Входя к отцу, Гэбриэл ничего особенного не ожидал, но, увидев Габи и Беатрис, напрягся. Последняя выглядела не просто заплаканной, – зарёванной, и прикрывала шею косынкой, Габи пылала праведным гневом.
– Гэбриэл, что у вас случилось? – Обратился принц к сыну. – Вот эта девушка жалуется, что ты набросился на неё, запугивал, душил и требовал убраться из Хефлинуэлла.
– Ага. – Кивнул Гэбриэл. – Всё точно. И из Гранствилла – тоже.
– По какому праву ты моих девушек трогаешь?! – Запальчиво воскликнула Габи.
– А по такому, что она пыталась оклеветать мою невесту и моего друга. – Тяжело посмотрел на неё Гэбриэл. – Оклеветать Алису? – Поразился принц.
– Да, отец. Якобы, она изменяет мне с Иво.
– Это не клевета! – Воскликнула Габи. – Это чистая правда, и ты болван, что этого не видишь!!!
– Это очень серьёзное обвинение. – Сказал, хмурясь всё сильнее, принц.
– Это ложь! – Гневно повторил Гэбриэл.
– Ложь или не ложь, но это было озвучено в моём присутствии, и я обязан в этом разобраться. Если это подтвердится, ни о какой свадьбе не может быть и речи. Алиса будет лишена всех земель и подарков, и отправится с позором в северный монастырь на вечное заточение; если же…
– Прежде придётся убить меня. – Бледнея, сказал Гэбриэл. – Пока я жив, моё солнышко никто не тронет, не обидит и никуда не отправит!!!
– Если же, – с нажимом произнёс принц, – подтвердится клевета, даме Беатрис надлежит, урезав язык, дать десять плетей, и поставить к позорному столбу с надписью «клеветница», а после изгнать из Элодисского герцогства навечно.
Беатрис тоже побледнела.
– Я… я не вру! Мне сказала служанка!
– Я хочу видеть эту служанку. А так же Алису и этого Иво. Мне уже неоднократно говорили о нём. Правда, не в связи с Алисой.
– Отец, я верю Алисе и Иво, как самому себе. Пусть эта дура валит из замка и города, и я забуду…
– Поздно, Гэбриэл. – Не скрывая досады, поднял руку принц, неодобрительно глядя на Габи. – Твоя кузина сделала это необратимым. Значит, ты, девушка, сама не видела Алису и Иво вместе?
– Нет. – Поколебавшись и поняв, что врать опасно, призналась Беатрис. – Но я точно знаю…
– Что именно сказала тебе та служанка?
– Что они часто остаются наедине, и всё такое…
– Всё такое – это что? – Обычно мягкий и приветливый, сейчас принц выглядел именно так, как должен выглядеть правитель и судья: суровым, холодным, а его тёмные глаза смотрели внимательно, тяжело и проницательно. Беатрис струхнула. Этого она не ожидала! Но перспектива урезания языка и всё прочее её не на шутку испугала. И она приняла обычное своё решение: до конца врать, изворачиваться и попытаться и сейчас выйти сухой из воды. Любой ценой!
– Ну, она видела, как они трогают друг друга, и слышала… всякие звуки.
Но служанка Роза, которую привели к принцу, решительно всё опровергла.
– Да, леди Алиса со сквайром своего жениха много времени проводит, но ведут они себя, как братик с сестричкой, шушукаются, но не прикасаются друг к другу, Боже упаси! И не запираются они, а сидят в саду, и их всегда видно, и в двери, и в окно, а к ней в покои он и не поднимается никогда. И ничего они не трогают друг друга, ложь это, и я этого не говорила! Я только раз видела, как господин Иво плакал, а миледи гладила его по голове, что в этом дурного?! А я и не болтала об этом никому! Вам должно быть стыдно, сударыня, клеветать, да ещё на меня ссылаться! Фу! Я всего-то и сказала однажды другим служанкам, что господин Иво часто бывает у миледи, и вот результат! Ваше высочество, я готова на Библии поклясться, что ничего такого там не происходит, миледи своего жениха обожает, и в его отсутствие только и разговору у неё, как его встретить, что он любит, да что ему приготовить, да как ему услужить! Когда его не было, она уж так о нём тосковала…
– Заткнись! – Вскрикнула Габи. – Как не стыдно, дрянь?! Что, она своими подачками и лицемерными улыбочками тебя подкупила, а?! Или ты её жениха боишься?!
