Выдумки о правде

Глава 3. Знакомство с будущим

– Вижу, поработали с вами хорошо. Ну что же – тем лучше. Теперь о том, какой работы я от вас ожидаю. Делать вам, собственно, ничего особо и не придётся, одни удовольствия. Слышали когда-нибудь про эскорт-услуги? Правильно, это сопровождение важного клиента человеком приятной внешности и с определенными навыками. В вашем случае этим клиентом будет женщина, и женщина не простая.

Так, похоже, вариант первый.

Хозяин сделал паузу, и Павел тотчас подал Анатолию фотографию.

Ого! Да это Настасья Филипповна какая-то. Такая королевская кобра клюнет – не заметит. Ничего себе задача – развлекать такое диво.

Павел извинился, и понятно было, что не перед будущим офицером эскорта:

– Фотография прошлогодняя, не удалось достать поновее.

Хозяин сказал тихо, но так, что Павел с Анатолием поёжились:

– А надо, чтобы удавалось…

И после паузы:

– Павел прав, эта женщина так неожиданна, что никогда не знаешь, какой она будет при следующей встрече. И дело не во внешности. Но вернёмся к Вашей задаче. Вы должны будете её сопровождать по области. Да конечно, по Свердловской – по какой же ещё! Но, как Вы догадываетесь, не просто таскаться с ней по городам и весям, а с определённой целью.

Хозяин слегка наклонился вперёд:

– Она будет искать, а вы – определять, что именно она ищет. Вот ваша настоящая задача. За неё вам и будет заплачено весьма щедро – вы останетесь в живых. Естественно, в случае успеха. Вы всё поняли?

Анатолий неуверенно сказал:

– Не хотелось бы, чтобы вы меня неправильно поняли, но, простите, это задача типа «пойди туда – не знаю куда, найди то, не знаю что». Что она хотя бы приблизительно хочет найти? В каком направлении мне с ней работать?

Хозяин усмехнулся:

– Жизнь, дорогой друг, представляет собой исключительно тот алгоритм, который Вы так изобретательно описали. Так что поставленная вам задача – просто частный случай. И решая этот частный случай, вы обретаете возможность сохранить алгоритм в общем. Не забывайте об этом.

Он упруго поднялся и покинул помещение.

– Так, всё понял? – неожиданно перейдя на «ты», спросил Павел.

Анатолий поднял на него глаза из кресла:

– Уже спрашивали, и я уже ответил. Теперь ты мне скажи, что это за штучка такая и откуда взялась. Мне надо знать хотя бы самые общие сведения.

Павел тоже уселся, но не на кресло, в котором только что помещался Хозяин. Подтащил другое.

– Так, короче: вот что я сам знаю и что могу сообщить тебе. Штучка эта зовётся Анной фон Валлен. Вообще-то она немецкая баронесса, но сейчас замужем за каким-то английским баронетом. Хрен их знает, какая разница между бароном и баронетом, тем более что она всё равно с ним разводится, так что на её мужике не зацикливайся. Лет ей вроде двадцать восемь или тридцать три – у таких баб не разберёшь, несмотря ни на какие документы. Тем более что я её документы и не видел. Хозяин точно знает, но если бы он хотел, чтоб ты знал, знал бы и я. Значит, и это неважно. Важно то, что у неё какая-то бумага или несколько, где что-то такое написано, за что Хозяин на тебя такие деньги не жалеет. Официально она сюда едет затем, чтобы проводить какие-то изыскания для своего научно-популярного исторического журнала. Такая вот у неё дамская блажь – журнал она издаёт. Затем тебя на уральскую историю и натаскивали, чтоб ты ей как бы экскурсоводом был, понимаешь? Ну, а твои ночные беседы со специалистками – это для того, чтобы ключик к ней подобрать поточнее. Если удастся. Фактически эта Анна тут что-то будет своё вынюхивать, а что именно – это тебе и надо узнать, Джеймс Бонд ты наш из подворотни. Ты официально – доцент университета, понял? Исторического, естественно, факультета. Хотели тебя как бы в Институт истории Уральского отделения Академии наук записать, да они там на Западе этого не понимают: университет им как-то привычнее и престижнее кажется. Ты как бы докторскую диссертацию по истории Урала пишешь, понял? А что именно ты там раскапываешь – это в соответствии с тем, к чему она сама наибольший интерес проявит. Понял? Да не дёргайся ты, не строй из себя обиженного советской властью. Вот тебе твой паспорт – мало ли, понадобится. А вот твои визитки, смотри, какие: красота прямо. При знакомстве визитку ей дай. Не просто, мол, мальчик с эскорт-услугами, а научный работник, которого насильно оторвали от науки, чтобы этой Анне помочь в порядке международной пролетарской солидарности. Декан просил. Или там даже сам ректор. Сам придумай, это твоя работа, не моя. Баба она в ваших, исторических, кругах небезызвестная. Какие-то древности раскопала в каком-то архиве в прошлом году. Щас посмотрю.

