Выдумки о правде

Глава 11. Нежданная встреча

Когда Анатолий вошёл в свой номер, в ванной комнате кто-то возился: звучали по трубе инструментом, лилась вода. Заглянув в ванную, Анатолий увидел широкую спину мужика в форменной одежде технического персонала: сантехник. Вовремя пришёл парень – не позвонишь теперь никуда. Анатолий спросил:

– Протечка, что ли? Долго возиться будете? Мне ванну принимать надо.

Сантехник, не спеша, разогнулся и обратил к Анатолию усмехающееся лицо.

Павел!

Показал знаком: молчи, мол. Не выключая воду, усадил Анатолия на край ванны, спросил:

– Как успехи? Чего не звонишь? Микрофон, понятно, дама вытащила в первую брачную ночь. Прямо в машине. Активная женщина!

Анатолий коротко пересказал ему всё, о чём они с Анной говорили.

– Так, – сказал Павел. – Теперь ещё раз, подробнее и вот в эту дырочку.

И вынул видеокамеру.

Записав показания, спросил:

– Так золото Полоза где? Под Екатеринбургом на юг, сутки пешком в июльскую пору? Там, милый, дома многоэтажные уже над Синюшкиным колодцем стоят. Много лет. А ползать по бывшим заводам: Сысертскому, Полевскому – это, знаешь…

Он покрутил головой.

– Дура твоя Анна, да и ты с ней вместе.

– А Малый Таватуй?

– Как сказал президент по другому печальному поводу, «она утонула». Он зарос, сам же говоришь. Чёрт его разберёт теперь, был там остров, не был, где был и почему был. Геологоразведку привлекать, геофизиков нанимать, на всю область светиться?

– Ну, а Иткуль?

Павел возвёл глаза к потолку, вздохнул.

– Ладно, пусть хозяин сам с тобой разбирается. Сиди, не вздрагивай, никуда я тебя не повезу сейчас. Давай дальше работай, Груня. До полной учёности. Помнишь, фильм был такой тридцатых годов: «Учитель». Там две деревенские дуры Кланя и Груня в Москву собирались, учиться. До полной учёности. Вот давай. Да звонить-то не забывай, Груня. Кланя скучать сильно будет. А то и бо-бо сделает. Нехорошо. А записную книгу Демидова ищи. Понял? Не у зазнобы ли она у твоей? Больно глаза отводит: ищи, дескать, то – не знаю что. В окрестностях Атлантиды курсом на зюйд в погожий день. Ладно, пока.

Анатолий остался один и обозлился. Сидел на краю ванны, как оставил его Павел, не выключая воду, и злился на весь свет, а больше всего на себя. Курица, а не мужик. Анна им вертит, Павел насмехается. Ну, ладно!

Со злости помылся, сменил одежду, тщательно выбрился и причесался. Пошёл, весь из себя элегантный, «прямо к любушке своей».

Облом, Анатолий Николаич! Пока вы мылись-чистились, упорхнула ваша любушка к чёртовой матери. Дверь номера Анны была закрыта.

Подошла горничная, открыла номер своим ключом, смерила взглядом, сказала:

– Выехали отсюда. Только что.

Анатолий бросился вниз, к портье. Переждал небольшую очередь, высматривая знакомую «Ауди» и газель через широкое окно. Естественно, ничего и никого. Портье ничего не мог сказать. Да, выехала гостья, только что. Кто ж её знает, куда? Никакой информации. Нет, ничего никому не оставляла.

И что теперь делать? Куда за ней кидаться: в Невьянск, в Екатеринбург, в Англию её паршивую? А может, просто свалить отсюда, пока не пришили? Так выловят, как поймали в столице Среднего Урала. Я опущусь на дно морское, я поднимусь под облака – везде меня она достанет, родимой мафии рука… Хоть бы эта ручонка денег подбросила – были бы тогда какие-нибудь варианты…

Медленно поднялся в номер. Не вынимая рук из карманов, рухнул в кресло, откинул голову. Думай, Аня, думай, раз не удалось Груне дойти до полной учёности. Баба ты, Аня. Ладно, применим простой и надёжный русский способ стимуляции интеллекта и активности— напьёмся. На это деньги есть.