– Габриэлла! – Гневно оборвал её принц. – Я сам разберусь в этом деле! А твоя горячность наводит на нехорошие мысли. Ты не впервые выступаешь против этой девочки… Алиса! – Обратился он к вошедшей. Следом за Алисой вошли Аврора, Тильда, Юна и Мина. Иво еще не вернулся из очередного рейда с Нэшем.
Алиса не дрогнула, услышав обвинение. Сказала довольно твёрдо, с полнейшим самообладанием:
– Я чиста перед своим женихом и готова поклясться в этом где угодно. Я не изменяла Гэбриэлу ни в сердце, ни в мыслях, ни телом; а Иво мне как брат. Он тоже любит Гэбриэла, и очень ему предан, поэтому мы часто с ним сидим и разговариваем о нём, особенно, когда я тоскую по своему жениху. А не так давно Иво пережил тяжёлую душевную травму, его очень сильно оскорбили и ранили, сердце ему разбили, и я утешала его, но ничего дурного в этом не было, и стыдиться нам с ним нечего. Стыдно должно быть тому, кто клевещет на нас, либо видит дурное в самых невинных вещах, потому, что сам дурной и грязный внутри!
– Ваше высочество! – Тильда, крайне возмущённая, спрятала руки под фартук, и гордо подняла голову; от желания быть убедительной у неё даже кудряшки, не скрытые чепцом, слегка подрагивали и губы немного кривило от волнения – всё-таки, с принцем говорила! – но она твёрдо верила в свою правоту. – Я столько раз видела, как миледи скучает по своему жениху, как она на него смотрит, и как она ему рада, и считаю, что сомневаться в её верности и чистоте просто грешно! А что касается того, что происходит в её саду, так вам уже всё сказала Роза: миледи ни с одним мужчиной внутри не уединяется, а в саду она всегда у кого-то из нас на глазах! Я со всей ответственностью готова сказать, что всё это чистая правда!
Примерно то же самое сказала Аврора, добавив, что она всегда при Алисе, они близкие подруги и почти никогда не разлучаются, даже спят поблизости друг от друга.
– Ты просто её покрываешь, как собачка верная! – Не сдержалась Габи, и его высочество вновь резко одёрнул её.
– Отец! – Не выдержал Гэбриэл. Он взглянул на Алису – его солнышко была спокойна и держалась безупречно, но он-то видел, как бьётся жилка на её шее, и какими были её глаза – Алисе было обидно и больно, и сердце его взорвалось. – Самое заинтересованное лицо здесь я, а мне всего сказанного было не нужно! Зачем оскорблять их ненужным допросом?! Что Алиса чиста и верна мне, я знаю так же твёрдо, как то, что солнце в небе, а я на земле! Это не надо доказывать! Не мне, только не мне!!!
– Да как вы… как вы все можете… Вы что, не видите… – Задохнулась Габи.
– Чего? – Сурово спросил принц. – Что я должен здесь увидеть, кроме своего сына, который проявил сейчас истинное благородство духа, и девушки, его невесты, искренне его любящей и столько же благородной, которую прямо здесь, – он повысил голос, – пытаются опорочить в моих глазах?! Из-за чего? Из глупой ревности или других чувств?! Мне не понятны ни злость твоя, ни твоё упрямство! Ступай к себе, и подумай хорошенько, пересмотри своё отношение к моему сыну и его невесте… моей дочке! – Он протянул руку Алисе, и она попыталась её поцеловать, но принц привлёк её к себе и поцеловал в лоб:
– Я устроил это судилище не от недоверия к тебе, моя девочка, а как раз наоборот! Я верю в тебя не меньше, чем мой сын, но в таких случаях просто необходимо разом пресечь все сплетни. Нет ничего губительнее сплетен! Ты не сердишься на нас? Я понимаю, как всё это ранило твоё нежное сердечко…
– Нет, спасибо вам. – Возразила Алиса. – Я сейчас убедилась, как любит меня мой жених, и все мои друзья… И так вам всем благодарна! – У неё хлынули из глаз долго сдерживаемые слёзы. – Можно вас попросить?
– Конечно, деточка!
– Я прощаю эту девушку! Не надо её так страшно наказывать, она ещё так молода!
– Ну, как тебе отказать? – Улыбнулся его высочество, и Гэбриэл тоже вздохнул с облегчением: дуру ему тоже было жаль. Но он всё же напомнил:
– Но из замка пусть убирается. Не фиг ей здесь сплетни собирать и распускать!