Павел вынул шпаргалку, заглянул.

– Ага. В Британском музее нашла считавшийся утерянным архив Демидовых семнадцатого-восемнадцатого века. Ну, тебе про этот архив должны были в мозгах извилину пропилить. Пробивали просеку? Ну вот. Так, теперь: девушка она крутая. Сама тачку водит так, что только держись. Ты если сам умеешь – нет? – ну и не дёргайся, вам, доцентам, богато жить не положено в России. По этой самой причине тебя тачке и не обучали. Сам понимаешь, что ваш брат и денег приличных не имеет – поэтому будешь альфонсом ты у нас. Но чтоб уж совсем не было за державу обидно – вот тебе немножко: в самый раз, как говорится. Командировочные как бы. А сколько они у вас были? Да ну? Это ж только на то, чтобы меню взять посмотреть. Вот дела! Ну ладно, ваши проблемы – не мои проблемы, слава те Господи. Так, вроде всё. Встреча на Эльбе завтра, так что давай в койку. Отдохнуть тебе надо качественно.

– А скажи мне, кудесник, любимец богов, – молвил Анатолий, – откуда, по вашей шпионской легенде, у простого университетского доцента прикид от Зеньи, маникюр на натруженных наукой клешнях и куафюра от Мотчаного?

Павел радостно хлопнул его по плечу:

– Соображаешь! А сам не догадываешься? Ну. Прояви креативность!

Анатолий пожал плечами.

– Всё-таки лох ты кудрявый, – сказал Павел. – Не обижайся, но что есть, то есть. Лучше бы меня вместо тебя послали, честное слово. Ну как откуда? Ты же у нас такой весь учёный, к едрене-фене, что тебя включили в федеральную программу поддержки молодых научных работников и на год посылали в Лондон, по теме твоей долбаной диссертации, в этот самый Британский музей архив демидовский разыскивать. Вот тот самый, что из Невьянской башни в сороковые годы был выброшен, якобы сожжён, а потом невесть как в Англии оказался. Зачем, ты бы думал, тебе видео про Лондон крутили и про достопримечательности древней столицы два дня куковали? Понял? Но ты архив этот, лох кудрявый, естественно, не нашёл. Она нашла, фон Валлен. И как это вы с ней там разминулись, в музее – прямо не знаю. Не судьба, знать, была, Штирлиц ты наш подзаборный. А от гранта, понятное дело, ты себе на штаны немножко выкроил. Ну, всё, иди сны золотые рассматривать.

Назавтра Анатолия отвезли в «Атриум—палас-отель» на рождественский бал прессы. Джемперок, рубашечка без галстука – всё скромненько, но со вкусом. Фон Валлен должна была тут представлять свою книгу про Демидовых и их архив.