Постучали. Вошла пожилая женщина, по виду – кастелянша. Горничные подбористее да и помоложе.

– Вы Анатолий Николаевич?

– Я.

– Вам велели передать.

И положила на стол продолговатый запечатанный конверт. От чаевых отказалась:

– Заплачено.

Добавила:

– Если куда поедете – муж мой Вас отвезёт. Жигули-пятёрка. Синие. За гостиницей с той стороны. Выйдете через служебный вход.

И жестом показала, куда.

В конверте были два билета: автобусный до Екатеринбурга и на самолёт до Франкфурта. Последний был вложен в загранпаспорт. Была в конверте и банковская пластиковая карточка Visa. Автобус отходил через полчаса.

В машине Анатолий нашёл большой пакет с потёртой кроличьей шапкой-ушанкой и болоньевой курткой на синтепоне. Внутри пакета помещался и футляр с большими очками. Стёкла были с напылением.

Семнадцать мгновений зимы, мать их. Только усов клеёных не хватает. И почему Франкфурт? Ладно, потом.

В автобусе потихоньку озирался: нет ли знакомых физиономий? Не выскочит ли чёртик из какой-нибудь коробочки?

Подогнано всё было идеально. К самолёту он еле успел. Но до последней минуты, до звука включившихся двигателей всё опасался: вдруг Павел положит ему на плечо карающую длань и скажет с иронией:

– В столицу, Груня?

Но никто не подошёл, ничего не сказал.

Успокоившись, Анатолий стал рассуждать.

Билет на самолёт – с открытой датой. Значит, продумано и подготовлено было заранее. Кем? Желательно, чтобы Анной. Ну, Хайнцем её, без разницы. То есть Анна или Хайнц предполагали, что на второй день к вечеру нашу дружную компанию накроет Украинцев. Потому, видимо, она всё время и понуждала меня звонить хозяину – Хайнц засекал бы эти звонки и по их содержанию определял бы планы Украинцева в отношении нас. А я, дурак, не звонил. Но и на этот случай, как оказалось, Хайнц подсуетился. Ладно, если это Хайнц, то есть Анна, что они планируют дальше? Франкфурт, Франкфурт… Какие ассоциации у тебя, свердловский интеллигент? Франкфуртский автосалон. Так, правильно. Ещё что? Франкфуртская колбаса. Замечательно. Какая-то там ещё была философская Франкфуртская школа – не помню точно, о чём они там философствовали. Дальше… Ох, а дальше – тишина, как сказал ещё один интеллигент много раньше. Ладно, может, этот Франкфурт только пункт прибытия или пересадки. Может, у Анны там гнездо родовое близко – на побочные ветви Демидовских родственников меня не натаскивали. Если так, если она дала мне шанс – значит, я ей зачем-то нужен? Зачем? Отметём сразу версию бурной влюблённости – не та это женщина. Значит, скорее всего, дело. Какое? Поиск демидовского золота? Почему в Германии? Может, там у неё архив из Британского музея? Хотя, как она его оттуда выцарапает из фондов хранения? Ну, копии, значит. Так я-то тут причём? Я не архивист, не историк, а знание бажовских сказов вряд ли востребуется. Они уж сыграли свою роль – и оказалось, что плохо. Павел-то не поверил.

В любом случае мне надо перестать быть ведомой куклой. Но как?

Денег у меня нет, и не предвидится – значит, на этом поле я не играю.

Информация? Не владею.

Секс? О, Господи…

Значит, надо изобразить информацию. Вспомни, Груня, что говорил товарищ Сталин – или кто-то вроде: информация – это власть. А какая информация – мифическая или реальная – какая разница, был бы эффект. Ну, и что я могу придумать, чтобы переломить ситуацию в свою пользу? В Интернет бы сейчас – вот где кладовая информации всякой и на все случаи жизни. Хоть мифической, хоть какой.

Ладно, до Интернета доберёмся, и я даже знаю, что запросить в поисковых системах.

Теперь обмозгуем противоположную версию: если всё это устроил Украинцев? Если на лётном поле Франкфурта меня встретит Павел?.. Бр-р-р! Ловить на меня, как на живца, Анну – вот единственное. Ну, так хоть на какое-то время буквально буду жив. А там по обстоятельствам. Так опять же – почему именно этот город?