– Милорд! – Беатрис бросилась было на колени, но Гэбриэл только скривился:
– Хватит уже! Я сказал, не смей здесь оставаться! И радуйся, что моё солнышко за тебя попросила. Иначе простым изгнанием ты бы не отделалась!
– Леди Алиса! – Умоляюще обратилась с колен Беатрис, но и Алиса покачала головой:
– Вы очень дурная девушка, Беатрис. Я давно слышала от других девушек, что вы злословите на мой счёт, и не только по поводу моего поведения, но и о моей внешности, о моём женихе и обо всём ином. Вы пытались разрушить мои отношения с моим возлюбленным, и это я не могу простить. Вам лучше не оставаться здесь.
– А я?! – Воскликнула Габи. – Я здесь ничего не значу?! Беатрис ведь мне как сестра, она моя подруга!
– Тогда почему ты не остановила её? – Сурово спросил принц. – Почему не объяснила ей, что будет с нею, если её клевета не подтвердится? Зачем довела этот случай до кризиса? Это только твоя вина, Габи, только твоя! Ступайте все; Габи, останься.
– Зачем ты это делаешь? – Спросил его высочество, когда остался с племянницей наедине. – Габи, я всё больше недоумеваю, и уже начал сердиться на тебя.
– Вы совершенно от меня отвернулись! – Всхлипнула Габи. – Вы только Алису видите и слышите, вам только она нужна, а меня вы забыли!
– Это не правда. Неужели ты думаешь, что я оставлял бы тебя здесь, если бы не любил тебя и не доверял тебе?.. Леди Алиса – моя будущая… да она уже моя дочка, жена моего сына, любимого сына! Как я могу не принимать её? Вдобавок, она умная и прелестная девушка, мне приятно в её обществе, её любят все, кроме тебя!
– Да! – Горячо воскликнула Габи. – И значит, я дура, а все умные, да?! Конечно! Если я не лицемерю и не пытаюсь подлизаться, если я говорю то, что думаю, то значит, я дурная, а всякие лицемерки правят бал!
– Лицемерие и вежливость – не всегда одно и то же, Габи. – Терпеливо произнёс принц. – А прямота и хамство часто идут рука об руку. Ты можешь смеяться над тучностью человека, а тот просто болен сердцем. Не всем интересно выслушивать твои мысли, и своё мнение ты можешь высказывать только тогда, когда тебя об этом спросили. Ты меня понимаешь?
– Я не смеюсь над тучными людьми!
– Ты только это услышала? – Вздохнул принц. Габи упрямо надулась. Она в самом деле не хотела слышать принца; она изо всех сил старалась не услышать и цеплялась к второстепенным словам, только чтобы остаться правой в собственных глазах. Она права, а он к ней придирается – такой была её позиция. Он говорил ещё долго, и реакция была одна и та же: Габи цеплялась за какие-то мелочи, придиралась к второстепенным словам, сама себя довела до слёз и разрыдалась, не услышав и не приняв ничего, что ей пытались объяснить. Дядя меня не любит, а я бедная жертва, и все вокруг в этом виноваты – вот, что она усвоила.
– Я специально не стал ждать твою мать. – С сожалением поняв это, вновь, ещё тяжелее, вздохнул его высочество. – Она слишком близко принимает это к сердцу, а эмоции сейчас ни к чему. Их вполне достаточно и с твоей стороны. Она пожелает увезти тебя в Маскарель.
– Я не хочу в Маскарель! – Всхлипнула Габи. – Это же дыра… Там скучно!!!
– Естественно. Но оставить тебя здесь при таком отношении твоём к происходящему, по меньшей мере, неразумно. Мой сын, Габи, для меня всё-таки ближе и дороже, чем ты, и раз ты ставишь меня перед выбором – он или ты, – я выбираю его, и Бог мне свидетель, что я этого не хотел. Когда у тебя будут свои дети, ты меня поймёшь. Отправлять тебя в Маскарель я тоже не хочу. Гарет предложил отправить тебя в Разъезжее, и я думаю, он прав. Мы поговорим еще с твоей матерью об этом, но что ты уедешь – это решено.
– Я не хочу уезжать. – Тихо и безнадёжно прошептала Габи.
– Это решено. – Повторил его высочество уже мягче. – Так будет лучше для тебя самой в первую очередь. Ты слишком много наделала глупостей и слишком еще молода. В Разъезжем ты научишься полезным вещам, и может быть, наберешься немного ума.