– Встреча Штирлица с Борманом, – возгласил Павел. – Вот мужик из областного министерства образования, он тебя с твоей девушкой познакомит.

Подошёл скромный мужичок, поздоровался за руку, уточнил имя-отчество, факультет, должность.

Помялись.

– Я вас оставлю на время, господа, – замогильным голосом прогнусил скоморох Павел. – Вот и она.

– Связь, как договорились, – шепнул он Анатолию. – Если что, мы тут как тут.

Фон Валлен в сопровождении областного министра по международным связям шла к столу для проведения презентации.

Анатолия поразило её тело. Не красотой, не ухоженностью, не одеждой – другим. Оно как бы существовало отдельно от её личности, жило своей собственной жизнью, может быть, даже имело отдельный интеллект. Видно было, что она не задумывалась, куда поставить ногу, как положить руку, повернуть голову, куда взглянуть. Тело делало всё это с такой же неописуемой, отдельной, свободной грацией, с какой ложится на отдых тигр, пробирается по скалам архар, летит по саванне гепард. Мало сказать, что фон Валлен была невозмутима – она держала себя так, что казалось, что она и есть царица мира, провозглашённая когда-то лермонтовским Демоном. В довершение всего лицо её было пронзительно красиво, и красота его трепетала той особой прелестью, ради которой не жаль ничего.

Анатолий и представитель министерства образования переглянулись. Тяжело, но надо, молча сказали они друг другу и, мысленно взявшись за руки, совершили процедуру представления Анатолия. Фон Валлен говорила по-русски, но с каким-то прибалтийским акцентом. Ну да – немка.

После окончания презентации книги фон Валлен вышла. Анатолий ждал её, чтобы договориться о завтрашней программе.

– Зачем же завтра? – сказала она. – Мы можем начать сейчас. Я не люблю терять время. К полуночи мы будем в Тагиле. Вы водите машину?

– Нет. А почему Тагил?

– Потому что там портрет.

– Который? Их там несколько: портрет Никиты Демидова, Акинфия Никитича, Прокофия Акинфиевича скульптурный портрет, живописные – Николая Никитича и Павла Николаевича, супруги последнего – Авроры Карловны.

– А какой из них самый ранний?

А, ну да, портрет Никиты Демидова. Зачем он ей? Есть же репродукции, и хорошие.

– Так в Невьянске ведь точно такой же, как и тагильский, портрет Демидова. Да и архив первых Демидовых был ведь в Невьянске.

Она усмехнулась.

– А теперь его там нет. Мне не нужно гнездо. Мне нужна птица.

В машине она обняла его. Не успел Анатолий вспомнить ночные уроки во флигеле, как она просто и ловко вынула из его одежды миниатюрный микрофон.

«Хорошо, что не в ширинку спрятали», – подумал Анатолий.

– Какая сумма вас устроит, чтобы работать на меня, а не на тех, кто Вас на меня нацелил?

– Плести про научные интересы в данных обстоятельствах глупо, – сцепив на секунду зубы, произнёс Анатолий. – Но я буду работать из интереса. Из простого интереса. А на кого – это по ситуации.

– Хорошо, – неожиданно мягко сказала Анна. – По ситуации и будет видно.

– Вы ведь, – в свою очередь атаковал Анатолий, – и личный, а не только научный интерес к демидовскому архиву имеете. Если вы действительно фон Валлен.

– Я действительно фон Валлен. И вы правильно заключили, что я родственница по мужской линии тому фон Валлену, который был отчимом Авроры Шернваль, супруги Павла Николаевича Демидова и музы многих поэтов пушкинской поры. Да, я имею к архиву личный интерес.

– Но ведь архив относится не к девятнадцатому веку, а к концу семнадцатого и двадцатым годам восемнадцатого века. Никита Демидов умер в 1725 году.

– Да, и заметьте – в один год с императором Петром Великим.

– Это что – имеет значение?

