малышами сразу после их рождения. Мозг матери воспринимает отсутствие ребенка, как его смерть. Мол, беременность была, родовые муки были, а ребенка нет. Умер, стало быть, а тот кулек, что мне через пару часов принесли, так это не мое, на меня не похож, мною не пахнет. И рушатся перед этой подкожной интуицией все доводы рассудка, и скорбит женщина по родному ребенку, а неродного на руках качает. Потому как норм общественных никто не отменял, и от детей отказываться в роддомах у нас – дело социально неодобряемое.
Не уверена, что именно так и размышляло мое подсознание, но очень похоже на то…
Меня не радует дочь, муж, мамина помощь, вернувшееся в полное мое распоряжение весьма подтянутое тело, меня не радует весна и долгожданный статус мамы. Я все время хочу спать, плакать и чтобы из меня перестало литься молоко.
Грудное вскармливание – еще одна маленькая трагедия. Моя личная, настолько, что распечатывать ее совсем не хочется.
Рефлексы – это то, за счет чего только что вылупившийся малыш должен успеть адаптироваться к суровой реальности внеутробного мира, пока те, в большинстве своем окончательно не исчезнут. Это подарок матушки-природы, последнее, что она успевает сунуть малышу в «карман на дорожку», когда он уже в полной мере готов к встречи со своими родителями. От рождения беззащитный малыш уже умеет дышать, сосать, глотать, искать еду, хватать то, что само попадется в ладонь, поворачивать голову во избежание риска задохнуться и много чего еще полезного. Все эти навыки даны ему свыше, просто потому что он – человек. Бери и пользуйся на здоровье. Проблемы начинаются тогда, когда здоровья отчего-то не хватает. Чаще всего без рефлексов остаются детки, рожденные не в срок, получившие в процессе родов травму или страдающие, к примеру, от внутриутробной инфекции.
Все это к нашей истории отношения не имеет. Юля не получала никаких физических увечий, не переносила никаких заболеваний, родилась день в день, и сосательный рефлекс у нее, к слову, тоже присутствует. Правда, какой-то слабый и быстро угасающий. Мое дурное расположение духа усугубляет чувство вины (только ленивая мать не кормит ребенка грудью), и чувство собственной неполноценности (ребенок прильнуть к моей груди и не просится). Первый месяц нашей по-настоящему семейной жизни проходит, как в бреду. Уставшая от лишних глаз и издевательств над собственным телом я забираю ребенка и уезжаю домой в Нижний Новгород.
***
После почти года кочевания я возвращаюсь в нашу уютную однушку на седьмом этаже. Меня встречает заметно подросший пес Робин и ощущение свободы. Довольный муж, как всегда, уходит на работу, а я, впервые за долгое время, остаюсь с Юлей в блаженном одиночестве.
Первое, что я делаю – отправляюсь в ближайший магазин за смесью. Мне осточертели насмешки свекрови по поводу крошечных надоев моего молокоотсоса. Я ставлю крест на карьере кормилицы и волевым решением возвращаю себе право распоряжаться своей же грудью по собственному усмотрению. «Ленивая мать, так уж черт с ним. Лучше ленивая, чем сумасшедшая. Прости, детка, но с этого дня ты будешь вкушать исключительно «Малютку 1», и не спорь с мамой». Впрочем, Юля и не спорит, она вообще не хочет есть. И это сбивает с толку.
Слабый сосательный рефлекс, да, бывает. Ребенок не может самостоятельно питаться – такое случается и это не редкость, к сожалению. А может и к счастью, возможно, именно поэтому для таких вот крох давно придумали зонды, которые через носик в желудок может ввести любая мама прошедшая соответствующую подготовку. По ним непосредственно в желудок можно закачать необходимое количество пищи и, вуаля, ребенок спасен от мук голода. Но что, если ребенок от голода совершенно не страдает? Три часа, восемь, двенадцать, сутки. Я задаюсь этим вопросом каждый раз, когда насильно пытаюсь влить в своего ребенка 20 мл питательной жидкости.
– Разве может совершенно здоровый малыш не просить есть?– спрашиваю я у педиатра на плановом приеме в городской поликлинике.
