Зато уж скучно там не было! То песни у костра, то дискотека возле барака в сапогах и телогрейках….Хлопковые приключения мы вспоминали в институте весь год.
Мои размышления прервал стук камешка в окно. Я тихонько встала, несмотря на слабость и головокружение, и подошла к окну. С высоты второго этажа я увидела больничный двор, усыпанный опавшей листвой, пустые скамейки, и под самым моим окном Юрку, который махал мне рукой.
Как пишут в романах, мое сердце пропустило один удар и упало куда-то в пятки. Несмотря на то, что мы знакомы уже четыре года, про наши отношения трудно сказать что-либо определенное. Юрка безотказно вскапывал грядки у нас на даче и строил туалет, но никогда не приглашал меня на свидания и не выходил за рамки дружеских отношений. В кино мы ходили изредка, обязательно с толпой друзей. Он мог приходить каждый день в течение недели, потом пропасть на месяц-два, и снова появиться, как ни в чем не бывало. В компании и на дискотеки он ходил без меня, но всегда писал мне письма из стройотряда и привозил подарки. И сейчас, увидев его, мне показалось, что солнце засветило ярче, голова перестала кружиться и тоска куда-то отступила.
Юрка тем временем стал делать какие-то знаки, показывая на часы. Я пожала плечами – не понимаю. Он сложил ладони вместе и приложил к щеке, наклонив голову, как будто спит. Тихий час, догадалась я, посетителей не пускают. Я быстро оторвала кусок от рулона туалетной бумаги, и написала карандашом: «Юрец, принеси мне книжки почитать» и бросила записку в форточку. Записку закружило ветром и понесло в сторону больничной прачечной, но Юрка ловко поймал ее на лету, прочитал, покивал в знак согласия и исчез за больничной проходной.
Я доковыляла до своей кровати и села. Откуда Юрка узнал, что я в больнице? Наверно, от мамы, позвонил мне домой. Мама приходила ко мне каждый день после работы, несмотря на то, что автобусы ходили очень плохо – вывозили людей на хлопок. Она приносила мне приготовленные бабушкой манты с картошкой, лепешки с медом и ненавистный творог, который я, давясь, впихивала в себя только из-за его лечебных свойств. Нагруженную кастрюльками и мисками маму мне не хотелось просить еще и о книжках. Ее и так выматывали эти ежедневные поездки ко мне, и вообще она сильно сдала после смерти папы.
В коридоре послышался какой-то шум, открылась дверь в палату, заглянула медсестра и назвала мою фамилию. Я поковыляла за ней мимо процедурного кабинета к двери, ведущей из отделения на лестницу.
– Куда мы идем?
Молодая медсестра-узбечка махнула рукой в сторону лестницы и зашла в ординаторскую. Пока я стояла в раздумье перед дверью, не зная, что делать и зачем меня сюда позвали, дверь открылась, Юрка схватил меня за руку и вытащил на лестницу.
– Юрец…, – удивленно протянула я, а сама подумала, что надо было хоть причесаться, – как ты в тихий час пробрался сюда?
– Сказал, что срочно уезжаю.
– Так это ты в коридоре шумел?
– Вот твои книжки, – поспешил он сменить тему, – и тут соки разные..
– Спасибо. Где бы книжки спрятать? Тумбочки у нас проверяют.
– Спрячь под матрац, – посоветовал Юрка.
И я поймала себя на мысли, что безумно рада его видеть. Он какой-то свой, родной. Юрка облокотился о лестничные перила и долго смотрел на меня не отрываясь, так, что мне захотелось броситься ему на шею, и прижаться, и обнять. Но вместо этого опустила глаза и стала рассматривать свои тапочки. Он снял куртку и накинул мне на плечи.
– Наташка….
Я подняла глаза.
– Я завтра на хлопок уезжаю. Прости, я только вчера узнал, что ты в больнице…Я тебе обязательно напишу оттуда.
Он взял меня за руку.
– Юр, я же заразная!,– говорю, но убрать его руку у меня не хватает силы воли.