– Может быть – да, может быть – нет. Оставим моих родственников в покое, вечная им память. Обратимся лучше к вашему местному Оссиану – Павлу Бажову. Ехать нам долго. Перескажите-ка мне самые известные его сказы – ведь это ваша уральская гордость, ваш маленький вклад в мировую литературу, в жанр литературной сказки. А то в дороге вы уснёте, а я соскучусь. И перейдём уже на «ты», ведь мы одного возраста и, я думаю, скоро окажемся в одной постели. Интересно, чему в этом плане у вас учат агентов.

Глава 4. Демидовское золото

Демидовские владения в Невьянске быстро стали раскольничьим заповедником. Раскольники с озера Выг, из Беломорья, были хорошими металлургами, людьми очень работящими, а наипаче неболтливыми и исключительно надёжными. Известно, что тех из них, кто попадал в Тайную канцелярию и Тобольскую консисторию, никакие пытки не могли заставить предать Хозяина, секреты его выболтать.

Секретов же у Демидова было много. И основной – тайная, тщательно скрываемая от государства выплавка золота и серебра на Невьянских заводах, в столице демидовской горной империи. По неписаным законам того лихого российского времени почти любое доходное дело отбиралось от частного хозяина в казну. Отобрать предприятие могли и за обратное: нерадивое ведение дел. Расширение же горного предпринимательства, распространение его на новые территории и вовсе невозможно было без разрешения начальства, а потому неизбежно требовало тучных барашков в бумажках. Но Пётр мздоимство пресекал, причём наказывалось и взяткодательство. Впрочем, богатые подарки Демидова Екатерине I, родившей сына, император взяткой не посчитал. А подарил Никита Демидович ни много ни мало несколько килограммов золотых изделий, якобы найденных в сибирских языческих курганах – «могильное золото». Были для того у Никиты свои бугровщики – люди, специализировавшиеся на поисках и раскопках «бугров», как тогда назывались курганы. А может, и для того старались бугровщики, чтобы после по образцу могильного золота невьянские умельцы такие же чаши да пояса с бляхами изготавливали? И не только пояса с чашами были в буграх. Бывало, находили целые листы золота, на которых лежали скелеты людей и лошадей, истлевшая одежда покойников бывала сплошь заложена листовым тонким золотом. А раз нашли даже золотые искусной работы шахматы. Или, может, не нашли, а сделали… Кто ж его, золото, разберёт, могильное ли оно, нет ли – не гниёт оно, не старится. То же и с серебром, только чистить его надо. К тому же, если царская казна мало рублёвиков начеканила, не хватало на что-нибудь Демидову – свои чеканы в невьянских подземельях имелись, и серебра своего довольно было, недаром Никита укланял императора отдать ему добычу этого металла на Алтае. Наличие же золота в Уральских горах скрывалось от казны всемерно. Рабочий Алексей Фёдоров, найдя самородок и сдуру желая получить награду от демидовского управляющего, немедля в кандалах посажен был в подземелья невьянские, откуда только спустя 32 года совсем слепым вышел.

Подземелья в Невьянске были повсюду, даже по дну пруда шёл кирпичный тайный ход. И в тех обширных ходах и подземных обиталищах была у Никиты и церковь раскольничья, и школа, и целый раскольничий монастырь. А вокруг города располагались раскольничьи скиты – тоже подземные. Часто были они просто колодцем – вертикальным или наклонным, от которого расходились два-три коротких подземных рукава-келейки. Потому такая тайность соблюдалась, что царь Пётр преследовал раскольников нещадно, только за хранение старопечатных книг можно было живота лишиться.

Никита Демидов и сам был мастер, и всякого рода умельцев ценил, к себе завлекал, у казны выклянчивал, а иной раз и просто крал.

