Москва в судьбе Сергея Есенина. Книга 1

Театральная история

К киноискусству Сергей Александрович Есенин оставался равнодушен, а вот к театру, к актерству тяга у него была несомненно. Еще в юности, в доме Смирновых и в имении помещицы Л. Кашиной он участвовал в любительских спектаклях. Первокурсником Университета им. А. Шанявского соприкоснулся с истинным театральным искусством: однажды в холодный осенний вечер, в компании сокурсников В. Наседкина и Б. Сорокина впервые переступил порог Художественного театра. Давали «Вишневый сад». Раневская – Книппер-Чехова, студент Трофимов – Качалов, Епиходов – Москвин, Лопахин – Леонидов. Б. Сорокин вспоминал: «В антракте пошли в фойе.

Облокотившись на кресло, Сергей молчал. И только тогда, когда Наседкин спросил его, понравился ли спектакль, он, словно очнувшись, сердито проронил: «Об этом сейчас говорить нельзя! Понимаешь?» И пошел в зрительный зал». Приехав в Петроград в марте 1915 года, Есенин, уже как искушенный зритель, стал посещать театры. С М. Мурашевым побывал в театре «Кривое зеркало», посмеялся от души. В ноябре того же года с другом Володей Чернявским был в знаменитой Александринке на представлении пьесы А. Грибоедова «Горе от ума», в Мариинском театре слушал оперу Н.А. Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». В 1916 году слушал Шаляпина в «Борисе Годунове». Находясь на военной службе в Царском Селе, Есенин, тогда уже подающий надежды поэт, работал над пьесой «Крестьянский пир». По свидетельству М. Мурашева, читал ее в театре «Новая студия». Пьеса не сохранилась. Видимо, в то время и сказал Сергей Есенин кому-то из друзей, что коль не стал бы поэтом, то стал бы непременно актером! В январе 1916 года Есенин брал уроки у преподавателя курса «Речевых основ сценического искусства», артиста В.В. Сладкопевцева. В практике сценического искусства существует термин «сценическое обаяние». Обаятельный в жизни человек, выходя на сцену, может неожиданно утратить свою притягательность, а внешне неприметный – на сцене вдруг преобразиться и выделиться – вот это удивительное свойство, а вовсе не красота, составляет понятие «сценическое обаяние». Сергей Александрович Есенин был одарен природой и человеческим, и сценическим обаянием.

Художница Лидия Белютина-Гринева так описывала поэта: «Все, что он делал – подвинет за спинку венский стул, возьмет из рук чашку, откроет книгу (обязательно пересматривал все, что лежало в комнате), – получалось ладно. Можно бы сказать – пластично, но ему это слово не подходило. Ладный он был и в том, как одевался, как носил любую одежду. Никогда одежда его не стесняла, а между тем заметно было, что она ему небезразлична. И за модой он следил – насколько в те годы это получалось, особенно запомнилось его дымчатое кепи. Надевал он его внимательно, мог лишний раз сдуть пылинку. Мне этот жест всегда потом вспоминался в связи со строкой «Я иду долиной, на затылке кепи…» Читали у нас свои произведения многие, читал и Сергей Александрович. От всех поэтов его отличала необычная сегодня, я бы сказала, аристократическая манера чтения. Он не подчеркивал ритмической основы или мысли. Каждое его стихотворение было как зарисовка настроения. Никогда два раза он не читал одинаково. Он всегда раскрывался в чтении сегодняшний, сиюминутный, когда бы ни было написано стихотворение».

В декабре 1921 года в издательстве «Имажинисты» была напечатана поэма «Пугачев». Есенин мечтал увидеть свое любимое детище на сцене. Даже читал «Пугачева» перед труппой театра Мейерхольда. Один артист поинтересовался у Мастера: «Кто из нас будет читать?» Режиссер ответил: «Читать будет автор!» Когда поэт закончил чтение, Всеволод Эмильевич взглянул на скептика: «А ты прочтешь так, как он?!» В театральном мире Сергей Есенин был своим человеком, особенно после заграничной поездки. Он посещал все спектакли своей знаменитой жены Айседоры. В августе 1923 года познакомился с актрисой Камерного театра Августой Миклашевской. В октябре был на спектакле с ее участием «Кабачок и роза» в театре «Острые углы». А его посещение спектакля Малого театра «Недоросль» по приглашению актрисы О.С. Щербиновской (жены Б. Пильняка) оставило трагикомический след не только в истории этого театра, но и в протоколе 26-го отделения милиции, расположенном неподалеку, в Столешниковом переулке. Известной актрисой театра стала бывшая жена Есенина, Зинаида Райх.