Ох, чую, не добраться мне до истины в этом вопросе, даже если запросить Rambler с Yandex’ом.

Кстати, кстати, что-то мне не пришло в доцентскую башку под влиянием Анниного шарма: Демидов-то Никита Демидыч – неграмотный был. Какие же записные книжки? Или это сказки тупой, бессмысленной толпы – и не был неграмотным владелец гор Уральских? Сам про себя сказки эти распускал? Вроде помню, где-то читал, что при погрузке на струги тульского добра, чтобы его на Урал перевозить, вёл Никита какой-то «юрнал». Или, напротив того, юрнал – сказка? Или за Никитой приказчик какой-нибудь записывал?

Мать честная, как всё запущено… Вот уж истинно: ученье – свет. Сиди вот тут да шарь руками в потёмках: то ли так, то ли эдак…

– Простите, – прозвучал над головой Анатолия нежный голосок стюардессы, – вы не будете против поменяться местами вот с той дамой? Она не может сидеть у окна, её от этого укачивает.

Анатолий непроизвольно и радостно встрепенулся, сердце гулко стукнуло. Он круто повернулся и посмотрел.

Естественно, эта толстая старуха не могла быть Анной при любом гриме.

– Пожалуйста, – сказал он уныло. – Отчего нет?

Пересел. Новый сосед, пропустив Анатолия, тут же опять уснул. Во сне он склонил голову к плечу Анатолия, и, только Анатолий хотел отодвинуться и его разбудить, тот прошептал, не открывая глаз:

– Тихо сиди, мужичок. Анна тебе рыпаться не велела.

И, отвернув голову в другую сторону, продолжал спать.

Глава 12. Лесная находка

Оклемалась Таютка, дочка Ивана Карпова, только на третий день.

Не приходила ли крёстная, спросила у юркой служанки Матрёны. Как же, приходила, навещала разок. Велела сказать, как поправится крестница.

– Давай, Мотря, сами к ней сходим.

– Некогда мне, работы полно, разве к вечеру попозже.

Горело сердце у Таютки, не могла она ждать вечера, одна кое-как побрела, хоть слаба ещё была после болезни.

Бабка Катерина была не одна. Сидела у неё красивая молодая женщина, гладкая да статная. Разговаривали о чём-то.

– Вот и крестница пришла, – сказала Катерина. – Ты, Агаша, иди, травку-то эту попробуй – не пройдёт ли у коровушки хворь-то.

Когда красавица вышла, объяснила:

– Из Федьковки пришла, слышала, будто я травки кой-какие знаю, помочь могу.

Обняла Таютку:

– Ну как ты, моё золотко? Поправилась? Каково поживаешь?

Зарыдала Таютка.

– Ладно, ладно, будет, не плачь, моё дитятко, – гладила её вздрагивающие плечи Катерина. – Теперь уж не улетит от тебя твой Финист- Ясный Сокол, промашки больше не сделаю. Сначала сама схожу поразведаю, где да что, потом…

– Ох, мамушка, какое «потом»! Не знаю, куда со стыда да позору деваться. Как я к нему пойду теперь? С чем? Незнамо кем обкусанная, горем лихим повитая! Как я батюшке родному, маменьке родимой в глаза-то взгляну?

– Как раньше смотрела, так и теперь посмотришь, – твёрдо сказала Катерина. – Перестань слёзы точить. Вот что, дитятко, коли уж так всё обернулось… Так можно сделать, что не ты к нему, он сам к тебе придёт, да ещё и не один раз. Холить, лелеять тебя будет, ветру на тебя венуть не даст, листу берёзовому упасть.

– Как это, мамушка?

– Помнишь ли, Таисьюшка, что ты мне прежде сказывала? Что уйдёшь ты в скит, от людей своё горе скроешь?

– Помню. Я от слова своего и теперь не отказчица. Нет мне жизни, нет свету белого без него.

– Так вот. Скит скитом, а вот ещё что испробовать можно. Я тебе тогда про Медной горы хозяйку сказывала – помнишь? Про ящерок-то её… Ведь этих ящерок Акинфий было для себя завёл. Это после уж он к делу их приспособил, к гостям важным по ночам посылать стал. Так если ты…

– Нет, нет, мамушка, не говори ты мне про это! Не пойду я к Хозяйке в ящерки! Лучше в скиту навеки скроюсь!