Зная за ним эти особенности, казна нередко проверяльщиков к нему посылала. Но у Никиты такие связи в верхах были, начиная с адмирала Апраксина и заканчивая губернатором Сибири князем Матвеем Гагариным, что ничего ему не было страшно, никакие ревизии. Он обо всех их заранее знал.

Раз как-то приехал незваный петербургский гость к Никите на Невьянский завод с ревизией. Мужчина видный, а притом образован гораздо и главное – неподкупен. Науками увлекался, особливо к археологии, сиречь познанию древностей, пристрастие имел. Как не быть древностям на Урале! Для гостя какую-то окаменелую козявку разыскали, водили на раскоп смотреть. Притом предупредили, что козявки те окаменелые отменно вредны для человека, в доказательство чего вокабулу старинную предъявили. А дабы вредность той козявки изничтожить, вокабула предписывала её в золотой полости держать, зане чистота и сияние золота превозмочь любые зловредные излияния может. Для сбережения здоровья и для размещения козявки ревизору петербургскому и поднесли чашу золотую старинную. Гость вокабулой отменно увлёкся, оттащить не могли. Даже с проверками не ретив был. Пришлось Никите ту книжную редкость от сердца оторвать и гостю в дар поднести. Гость поломался немного, но взял: для науки, не для себя. В Кунсткамеру вознамерился передать. И козявку окаменелую с чашей золотой также. Ну и для супруги, чтоб только показать, браслет могильного золота увёз, тоже в Кунсткамеру хотел после представить. Отчёт о ревизии, конечно, в Берг-коллегию написал. Да вот что любопытно: пропал тот отчёт вскорости, и только после, уж много лет прошло, как вздумали старинную печь в коллегии перекладывать, этот отчёт нашли. Заложен был дровами и дрязгом, иные страницы в сём отчёте изорваны, а иные и вовсе вырваны.

Вот и теперь гостил у Демидыча ревизор петербургский. Давний знакомый – Андрей Беэр. Этот подношениями не гнушался, для чего ему не только редкостное могильное золото предоставлено было, но и немалое количество серебряных царских рублей. С вечера ему кошели с деньгами и золотое блюдо отнесли в горенку, а наутро – беда! Исхитили тати неведомые то блюдо золотое.

Хмур, нерадостен был с утра Никита Демидыч. Приказчика невьянского призвал к себе, Ивана Карпова, а как тот появился, приказал ему:

– Сыщи мне братьев Семёновых, кто из них тут есть. Да чтоб в тайности всё было. Сам пойдёшь. Да немедля. Бабку Катерину ещё позовёшь. Отсюда иди, в доме гости у тебя не вовремя.

Пробираясь подземным ходом, Иван Михайлович решил, что к бабке ему надобно сперва, потому ближе. Люк выхода скрывался в дровяном сарае, сарай же помещался таким образом, что с улицы была видна только крыша, и к домику пройти было укромно. Уральские дворы крытые, заборы плотные, высокие, все службы: сарай, банька, конюшня и прочее от постороннего взора загорожены. Приметил, что ворота у бабки засовом накрепко заложены, стало быть, чужих нет. Однако в сени вошёл сторожко, у двери прислушался. Мужской голос. Это кто ж ещё? Тихонько вынул затычку из бревна возле дверного косяка, посмотрел. Э, да вот он, старший из братьев Семёновых, Гаврила.

А братья те у Демидова на особом счету были. Гаврила был известный раскольничий златоуст, вроде старшины старообрядческой общины. Многие тайны демидовские знал, многим доверием Никиты был облечён. Братья же Терентий и Никифор употреблялись Гаврилой для исполнения самых секретных поручений: и кровь в них одна, и вера.

Заложив смотровое отверстие, Иван Михайлович постучал условным стуком и вошёл. Оказалось, совет у Гаврилы с бабкой Катериной – сами, по своему почину дознание ведут. Вкратце и с Карповым поделились.