МХАТ

В начале апреля 1925 года поэт присутствовал на спектакле «Мандат» по пьесе приятеля-имажиниста Н. Эрдмана в постановке Мейерхольда, тогда уже мужа Райх. А знакомство ранней весной 1925 года с актером Художественного театра Василием Ивановичем Качаловым сблизило Сергея Есенина с людьми, которыми он восхищался в юности. Чудесное стихотворение «Собаке Качалова» появилось благодаря этому знакомству.

Оно было впервые напечатано 7 апреля 1925 года в газете «Бакинский рабочий». В это время Есенин находился в Баку, там же проходили и гастроли Художественного театра в то же самое время. Есенин пришел на спектакль. Давали «Царя Федора Иоановича» по пьесе А.К. Толстого, с Качаловым в главной роли. В перерыве Василий Иванович провел поэта за кулисы. Сергей Есенин читал свои стихи самому Константину Сергеевичу Станиславскому.

Большая Никитская, дом 58

Иван Никанорович Розанов – литературовед, историк русской поэзии, известный московский библиофил не входил в круг близких друзей Сергея Есенина. Этот факт он особо подчеркивает в воспоминаниях, но, тем не менее, в его пересказе мы читаем о многочисленных беседах с поэтом, имевших со стороны Сергея Александровича исповедальный характер. Впервые Розанов услышал выступление Есенина в 1916 году в «Обществе свободной эстетики». К этому выступлению Сергей Есенин и Николай Клюев специально заказывали концертные костюмы. Костюмы Ивану Никаноровичу не глянулись, а вот Есенин произвел на него приятное впечатление: «Мне лично Клюев показался перегруженным образами, а местами и прямо риторичным. Нравились отдельные прекрасные эпитеты, но ни одно стихотворение целиком. Есенина я, как и многие другие, находил проще и свежее. Тут были стихотворения, понравившиеся мне целиком, например «Корова», где уже сказалась столь характерная для позднейшего Есенина нежность к животным.<…>Кажется, в первый раз в русской литературе поэт привлекал внимание к горю коровы. Еще более произвело на меня впечатление «В хате» («Пахнет рыхлыми драченами …»), а особенно три последние строки: «От пугливой шумоты,// Из углов щенки кудлатые// Заползают в хомуты» и ночью, уже ложась спать, я все восхищался этой «пугливой шумотой» и жалел, что не могу припомнить всего стихотворения». Есенин и Розанов лично познакомились лишь в 1920 году, часто виделись в книжной лавке «Московской Трудовой Артели Художников Слова», а в 1921-м Иван Никанорович записал со слов Сергея Есенина его автобиографию. В двухэтажный дом № 58 на Большой Никитской улице поэт пришел с сестрой Катей, очень торопился на какую-то другую встречу, и говорил, по его же рассказам, первое, что приходило тогда на ум. После возвращения Есенина из зарубежной поездки виделись уже редко. Ивану Никаноровичу запомнилось выступление поэта у памятника Пушкину в день 125-ле-тия Александра Сергеевича: «Есенин стоял на ступеньках пьедестала, светлые его кудри резко выделялись в толпе.

Большая Никитская, дом 58

В руках он держал букет цветов, который от Союза писателей он возложил к подножию памятника. Он читал свое известное стихотворение, посвященное Пушкину<…>» Иван Никанорович Розанов был старше Сергея Есенина на 21 год и пережил поэта на 34 года. Знаток поэзии, он собрал огромную, около восьми тысяч томов, библиотеку по этой теме. После смерти Розанова в 1959 году вдова передала ее в дар московскому Музею А.С. Пушкина.