– Дядя, не наказывайте Беатрис. – Попросила Габи. При всех дурных качествах её натуры, она умела быть верной и по-своему, но была настоящим другом. Коварства и подлости в ней не было. Дурная, распущенная, избалованная, она всё-таки была Хлоринг, и многие черты её натуры достались ей по наследству и были хороши сами по себе. – Это я виновата. Вы правы, я её подначивала и потащила сюда. Она моя подруга… Мне будет её не хватать!
– Сожалею. Это решение моего сына, я не могу его отменить. Если она так тебе дорога, пусть остаётся в Гранствилле; у тебя же есть дом на улице Вязов? Пусть поселится там, а потом ты заберёшь её с собой в Разъезжее.
– А можно мне будет навещать её здесь, в Гранствилле?! – Обрадовалась Габи. Даже её ума хватило, чтобы понять, какая это возможность! И мать не помешает ей теперь ничуть!
– Ну, конечно. – Кивнул принц, и не подозревая, чему невольно способствует. – С твоей матерью я поговорю. Будешь навещать свою подругу, когда захочешь, только будь осторожна, и бери с собой охрану.
– Спасибо! – Габи и не пыталась скрыть радость и облегчение. Схватив руку дяди, она поцеловала её и бросилась к себе.
– Не реви! – Искренне обняла у себя рыдающую Беатрис. – Я уговорила дядю, чтобы он позволил тебе остаться в Гранствилле. Поселишься в моём доме, от аренды можно отказаться – теперь хозяйкой на Вязов будешь ты. А я буду тебя навещать – дядя позволил мне делать это хоть каждый день. Сама подумай, как будет здорово! Я дам тебе денег… – Габи перевернула шкатулку, но монет там оказалось совсем мало – зачем они ей были? – и Габи, недолго думая, сняла с пальца кольцо с аметистом, не самое любимое, но довольно-таки ценное. – Продашь у Райи, сошлёшься на меня, он даст тебе хорошую цену. Нужно будет ещё, я дам ещё. – Она ласково пригладила волосы подруги. – Ну, хватит, не реви! Мы же останемся подругами, все равно!
– Правда? – Зарёванное лицо Беатрис осветилось дрожащей и от того очень трогательной улыбкой. – Ты меня не бросишь?!
– Дура, что ли! – Грубовато ответила Габи и обняла её.
Гэбриэл, переживая о своем Солнышке, которое оскорбили такими подозрениями, тут же отправился к ней в сад, где она его и встретила, заплаканная, но уже спокойная.
– Я хочу поговорить. – Опустив глаза, она принялась откручивать петельку на его лентнере. – Извиниться. За давешнюю ссору.
– да ладно! – Отмахнулся Гэбриэл. – Забудь.
– Нет, я ДОЛЖНА! – Алиса вскинула на него свои изумительные глаза. – Ты… нисколечко-нисколечко не усомнился во мне?
– А должен был? – Нахмурился Гэбриэл. Алиса помотала головой, вновь опустив глаза. Вздохнула немного прерывисто и произнесла жалобно:
– Гэбриэл, я такая вздорная… Такая маловерная… Я бы не смогла вот так… я усомнилась бы, и приревновала бы, и… А ты – ты такой… – Она ткнулась лицом в его грудь, обхватила за пояс руками. – Ты не думай, пожалуйста, не думай, что я ничего не понимаю! Я помню, что ты сказал, я тебя услышала, честное слово! Я так злилась, хоть ты и прав! Я больше всего злилась от того, что ты прав! Но мне не хотелось… – Она помялась. Гэбриэл с веселой нежностью смотрел на нее. – Как бы это… уступать, что ли…
– Да ну?! Кто бы мог подумать?!
– Не издевайся надо мной!
– Боже упаси!
Алиса поникла:
– Я это заслужила. Нет, правда. Я ужасная. Ты в самом деле меня любишь? Даже зная, какая я ужасная?
– Да какое же ты ужасное, Солнышко мое? – ласково произнес Гэбриэл, бережно приподнимая ее лицо и стирая пальцем прозрачную слезинку со щеки. – Мне, к примеру, нравится.
– Правда?