– Ведомо тебе, Иван Михайлович, – рассказал Гаврила, – что к особым гостям Хозяйка Медной горы своих ящерок по ночам посылает. Днём, значит, Хозяин с гостями дело имеет, ночью – Хозяйка. Вот и вчера ящерка у петербургского ревизора была. Но божится Хозяйка, что никакого блюда золотого та девушка взять не могла. Хозяйка ведь их и провожает к гостям, и встречает потом. Не было блюда. А гость Хозяину сказывал, – вот ведь что приключилось-то, Иван Михайлович, – что и вторая ящерка ночью к нему забегала. Да таково-то горячо она с ним обошлась, что, сказывает, такого с ним ещё не бывало. А Хозяйка говорит, что второй ящерки не посылала она. Да и не в заводе это у них.

– Не Кушкин ли это шалит? – предположила Катерина.

– Да нет, – поморщился Иван Михайлович, – где ему? Он всё налётом да угоном – не его это дело тихой-то сапой действовать. Да и не ведомо ему про ящерок. А вы вот что – к Хозяину скорей ступайте, да велено тебе, Гаврила, и братьев привести, кто тут есть. Никифор? Ну, вот его и веди. Да побыстрее, и так мы тут заболтались.

Глава 5. Загадка портрета

В тагильском музее европейскую гостью встретили, как принцессу Уэльсскую. Лекцию о портрете Никиты Демидова ей прочитали, сняли картину со стены, изнанку продемонстрировали с надписью: «Портрет записан невьянским иконописцем Уткиным». Правда, рядом с этой строчкой стояли два вопросительных знака карандашом. Фон Валлен была сама любезность: внимательно слушала, с очаровательной интонацией участия задавала вопросы, выясняла даже незначительные мелочи. Работницы музея растаяли и даже немножко растерялись, когда зарубежная гостья вынула из сумочки заполненный чек от какой-то британской благотворительной организации. На просьбу оставить её теперь с портретом одну откликнулись тут же. Правда, смотрительница из зала не ушла, да Анна этого и не требовала.

– Ну что же, – повернулась она к Анатолию. – Если ты действительно историк, скажи, что ты здесь видишь.

– Я вижу здесь раскольника, причём очень высокого ранга. Я вижу здесь строителя и творца. Наконец, просто очень умного человека.

Анна покивала, скрестив руки на груди.

– И откуда ты всё это вывел?

– Многие научные публикации указывают на то, что портрет близок к парсунной традиции русской живописи. В этой художественной традиции принято так называемые «доличные» детали, т.е. не относящиеся собственно к лицу изображаемого человека, наделять известной символикой. Так, алая или красная накидка означает царственность, и её обычно писали на портретах знати. То, что такая накидка изображена на данном портрете, говорит о том, что Никита был «горным царём», а может, обозначает и его нереализованное дворянство. Указ царь подписал, но на деле Никита дворянства не получил: грамоту о дворянстве ему так и не вручили. Далее. Никита изображён с длинной бородой. Без парика, который тогда было принято носить и уж, во всяком случае, изображать на парадных портретах. Известно, что Пётр изводил бороды у мужчин, где только их замечал. Одно время царь и Демидов были довольно близки. Можно сказать, даже дружили. Невероятно, чтобы Пётр оставил именно Никите такую неевропейскую деталь внешности, как борода. Среди его российских друзей бородатых не было. Значит, для потомства Демидов хотел остаться таким, как предписывало «древлее благочестие». Известно, что он и его сын Акинфий всемерно привечали на своих заводах раскольников, и Невьянск, например, был настоящей столицей уральских староверов. Более того, посох, который мы видим в руке Никиты, указывает именно на его пастырское положение в уральской староверческой общине. Книги, написанные в правом углу портрета, символизируют древнюю мудрость, а также, возможно, глубокий ум самого Никиты. Прочно утвердилось мнение, что сам Демидов был неграмотен, но если изображение книги рассматривать как символ, то это именно символ ума и знаний. А Никита был мужиком не просто умным, он был новатором в своей области. Ещё в молодости он создал так называемое «образцовое ядро» и первое русское ружьё. В Невьянской башне, которая, правда, построена была уже после его смерти, применён интересный принцип сочетания чугунных и железных конструкций, что считается некоторыми исследователями предтечей изобретения железобетона. Закладывал башню именно Никита. В общем, соображал мужик хорошо. А уж какую загребистую лапу имел – не у всех такая отрастает: сумел всё уральское железо, золото и алтайское серебро под себя подмять, громадными территориями правил. Государственными людьми вертел: практически что хотел, того от казны и добивался. С императором дружбу свёл, с высшим светом того времени, с губернатором Сибирским, с главой Сибирского приказа.