– Да ведь ты там для него только будешь, с ним одним – поняла ли?

– А ты откуда всё это про Хозяйку знаешь?

Катерина строго прикрикнула:

– Про то ты меня не спрашивай, сказано тебе! Не хочешь к Хозяйке – никто не неволит. Не хочешь, не можешь с домашними жить – в скит тебя сведу. Только выживешь ли ты там, Таисьюшка? Ведь под землёй всё, питаться травами да кореньями будешь, все то дни, а часто и ночи на молитве будешь стоять, души христианской не увидишь, кроме скитских сестёр, да и тех-то человека два, много три! Молода ты ещё, в скиту-то спасаться. Вот что.

– Нет, мамушка, сведи ты меня в скит подальше. А коль Бог меня там не помилует – тогда уж и к Хозяйке пойду, деваться мне будет некуда.

– Ты вот что, девушка, подумай: ведь в скит по блажи девичьей не уходят. Дело это богоугодное, строгое. Там люди не каются, не горе горькое размыкивают, а душу спасают. Не пустяк ведь это. Вот что.

Таютка на своём стояла.

– Ин ладно, так сделаем: думай, девушка, три дня. Если на четвёртый день придёшь и то же мне скажешь – быть по-твоему. А нет – так и нет, живи, как жила, а грех твой от любви сделан, его Бог простит. Молись усердней.

На четвёртый день поутру пришла к Катерине Таютка и мыслей своих не переменила. Нечего делать. Взяли по кузовку, по грибы будто, да и отправились. Шли долго. В пути Катерина Таютке рассказала, что не перстенёк её дарёный покражей объявили. Зря перепугалась Таютка. Блюдо дорогое из хозяйского дома в ту ночь пропало. А куда и кто исхитил – до сих пор дознаться так и не могут.

По дороге в старой полуразвалившейся Зюзиной избушке передохнули, поели того, что с собой брали. Потом ещё болотце им встретилось, Синюшкиным прозывалось.

– А отчего, мамушка, Синюшкиным то болото зовётся? – спросила Таютка.

– А Бог его знает, деточка. Вроде жила тут когда-то в скиту, вот куда мы с тобой идём, бабка Синюшка. В синем она ходила: сарафан, платочек там – всё на ней синее было, оттого так и прозвали. Хорошая была бабка, добрая: людям помогала, травками лечила. Много к ней народу-то ходило. Да уж, почитай, годов десять либо больше, как преставилась. А в скиту-то одна она, стало быть, спасалась, товарок не было у ей. Такой вот она себе зарок положила. А может, оттого так болотце зовётся, что цветы тут синие по кочкам растут – синюхи. Вот оно Синюшкино и есть. Да вот они, на кочке-то – видишь?

– Ой, хорошенькие какие!

Девушка потянулась к цветам, переступила с кочки на кочку. Нога ее соскользнула в болотную жижу. Мамушка недовольно заворчала на крестницу. Отошли подальше, сели под кривой берёзой, стали ногу и лапоток травой вытирать.

– Гляди-ка, мамушка, что это? – воскликнула девушка.

Вслед за травяным пучком тихонько подалась земля, и проступили контуры небольшой западёнки.

– А старый скит это, наверно, деточка. У нас ведь часто скиты-то в земле делают: подальше от любопытства людского, от греха. А как помрут скитники, так лаз-то в их жилище подземное травой и зарастает.

– Да не зарос он, присыпан просто. Гляди-ка, открывается ведь западёнка. Да там колодец в земле сделан – досками обшит, и положено что-то!

– Вот что, милая, положи ты назад эту крышку земляную. Не нами положено, не нам и брать! Может, заклятье на сей клад земляной наложено?

– Да всё равно уж потревожили мы западёнку. Посмотрим, что там – да и сделаем, как было. Нету ведь никого. А от заклятья молитвы есть!

– Эка ты поперёшная какая, Бог с тобой совсем! В кого только уродилась? Ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. Закрой лаз-то, негодница!

– Сейчас, мамушка, посмотрю только.

Девушка опустилась на колени и до плеча просунула руку в западёнку.