Так и мы и стояли, взявшись за руки и глядя друг на друга, пока на лестнице не показался дежурный врач, и не прогнал меня обратно в палату.
– Выздоравливай! Береги себя!, – кричал Юрка мне вслед.
– Чокнутый, – ворчала медсестра, разнося таблетки.
Я спрятала книжки под матрац, легла и тут же уснула.
Глава 13
Болезнь тянулась бесконечно долго. Под стать моему настроению была и погода за окном. На смену теплой золотой осени пришла ветреная дождливая погода. Голые ветки деревьев стучали в окно палаты, всякий раз заставляя меня вздрагивать, будто от условного сигнала. Но, увы, никто ко мне не приходил. Все друзья, однокурсники, знакомые поголовно были на хлопке. Даже руководителя нашей киностудии отослали в поля увековечить подвиг хлопкоробов. Жалея маму, я попросила ее приходить через день. Она устала, под глазами легли тени, а в глазах перестали мелькать веселые смешинки. Но она все равно приходила, и пересказывала мне события в мире и новости с «воли». Телевизора в больнице не было. Наверно, ничто не должно было нас отвлекать от важного процесса выздоровления.
В один из вечеров мама принесла письмо с хлопка от Юрки. В нашей семье не принято было читать чужие письма. Даже когда мне в девятилетнем возрасте писал мальчик – друг из пионерлагеря, его письма лежали нераспечатанные у меня на письменном столе до тех пор, пока я не приду и их не прочитаю. Я всегда удивлялась рассказам подруги, что мама читает все ее письма. Мне внушили мысль о неприкосновенности чужой переписки с того возраста, когда я еще не умела ни писать, ни читать.
Проводив маму до дверей в свободный мир (на улицу выходить так и не разрешали, да и не было у меня подходящей одежды для этого) я с замиранием сердца распечатала конверт. Быстро пробежав глазами текст, я не нашла там ничего особенного, просто дружеское письмо. В глубине души я надеялась получить хоть какой-то намек на его нежные чувства ко мне. Будучи не очень уверена в их наличии, мне хотелось бы какого-то подтверждения, которое я могла бы перечитывать много раз, и засыпать, прижимая к сердцу.
Прочитав письмо раза три и не найдя никаких намеков на нежные чувства, я разочарованно стала запихивать листки обратно в конверт. И тут заметила в конверте еще один листочек. Дрожащими руками вытащила его и развернула. Там был рисунок, сделанный ручкой на тетрадном листочке: Иисус распятый на кресте. Вернее, я сначала подумала, что это Иисус. Под рисунком было подписано: «Эту жертву, Наташка, я приношу богам. Пусть боги будут милостивы к тебе, сделают самой счастливой и помогут в осуществлении всех желаний». В замешательстве я долго рассматривала рисунок. Как это понимать? Что он себя приносит в жертву? Или кого-то еще? Или это вообще надо понимать иносказательно, что любые жертвы годятся, лишь бы мне было хорошо? Я бережно спрятала письмо в карман больничного халата и решила посоветоваться завтра с мамой и узнать ее мнение.
Потом я стала думать о маме. Как она постарела и сдала после смерти папы. Как стала мучиться бессонницей и вскакивать ночью от кошмаров. Папа наш умер скоропостижно, его положили на обследование в больницу по поводу жалоб на боли в желудке. После глотания зонда и других медицинских манипуляций у него открылось кровотечение, и он тут же умер. Даже бригада реанимации не успела прибежать. Для всех нас это было страшной неожиданностью. Дома все напоминало о папе: его картины, чертежи, мебель, сделанная его руками. Братишка стал бояться оставаться дома один. Бабушка совсем поседела и сгорбилась, перестала гадать на картах, да и я перестала просить ее об этом. И, как водится, в полный голос заявили о себе материальные проблемы: работала одна мама, бабушка получала минимальную пенсию, а для семьи из четырех человек этого было мало.