– Угу, – прервала Анна речь Анатолия. – Значит, Акинфий тоже раскольников защищал? Тогда почему его портрет совершенно в ином ключе написан? Нормальный парадный портрет того времени: кружева и бархат, парик до пупа, рюшечки-трюшечки… И никаких посохов, никаких взоров пронзительных, как у Никиты: Мариэтта Шагинян о портрете Никиты писала, что, видимо, Гоголь брал его за образец для своей повести «Портрет». Помнишь, где ещё старик с подобным же живым взглядом был так искусно выписан, что потом по ночам с портрета сходил? Акинфий же на портрете – нормальный большой барин. Кстати, ты не находишь, что у отца и сына один и тот же жест левой руки? Смотри, правда, похожи?

– Да ерунда. Акинфий на портрете Гроота написан жестикулирующим, чтобы подчеркнуть живость его характера и, по-видимому, красноречивость.

– А он что, левша был? Люди обычно жестикулируют правой рукой.

– Ну причём здесь руки? Как написано, так написано.

Анна покачала красивой головой.

– Да это же всё просто. Смотри, на Никитиной руке подогнут безымянный палец таким образом, что указательный и средний выделяются, причём эти пальцы расположены относительно друг друга практически параллельно и фактически они одной длины, что у нормальных людей почти не встречается. Понимаешь? Ты иконы старообрядческие видел?

– Двоеперстие? Точнее, намёк на него? Тогда почему рука левая? Ведь левой рукой не крестятся?

– А как бы он, интересно, это правой проделал даже на портрете – и особенно на портрете, поскольку это ДОКУМЕНТ! А тогда за двоеперстие даже его репрессировали бы – заводы и земли отняли. Сослать не сослали бы: по тогдашним понятиям он и так в Сибири жил, да и не ссылали ещё тогда в Сибирь. А был бы «из простых», так и пыткам бы подвергся, и жизни даже мог лишиться. Хотя кто его знает – царь Пётр был мужчина крутой, мог ради искоренения раскола и показательную порку устроить на всю страну: одного из могущественнейших людей державы наказать примерно и прилюдно.

– Хорошо, а у Акинфия тебе чем левая рука не нравится?

– У Акинфия, во-первых, левая написана точно на том же уровне и месте груди, что и у Никиты, а во-вторых, указательный и средний пальцы перекрещены, а безымянный и мизинец поджаты. Перекрещены, понимаешь?

Анатолий покачал головой.

– Бездоказательно. А другому покажется, что, к примеру, Никита просто удерживает на груди складки накидки – надо же ему вообще куда-то левую руку девать? А Акинфий речь держит и левой рукой себе помогает, жестикулирует для убеждения слушателя. И потом, может, он и правда был левша.

– Речь, да? Почему тогда рот закрыт?

– Да на портретах той поры все рты на замке держат. Все!

– Ну, ладно. Скажи, почему у Никиты посох в виде толстой ветки с сучками, причём прямо с корой? А сучки похожи больше на почки, набухшие листьями. Это не посох, это древо жизни какое-то. Да и вцепился он в самую его верхушку. Возьми в руку что-нибудь так, чтобы накрыть верх предмета. На, возьми пачку сигарет. Видишь, кончики твоих пальцев не составляют одной линии, потому что пальцы неодинаковы. Никита держит круглую ветку, как плоский предмет, и, поскольку ширина палки меньше, чем ширина его сомкнутых пальцев, мизинец естественным образом чуть подогнут. Но остальные пальцы находятся практически на одной линии и в начале верхней фаланги, и в конце её.

– Господи, ну парсунное письмо! Они плоско писали детали человеческой фигуры и за пропорциями мелочей вообще не следили.

– Ну да, за мелочами не следили. Поэтому на правом плече так, по небрежности – а может, краску некуда было девать? – написали целых две петли накидки. Причём именно петли – ясно прописано, хотя накидка, разумеется, сплошная.

– Ну, и зачем?

– Дальше. Ты на стол внимание обратил? Он какой-то странный: сверху гладкая тёмная поверхность, а сбоку он светлый, почти белый и, видимо, дощатый. Не стол, а престол – молельный стол, аналой? Но еще удивительнее то, что нарисовано на листе бумаги, лежащем на столе.

– Чертёж завода?

– Какой же это чертёж, дорогуша? Это рисунок, и рисунок любопытный. Большое строение, конечно, завод, причём совершенно определённый его корпус. А вот меньшее, наверху слева… Это не завод, это жилой дом с печной трубой и дверным проёмом. И дом, и завод написаны плоско, но не совсем на плоскости, а как бы на закруглении почвы. Крыша третьего строения только выглядывает из-за лежащих на столе книг. Лист с рисунками небольшой, на нём как раз умещаются именно три строения. Третье скрыто за лежащими на листе книгами с тиснением на корешках. Намёк на то, что это здание библиотеки? У Никиты в Невьянске была раскольничья библиотека. Это не просто детали картины. Это шифры всё, дорогой мой.

– И книги?

– А книги особенно. Смотри, две нижние лежат параллельно и на них видно золотое тиснение корешков. А верхняя лежит перпендикулярно им и при этом наклонно. На ней тиснения нет. Это, милый друг, не книга. Это записная книжка. Книги тогда были довольно объёмистые, если я ничего не путаю. Ты же историк – подскажи, если я ошибаюсь. Но эти, что мы здесь видим, нетолстые. Они ОДИНАКОВОЙ толщины. Чтобы не привлекать внимания к записной книжке? Три одинаковых книги. В углу картины. В углу картины, но в центре стола! А наклонная книга без тиснения на корешке так и прыгает к зрителю – если смотреть не на Никиту, а на стол, около которого он сидит.

– Ну и к чему ты клонишь? Что именно зашифровано на портрете? То, что Никита и был их, раскольничий, главный священник, и молельный дом у них находился за заводом, а библиотека на одной с ним линии? И, типа, он вписал золотые страницы в историю истинного христианства?

Анна опять усмехнулась.

– Конечно, если учитывать то, что, предположительно, портрет написан иконописцем, в твоём выводе кое-что есть.

– Слушай, Анна, что ты вцепилась именно в тагильский портрет, а не в невьянский, не в московский, не в саранский? Они все одинаковы! Там на всех такие же книги, и посох, и пальцы, и сам Никита такой же.

– Потому что этот – подлинник. Остальные – копии, значит, могут не сохранить некоторых очень мелких штрихов, а они мне нужны все.

– Ну, это ещё наука не доказала.

– Если ты видел те, ты сам скажешь, что оригинал – этот.

– Зачем тогда ещё три копии?

– А сколько детей было у Никиты Демидова?

– Послушай, Анна, Демидовы Демидовыми, но я всё время думаю о том, зачем ты мне вообще всё это рассказываешь, тем более, если ты меня считаешь шпионом КГБ или чем-то вроде этого?

Анна рассмеялась и пошла к выходу из зала.