– Ой, тяжёлое что-то!

Таютка вытащила присыпанный землёй мешок. Батюшки! В мешке лежало глубокое золотое блюдо, исчерченное неведомыми знаками.

Катерина так и ахнула:

– Да ведь это то самое, должно быть, что из хозяйского дома исхитили! Ну, девка! Коли ты его Хозяину принесёшь, он тебе его полное серебром насыплет, а не то и золотыми червонцами тебя подарит. Сама себе приданое-то добудешь, не надо и Ивану Михайловичу стараться для тебя. Что там ещё в колодце-то?

– Не достать, глубоко, мамушка! А есть что-то, тоже в мешке завёрнуто – видно.

– Ну, Таисьюшка, перекрестись, да и с Богом домой отправимся. Довольно и того, что досталось. Не судьба тебе, видно, в скиту спасаться.

– Нет, мамушка, коли я решила – веди меня дальше, родимая.

– Да ты подумай сама-то, заполошная, с какими я глазами в завод-то вернусь? С Таюткой по грибы пошла, её в лесу незнамо где потеряла, а зато блюдо золотое неведомо откуда принесла? Да меня отец твой первый на правёж поставит! Засекут ведь меня, старуху, замучают за тебя! Калёным железом станут жечь – до всего дознаются. Али ты порядков наших не знаешь? Не иначе вернуться тебе надо, девушка. Вот что. А в скит позже пойдём, никуда он от нас не денется. Вот что.

Поздней ночью уж в завод вернулись. Не спали у Карповых: мужчины искать Таютку отправились, женщины в слезах сидели. Только Катерина с Таюткой в дом зашли, и Таюткины отец с братом вернулись. Так обрадовались у Карповых, что Таютка с крёстной живы да сами из лесу вышли, что ни про какие грибы не спросили.

Про блюдо золотое лесные странницы только Ивану Михайловичу сказали. Так в пути уговорились. Подивился Иван Михайлович чудесной находке. Не иначе, Кушкин это. Весёлые люди так-то краденое прячут, в западёнках лесных. Значит, он и на Шуралке уж объявился. Вот потому и сказки всякие про лешего башкирского народ рассказывает. Какой леший? Кушкин это, некому другому быть! Сколько ни ловили наглеца – уходит, сквозь пальцы будто. Говорят, конь у него больно быстр. Ну, не один Алексашка шалит, понятное дело, целая шайка у него – да тоже никак не выловишь. Вот кто-то из его татей либо сам он и на Синюшкино болото вышли. Ну, надо теперь блюдо к Никите Демидычу снести утром.

Так всё домашним и объявил.

Права была бабка Катерина: наградил Демидыч Таютку щедро. И так она не бедная невеста была, а теперь и вовсе ирбитскому купцу от радости прыгать надо: какое приданое ему будущая жена в дом принесёт.

Только недолго родные на Таютку радовались. Пропала она вскорости. Ровно в воздухе растаяла.

Глава 13. Шерлок Холмс и Ватсон: двадцать первый век

– Анна, почему Франкфурт? – спросил Анатолий в мягко мчащемся BMW.

– Потому что я без тебя скучаю, Аня, а в России я все дела уже сделала.

– Так я что, буду у тебя чем-то вроде приживалки-компаньонки?

– Ну, зачем же так? Какая ты приживалка-компаньонка? Ты компаньон в деле, которое мы делали и будем делать вместе. Вот отдохнёшь сегодня, а завтра пойдём на выставку «Золото алтайских курганов». Она как раз во Франкфурте. Посмотрим, подумаем кое о чём.

– Опять Демидовы? Золото Полоза? Чего ты добиваешься, Анна?

– Отвечу честно: добиваюсь того, чтобы не скучно было жить. Ну, и ещё: приятно и полезно решать ребусы, составленные не тобой, и попутно составлять свои. К тому же в приятной компании.

Она погладила его по щеке. Рука её скользнула по его шее вниз, расстегнула пуговку… Её душистая головка легла ему на плечо… Анатолий отбросил холёную ручку с мерцающими ноготками, отодвинул своё плечо.

– Если мы компаньоны, тогда никаких отношений, помимо чисто деловых. Скажи, что именно я как компаньон вношу в твой проект? И, кстати, в чём он заключается? Партнёрские отношения предполагают честность.