Сергей Есенин и Юргис Балтрушайтис

21 января 1916 года в Москве в помещении частной картинной галереи Лемерсье в Салтыковском/ Дмитровском переулке (дом не сохранился) на собрании «Общества свободной эстетики» выступили с чтением своих произведений два поэта: Николай Клюев, известный в обеих столицах, и «странного вида» белокурый юноша – Сергей Есенин. Литературовед Иван Никанорович Розанов подробно описал это событие в дневнике. Клюев «поражал своею красочностью и яркою образностью», но другого, Есенина, Розанов нашел «проще и свежее». Мнения зрителей разделились. Многие отдавали предпочтение Клюеву. Иван Никанорович внимательно прислушивался к разговорам в фойе… Сергей Есенин, читавший о Евпатии Рязанском, «Корову» и «В хате», понравился ему больше: «Кажется, в первый раз в русской литературе поэт привлекал внимание к горю коровы. Еще более произвело на меня впечатление «В хате» («Пахнет рыхлыми драченами…»), а особенно три последние строчки: «От пугливой шумоты// Из углов щенки кудлатые// Заползают в хомуты». И ночью, уже ложась спать, я все восхищался этой «пугливой шумотой» и жалел, что не могу припомнить всего стихотворения». На следующий день газета «Утро России» в заметке «Вечер народных поэтов» сообщила: «Оба поэта имели у слушателей успех». Похоже, поэт-символист Юргис Казимирович Балтрушайтис тоже присутствовал на этом вечере поэтов: уже на следующий день, 22 января, он подарил Есенину два сборника своих стихов. На первом из них – «Земные ступени» – написал: «Сергею Александровичу, Поэту – автор». На втором – «Горная тропа» – написал: «Сергею Александровичу Есенину. Милому поэту русского раздолья и всех его дорог. С приветом Балтрушайтис. Москва.22.1.16» Слово «Поэт» с большой буквы говорит о том, что поэту-символисту стихи тоже пришлись по душе. Несмотря на солидную разницу в возрасте поэтов (22 года), многое их роднило: оба из крестьян (Балтрушайтис выходец из бедной литовской деревни), оба жадно стремились к знаниям (Балтрушайтис самостоятельно освоил грамоту, после закончил Московский университет). Юргису Казимировичу были близки и знакомы образы поэзии Есенина и его евангельские мотивы. В конце января 1916 года издатель М.В. Аверьянов выпустил в свет первую книгу Сергея Есенина «Радуница», и уже 9 февраля юный поэт делает поэту-символисту ответный подарок. В Петербурге. Лукавая надпись-загадка такова: «От поемов Улыбиша перегудной Мещеры поэту ипостасной чаши скорбной тропы Ю. Балтрушайтису на добрую память от баяшника соломенных суемов. Сергей Есенин.1916.9 февр. Пт». О Юргисе Казимировиче известно немного. Прекрасно образован, знал языки, делал переводы Ибсена, Кнута Гамсуна, Ницше, Оскара Уайльда, Метерлинка. Дружил с Валерием Брюсовым и Константином Бальмонтом. Все трое организовали издательство «Скорпион». Был очень требователен к себе и другим. Писал на русском (преимущественно) и литовском языках. Интересна история женитьбы Юргиса Балтрушайтиса. Литературный труд не приносил дохода, и бедный студент подрабатывал репетиторством. В него влюбилась наследница миллионера, владельца крупнейшего в Российской империи Колокольного завода в Ярославле и Московской фабрики церковной утвари с многочисленными магазинами, Маша (Мария Ивановна) Оловянишникова. Венчались тайно, в 1899 году. Шафером на свадьбе был Валерий Брюсов. Некоторое время жили бедно, но в любви и согласии: брак оказался наредкость счастливым. Сердца родителей дрогнули. Молодым выделили квартиру в доме Оловянишниковых на Покровском бульваре (дом № 4). Летом на даче на Оке у семьи Оловянишниковых-Балтрушайтисов отдыхали многие символисты: Брюсов, Бальмонт, Вяч. Иванов и др. После 1917 года завод, фабрика и магазины были закрыты.

Оловянишниковы стали лишенцами. И тут им очень помог зять. С 1922 года он был уже чрезвычайным полномочным послом Литовской Республики в Москве, и устроил родственникам жены выезд за границу. Пути Сергея Есенина и Юргиса Балтрушайтиса постоянно пересекались: был общий круг общения. В 1918 году Балтрушайтис работал в Лито Наркомпроса, в Тео заведовал репертуарной политикой. Он и поэт Владислав Ходасевич составляли репертуарные списки, пытались протянуть классику, несмотря на то, что пролетариат требовал водевилей, со слов Ходасевича. К этому же периоду относятся воспоминания Ходасевича о разговоре с Ольгой Каменевой, активной деятельницей Наркомпроса, женой Льва Каменева и сестрой Троцкого: «Вдруг – отвратительно, безобразно, постыдно, без всякого перехода, как привычный следователь, Ольга Каменева ошарашивает меня вопросом: «А как по-вашему, Балтрушайтис искренне сочувствует советской власти?» Этот шпионский вопрос крайне мерзок потому, что Балтрушайтис, как всем известно, личный знакомый Каменевых. Он бывает у них запросто, а меж тем Ольга Давидовна шпионит о нем окольными путями». Есенин и Балтрушайтис часто встречаются во Всероссийском Союзе поэтов, имеют общих знакомых – К. Петрова-Водкина, Андрея Белого, Владислава Ходасевича, Сергея Городецкого, Всеволода Мейерхольда… Стихи обоих поэтов публикуют в одних и тех же сборниках и альманахах. Они посещают одни и те же литературные кафе (например, «Красный петух»), студию Жоржа Якулова… Юргис Казимирович тоже трудится в книжной лавке – «Книжной лавке искусств». С 1920 года Балтрушайтис живет с семьей на Поварской, в доме в стиле модерн (№ 24), в Представительстве Литовской республики.