Я решила перевестись на вечернее отделение, чтобы устроиться на работу. Но тут одна мамина знакомая, Галина Ивановна, предложила мне работать у нее по вечерам. Она занималась репетиторством по физике. Спрос на репетиторство был бешеный, поскольку родители не хотели отправлять своих детей в армию – в разгаре была война в Афганистане, а в институтах были военные кафедры. Поэтому вопрос поступления в вуз для многих был в прямом смысле вопросом жизни и смерти.
Галина Ивановна, не в силах отказаться от денег, набрала три группы десятиклассников по десять человек в каждой, и при этом не успевала их опрашивать. А они, пользуясь этим, ничего и не учили. Я должна была изменить эту ситуацию, забирая учеников по одному в другую комнату и опрашивая на знание физических законов и формул. Несмотря на то, что я была всего на два года старше их (а выглядела даже моложе, потому что носила длинную косу и не красилась), мне удалось с первых же дней работы установить дистанцию, не поддаваясь заигрываниям и различным уговорам. Я безжалостно ставила двойки за невыученные темы.
Таким образом, процесс изучения физики у наших школьников со скрипом, но пошел. А я сама настолько хорошо выучила физику, что меня послали от института на Республиканскую олимпиаду по физике в Самарканд, где я заняла 5 место. Все это было в прошлом году, все ученики Галины Ивановны успешно поступили в вузы. В этом году наше сотрудничество должно было продолжиться, а вместо этого я «загораю» в больнице.
Мои мысли прервал приход медсестры со шприцами и таблетками. А я удивилась тому, какой виток совершили мои мысли: от Юрки с его письмом до Галины Ивановны с абитуриентами. Медсестра открыла дверь в коридор, и оттуда противно потянуло запахом хлорки. В палату заглянула женщина из соседней палаты:
– Меняемся – я тебе журнал, а ты мне книжку?
Журнал «Огонек» мне не очень нравился, но все-таки это не «Спутник агитатора» и не «Сельская жизнь», пойдет. Тем более, все Юркины книжки я читала уже по третьему кругу. Потирая мягкое место после укола, полезла под матрац в свою «библиотеку».
Инфекционная больница № 5 продолжала жить своей жизнью, каждая минута которой приближала меня к долгожданной свободе и выздоровлению.
Глава 14
Наконец-то наступил долгожданный день освобождения! Я и не подозревала о том, какое счастье видеть родную улицу, выходить из дома когда захочется, и спать в своей, а не в больничной кровати. Правда, на дальние походы у меня пока нет сил, врачи прописали мне еще две недели постельного режима дома. И еще мне предписывалась строгая диета на ближайшие шесть месяцев: ничего жирного, жареного, острого – проще перечислить те немногочисленные продукты, которые можно. Бабушка по мере сил старается приготовить повкуснее и поразнообразнее этот мой небогатый перечень. А я, как человек с сильной волей смотрю почти без сожаления на остальных домочадцев, уплетающих котлеты с жареной картошкой с солеными огурцами и чай с тортом «Сказка». Гордо восседаю за столом с вечным своим творогом (как же я его ненавижу!), паровыми тефтелями и чаем с сухариками.
Между делом мы смотрим телевизор. В новостях сообщают, что Узбекистан выполнил и даже перевыполнил план по хлопку. Значит, скоро будут вывозить студентов и начнутся занятия в институте! Каждый год из-за хлопка осенний семестр у нас вполовину короче: вместо четырех месяцев длится два. Материал начитывается в бешеном темпе, в расписание ставят ежедневно четыре пары.
Меня очень волнует ситуация с работой у Галины Ивановны. Словно услышав мои мысли, она звонит и просит меня прийти. Оказывается, она пыталась взять вместо меня кого-то другого, но что-то у них не заладилось. Я с радостью соглашаюсь, и с первого занятия возвращаюсь, шатаясь от усталости. Нагрузки мне еще не по силам. Стараюсь не показать этого маме и бабушке.