– Нет, блин, вру! – Фыркнул Гэбриэл. – Алиса, ну зачем повторять одно и то же каждый Божий день? Без разницы, что в нас не так. Мне плевать, где ты права, где не очень. Нет, не плевать, конечно, – поправился он, – но на любовь это повлиять не может. Мы с тобой в золотом фонарике, да, мое Солнышко? Как тебе объяснить?.. Мы ссоримся, миримся, злимся, радуемся… Но остаемся внутри, вместе, да?
Алиса, улыбаясь и всхлипывая, кивнула несколько раз подряд.
– Так что? Свадьба будет?
– Конечно! – Алиса пылко обняла его за шею. Выпалила в ухо:
– Я буду стараться, Гэбриэл, честно-честно, я буду стараться сильно-сильно! Быть такой, чтобы тебе хорошо было со мной всегда-всегда! Ты даже… даже можешь к Длинной своей ездить… иногда.
– Ты не пугай меня так! – Засмеялся Гэбриэл. – Уж оставайся, как есть. Хотя… идея-то заманчивая…
– Гэбриэл! – Алиса стукнула его кулачком по плечу, уже смеясь. Он нашел ее губы, и они замолчали, полностью поглощенные друг другом. Каким бы разными они ни были, но начиная целоваться, Гэбриэл и Алиса обретали абсолютную гармонию. В полном соответствии с библейскими заповедями, они становились единой плотью и кровью, зная, любя и принимая каждую царапинку, каждую ресничку на теле друг друга; слышали каждый вздох, ловили каждый отклик любимого тела, как бы мимолетен он ни был. И близость их была такой прекрасной, что мгновенно делала неважными и бессмысленными все их размолвки.
Глава пятая: Мальчишник
После ловушки, в которую они угодили в Майском Дереве, Лодо приобрел двух лошадок. Это было не в обычае нордландских монахов – передвигаться верхом; они предпочитали ходить пешком, демонстрируя смирение и отсутствие гордыни, в крайнем случае, садились в чью-нибудь телегу. Садиться в телегу для знатного человека того времени было так же позорно, как ехать на осле, а для рыцаря – как ехать на кобыле. Поэтому для монаха сесть в телегу было показателем смирения, отсутствия гордыни. Но Лодо купил лошадей. Два гнедых смирных мерина неутомимо топотали по пыльным, от засухи превратившимся в каменные, дорогам Пустошей. В деревнях Лодо, останавливаясь на постоялых дворах, расспрашивал местных о том, что происходит, какие слухи ходят. Шторм сидел подле него молча, опустив голову в капюшоне и перебирая четки. И тоже слушал. Люди боялись. Боялись даже рассказать лишнее, но все-таки многое прорывалось из них, и это многое Лодо не нравилось. Часто, – говорили завсегдатаи постоялых дворов, – стали слышать с востока странный звук. Не то рык, не то рев, вроде как бык ревет, но глуше, и от этого рева стекла, у кого есть, в окнах дребезжат и кошки дуреют, а собаки начинают выть. Порой земля начинает дрожать, – добавляли на постоялых дворах, все чаще по мере приближения Лодо и Шторма к Найнпорту. Иной раз так сильно, что посуда падает. В ближайших от Найнпорта селениях исчезли все кошки – а перед тем, как удрать, носились по дому и орали, шипели и царапались, словно пытались что-то сказать глупым людям.
– Многие убегают отсюда. – Жаловался хозяин постоялого двора в деревеньке Дичь. – Вслед за кошками и люди побежали. Стражники на дорогах кордоны выставили, ловят беглецов, бьют без всякой жалости. А кого и вешают, чтобы другим неповадно было.
Лодо и Шторм этих покойников видели, видели и кордоны.
– Сначала неурожай, саранча всяческая и засуха. – Уныло продолжал хозяин. – Потом упыри и умертвия. Майское Дерево, говорят, драконы пожгли. Стражники за разговоры о драконах языки режут, но всем-то не отрежешь. Детей стали на Красную Скалу забирать. В прислуги, говорят. А зачем столько прислуги-то? Вот намедни делегация от Пустошей к королеве направилась. Может, и будет с того толк-то, а то страшно же. Карги проклятые стаями носятся, никого не жалеют. Мы уж по одному-двое и не ходим никуда, всегда толпой собираемся, с топорами, дрекольем всяческим. Детей никуда не пускаем, только их разве дома летом удержишь? Так и норовят удрать и найти беду на свою голову.
– А его высочество?
