– Они что, в самом деле будут драться? – Дрожащим голосом поинтересовалась Дженни. – Это же так страшно!
– Для мужчин это нормально. – Спокойно ответила Алиса. – Как ты думаешь, что они делали на Севере?
Даже Гэбриэл не подозревал, какого мастерства в бое на мечах достиг его армигер. Иво никогда не нравились тренировки и не прельщала мысль о том, что придется убивать, но тренировался он с Гэбриэлом, и тренировал его Кину, а потом – Нэш. Движения его были быстрыми, отточенными, хладнокровными и красивыми; ни одного лишнего замаха или удара, все экономно, точно, мгновенно. Он постарался, правда, соперника не убить, а ранить, причем обидно, порезав лицо и добавив по ягодицам. Но ни у кого, в том числе и у самого Конрада, не осталось и тени сомнений: сквайр Гэйба Хлоринга не никчемный красавчик, и постоять за себя и свою невесту умеет. Гэбриэл, увидев, как порезал Иво зад Конраду, сначала нахмурился, потом рассмеялся. Разрез был качественный, по обоим полушариям, глубокий – при всей абсурдности и пикантности этой раны, ее придется шить и очень долго лечить. А сам Конрад на свою пятую точку присядет очень и очень не скоро. Где-нибудь подальше от Хефлинуэлла – Гэбриэл приказал матерящемуся от боли, злости и унижения рыцарю покинуть замок и Пойму, как можно скорее. Вернулся к столам, несколько секунд созерцал обращенные на него встревоженные лица.
– Дамы, – сказал церемонно, – расслабьтесь. Смертоубийства не было. Иво примерно наказал сплетника, поверьте: весьма примерно. – Он фыркнул. – Сказал бы, но при вас такое нельзя…
– Мы тут сегодня столько «такого» наслышались, благодаря нашему другу с Севера, – хмыкнула Юна, – что нас уже ничем не смутишь.
Фридрих уже, нагнувшись к уху Гарета, что-то ему шептал; Гарет, не дослушав, начал хохотать.
– Ну что та-ам?! – Вскричали хором девушки. Гарет, фыркая и прикладывая руку к сердцу, в самых витиеватых выражениях, избегая называть вещи прямо, но донес до девушек суть произошедшего. Пирушка была спасена: поднялся общий хохот. Громче всех ржал невольный виновник всей кутерьмы, даже утирал выступившие слезы, колотил в восторге кулаком по столу и кричал, что обожает Иво и считает его своим другом. За которого нужно выпить. Нужно ли говорить, что отголоски этого веселья раненый Конрад не слышать не мог?.. Возвращалась вся компания в Хефлинуэлл в сумерках вновь в прекрасном расположении духа, снова флиртуя, смеясь и громко перешучиваясь.
Габи, которой мать запретила ехать, велев помогать ей в хлопотах по хозяйству, «чтобы училась, пока совсем не поздно!», слушала отголоски этого веселья с закипающими слезами в глазах и сердце. Она вдруг осознала, что никому не нужна. Сейчас никто из девушек не прибежит к ней, чтобы все рассказать, и вряд ли кто там заметил ее отсутствие. Даже этот противный Седрик. Съездить бы в Гранствилл, к Беатрис, поплакать на плече верной подружки, ощутить себя нужной, небезразличной кому-то… Но мама разве отпустит?! Габи со страхом задумалась: как вообще мама отнесется к тому, что у нее есть подруга, что скажет, понравится ли ей Беатрис? Прежде ей не нравилась ни одна ее подруга, мать всегда находила в них какой-то изъян и считала, что все они будут дурно на Габи влиять. И тоже, по примеру дяди и кузена, твердила: «Тебе бы подружиться с Алисой, прекрасная девочка, изысканно воспитана, умница!».
«Не понимаете вы, не понимаете ничего! – Кричало все существо Габи. – она лицемерка, врунья, корыстная дрянь!!!». Габриэлла не просто так говорила – она в это искренне верила. И обида ее на всех близких была велика, а в этот вечер, под звуки чужого веселья, в котором ей не было места, Габи окончательно отгородилась от своей семьи огромной пропастью. Навсегда.
– Ну, – оставшись у себя наедине с Иво, заявил Гэбриэл, – рассказывай. Что за история с женитьбой? Я из твоего письма мало что понял, кроме того, что девочка вроде бы с Красной Скалы. Я потому и не пошел знакомиться с нею – увидит меня, признает во мне Гора, и все твои старания насмарку. Испугается до полусмерти.
– Спасибо, Гэйб. – Волнуясь, воскликнул Иво. – Правда, спасибо тебе огромное! Я не подумал об этом, но ты прав, как всегда. Она такая хрупкая…
– Кто она?
– Помнишь, та, с последнего Привоза, самая маленькая…
– Чернулечка? Живая! – Обрадовался Гэбриэл. – Я-то думал, она первая не выдержит… Как она спаслась?!
Иво рассказал ему все, что знал.
– Молодцы ребята, че. – Обрадовался Гэбриэл. – Я и не сомневался, что и среди них хорошие парни есть. Как их: Клык, Ветер и?
– Волкодав. Да, они ребята неплохие.
– Я так помню, что именно они Марию спасли от Доктора и Аякса. Надо бы их того, как-то наградить. А то, что о Клэр все знают, это, конечно, хреново. Ты точно решил? Я, так-то, со злости ляпнул, и заставлять тебя и не собирался.
– Я знаю. – Хмыкнул Иво. – Но я решил. Правда, Гэйб. Что ее ждет, если не брак со мной? С ее прошлым, с ее славой? Монастырь? Кто возьмет в монастырь полукровку, да еще и такую… запятнанную? Даже если возьмут, ты же понимаешь, как к ней будут относиться там?
– Да уж. – Гэбриэл встал, прошелся, почесал в затылке. – Ну, а с твоей… великой любовью что?
Иво покраснел.
– Ничего… Почти ничего.
– Иво, – серьезно произнес Гэбриэл, – ты видел нашу тетю? От отца и Гарета вы могли свои кувырки скрыть, какое=то время, да. От нее вы хрен скроетесь. Себя не жалко – о ней подумай. Тебя казнят, а ее запрут в какой-нибудь монастырь хрен знает, в какой глуши, а потом потихоньку выдадут замуж за первого, кто подвернется. Ты этого ей хочешь?
– Нет.
– Тогда прекращайте это.
– Мы прекратили! – Воскликнул Иво. – Я – прекратил. Но в последнее время с ней что-то происходит, она… ей нужна помощь, Гэйб. Она одна, ее подружка эта – она мне не нравится, я не знаю, почему, но ты меня знаешь: я чувствую!
– Мне она тоже не нравится… – Гэбриэл прошелся по комнате, постоял у окна, постукивая кулаком о подоконник. – Попробую я поговорить с кузиной. Бесит меня, что она мое Солнышко невзлюбила, но что поделаешь, не дал ей Бог мозгов, что теперь, утопить ее, как щенка бракованного, что ли? Я попробую с нею поговорить, и, если что, помочь, но ты – ты прекращай эти отношения! Ты теперь помолвлен, и думай о невесте, а не о посторонней бабе.
– Если бы я мог о ней не думать… – Покаялся Иво. – Хотя… ты знаешь…. Я и о Клэр теперь не могу не думать. Я словно раздвоился теперь, сам не понимаю, чего хочу.
Гэбриэл задумчиво глядел в окно. Ему эта раздвоенность была не совсем чужда.
– И как в этом разобраться, не знаю.
– А если с ними – с обоими, – беда случится, к которой ты на помощь бросишься?
– Я… – Иво запнулся. – Даже не знаю. Честно, не знаю. Говорю же: не понимаю сам себя. Но ты прав: об этом стоит подумать как следует.
– Вот ты и подумай. – Гэбриэл подошел, положил руку ему на плечо. – Я, знаешь, тоже… меж двумя огнями метался. И одну обожаю, и к другой тянет. Но как появился тогда Аякс этот, так я и понял: Солнышко для меня дороже всего на свете.
– Ты для нее – тоже. – Признался Иво. – Она так по тебе тосковала!
– Да… Я тоже. – Гэбриэл мельком подумал о той сплетне, которую пыталась выдать за правду Беатрис. Дура! Иво – друг. Настоящий. Такой, о каком ему всегда, с детства, так мечталось.
– А хорошо ты тут устроилась. – Марк развалился в кресле, в той самой комнате, в которой обычно Габи встречалась с Иво. Она была обставлена лучше всех, и здесь Беатрис принимала первого своего гостя. Подумав, поплакав и утерев слезы, она стала рассуждать о том, как быть дальше, и эти рассуждения неожиданно принесли ей успокоение и даже удовлетворение. Беспардонно обирая Габи и пользуясь ее доверчивостью и тем, что та совершенно не сведуща в денежных делах, Беатрис накопила за самое короткое время приличную сумму. Плюс драгоценные подарки Габи – та дарила, как сама носила, все подряд, не задумываясь, сочетаются ли украшения друг с другом и платьем, нет ли. Беатрис, поощряя ее, в душе беззастенчиво над нею потешалась. И кое-какие ее подарки, дорогие, но нелепо-безвкусные, решила тоже обратить в звонкую монету.
– Что, дом целиком твой? – Марк огляделся, с удовольствием отхлебнул вино, очень хорошее. – Вот повезло-то, а? Для такой, как ты, это просто нереальный фарт.
– Я это заслужила. – Огрызнулась Беатрис. – И заработала. Я все капризы этой дуры терплю и жопу ей целую, как ни противно мне это.
– Тебе-то противно?! – Фыркнул Марк. – Я думал, ты уж привычная. Скажи… а кто ее надоумил послать меня подальше? Самой-то ей до этого додуматься не судьба. Ты, что ли, рискнула мне свинью такую подложить?
– Не я. Точно, не я. Мне было плевать. Может, красавчик этот, Иво Валенский, может, ее эльф-любовничек… Но не я точно. А Ирму выставила вон графиня Маскарельская. Можешь теперь забыть про Габриэллу: мамаша глаз с нее не спустит.
– Жаль. – Откровенно посетовал Марк, но вид и тон его говорили скорее о безразличии. – Все равно, она дура такая, что толку с нее меньше, чем с драной козы. Что ей стоило подружиться с графиней Июсской? И сполна ей отплатить за все? А теперь… А! – Марк махнул рукой, искусно скрывая досаду. – А ты-то почему с ней не сблизилась?
– А у меня был выбор? – Вновь огрызнулась Беатрис. – Начни я с нею сближаться, и Габриэлла тут же послала бы меня подальше. – Ей не хотелось признаваться, что, не смотря ни на что, с Алисой она сблизиться пыталась, и не раз. Но феечка, раз утратив к ней доверие, уже не хотела этого сближения. Но Беатрис хотелось, чтобы у Марка оставалось впечатление, будто она все смогла бы, если б захотела.
– Дура. – Фыркнул Марк. – Если бы все получилось, как я хотел, я тебя так бы отблагодарил…
– Лучше синица в руке. – Не осталась в долгу Беатрис. – Габриэлла – это уже верняк. А ты – не знаю…
– Значит, из Хефлинуэлла тебя выперли. – Вздохнул Марк. – Жаль. Посоветуй кого-нибудь там, будь добра. Я в долгу не останусь.
– Выперли! – разозлилась Беатрис, и вновь проглянула крыска. – Да я сама там оставаться уже не могла, настолько там все стало противно!
– А, ну-ну. – Усмехнулся Марк. – Так что насчет совета? С кем там можно вести дела?
– Сейчас это опасно. – Заметила Беатрис. – Но я помогу, поищу кого-нибудь… Есть там кое-кто, кто уже, считай, на крючке. – Беатрис имела в виду одну из постоянных покупательниц ее картинок. – Но и ты помоги.
– Чего хочешь?
– Я хочу давать деньги в рост. Под проценты. – Откровенно ответила Беатрис, не заметив, как сверкнули глаза у Марка. – Но ты же сам понимаешь, это запрещено законом, и я, все-таки, девица…
– девица! – Фыркнул Марк, но тут же и произнес примирительно:
– ладно, ладно, не сердись. Это знак доверия, видишь, я не притворяюсь перед тобой. Только и ты, не строй из себя целочку, хорошо? Мы с тобой оба знаем, кто ты есть. Я не осуждаю, Боже упаси. – Тут он основательно покривил душой. – Я таких, как ты, даже уважаю. Хорошо, я найду тебе клиентуру. Ты, как я понимаю, хочешь оставаться в тени? Чтобы никто не знал, кто ссужает эти деньги?
– Разумеется. – Обрадовалась Беатрис. – И если не отдадут добром…
– Понятное дело. Но я хочу иметь свой процент с этого – чего ради мне стараться за здорово живешь?
– Ну, само собой. – Кисло согласилась Беатрис. Марк засмеялся жизнерадостно:
– да не переживай, в накладе не останешься. Найди мне человечка в Хефлинуэлле, и я помогу тебе с твоим маленьким гешефтом. – Нагнулся, похлопал Беатрис по коленке. – Давай, выпьем за наши общие дела!
Если бы Беатрис лучше знала его, или просто была бы поумнее и понаблюдательнее, она сообразила бы, что таким сладким и веселым Марк Хант стал не просто так. Но она была такой, какой была.
Утром разразился новый скандал – на этот раз на кухне. Повар Иштван, или мастер Ракуш, топтал ногами сорванный с головы колпак, и орал на чужом, непонятном языке какие-то ругательства, не иначе – так грозно выкатились его черные глаза и даже черные усы встали дыбом. Саввишна же, которой этот вулканический взрыв и был посвящен, была сама невозмутимость, даже насмехалась, негодная женщина:
– Ишь, усы-то порасстопырил, прям Таракан Тараканыч какой-то! Не кричи, не кричи, сердешный, не на таковскую напал! Кто ж летом столько сала и масла в еду кладет-то? Летняя еда должна быть не жирная, легкая, а ты что готовишь? Я своего князя морить такой едой не дам! Так и знай: не дам! Да хоть лопни, а не дам. Виданное ли дело: столько овощей свежих, яблоки поспевают, а ты им соленья да консервы! И ладно бы, но ты ж свинину им делаешь, рожа твоя иноземная, летом, в самую теплынь! – Она возмущенно фыркнула, высоко задирая нос. – И не кричи, не топочи тут! Ишь!
Венгр только гневно сопел, чувствуя себя дурак-дураком: женщина была такая маленькая, что Иштван, дамский угодник, тронуть ее не мог, но что еще делать – даже не представлял. И пожаловался Альберту Ван Хармену, который обещал найти какой-нибудь компромисс.
А приемную Рыцарской Башни тем временем осаждали желающие немедленно покаяться и испросить прощение рыцари, сквайры и пажи. Вчерашние угрозы братьев подействовали, никто из них в эту ночь не спал спокойно. Кто-то слушал эти сплетни, кто-то их обсуждал и передавал дальше, и никто не знал, кто успеет первым заложить всех остальных. И во что все это выльется. Герцог уже приказал не только Конраду, но и его ближайшим друзьям, с которыми обычно Конрад и Юджин проводили время и кутили в Гранствилле, убираться из Хефлинуэлла. Благо, сейчас желающих на теплое местечко в свите его высочества было предостаточно! Позавтракав и поприветствовав друзей и дам Женского Двора, близнецы спустились в приемную и застряли там до самого обеда, выслушивая доносы, покаяния, извинения, жалобы и обещания «никогда, и сразу пресекать!». Репрессий братья решили не учинять; Гарет предположил, что главных сплетников они выгнали, а остальным довольно будет и этого перепуга. Обедали они вновь в большом кругу, и после обеда к Гэбриэлу обратился Альберт.
– Ну-у, не знаю. – Смутился Гэбриэл, выслушав его. – Мне, так-то, и местная кухня нравится, чего там. Как-то бы отделить их друг от друга… А еще одной кухни у нас нет?
– Есть. – Ответил Альберт. – Я уже приказал навести там порядок и начать обустраивать ее. Мне даже пришло в голову отправить в Элиот, за печником, чтобы сложил для этой кухни русскую печь, госпожа Саввишна, – он произнес это русское отчество по-своему, довольно забавно, – уже возмущалась нашей печью. Но это на ваше усмотрение.
– Ну… да. – Обрадовался Гэбриэл. – Я за, давай. А там есть? В смысле, печник?
– Там большое Русское Подворье, там наверняка есть. – Ответил Альберт. – Я полагаю, там все устроено именно по-русски, и печи в том числе.
– Что бы мы без тебя делали! – Засмеялся Гэбриэл. – Все расходы за мой счет, само собой. Что здесь нового?
– Я очень рад, – серьезно произнес Альберт, – что негодную девушку, подругу ее высочества, вы удалили из замка. Боюсь, это следовало сделать раньше, но лучше поздно, чем никогда.
– Спасибо тебе. – Сказал Гэбриэл. – За то, что отдал мои вещи Алисе и ничего никому не сказал. Переполох бы случился знатный.
– Я так и подумал, ваше высочество. – На лице Альберта улыбнулись только глаза. – Но заслуга принадлежит целиком и полностью ее сиятельству. Она очень разумная и мужественная маленькая леди. И Райя. Они не пожалели денег, чтобы выкупить ваши регалии, и поступили очень мудро, не отнеся их его высочеству, а отдав их мне.
– Сколько ты за них отдал? – Удивился Гэбриэл. Он справедливо считал, что такие ценности Альберту не по карману.
– Ни сколько. Райя не взяли с меня ни геллера.
– Вот как! А они сказали тебе, где они их раздобыли?
– Одному из них продал их полукровка по имени Вепрь.
– Кто?! – Поразился Гэбриэл.
– Вижу, вы его знаете.
– Знаю… – Гэбриэл был по-настоящему ошарашен. – Кто украл их у меня, я знаю… Но как они попали к Вепрю… И как он оказался в Междуречье… Все-таки выжил, мерзавец! – Гэбриэл сам не знал, чего в нем больше, осуждения или восхищения. – Ну, кто бы мог подумать! Ладно. Когда буду в Гранствилле, возмещу им затраты. А тебе моя благодарность еще раз. И вот это. – Он дал Альберту кольцо с крупным изумрудом. – Бери, не стесняйся.
– Я не ради подарков… – Смутился Альберт, и Гэбриэл возразил:
– Тем оно ценнее. Я знаю, что не ради. Но это от души. За меня и за Солнышко.
Альберт не нашел, что возразить, принял подарок и поклонился. Кольцо было ценное, он разбирался в таких вещах. Но для такого вельможи, как Хлоринг, дарить дешевку было бы… мягко говоря, не красиво. И Альберт, вслед за его высочеством, подумал: до чего же изменился эрл Валенский! Тот юноша, что впервые приехал с братом в Хефлинуэлл и стеснялся даже служанок, и этот рыцарь – небо и земля.
– Я ваш слуга, ваше высочество, ваш верный слуга. Располагайте мною во всем. – И по мановению руки Гэбриэла вышел.
Погодки, узнав, что правило не охотиться в Элодисском лесу ненарушимо даже для них, приуныли. Они обожали охоту и жить без этой забавы долго не могли. Егеря же охотятся. – Была их претензия. – И оленина на столе всегда есть. На что им возразили: егеря охотятся по разрешению эльфов Элодис, в одиночку, соблюдая все неписанные правила. А шумную большую охоту с собаками, горнами, загонщиками и множеством всадников, эльфы не потерпят. Но как только Гарет сказал им по секрету (по секрету от Гэбриэла), что сегодня вечером он устраивает мальчишник, как Эльдебринки воспрянули духом, обрадовались и сообщили, что давно приготовили по такому случаю отличный сюрприз. В замок привезли целую подводу глиняной посуды – по обычаю Нордланда, чем больше посуды друзья жениха побьют накануне свадьбы, тем лучше сложится у молодых жизнь. Малый Рыцарский Зал теперь использовали под общие трапезы, поэтому мальчишник решили устроить в приемной. Для этого там установили столы и принесли стулья. Гэбриэла все просили заняться чем-нибудь другим, даже Гарет стал таким секретным, просто жуть. Граф Валенский пошел было в сад Алисы, но там тоже было не до него: предстояла главная, последняя примерка свадебного наряда со всеми положенными регалиями, вплоть до старинного пояса невесты, с которым выходили замуж все невесты в роду Хлорингов вот уже почти пятьсот лет. Реликвия была уже такой старой, что на нее старались почти не дышать. Хорошо, что ткань была так плотно вышита золотом и украшена жемчугами, что ее практически не было видно, а то оказалось бы, что она потеряла свой первоначальный цвет от времени. Но графиня Маскарельская даже слышать не хотела, чтобы взяли другой пояс. Как это?! Освященную временем реликвию – в отставку из-за ветхости?! Да весь мир рухнет!
Разумеется, жениху в такой момент видеть невесту было категорически нельзя, и его вежливо, но твердо завернули из сада. Он даже растерялся. В замке кипела жизнь, все были чем-то заняты, и только ему, главному виновнику торжества, места и занятия не было! Свадебный наряд он уже примерил, остался доволен тем, что портной учел его вкус и не превратил его в «цветное пугало», и больше готовить ему было совершенно нечего. На другой день ждали королеву с семьей герцога Анвалонского и парой-другой послов и важных вельмож, и слуги носились все в мыле, чтобы успеть приготовить Большой Рыцарский Зал и покои для ее величества. Вообще-то, считалось, что они готовы, но графиня рассудила иначе. Как при этом ухитрялись не чувствовать себя некомфортно остальные гости – был ее главный секрет, но графиня и в самом деле ухитрилась организовать все так, что никого из уже живших в замке гостей не касалась эта суета. Кроме домочадцев – тех леди Алиса щадить не собиралась. Пусть прочувствуют все, что ради них терпит эта святая женщина! Габриэлла с мученическим видом ходила за матерью, которая зря надеялась, что дочь учится у нее домоводству. Габи злилась, маялась и просто тупо ждала, когда это все кончится, и ее оставят в покое. От свадьбы она ничего хорошего уже не ждала. Наряд, который она заказала к этой свадьбе, и который был уже готов, графиня сочла вульгарным и вообще ужасным, категорически запретив Габи надевать его и «позорить своих родных!». Новый сшить было уже не реально, и графиня сама выбрала ей наряд, который теперь обновляли портнихи, и который Габи сочла отвратительным. Правильно, что мать вообще может понимать в моде?! Сидит там, в своем Маскареле, у черта на куличках, что она знает, что видела?! Что вообще может понимать такая старуха?! Ее платье! Ее драгоценности! Они ведь вместе с Беатрис их выбирали, три дня на это потратили, подруга заверяла ее, что Габи затмит даже эту карлицу Манфред! Уж Беатрис-то точно понимает в моде куда больше, чем мать! Что подружка только злорадствовала и в душе потешалась над нею, Габи и в голову не приходило. Все были просто одержимы этой свадьбой, и Габи, злясь и тоскуя, мечтала, чтобы случилось что-нибудь ужасное, и свадьбу эту отменили… Вот бы она порадовалась! Одна радость: приедет тетя, и возможно, Габи уговорит ее приказать матери отпустить дочь в Элиот! Уж королеве-то мать не откажет! Не посмеет!
День, который тянулся бесконечно, подошел к концу все-таки слишком быстро: столько осталось недоделок! Которые доделывались уже ночью. Большой Рыцарский Зал был, наконец-то, готов к встрече королевы и к торжеству. Под присмотром графини ни одна, самая малая, деталька не осталась не помытой, не починенной и не почищенной. Были спущены и отчищены, надраены и заправлены все светильники на люстрах, слуги, рискуя жизнью, забирались по приставным лестницам под самые своды и сметали там паутину, короче, все было безупречно, чисто, торжественно. Ковры сияли свежими красками, выбитые, постиранные и высушенные на солнышке, нижние скатерти, новенькие, белоснежные, аж хрустели от крахмала. Графиня была довольна, что с нею случалось не часто, и, показывая дочери предпраздничное великолепие в пол второго ночи, заметила:
– Вот так должен выглядеть идеальный дом! Поняла, бестолочь?
Габи, с трудом удерживая зевок, уныло кивнула. И к чему столько возни? Паутину под сводами все равно никто не видит, она высоко. Светильники тоже высоко, подумаешь. Кто из гостей вообще на это внимание обратит? Ковры все равно гости затопчут в первый же день. А скатерти новые и она бы догадалась постелить. Она так и делала… когда что-то делала. Развела суету… Никто и никогда не говорил о пирах в Хефлинуэлле плохо и без этой возни.
Пока все это происходило в Большом Рыцарском, в приемной готовили мальчишник. Гэбриэл узнал, что у него мальчишник, перед самым ужином, когда брат потянул его зачем-то в приемную.
– Сюрпри-и-из! – Хором заорали погодки, распахивая двери. Приемная была превращена в трапезную, заполнена его друзьями, слугами и угощением на накрытых столах. Причем дополнительно на каждом столе стояла куча глиняных чашек, кружек, кувшинов и прочей посуды.
– Это мальчишник, Младший! – Хлопая его по спине, заявил Гарет. И они хором затянули старинную нордландскую:
– Наш жених взгрустнул немного, – причем погодки пели фальшиво, но громче всех. Едва короткая песня закончилась, и Гэбриэл угнездился за столом, как в зал ввалила компания из четырех человек, точнее, одного человека, одного кватронца и двух полукровок обоего пола, вооруженных волынкой, эльфийской скрипкой, барабаном и бубном. Бубен держала тощая высокая рыжеволосая и зеленоглазая развязная полукровка с большим ртом и белоснежными зубами, которых, казалось, было вдвое больше, чем положено. У нее была широченная зеленая юбка, которая крутилась вокруг нее, когда она отплясывала со своим бубном.
– Это сюрприз для тебя, Гэйб, дружище! – завопил Седрик. – Лабухи, валяйте!
И музыканты сыграли и спели развеселую песенку, в которой речь шла о Гэйбе Хлоринге. Который пустился в путь со своим верным оруженосцем, верным псом и на верном коне, по дороге не жалея никого. Вампириху встретил – на кол ее! Тролля – освежевал и выбросил. Дракона – в фарш, чертей – в пекло. Прочие враги сами при его приближении вешались.
Но что случилось с героем вдруг, отчего тоска в глазах?
Кем напуган конь, от кого смылся пес,
Кто героя так испугал? -
Его леди Алиса у замка ждет со скалкою в руках!
Песенку встретили аплодисментами, свистом и требованием спеть еще. В итоге песню спели четыре раза, и Гэбриэл смеялся со всеми, хоть вначале было и неловко. Музыканты играли и пели отлично, а рыжая с бубном отплясывала так лихо, что глаз не отвести и на месте не усидеть. Потом пошли Найтвич, Хеллехавнен, и другие в том же роде, битье посуды, пляски, поздравления и пожелания жениху и невесте, неумеренные возлияния, борьба на руках, порча яблок – кто-то предложил Гэбриэлу на спор раздавить двумя пальцами яблоко, он раздавил без особого труда, и все загорелись попробовать. Получилось только у Гарета, но не так легко, как у его брата. А в зал уже притащили смирного гнедого мерина, которому стреножили все четыре ноги. Гэбриэл на спор подлез под него, взвалил на плечи, встал и, с конем на плечах, прошел несколько шагов. Мерин ошалел и решил, видимо, что пришел его конец: столько вокруг было крику, свисту, аплодисментов, восторженного (а для бедного мерина – кровожадного) рева! Погодки тоже хотели попробовать, но мерин с перепуга навалил на пол большую кучу и был с позором изгнан обратно в конюшню.
Потом Гэбриэл уже смутно помнил, что там было еще. Он пил со всеми, плясал со всеми, потом сидел за столом с братом и рыжим бубном, завороженно заглядывая ей в рот: хохотала она так громко, и так широко разевала при этом зубастый рот, что Гэбриэлу казалось – он видит в глубине подол ее зеленой юбки. «Ни за что бы такую не трахнул» – была его последняя осознанная мысль.
Проснулся он в покоях брата, в его постели. Они с Гаретом спали валетом, одетые, но поперек них, закинув ноги на Гарета, а голову сложив на Гэбриэла, дрыхла вчерашняя рыжая, и из одежды на ней была только ее зеленая юбка, задранная и скатанная на талии. Гэбриэл пошевелился, застонал и вынул из-под щеки слегка деформированный и теплый бубен, от которого на щеке остались глубокие вмятины. Бросил его на пол, тот глухо брякнул.
– Убери свое копыто от моего лица. – Донесся откуда-то глухой голос Гарета. – О, Боже, корону за глоток воды!
– Подписываюсь, – широко зевнула Рыжая. – Твою корону за глоток воды мне.
– Что здесь было? – Садясь и с ужасом обозревая слегка костлявые, но симпатичные прелести рыжего бубна, поинтересовался хрипло Гэбриэл.
– Вы мерялись копьями. – Снова широко зевнув, сказала рыжая, – а потом поспорили, кто сможет дольше.
– И-и… – Гарет тоже зевнул, – кто победил?
– Я. – Она потянула на себя край юбки, разглядывая. – Э-э-э, мальчики, вы мне всю юбку испакостили своими детьми. Теперь, как честные мужики, вы должны мне новую.
– Кем?! – Ужаснулся Гэбриэл, просыпаясь окончательно и стряхивая с себя остатки хмеля. – Мы что… О, Господи!.. О-о-о, Господи!!!
От одной мысли, что об этом узнает Алиса, что кто-нибудь ей донесет, что проболтаются служанки или слуги, ему стало дурно. Только не это! Только не накануне свадьбы!!! В панике принялся осматривать свои штаны, и понял, что новая юбка нужна не только рыжему бубну. В дверь осторожно стукнули, и братья в голос крикнули:
– Входи! – Гарет, и:
– Нет!!! – Гэбриэл.
– Так входи, или не входи? – Поинтересовался из-за двери Иво. – Я один, если что.
Вошел, одарив рыжую своим васильковым откровенным взглядом, и та замурлыкала:
– Какой хорошенький синеглазик! Чур, я с тобой в баню!
Гарет же со стоном протянул руки к запотевшему кувшину в руках Иво:
– Умираю!.. Скорей! – Приложился к ледяному компоту из свежих яблок, красной смородины и малины.
– Фу! – Выдохнул. – Ты спас меня от смерти. Проси, что хочешь.
– Хочу царство Пресвитера Иоанна. – Ответил Иво, и Гарет величаво махнул рукой:
– Забирай, дарю. – Глянул на брата:
– Возьми мои штаны, переоденься. Да и сорочку с жилеткой тоже того – поменяй. Выглядишь ты так, словно тебя корова жевала.
– А ты, наверное, лучше.
– Не ссорьтесь, мальчики. – Рыжая без тени смущения вылезла из постели, допила компот и принялась расчесываться. – Моя жопа веселее выглядит сейчас, чем оба ваши лица, хотя досталось ей от вас ого-го!.
– Я первый в баню. – Нервно заявил Гэбриэл. Повернулся от двери к Иво:
– И только не говори мне, что Алиса что-то об этом знает! Вот только не говори!!!
– Ладно. – Иво невинно закатил глаза к потолку. – Не скажу.
– Она знает?! – Помертвел Гэбриэл.
– Да нет, нет, не знает она ничего. – Сжалился над господином и другом Иво. – Они сейчас в саду, возмущаются нашей вчерашней пьянкой.
– Сильно?
– Сильно.
– Бл»дь. – Обреченно произнес Гэбриэл и пошел в баню. «Больше не пью. – Поклялся себе самой страшной клятвой. – Никогда больше не пью столько!!!».