– Ох, Аня, Аня, как вы, русские, любите быструю езду! Ну, хорошо. Я расскажу тебе. Кое-что из найденного мной в архиве Демидовых в Британском музее в печать не попало. Это, кстати, не такая уж редкость в научном мире. Зачем сразу исчерпывать запас сенсаций и интерес прессы к тебе? Правда, я искала и нашла архив не для науки и сенсаций, а для себя. Опубликовала я некоторые материалы архива потому, что мне хотелось выманить Украинцева из норы. Вместо того чтобы разыскивать его и тратить деньги и время на то, чтобы узнать, насколько он продвинулся в изучении интересующих нас обоих вещей, я заставила его делать то же самое в отношении меня. Это дало мне фору: он свои ресурсы обнаружил, я – нет. По крайней мере, не все. Благодаря такой тактике я узнала, что он к искомому результату не пришёл, и более того, даже не представляет, каков на самом деле может быть результат. Он всего лишь знает, что есть некая тайна, но в чём она конкретно состоит – только предполагает и думает, что тайну узнала я – из невьянского архива первых Демидовых.

– А ты узнала?

Анна приблизила к нему в полутьме автомобильного салона свои смеющиеся бесовские глаза:

– Я тоже только догадываюсь. Но через тебя – помнишь, мы стояли у портрета, и я рассуждала вслух? – я дала Андрею Кирилловичу Украинцеву абсолютно все, выражаясь фигурально, карты местности. А уж пойдёт он по шоссе к сверкающему граду на холме или свернёт на грунтовку в тупик – зависит от возможностей его интеллекта и кошелька. Соответственно, либо мы с ним будем бороться до последнего метра дистанции – либо на завершающем этапе пути я пойду к вершине одна, оставив ему из милосердия какой-нибудь утешительный приз.

– Значит, золото Полоза – твоя обманка? Попытка заманить его на грунтовку? Или это твой утешительный приз Украинцеву?

– О Господи, darling, нельзя же требовать, чтобы тебе всё разжевали, положили в рот и пропихнули в самый кишечник вплоть, простите, до анального отверстия! Поработай немножко сам, своей собственной головой! Ты же, как мы только что договорились, компаньон, а не духовник – исповедник.

Помолчали. Потом Анна протянула:

– Ну, раз у нас теперь чисто партнёрские отношения…

И отодвинулась в угол сиденья.

– Анна, ты просто бес, а не женщина!

Второго намёка Анатолию Анне подавать не пришлось.

Ночью они почти не спали.

Утром, как и хотела Анна, они отправились на выставку. Прилежно осмотрели все экспонаты. Потом, за кофе в ресторане, Анна спросила:

– Что привлекло твоё внимание среди всех этих замечательных золотых вещей в наибольшей степени?

– Ну, там много приятных вещичек.

– И всё-таки?

– Там есть один такой замечательный золотой жезл. Я подумал, что сидеть на троне – или на чём они там сидели много столетий назад – и держать его в левой руке было бы классно.

– А в правой?

– А в правой – меч с золотыми накладными украшениями. И с удовольствием рубить им головы не в меру любопытным красавицам.

Анна засмеялась и захлопала в ладоши.

– Браво, Ватсон! Знаешь, Аня, что Шерлок Холмс у Конан-Дойля говорит Ватсону в порыве откровенности о его истинной роли в их партнёрстве? Он говорит примерно так: Ватсон, если вы сами не являетесь источником света, вы всё-таки способствуете тому, что свет зажигается. Кстати, вот у тебя появилось не только новое имя, но и фамилия – Аня Ватсон. Ладно, не злись. Вот я тебя сейчас спросила потому, что хотела предположительно знать, на что именно обратит внимание Украинцев во всей этой коллекции золотых вещей.

– Ловля на живца?

– Ой, перестань! Живец, мертвец – какая тебе разница? Пока я с тобой, во всяком случае.

– Анна, ты меня пугаешь.

– Я сама себя боюсь.

Мерзкая бабёнка скорчила рожу и, приставив ладони, захлопала ушами.

– Правда, надо сделать поправку на то, что, в отличие от тебя, Аня, Украинцев – не доцент уральский, а настоящий хороший делец.