– А что его высочество? Герцогом теперь его сын-чельфяк. Они там, на севере-то, говорят, здорово задали жару тамошним бунтовщикам. Некоторые ждут, что вот они вернутся, да и наведут здесь порядок. Только не знаю я… Вражда между ними и здешним Хозяином великая. Может, и не захотят они связываться-то. Это ведь всегда так: господа дерутся, а лбы трещат у мужиков. Вот им, может, и в радость, что у ихнего врага так все плохо складывается-то.
Лодо, задав еще пару вопросов, благословил хозяина, и они со Штормом удалились в отведенную им комнатку, бедную, но чистую, с домотканым ковриком на полу, меж двумя узкими жесткими койками. На подоконнике горела свеча в тазике с водой – вот и вся меблировка.
– Что ты знаешь обо всем об этом? О звуках, о дрожи земли? – Спросил Лодо. Шторм пожал плечами.
– Я звуков не слышал, они, видно, недавно начались. – Ответил неохотно. Он вообще не любил много говорить. – А скалу то и дело потряхивает. Мы привыкли. Ребята в Садах Мечты говорят, что внизу, под скалой, что-то есть. Что-то очень страшное. Но что, никто толком не знает. Кого туда забирала Госпожа, тот не возвращался. Умертвий тоже Госпожа поднимает. И каргов она делает. Из дохлых крыс. Нам давала порой. Если что, нужно только крысу о землю бросить, и будет карг.
– И как только местная церковь терпит такую ведьму у себя под носом?! – Поразился Лодо. – Хотя, что я удивляюсь? Многие из местного клира являются их клиентами и гостями Красной Скалы. И Рим медлит, хотя все знает, поощряет это, выжидает удобный момент… Это и отвратило меня от Ватикана. Когда кто-то будет тебе говорить, что цель оправдывает средства – плюнь тому в глаза. Средства характеризуют цель, вот что вернее. Никто еще, и никогда, не достиг благой цели погаными средствами. Никогда! Иисус, – Лодо привычно поцеловал нательный крестик, произнося это имя, – мог всех своих мучителей повергнуть в прах и сравнять с землей и Иерусалим, и Рим. Но Он этого не сделал! Ни один волос с человеческой головы не упал по его вине! Даже преступники не были Им наказаны. А разве Его цель не была самой благой и праведной на свете?! Чего проще было для Него: уничтожить разом всех злых, и создать царство Божие на Земле в один день. Но Он не сделал этого.
Шторм, не понимающий и половины того, что говорил Лодо, тем не менее, задумался. Он уже успел усомниться в целях своего Хозяина, которые прежде полагал благими, и разувериться в самом Хозяине. Но других целей, другого смысла в своем существовании по-прежнему не видел. А ему это было необходимо, как воздух. Он создан был, как ему теперь думалось, для того, чтобы служить, чтобы за что-то биться. Но за что? И он напряженно слушал Лодо, надеясь хоть в его словах найти это «что-то», на что он готов был положить свою жизнь, всего себя. Но Бога он не знал, и слов Лодо о Боге не понимал. Зато понял кое-что иное.
– Что же, – спросил осторожно, – никого не трогать, и позволить всем вокруг гадить и убивать, так, получается?
– Нет, что ты. – Вздохнул Лодо. – Зло не должно оставаться ненаказанным, это только усиливает его, привлекает на его сторону новых адептов, плодит и размножает зло. Но на зло нужно отвечать справедливостью. И нельзя… уподобляться злу. Становиться злом самому. Я вот стал. И можно бы оправдаться тем, что не я выбирал свою стезю, меня в раннем детстве превратили в машину смерти. Я – зло, Шторм. И ты – зло. Так сложилась наша жизнь. Но посмотри на это так, как когда-то взглянул я. Когда я решился бежать от Старца Горы, я бежал в Иерусалим. Я сидел на Голгофе, на месте, где распяли Христа, и молился о том, чтобы Он указал мне путь. – Лодо помолчал. Тихо потрескивала свеча, тикал где-то жучок.
– Он указал? – Спросил, наконец, Шторм. Лодо покачал головой.