Покровский бульвар, дом 4

Поварская, дом 24

Лишь в 1937 году он с женой и детьми уезжает из страны в Париж. И семья, наконец, воссоединяется. Приятель Есенина Рюрик Ивнев написал о Юргисе Балтрушайтисе годы спустя: «Мы знаем примеры, когда современники проходили мимо крупных талантов, не замечая их. <…>Недавно в Вильнюсе вышла книга стихов поэта Юргиса Балтрушайтиса, известного в литературе из истории символизма. Несмотря на щедрые похвалы, расточаемые его стихам Вячеславом Ивановым и Валерием Брюсовым, этот талантливый поэт оставался в тени. У него не было посмертной славы <…>Балтрушайтис получил лишь посмертную известность, и то весьма ограниченную». Поэт скончался в Париже в 1944 году. Вспомним и мы добрым словом поэта, приветившего Сергея Есенина на пороге его славы.

«Скоропечатня А.А. Левенсона»

Это изящное здание в Трехпрудном переулке связано с любопытной страницей биографии Сергея Есенина… Маленькая типография в Рахмановском переулке к концу ХIХ века выросла в довольно крупное производство. Для его дальнейшего расширения был куплен участок в Трехпрудном переулке (дом 9). Проект заказали знаменитому архитектору, живописцу, сценографу Федору Осиповичу Шехтелю, который давно сотрудничал с типографией в качестве художника. Он слыл лучшим виньетистом, свое пристрастие к этому виду книжных украшений мастерски воплощал и в орнаментах чугунных оград, непременно окружавших его каменные шедевры в стиле модерн. Проект зданий Товарищества «Скоропечатня А.А. Левенсона» получился замечательный. На красной линии переулка расположился сказочный замок с помещениями для издательства, редакций, кабинетов руководства. За спиной замка – цеховые помещения более строгих очертаний, кладовые для бумаги, красок и других материалов. Техническое оснащение типографии – по последнему слову!