Через несколько дней звонят из деканата с просьбой предъявить оправдательный документ по поводу отсутствия на хлопке. В противном случае – исключение из института. Декан долго рассматривает справку из инфекционной больницы. Видимо мой бледный и болезненный вид говорит сам за себя, и меня отпускают с миром. Не спеша спускаюсь по лестнице, держась за перила, здороваюсь с преподавателем с кафедры геодезии. Он останавливает меня и спрашивает:
– Это ты – девочка, которая умеет снимать фильмы?
Я неуверенно киваю в ответ.
– Мы тебя ищем уже два года! Хочешь работать у нас на кафедре?
Услышав кодовое слово «работа», я радостно вздрагиваю и отвечаю:
– Конечно.
Так я попала на кафедру прикладной геодезии в научно-исследовательскую студенческую группу. Наш руководитель, Анатолий Константинович, с которым я повстречалась на лестнице, ветеран войны, талантливый ученый и очень хороший человек. Все его научные идеи успешно воплотились в жизнь через 25 лет. Жаль только, что он не дожил до этого.
Первые киносъемки, которые мне поручили, касались работы с геодезическими приборами на местности. Местностью служил двор нашего факультета. Мне сделать это было совсем не трудно, мешали только многочисленные зеваки, которые лезли в кадр. Через пару дней я принесла готовые для просмотра материалы. Анатолий Константинович был очарован мой обязательностью и ответственностью и не заставлял меня сидеть на кафедре «от сих до сих».
Неожиданной любовью прониклась ко мне буфетчица тетя Аня. Увидев, как я медитирую над пережаренными пирожками и котлетами и ухожу ни с чем, она стала оставлять мне бутерброды с докторской колбасой. Пусть колбаса была сделана из туалетной бумаги, но надо же мне было что-то есть!
Наступила поздняя осень. Студентов вывезли с хлопка, и занятия в институте должны были начаться со дня на день. Юрка не звонил, не писал и не появлялся. Я отчаянно скучала по нему. Мама старалась уйти от темы, если я пыталась поговорить о нем, говоря, что жизнь сама все расставит по местам. Такая концепция меня не устраивала, и я пыталась проконсультироваться со всеми подружками, получая прямо противоположные советы.
Однажды вечером, идя на работу к Галине Ивановне, я столкнулась с Юркой у себя во дворе, причем он вел себя так, как будто мы расстались только вчера.
– Юр, я на работу.
– Я с тобой, – решительно развернулся он.
– А что ты будешь там делать?
– Подожду тебя на улице.
Но пока мы доехали до Туркво, пошел сильный дождь со снегом. Забежали в подъезд, все залепленные снегом, и стали отряхиваться. Ни про какую улицу не могло быть и речи, и мы зашли вдвоем.
Галина Ивановна не видела нас, дверь открыла ее дочка-шестиклассница. При виде незнакомого взрослого мальчика у нее округлились глаза. Я не знала, что скажет мне Галина Ивановна по поводу прихода Юрки. Рассудив, что его появление навряд ли может послужить причиной моего увольнения, если не пострадает дело, я провела его в «свою» комнату, а сама пошла поздороваться и взять первого ученика.
Первых двух человек я опросила без приключений. Вернувшись с третьим учеником, увидела около Юрки дочку Галины Ивановны Надюшку.
Она, похоже, решила не ждать милостей от природы, и начала процесс «кадрения». Ученикам не очень нравилось отвечать мне формулы при такой обширной веселящейся аудитории. Пару раз пришлось одернуть их и призвать к порядку. Юрка понял, что он меня подводит. У нас была удивительная способность, при каком-то событии или разговоре просто обменяться взглядами, и сразу понять, что другой думает по этому поводу. Показав на стоящую в углу гитару, он тихо сказал Наде:
– Хочешь, сыграю?
Та с восторгом согласилась.
«Только бы петь не начал», – подумала я, но он, будто угадав мои мысли, тихонько наигрывал какие-то мелодии.
Когда я опросила всех и стала складывать в сумку свои книжки, он все-таки запел.