– Не знаю. Мое ли было решение – возвращаться в Италию, искать мать и сестер, или то было указание свыше? Я не знаю. У меня был только клинок и кусок хлеба. Я не знал даже, в какой стороне находится Италия. Но я встал и пошел, твердо зная, что мой путь ведет домой. И знаешь, что я сейчас думаю? – Он встал, подошел к двери, прислушался, приоткрыл. Никого не было. – Господь уже тогда знал о Красной Скале, и знал, что моя дорога ведет именно сюда. Мы не знаем планов Господа на нас. Мы не знаем, что находится там, в конце нашего пути. Но пройти этот путь мы обязаны. И рано или поздно, но нам откроется наше предназначение. Для кого-то – это просто родить и воспитать будущего гения или героя. Или стать предком этого гения. Для кого-то – разрушить Красную Скалу. Я молю Бога, чтобы он позволил мне участвовать в этом деянии, потому, что это – благо. Это – справедливость.
– Моих родителей, – сказал Шторм неожиданно для самого себя, – предал Доктор и убил Гестен. Они забрали нас с сестрой и привезли в Редстоун. Я верил всю свою жизнь, что матерью моей была шлюха, продавшая меня, а отцом – эльф, которому было на меня плевать. И служил тем, кто лишил меня семьи и превратил меня сначала в игрушку для гостей Красной Скалы, а потом – в верного пса тех, кто сделал все это со мной. Я теперь не знаю, как мне быть. Но план разрушить Красную Скалу мне нравится. Я только сначала хочу найти Доктора и убить его, а потом – найти и убить Гестена.
– Это просто месть. – Сказал Лодо. – Хотя это справедливая месть. Нужно не просто уничтожить этих злодеев. Нужно уничтожить саму возможность творить это мерзостное зло.
– И как? Вдвоем мы Скалу не разрушим. Мы даже с Барр не справимся. Она – тварь сильная.
– Мы узнаем все, что только можно узнать, это часть моей профессии. Спасем всех, кого сможем спасти. И даст Бог, наши сведения пригодятся Хлорингам и помогут им, вместе с нами, уничтожить эту язву. Мир это не спасет, но чище сделает намного, поверь. – Лодо хотел задуть свечу, но, поколебавшись, не стал этого делать. В отсутствие кошек в домах Пустошей развелось множество крыс. Они и теперь скреблись и перебегали под кроватями, в ожидании. А в темноте совсем распоясаются… ну их.
И почему ему кажется, что за ними кто-то внимательно наблюдает?.. Лодо всей кожей ощущал это пристальное, недоброе внимание. За окном была темнота, хлев, в котором возилась скотина, за дверью – никого. Да и Шторм не слышал ничего подозрительного, а слух эльдара был в разы сильнее человеческого. Но и он ощущал какой-то дискомфорт, и ему казалось, что где-то таится какая-то опасность. Они легли спать, не раздеваясь, и оружие положили рядом.
На другой день принц Элодисский со всей свитой, уже подъехавшими гостями и членами семьи, отправился встречать сестру, старшего сына и новых гостей. Для простых людей любой выезд господ из замка был зрелищем, и, не смотря на разгар страды, находилось достаточно зевак, чтобы посмотреть, обсудить, посплетничать и посмаковать подробности. Многих дам, рыцарей и оруженосцев в городе знали, были среди них и любимчики толпы, и аутсайдеры – сами того, кстати, не подозревая. Мощный белоснежный Холг виден был и узнаваем за версту, всякому ясно было, где едет его высочество; но героем дня был, конечно, Гэбриэл. На площади перед Богословом горожане устроили им импровизированную торжественную встречу, с подношением от города еще одного рыцарского ордена, на этот раз с изображением архангела Гавриила, небесного покровителя Гэбриэла. Маленькая внучка фохта в белом платьице что-то пролепетала, видимо, какое-то заученное приветствие, которое никто не понял, но, по всеобщей человеческой традиции, девочку похвалили, Гэбриэл, спешившийся, чтобы принять орден, ее поцеловал, искренне растрогавшись. На шею Пеплу и Холгу горожанки надели цветочные венки; девушки и молодые женщины окружили Гэбриэла, требуя, чтобы он их поцеловал всех.
– На счастье, ваше высочество! – Смеялись они. – Чтобы выйти удачно замуж! Это традиция такая!
– Ну, за ради этого – пожалуйста! – Со смехом согласился Гэбриэл, и перецеловал, в щечку, в лоб, а то и в нахально подставленные губы, целую толпу девушек. Это действительно была нордландская традиция: целоваться с женихом накануне свадьбы; считалось, что такая девушка обязательно выйдет в ближайшее время замуж сама. Алиса дежурно улыбалась, глядя на это безобразие, но глаза ее опасно вспыхивали, отмечая самых рьяных «поцелуйщиц». Толпа ликовала, аплодировала, свистела и прочими, доступными ей, способами, выражала свой восторг.