Теперь о том, что привело начинающего, но уже известного, поэта Сергея Есенина в «Скоропечатню А.А. Левенсона». 1916 год. Империалистическая война в самом разгаре. К этому времени уже вышел первый сборник стихов С. Есенина «Радуница». Гениальному юноше грозит отправка на передовую, в окопы. О его судьбе хлопочут новые друзья – Михаил Мурашев и Николай Клюев. Советуют призываться не из Рязани, а из Петербурга. Благодаря их стараниям поэт откомандирован в Полевой Царскосельский военно-санитарный поезд № 143 Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны. Поезд приписан к царскосельскому лазарету, находящемуся под опекой государыни и царевен, и доставляет в него раненых с полей сражений. Уполномоченным по поезду № 143 являлся полковник Дмитрий Николаевич Ломан, влиятельный царедворец. К юному поэту полковник относился с симпатией, позволял ему многое, что не полагалось простым санитарам. Дмитрий Николаевич, член «Общества возрождения художественной Руси», смог по достоинству оценить масштаб дарования Есенина. Юноша был представлен царственным особам, выступал перед ними с чтением стихов. Не без санкции самого Григория Распутина, «друга» царской семьи, как считал поэт Владислав Ходасевич. 22 июля 1916 года в день тезоименитства великой княгини Марии и великой княжны Марии в Федоровском городке Царского Села был устроен большой праздник, приглашены артисты. По просьбе полковника Ломана Есенин написал стихотворение, посвященное юным княжнам, – прекрасное, грустное, и, как оказалось, провидческое: «В багровом зареве закат шипуч и пенен…» Художник красиво оформил его на пергаменте. Сергей Есенин прочел стих в присутствии высочайших особ и подарил им свою «Радуницу». Во время военной службы, воодушевленный успехами, поэт подготовил материал для второго сборника стихов – «Голубень». Сборник составляли стихи 1915–1916 годов. Читателю предстояло окунуться в гармоничный мир природы, где взаимодействуют люди, животные и растения. В октябре 1916 года полковник Ломан, обсудив проект издания «Голубени» с Н. Клюевым и С. Есениным, принял решение профинансировать сборник. Находясь по делам в Москве, Есенин сдал макет будущей книги в одну из лучших типографий России – Товарищество «Скоропечатня А.А. Левенсона». К середине ноября набор книги находился уже в стадии корректуры. Ознакомившись с гранками, полковник принял неожиданное решение: воздержаться от выпуска этой книги. Взамен он предложил Есенину и Клюеву издать при своем финансировании совместный сборник их стихов, воспевающих царя и Собор Федоровского городка. О подготовке книги «Голубень» с несколькими верноподданническими стихами, посвященными императрице, с ее благосклонного согласия, которое, якобы, получил рязанский самородок, каким-то образом узнала «передовая либеральная общественность». Поднялась шумиха по этому поводу. Либералы Петербурга, которые совсем недавно наперебой приглашали юношу в свои литературные гостиные, возмущенно отвернулись от него. Озадаченные отказом финансирования «Голубени», на предложение подготовить другой сборник – во славу царя, проинформированные о негативном отношении общества, поэты, посовещавшись, ответили Ломану отказом. Клюев изложил его полковнику в своей обычной иносказательной манере – в письме-трактате «Бисер малый из уст мужицких». Ломан был возмущен отказом, и наложил на Есенина дисциплинарное взыскание: отправил его в Могилев, в ставку Главнокомандующего, то есть на фронт. Есенина спасла Февральская революция. До Могилева он не доехал.

Книга «Голубень» вышла уже после Февральской революции. Посвящение императрице Есенин снял, но у букинистов сохранилось несколько оттисков в первоначальном виде. Некоторые исследователи с недоверием относились к рассказу Есенина о дисциплинарном батальоне, но, как оказалось, в воспоминаниях поэта все-таки больше правды.

Возможно, и к рассказу о дружбе поэта с Анастасией, младшей из царевен, воспроизведенному в мемуарах Надежды Вольпин, тоже стоит отнестись с большим вниманием?

Трехпрудный переулок, дом 9

Издательский комплекс А.А. Левенсона после 1917 года был национализирован. Назывался уже Типографией № 16 треста Мосполиграф. В феврале 1922 года здесь проходил сбор первого в стране пионерского отряда. Типографию закрыли в 1942 году. Недавно прекрасное здание отреставрировали.

Малый Знаменский переулок, дом 8

Цилиндр, крылатка, модный костюм-тройка появятся потом. Фотографии элегантного молодого поэта будут выставлены в окне известного фотоателье. За Есениным будут ходить толпы поклонников, стричься «под Есенина», обзаведутся курительными трубками в подражание! А в начале поэтического пути юного Сережи его сценический костюм – в стиле «а ля рюс». Образ пастушка сложился случайно: взятый напрокат фрак для первого публичного выступления в Петербурге ему совершенно не подходил. Тогда-то и пришла в голову Сергею Городецкому, опекавшему парнишку на первых порах, нарядить его в плисовые шаровары и шелковую рубаху, его – всегда одетого по-городскому, в пиджак и галстук. Сколько же ироничных воспоминаний оставили современники об этом наряде!

Малый Знаменский переулок, дом 8

И Георгий Иванов, и крестьянский поэт-приятель Пимен Карпов, и издательский работник П.Н. Зайцев, и даже М. Горький. По протекции полковника Ломана приехавшие в Москву в январе 1916 года Есенин и Клюев, перед почетным выступлением в Марфо-Мариинской Обители, специально заказали себе сценические костюмы и сапоги в Мастерской русского платья братьев Стуловых, по адресу: Малый Знаменский переулок, дом 8 (Доходный дом братьев П. Т. и Н.Т. Стуловых). Н.Т. Стулов вспоминал: «Я отобрал по их указанию материал и отдал в работу вещи. Сапоги с трудом, но удалось найти; они выбрали цвет кожи золотисто-коричневый, хотя не совсем стильный, но очень приятный, не режущий глаз». Любуясь обновкой, Есенин говорил Анне Изрядновой о своих сапожках на высоком наборном каблуке: «Под пятой, пятой хоть яйцо кати…»