Недавно Юле исполнился месяц и это первый повод показать мою дочь ряду местных специалистов.
– Ну, детки разные бывают…– тянет сквозь зубы врач, а медсестра энергично кивает, всем видом показывая мне свое согласие с сей гениальной фразой. Ну, вот вам направление на анализы, зайдете к неврологу, ортопеду, окулисту, УЗИ головного мозга, в общем, все как положено. Там и посмотрим. Но кормить все равно старайтесь. Привес совсем уж какой-то маленький.
Того, что за последние 30 дней своей жизни Юля выросла на 5 см и набрала всего 400 г, она не услышит. Все такая же крохотная и бледная моя хрустальная девочка в этот день будет спать у меня на руках. Она будет спать во время забора крови, во время УЗИ, во время очередного визита к ортопеду…
Июль 2016
Я вхожу в кабинет ортопеда Семыкина. Молодой красивый мужчина просит расстелить пеленку и положить Юлю на пеленальный столик. Я послушно выполняю все указания врача. Снимая одежду с ватообразной не просыпающейся Юльки, я слышу тяжелый вздох за своей спиной.
У каждого свои фобии кто-то боится собак, кто-то высоты, кому-то не суждено взойти на борт шикарного авиалайнера. Моя фобия – увидеть страх в глазах мужчины. Воспитанная в строгих рамках патриархата (насколько это возможно в условиях современной реальности), я точно знаю: мужчина – первый после Бога. Он сильный, смелый, умный, он превосходит женщину в разы во всем, на том лишь основании, что он есть мужчина. Во мне взращено благоговение к Адаму и каждому из его сыновей. Видеть ужас на лице того, кто должен быть бесстрашен – невыносимо.
На лице Максима Сергеевича не ужас, конечно, но что-то очень напоминающее смущение. Он неуверенно поднимает Юлину руку, та падает абсолютно безжизненной плетью. Рука не разбивается на тысячи осколков, нет, Юля все же не из хрусталя, но слышно как встречается утонченное запястье моей крохи с твердой поверхностью стола. Ей сейчас должно быть больно. Возможно так оно есть, но вида Юля не подает, ребенок продолжает спать.
– О-ё-ёй, – почему-то шепотом говорит Семыкин, – вам с ней нужно будет очень много работать. С суставами все хорошо, тут тоже, ага, ага, небольшая пупочная грыжа. Вы ведь к неврологу сейчас идете?
– Ну да.
– Ну, вот невролог Вам все и расскажет. До свидания.
– До свидания – в моем голосе отчетливо слышна тревога.
Что такого должен рассказать мне этот невролог? Почему Семыкин так смотрел на мою дочь и совсем не смотрел мне в глаза? Почему не сказал ничего конкретного. Я с детства терпеть не могу все эти «всё», «ничего», «как всегда» и прочие обобщающие мерзости.
Невролог принимает в кабинете напротив. Узкие коридоры нашей недополиклиники не дают времени впасть в панику. Я открываю очередную дверь и погружаюсь в глубокое детство. Советские плакаты на стенах, советские пеленочки, советский невролог. И если пластиковая кукла с ногами и руками на резинке от трусов меня умиляет, то врача хотелось бы взглядов немного посвежее…
– Так, ну что тут у нас? Спит? Ну и ладно, ну и хорошо! Какой возраст?
– Два месяца почти, – я отвечаю с неохотой, кажется уже в сотый раз на стандартный, но вполне резонный вопрос очередного слуги Гиппократа.
– А голову пытается держать? А грудь берет? А по ночам спит хорошо?
– Спит хорошо, как видите.
– Все остальное плохо? – догадывается, наконец, специалист по неврологическим расстройствам.
– Плохо, то есть совсем никак, – обреченно вздыхаю я.
– Массаж надо начинать делать. Девица ленивая растет. Подойдите к терапевту, она Вам все назначит.
Меня снова перенаправляют в другой кабинет. Правда, этому врачу с нами возиться скорее лень, чем страшно. Терапевт замешательства ортопеда тоже не разделяет. Мне советуют найти хорошего массажиста самостоятельно и попробовать поменять смесь.
***
«Малютка? Да Вы с ума сошли! Ей даже котят не выкармливают. Similac, Nestogen, а еще лучше Hipp или Nan, но Малютка – это же отрава. Вы состав почитайте!» – негодующе вопит найденная мной самостоятельно массажистка, стоя у меня в прихожей.
Эта рыжеволосая дама явно переходит рамки дозволенного прямо с порога, но я терплю. Свекровь сказала, что это редкостный специалист по гипотонусным малышам, и упустить ее я не имею права. Рыжеволосую мадам зовут Ирина. Она тут же берется за мою Юлю всерьез. Несмотря на дикую жару за окном и душную газовую камеру, в которую превращается наша однушка на седьмом, Ирина уверена, мощный профессиональный массаж – то, что нужно исхудавшему организму моей дочери. Она назначает 10 сеансов, и еще 5 по желанию (точнее, если будет финансовая возможность). Я снова соглашаюсь – специалисту виднее, как-никак, она хотя бы не отрицает, что моя дочь нуждается в медицинской помощи.
***
Через 5 дней Юлькино состояние начинает ухудшаться. До, во время и после массажа ребенок спит. Объемы употребляемой за раз смеси не возрастают, а наоборот стремительно падают. Чтобы спровоцировать у спящего ребенка сосательный рефлекс, я постоянно нажимаю Юле на основание нижней челюсти и выдергиваю соску после каждого глотка. На скармливания 30 мл уходит от 40 до 60 минут. Чтобы уложиться в норму и набрать лишние 100 г веса, мне приходится кормить Юлю каждые 2 часа. Днем. Что происходит ночью, я не знаю. Наша дочь не просыпается по ночам и не захлебывается от слез, слюней и собственных воплей. Чтобы не пропустить кормления в это время суток, муж заводит будильник. 23:00, 02:00, 05:00 – я ничего этого не вижу и не слышу. Меня уже ничем не разбудить. Иногда сумасшедший ритм добивает и Костю, мы просыпаемся от последнего звонка в 5 утра и понимаем, что этой ночью дочь осталась «голодной».
***
Вторая неделя массажа. Сеанс окончен, я сую в руку Ирины 800 честно заработанных ею рублей и отправляюсь на кухню готовить смесь. Юля остается лежать прямо на столе…
– Мамаша! Вы рехнулись?! – презрительно гаркнет на меня заведующая Первой детской недополиклинники Приокского района, что на улице Крылова 5Б, когда я подойду к врачу чтобы расписаться в карточке, – кто же так детей на столе оставляет без присмотра?!
– Я оставляю… – огрубевшим от усталости голосом отвечу я призраку из недавнего, но все-таки прошлого.
Сомнений нет, за то время что я буду на кухне, моя дочь не то, что со стола не свалится, даже глаз не откроет.
На кухне я достаю из шкафчика Nestogen, Hipp и зачем-то Малютку. Я смотрю на ассортимент смесей, которые не зашли, и понимаю, что дело отнюдь не в составе. Он, к слову, у всего содержимого этих коробок одинаковый. Цвет, консистенция, отвратительный запах тоже. Врачи не рекомендуют часто менять производителей заменителя грудного молока, поэтому я беру тот, что Юля невзлюбила последним.
Жарко. Я смахиваю испарину с носа своей крохи и нехотя беру ее на руки. Юля отказывается проглатывать плохо остывающую смесь, я начинаю плакать.
Чувство отчаяния накрывает меня с головой. Я смотрю на своего ребенка в упор, я вижу, что с ним что-то не так. Все попытки донести это до окружающих тщетны. Кроме меня проблемы никто не замечает. Муж и прочие родственники, врачи и, даже, массажистка Ирина списывают все на жару, лень и «деткибываютразные». С ума сходят поодиночке, не могут все вышеперечисленные быть идиотами. Если кто-то из нас «того», вероятнее всего, это я. Тем более, что прецеденты были… И все же, какая-то часть меня не принимает эту мысль, я хватаю телефон и набираю номер моей подруги Саши.