– Приятно вернуться домой! – Выдохнул Гэбриэл, возвращаясь в седло и поднимая руку в приветствии всем горожанам. Орден был шикарный: с алмазами и рубинами, символизирующими пламя и лед, стихии Гавриила, с мастерским изображением вооруженного ангела в сверкающей броне на белой эмали. Город готовился к его свадьбе, и Гэбриэл, проезжая по улицам, отмечал это не без удовольствия и странной, приятной тревоги: служанки мыли окна, двери и плиты у порога, начищали медные и бронзовые дверные кольца, с балконов уже вывешивали цветастые ковры. Продавцы цветов в эти дни были самыми востребованными торговцами во всех городских районах, даже в тех, где свадебный кортеж не появится ни при каких раскладах. По традиции, жених и невеста со своими свитами должны были въехать в город через разные ворота, и, как правило, это были Ригстаунские ворота для невесты, и Южные, или Брыльские, для жениха. Первой в церковь приезжала и входила невеста, и ждала жениха у алтаря с посаженным отцом, который вручал руку невесты жениху, появлявшемуся чуть позднее. А снаружи уже ждали дети и подростки с корзинами, наполненными лепестками роз и шишками хмеля, чтобы осыпать ими новобрачных, выходящих из церкви. Поэтому в окрестностях Гранствилла шла сейчас настоящая азартная охота на хмель, а цены на розы, особенно белые, взлетели до небес.
У Старого Места Гэбриэл заметил новенькую сыроварню Тобиаса Шпака, уже достроенную, и еще не достроенный двухэтажный дом. Усмехнулся, вспомнив их с братом визит к сыровару. И тут же, непрошенные, вернулись недавние воспоминания о сожженных и разоренных деревнях и поселках Междуречья. О тушах убитых животных, о пепелищах и трупах. Даже озноб пробрал. Это только кажется, – шепнул внутренний голос, – что благополучие и мир Поймы такие надежные и незыблемые. Достаточно четырех пьяных идиотов и одного придурка, чтобы все порушить и превратить эти процветающие земли в руины и пепелища.
Никогда. – Пообещал он себе. – Никогда! Пока я жив, в Пойму война не придет.
В Орешке состоялась, наконец, долгожданная встреча. Леди Алиса шумела, радовалась, пускала слезу и обнималась со всеми за семерых. Но не менее рады были и принц Элодисский с герцогом Анвалонским, хоть их встреча была с виду куда сдержаннее, куда менее эмоциональной. Погодки, не скрываясь, пожирали глазами девушек из свиты Габи и Алисы, а те поглядывали на них и перешептывались, многозначительно переглядывались и хихикали. Два рыжеволосых великана с гербами Эльдебринков произвели должное впечатление, а их откровенный интерес к девушкам сулил массу интересных моментов. Вообще же среди гостей было столько интересных кавалеров, что девушки себя не помнили от восторга и предвкушения. Бледный Гарри Еннер с его французским шармом и нордландской мужественностью тоже не остался без внимания, через несколько секунд девушки уже знали и кто это, и всю его подноготную. «Эрл Фьесангервена, такой молодой! Не помолвлен, в трауре!» – шептались они возбужденно. Только Габи, лишенная своей дорогой подруги, дулась и нервничала. Мать поздоровалась с нею холодно, и Габи поняла: взбучки не избежать. Маме уже наябедничали! Наверняка, кузены. Ну, от Гэйба она ничего и не ждала, но Гарет – как он мог!!! На Седрика, которого ей прочили в женихи брат и дядя, Габи смотрела враждебно. Рыжее животное. Здоровый, горластый, руки, как медвежьи лапы, все в веснушках и рыжих волосах – фу! Хоть бороду свою противную, как на портрете, сбрил! Габи не знала, что сделал это Седрик после того, как Гарет поведал ему о нелюбви кузины к бородатым, да ей было и плевать. «Ни за что. – Упрямо обещала она себе. – Не пойду за него ни за что, лучше сбегу!!!». Седрик же, и не подозревая, какие мысли бродят в голове голубоглазой красавицы, откровенно улыбнулся ей, рассматривая без всякого стеснения. «Красотка, – решил для себя. – Не в теле, конечно, жаль, но красотка, что есть, то есть!». И шепотом, вслед за Хильдебрантом, выразил Гэбриэлу восхищение красотой его невесты.