Отчего почему я забыть не могу
Твоих синих задумчивых глаз.
Дети как-то в саду, может быть на беду
Называли влюбленными нас.
За это слово что бы только я не дал
Для тебя я на все пойду.
Волшебную лестницу выстрою до неба
Зажгу счастливую звезду.
Тут на пороге появилась Галина Ивановна и сказала:
– О, у вас тут веселье…
– Здравствуйте! – Юрка встал и поклонился, выдав самую обаятельную из своих улыбок.
– Мама, мы тихо, – вскинулась Надежда.
– Мы уже уходим, – сказала я.
– Да, – поддержал меня Юрка, – до свидания.
Быстро одевшись, мы вывалились на лестничную площадку.
– Больше я тебя с собой не возьму.
– А что, все было так плохо?
– А тебе как кажется?
– Мне кажется, что тебе нельзя сумку тяжелую таскать, – улыбнулся он, забирая у меня сумку, – давай я тебя провожу, а то мама твоя меня поругает.
Как-то вечером мы куда-то ходили всей компанией, и он меня не проводил до дому, и мама моя его действительно поругала, сказав, что никуда меня с ним не отпустит.
– Сейчас мама не знает, что ты со мной, так что твоя совесть может спать спокойно.
Приехав домой, я позвала его ужинать, потом мы долго болтали, все-таки не виделись почти два месяца. Мои домашние тоже обрадовались ему, братишка прилепился как пиявка с рассказами про какие-то автомобили.
Улучив момент, когда мы были одни, я спросила:
– Юрка, а что за песню ты пел?
– Песня как песня.
– А кто ее сочинил?
– Наташка, ну что пристала? Не знаю!
И он ушел, чтобы исчезнуть еще на два-три месяца, и где он и с кем я могла только догадываться.
Глава 15
В середине декабря занятия в институте наконец-то начались. К тому времени я научилась совмещать по времени две работы и даже принесла маме две зарплаты и свою повышенную стипендию. Думаю, мама могла мной гордиться – не все взрослые получали столько!
Начитка лекций шла в бешеном темпе, голова шла кругом от обилия информации. Однако на лекциях по истории КПСС и философии я позволяла себе расслабиться, справедливо полагая, что наплету что-то на экзамене в любом случае, пользуясь хорошей памятью и подвешенным языком. Философию у нас читал молоденький кандидат наук, Павел Николаевич, которого никто не воспринимал всерьез. Мы даже сначала приняли его за студента.
В старом здании нашего факультета не было поточных аудиторий амфитеатром, как в новых корпусах вузгородка, а были просто большие комнаты с огромными партами, за которыми мы сидели по четыре человека.
Преподаватели все время лекции ходили по рядам, чтобы видеть, что творится на задних партах.
– Наташ, – толкает меня в бок Марат, с которым мы вместе работали у Анатолия Константиновича, – я ты обещала на лекции съесть соленый огурец. Я принес.
– Мне нельзя соленые огурцы.
– Ну тогда шоколадку.
– Тоже нельзя.
Сидящие впереди девчонки оборачиваются:
– А сухари можно?
– Можно.
– На, – под партой мне передают пакет сухарей.
Павел Николаевич, заметив какую-то возню, пошел по нашему ряду. Все старательно пишут, с интересом косясь на меня: как я буду есть сухари под носом у преподавателя? Я решаю переждать, пока он пойдет дальше, но он останавливается около нашей парты и никуда не уходит. Склонившись над тетрадкой, слышу шепот сидящей рядом Луизы:
– Ну что же ты не ешь??!!
– Луиза Ким что-то хочет дополнить про учение Фомы Аквинского?, – интересуется преподаватель, стоящий совсем рядом. Я даже вижу, что у него глаза светло-карие в крапинку, а в глубине прячутся смешинки. Интересно, сколько ему лет, если он уже кандидат наук?
До самого звонка с пары простоял он возле нашей парты. Пришлось на перемене вернуть сухари и признать свое поражение.