– Тогда, моя милая, это тебя надо спросить, на что бы ты обратила своё благосклонное внимание.

– Ну, я же женщина, мне всякие брошечки-серёжечки нравятся.

– Не уходи от ответа!

– Ой, прямо боюсь! Как делец я бы выбрала предметы покрупнее. И практичные. То есть то, что и подороже, и более конъюнктурно.

– Что-то вроде золотого блюда, на которое можно положить гуся при подаче на стол, чтобы все гости со стульев попадали?

– Там были предметы ещё более крупные: золотой стул, например. Кстати, представляешь, как он натирает задницу?

– Ладно, к делу. Зачем тебе надо, чтобы Украинцев что-то из этой коллекции выбирал?

– Аня, мне надоело быть твоим поводырём притом, что твои собственные ноги вполне ходячие. Ваш Илья Муромец, по-моему, сидел сиднем тридцать лет и три года не по болезни, а потому, что был ленив, как ты, и просто придуривался. Тебе сколько лет? Тридцать три? Ну, слезай с печки – пора. Больше ничего тебе рассказывать не буду. Всё уже рассказано. Доходи до результатов сам.

– Угу, а ты по ходу моих мыслей будешь судить о том, выбирает ли Украинцев шоссе или грунтовку – при заданной карте местности…

– Ну, вот видишь, ты небезнадёжен: сообразил же что-то путное.

– Так ты что, хочешь сказать, что он здесь или будет здесь – на этой выставке? Значит, вы оба знаете, что тайна, за которой идёт охота, всё-таки связана с золотом – по крайней мере, с алтайским золотом Демидовых?

– Ну, если он не дурак, а он не дурак, то из твоих бесед со мной – которые, я надеюсь, ты ему пересказал? – он заключит именно это.

– Поиграете вы мной и бросите, как говорила Лариса в «Бесприданнице».

– А чтобы этого не случилось, ты меня прирежешь, как Киса Воробьянинов Остапа Бендера? Что ж, вот тебе вторая сюжетная линия, которая может сделать мой жизненный роман более интересным. Надо будет сегодня на ночь положить рядом с ложем нашей любви нож… Ты ведь перед рассветом будешь резать – и ножом, как Киса? Замечу в скобках: как действительно богата ваша литература – все возможные сюжетные линии уже прописаны, остаётся применить.

Ночью Анатолий не пошёл к Анне. Он сел за ноутбук и активизировал поисковую систему.

Кстати, ноутбук эта паразитка, видимо, специально сюда положила, причём с русским языком использования. Видит на несколько ходов вперёд, шахматистка. Ну ничего, посмотрим, чья возьмёт.

Итак. «Золото алтайских курганов». Ничего особенного. «Алтайцы». Так, обычаи, туда-сюда, шаманизм, одежда-обувь… «Алтай в восемнадцатом веке». Не густо.

Попробуем по-другому. «Демидовское золото». Практически ничего. «Тайны невьянских подземелий». Угу, угу, очень пространно, но непонятно, как это к современной ситуации приспособить. «Портрет Никиты Демидова-Антуфьева». Скупо.

Ну, хрен с ним, пусть будет «сказы Бажова о золоте Полоза». Так. Семёныч – это мы уже проходили, Великий Полоз – само собой, Золотой Волос – понятно, Никита Жабрей… Случайно главный персонаж сказа о скрытом под землёй золоте назван Никитой?.. Кстати, у Никиты Демидова, кроме троих сыновей, ещё и дочь была. Дочь Великого Полоза, Золотой Волос… Сказ «Золотое имечко»: имечко, что открывает все земные богатства, между прочим, не названо, но, судя по тексту, должно быть башкирское. Башкирский язык схож с алтайским. Вера практически одна. Может, тут что-то есть? Погоди-погоди, Толян. Золотой Волос украл у Полоза башкир Айлып. Так? Так. А теперь вспомни, когда ты по южно-уральским деревням фольклор собирал, где тебе это имя встречалось? Айлып – великий шаман. И чем он там был знаменит? Шаманил в том числе на то, чтобы вывести человека из нижнего мира, то есть царства мёртвых, обратно в средний мир, мир живых. Само собой, и из нашего мира в нижний запросто мог загнать. И использовал он при камлании не только бубен с колотушкой, но и золотую чашу, в которую «клал» душу человека, пока с его телом чего-то там делал. Угу—угу… Не тут ли, часом, собака зарыта? Пути в иной мир? Как теперь принято говорить у экстрасенсов, в астрал? Ой, ребята, чушь это собачья. Ну, попадёте вы с Украинцевым в астрал – и что вы там делать будете? Это и без шаманов с золотыми чашами любая «провидица Серафима с лицензией Академии оккультных наук» вам устроит за пять минут при хорошем золотом обеспечении. Ладно. Встанем на их уровень и вспомним, была ли в коллекции на выставке золотая чаша. Как таковой не было, но было какое-то блюдо, довольно глубокое. При сильном желании может сойти за чашу. И что-то там на нём было начёркано, знаки какие-то… Ой, чу-ушь!.. С жиру люди бесятся, не иначе. Богатство переварить не могут – мистическим поносом исходят…

Так. «Шаманизм». Ну, в общем, так и есть. Шаман мог и заставить человека родиться от другой матери, и уморить когда захочет, и таскать по мирам туда-сюда. Про блюдца-чашечки ничего. Ну, даже если найду я им разгадку этой их великой тайны – если это вообще в ту степь – где они шамана-то возьмут? Или сами камлать примутся? Представляю Анну всю в кожаных ленточках на голое тело… Тело, между прочим, очень даже…

А самое главное – причём тут Демидовы? Они-то здесь зачем?! Шаманы шаманами… Так, вспомним, что там Анна вещала в тагильском музее у портрета Никиты? Ё-моё, она ж говорила, что посох в его руке похож на Древо жизни. Самое шаманское понятие! Именно через Древо жизни шаман человека из мира в мир и водит. А три одинаково написанных пальца на верхушке посоха? Трое сыновей? Три года? Три километра по Большой Берёзе? Три раза? Скорее всего, эти пальцы – это просто особенность парсунного письма. Угу, потом: она чревовещала, что стол, около которого сидит Никита – это не стол, а престол для старообрядческих молебнов. А может, это намёк не на христианское, а на шаманское моление? Чушь, у шаманов никаких аналоев нет! А на столе якобы не чертёж, а графический шифр. Ну-ка, вернёмся к «тайнам подземелий»… Так-так. Вот тут схемка основного подземного хода: он соединял господский дом – вот вам дом на портрете, завод – и на портрете заводской корпус – и Невьянскую башню. Но! Во времена Никиты башни ещё не было, он её только заложил. Однако к берегу пруда ход запросто могли вывести. Угу. И всё это – явный замкнутый треугольник. У Никиты на портрете тоже графический треугольник из трёх зданий. Третий угол составляет некое строение, от которого видно только фрагмент крыши. Мать моя! Так потому и фрагмент, что башня ещё только строилась! Он что, фундамент, что ли, должен был нарисовать? Так это бы просто развалинами представлялось на картине. Ай да Никита! Башка…

Постой, Толян! Ну, ладно, три здания на картине – именно то, что ты сейчас придумал. А шаманы с бубнами причём? Шамана он, что ли, в подземельях держал? И с чашей его… Так какое же камлание в подземелье? Это всё на вольном воздухе происходит.

А ведь Анна, кажется, права. Юрнал Никитин надо искать! Там, видимо, всё и обозначено.

Так. Обратно на портрет. Допустим, верхняя книга – тот самый «юрнал». Слушай, Толян, он на башне лежит – если эта крыша и есть обозначение будущей башни. Что ли, он его туда заложил – в верхний этаж? Или вообще куда-нибудь на крышу планировал спрятать? Акинфий башню достраивал. Сыну, что ли, Никита юрнал завещал – или они его вместе вели? Акинфий-то вроде грамотный был, а Никита – то ли да, то ли нет. Скорее всего, просто малограмотный.

Фу, устал! Отвык от интеллектуальных занятий. Надо прямо признаться.

Перекур!

В дверь тихо постучали.

Пришла всё-таки! Стоило по-мужски гордо её проигнорировать – и пожалуйста!

Пошёл открывать. Успел только увидеть баллончик в руке, одетой в перчатку – и отрубился надолго.