Спустившись вниз, вижу возле расписания Юрку.
– Пойдем в кино?, – предлагает он.
Я прикидываю, какие занятия придется прогулять. Сейчас пустая пара, а потом опять поточная лекция по философии. Решаю, что среди ста двадцати человек может мое отсутствие будет не так заметно, и с радостью соглашаюсь.
Ближайший к нашему факультету кинотеатр – имени тридцатилетия комсомола или «тридцатка», но мы решили прогуляться, и пошли пешком на площадь Ленина, в «Искру». Везде продавались елки, чувствовалось приближение Нового года. Было пасмурно, холодно и сыро.
– Где ты будешь встречать Новый год?, – спросил вдруг Юрка.
– Дома, конечно. Мне не есть, ни пить ничего нельзя, не хочу быть обузой для компании. А ты?
Он неопределенно пожал плечами. У нас была одна тема, закрытая для обсуждения – это его любовные похождения.
На площади краном ставили большую новогоднюю елку. Рядом раскинулись фанерные палатки новогодней ярмарки. Мы купили билеты и зашли в фойе кинотеатра.
– А мы будем выступать в институте на новогоднем концерте, – сказал вдруг Юрка, – придешь?
Я знала, что его вокальные таланты не остались незамеченными, и он поет в самодеятельности факультета. Иногда один, иногда с какой-то кошелкой с первого курса, которая томно извивается и прижимается к нему.
– Приду, – говорю, а сама думаю: «Так ли необходимо там мое присутствие?»
Почувствовав мое настроение, Юрка потянул меня за рукав куртки:
– Наташка, а что-то ты меня сегодня ни за что не ругаешь?
– А толку ….Ты что, будешь ко мне лучше относиться?
Он долго смотрит на меня и отвечает:
– А разве можно еще лучше?
Глава 16
Через неделю по расписанию опять была философия. Я бегом взлетела по лестнице на четвертый этаж, и у дверей аудитории столкнулась нос к носу с Павлом Николаевичем. Поздоровавшись, он спросил:
– А почему Вас не было на прошлой лекции?
Вопрос застал меня врасплох, я надеялась, что он не заметит моего отсутствия. Но преподаватель ждал ответа, и надо было что-то сказать..
– А…А я отравилась.
Он вопросительно поднял брови.
– Да, чем-то в буфете отравилась, – продолжала я уже увереннее.
– Будьте осторожнее в следующий раз.
Я кивнула и села на свое место. Надо же, на той лекции не было человек пятнадцать, а он спросил именно у меня.
Приближалась зимняя сессия. У Анатолия Константиновича мы работали каждый день: снимали фильм о технических средствах обучения в геодезии. Я пропадала на факультете с восьми утра до шести вечера, и по понедельникам, средам и пятницам, не заходя домой, ездила на работу к Галине Ивановне.
Юрка не появлялся и не звонил. Я каждый вечер с пристрастием выпытывала у бабушки, кто мне звонил и зачем, но его имя в бабушкиных докладах не фигурировало. Правда, мне было слишком некогда, чтобы лить слезы по поводу его отсутствия.
Как-то нас отпустили с пары пораньше, и я зашла в буфет. Поскольку шли занятия, народу в буфете было немного. Я села за столик и стала жевать свою колбасу из туалетной бумаги. Следом зашел Павел Николаевич, взял себе какую-то еду и направился прямиком к моему столу, хотя вокруг было полно свободных мест.
– Можно?
Я кивнула. Кто бы, интересно, в такой ситуации сказал «нет»?
После дежурных фраз о здоровье и погоде он вдруг спросил:
– А вы не хотите написать научную работу по философии?
У меня колбаса встала поперек горла, и я закашлялась так, что на глазах выступили слезы. Как всегда, носового платка у меня с собой не оказалось. Павел Николаевич протянул мне идеально выглаженный платочек. Мысленно выругавшись, взяла платок и подумала о том, как меня угораздило вляпаться в дурацкую ситуацию! Придя в чувство, спросила: