Создавалось впечатление, что гроб стоит на куче цветов: их было так много, что люди начали оставлять букеты на расстоянии трёх метров от постамента, ведь подойти ближе не получалось. В ритуальном зале горел приглушённый свет, в левом углу роились журналисты с камерами. Доктор Ланде со строгим восковым лицом лежал в роскошном гробу, мимо которого проследовали уже сотни людей – и цепочке не было видно конца. По правую сторону от гроба установили микрофон, к которому подходили близкие, друзья и коллеги Леонида. На очереди был доктор Иван Дитрих.

– Знаете, – начал он, чуть поднимая микрофон, так как рост его был почти на голову выше чем у большей части окружающих мужчин, – сейчас я оглядываюсь назад, на свою жизнь, и понимаю, что без Леонида я не был бы тем, кем в итоге стал. Передо мной была его авторитетная фигура, передо мной были его живые глаза, и я хотел стать таким, как он. Леонид понимал, что помогать людям – неважно, какого они возраста, пола или национальности – это есть истинное служение, истинное счастье. Леонид был незаменимым. Пусть говорят, что незаменимых нет, но это не так. Леонид незаменим. Спасибо, что пришли.

Дитрих закончил речь немного неуверенно: явно хотел сказать что-то ещё, но не решился. Теперь он занял место в зале, рядом с Яном и Мари. Они почти всё время молчали, лишь изредка отвечая на обращения к ним знакомых, высказывающих сочувствие.

Через час люди начали покидать ритуальный зал. Ян увидел свою девушку (он снова считал её таковой) идущей к коридору, который вёл к санузлам, и решил подождать поблизости. Отделившись от группы коллег отца, Ланде вдруг услышал разговор двух женщин, одной из которых точно была Мари.

– Я говорила тебе, не делай этого! Чего тебе не хватало? Денег? Тебе надо денег? Да у тебя зарплата такая, что ни одна твоя одноклассница и во сне такую не видит!

Ян заглянул в проход и увидел только пустой коридор, в конце которого белела дверь с нарисованным женским профилем.

– Она заплатила! Какие ещё нужны аргументы?

Этот голос Яну был знаком, но кому он принадлежал – мыслей не было. Нет, это точно была не Женя. Вернее, не Саша. Через минуту дверь распахнулась и в конце коридора возник тёмный силуэт Мари в длинном чёрном платье. Траур ей совершенно не шёл. Увидев Яна, она что-то шёпотом бросила той, которая осталась стоять за углом. Ян не мог видеть эту женщину с такого ракурса.

– Ян, это женский туалет. Мужской правее.

– Я знаю. Я жду тебя, – как можно спокойнее сказал он, полный желания понять, с кем и о чём разговаривала Мари.

– Ян! – позвал его Дитрих. – Поехали!

Мари спешно вышла в зал, взяла Яна под руку и буквально потащила его вслед за Иваном. Ланде обернулся лишь единожды, увидел девушку в простом тёмном платье, выскользнувшую из коридора, но не узнал её. Позже Ян убедил себя не вспоминать об этом и вообще держаться подальше от женских разговоров – ничем хорошим это обычно не оборачивается. Да и Мари явно потеплела к нему: пыталась поддержать, чтобы они вместе смогли быстрее оправиться от пережитого.

Через час они вместе с небольшой группой самых близких Леониду людей уже были в крематории. Большой экран транслировал то, что происходит в зале с печами. Вот гроб на каталке подвезли к огромному агрегату, размером с небольшую бытовку – это и была печь. Специальный аппарат зафиксировал гроб, поднял его и теперь держал прямо перед заслонкой. Мужчина в чёрном комбинезоне выверенным движением потянул ручку вверх – заслонка поднялась, и даже на экране можно было рассмотреть, что оттуда исходит зловещий красный свет. Мужчина потянул гроб за ручки, и тот скользнул в крошечный уголок ада, зажатый в металл.

В памяти Яна не было ни одного момента, когда отец хвалил бы его. Леонид никогда не говорил о своей отцовской любви, о важности семьи, о доверии между отцом и сыном. Иногда на предприятиях рабочие объявляют итальянскую забастовку: действуют строго по инструкции, не проявляют инициативу и отказываются от переработок. Отцовство Леонида было похоже на такую забастовку. Он помог сыну переехать в Россию, помог ему устроиться, иногда просил навещать его – и всё. Он делал это словно механически, потому что определённые действия нужно делать, когда у тебя есть сын. Но Ян никогда не ощущал себя сыном по-настоящему. Тем счастливым парнем, у которого есть батя. Самый смелый, самый авторитетный, тот, на кого стоит равняться. Он понимал, что отцу может быть банально стыдно за своё прошлое – иначе почему он всегда пытался откупиться деньгами? В глубине души Ланде-младший верил, что однажды наступит момент, когда он ощутит настоящую родственную связь с отцом. Со смертью Леонида умерла и эта надежда.

Внешне он был спокоен, да и в душе никакой бури у Яна не было. Он воспринял кончину отца как необратимый этап собственной жизни. Ян стал свидетелем скоропостижной смерти мамы десять лет назад: она выходила из автобуса и вдруг схватилась за сердце, а потом упала под ноги прохожим. То, что происходило теперь, не шло в сравнение с той огромной душевной болью, которую он испытал тогда. Как всё-таки по-разному и в то же время чертовски похоже его родители покинули этот мир, думал Ян.

Люди, пришедшие на прощание с Леонидом, что-то говорили Яну, но половину фраз он не слышал. Почему-то ему захотелось взять за руку Мари и больше её не отпускать. Он не мог понять, почему так легко решил отказаться от неё, почему постоянно вспоминал проблемы в отношениях, её холодность и отстранённость. Вместо того, чтобы разобраться во всём и снова стать ближе к ней, Ян практически бросил Мари. Лёг в постель с новой женщиной, держа прежнюю под боком, потому что она так нравилась его отцу. Всё-таки она была Леониду практически как дочь, ценила его, как родственника. Они уже были семьей.

Ян поверил Мари, когда она рассказала о том, кого подозревал Леонид в сливе данных пациентов клиники, ведь отец доверял ей практически все свои мысли и планы. Часто бывало так, что Ян понятия не имел, где его отец в данный момент и чем он занят, а Мари знала даже то, в каком костюме и куда он отправился, хорошее ли у него было настроение и какой кофе он пил перед деловой встречей.

23

Клиника продолжала свою работу, теперь ею уже второй месяц в должности исполняющего обязанности главврача руководил Дитрих. Ян догадывался, что Иван делает это скорее из чувства долга, нежели по своему желанию – он не мог быть суровым, не мог поднять голос на подчинённого и боялся, что не справится с этой миссией. В клинике Троицкая вызвалась помогать доктору Дитриху, но тот постоянно отмахивался от её помощи, объясняя это тем, что привык справляться с делами сам, и ему непривычно разделять с кем-то свои задачи. Носить кофе Троицкая никогда не любила (Леонид был для неё исключением), и теперь, поскольку её помощь оказалась не нужна, она прохаживалась по кабинетам, помогала запутавшимся в коридорах пациентам дойти до нужной двери, а однажды даже вызвалась сделать генеральную уборку в кабинете покойного шефа.

– Маша, спасибо, но этим займётся клинер, – ответил ей Дитрих на это предложение. Почему-то ему показался странным порыв девушки. Мари в свою очередь сморщилась, и Иван понял: ей не нравится, когда окружающие игнорируют её просьбу называть Марию на европейский манер – Мари.

– А почему тогда не наша уборщица, Аня? Зачем же мы её взяли?

– Здесь нужна очень тщательная уборка, так что пусть Аня занимается другими делами. Специальный человек придёт на днях.

– Мне бы хотелось взять кое-что на память из стола доктора Ланде, – переминалась она с ноги на ногу, в то время как Иван заполнял документы для отчётности. Он смотрелся чужеродно в большом красивом кабинете: тёмное дерево, винтажное пресс-папье и картины на стенах требовали от хозяина этого места умеренной жёсткости, решительности и бескомпромиссности.

– Что именно? – поднял он на неё глаза.

– Наше фото с корпоратива, где мы рядом. Оно мне правда очень дорого. Можно я найду его?

– В каком оно ящике? – Дитрих наклонился к столу, но девушка вдруг сказала:

– Господи, я же забыла. Оно не здесь. Оно у Яна, он уже его забрал.

Доктору Дитриху пришлось выдавить улыбку, чтобы казаться вежливым, но в то же время он не мог понять, как быстрее выдворить Мари из кабинета. К счастью, она догадалась, что её присутствие здесь нежелательно, и вышла в приёмную, на своё рабочее место.

От долгой работы с бумагами Иван утомился и решил спуститься в кафетерий. С картонным стаканчиком он стоял на крыльце под навесом, глядя, как потоки дождевой воды текут к ливнёвкам: было пасмурно. В какой-то момент мужчина понял, что хочет пончик.

– Проклятый следак, подсадил же. Как его там? А, Руслан, – Дитрих снова вернулся в тесное помещение кафетерия. – Девушка, будьте добры, пончик с ореховой пастой!

Разговаривать со следователем, который вёл дело Саши, Дитрих не любил, но делать это приходилось. Несмотря на то, что большую часть своего рабочего дня покойный коллега проводил с секретаршей, именно у Ивана следак узнавал о симпатиях Леонида, его недоброжелателях, конфликтах на работе.

Дитрих думал о том, что столько прорывных качеств, как в Леониде, он не встречал, наверное, больше ни в ком. Он задавал себе вопрос, можно ли на шестом десятке лет стать таким же? Поменяться, не ломая себя? Вдруг он осознал, что остался без рождественских каникул в Европе, ведь теперь поехать туда он себе позволить просто не мог. Перекусив, доктор поспешил вернуться на рабочее место, но на пороге кабинета столкнулся с Мари.

– Маша? Что ты там делала?

– Закрывала окна. Вы ушли, а на улице ливень. Ламинат вздуться мог.

Гнев Дитриха сошёл на нет, когда он понял, что действительно не закрыл окна. Вместе с тем вид у Троицкой был такой, будто она не успела сделать что-то очень важное там, в кабинете, так как руки её едва заметно тряслись, а взгляд бегал по углам приёмной.

Спустя пять минут рабочий день Мари завершился, и она быстро собрала свои вещи, а затем отправилась к выходу. У неё была привычка успокаивать себя покупками, причём покупками крупными. В последнее время она старалась не тратить деньги импульсивно. Сначала она решила наладить отношения с Яном после того, как они были принесены в жертву ради близкого человека. Троицкая не предполагала, что доктор умрёт так глупо, не застав тот прекрасный момент, когда Мари, как верная кошка, принесёт ему огромный трофей в зубах: полное оправдание его доброго имени. Но теперь Леонида не стало, и Мари пришлось делать всё для того, чтобы не потерять беззаботную жизнь. Она старалась быть для Яна другом и любовницей, но если с первым уже начало получаться, то со вторым не ладилось. Несколько раз они занимались любовью, но оба понимали: это чисто механический процесс, лишённый всякой химии. Но отказаться друг от друга они не могли, сейчас вдвоём им было легче держать клинику, бороться за её репутацию и обеспечивать поддержку Ивану Дитриху. А ещё они оба ждали обвинительного заключения по делу Александры Харанжевич – и верили, что скоро увидят её, но уже в суде.

Мари приехала в ближайший торговый центр и сразу же пошла в любимый бутик, где около получаса мерила ботинки и сапожки, успокаивая себя, что это оправданная трата: уже глубокая осень, пора готовиться к зиме. В сумочке зазвонил телефон. Не гаджет последней модели, а лежащий по соседству во внутреннем кармане скромный аппарат, годный разве что на периодические звонки.

– Да? – протягивая продавцу ботинок, чтобы тот принёс ей другой размер, ответила Троицкая.

– Привет. Я не буду ходить вокруг да около и спрашивать тебя про дела. Я знаю, как у тебя дела. Маш, мне нужны деньги.

– Сколько?

– Тысяч сорок, – отчеканил женский голос в трубке.

– Я же не так давно давала тебе пятьдесят!

– Смотри сама. Куртка – девять тысяч, сапоги – тринадцать, шап…

– Ты не умеешь экономить, – Мари держала трубку плечом, потому что консультант принёс ей коробку с кожаными полусапожками.

– То есть, я должна была поехать на рынок и закупиться там ссаными тряпками? Я не слишком много прошу, всего сорок.

Мари знала, что этот раз – не последний. И то, что сейчас ей назвали весьма скромную сумму, вовсе не значит, что через пару недель у неё не попросят вдвое больше.

– Я могу дать двадцать.

– Почему?

Возмущение накатило моментально. Ещё никогда её не принуждали к тому, чтобы оправдываться за то, что она предлагает недостаточно много денег.

– Ты знаешь мою ситуацию, я сейчас пока не могу так же спокойно брать у него деньги, как раньше. Прошло всего полтора месяца, мы совсем недавно начали жить более-менее мирно.

В трубке послышался вздох, который говорил о том, что абонент всё понимает, но в то же время не готов остаться ни с чем.

– Давай двадцать. Обещаю, я не стану донимать тебя в ближайшее время и буду молчать обо всех твоих секретиках.

Отправив сумму парой кликов, Троицкая посмотрела на свои ноги, а точнее на итальянские кожаные ботинки. Теперь от них придётся отказаться. Сохранить рядом Яна сейчас было намного важнее.

24

– Ну как ты, сынок? – произнёс Дитрих, когда Ян вошёл в кабинет покойного отца. После похорон Ян часто посещал его, когда Ивана не было на рабочем месте, и подолгу сидел в кресле Леонида, смотрел в одну точку, либо шагал из угла в угол. Теперь, когда Дитрих называл Яна сыном, в этом появился особый смысл, будто доктор взял на себя не только функции руководителя клиники, а ещё и настоящего отца Яна.

– Нормально. Привет.

– Документы готовы. Я официально вступаю в новую должность послезавтра. Это если ты не передумал вообще держать клинику, – робко произнёс Дитрих.

– Я не передумал. Ты можешь делать здесь всё, что захочешь. Я тебе полностью доверяю.

Доктор закрыл глаза и благодарственно кивнул.

– А что там с этой… как её… девушкой, которую уличили в краже данных?

– Следствие ведётся, она под подпиской.

Её имя стало самым ненавистным женским именем для него. После, само собой, имени Евгения. Он мучился из-за того, что ему выпало ненавидеть именно её. С любой другой женщиной на планете это вышло бы куда проще.

– Какие-то ещё новости?

– Мне сказали, что против неё есть веские улики, но в деле много белых пятен. Думаю, что это временно.

– Ты так уверен в её виновности?

– Как я могу думать иначе после того, как она призналась, что шпионила за мной? В своё оправдание она сказала, что делала это якобы по заказу Мари. Бред. Мари пояснила, что эта тварь сама на неё вышла, и совсем не возникает вопросов, так ли это было на самом деле.

– Слушай, а это правда, что у тебя с ней были почти настоящие отношения? Ну, с Александрой.

– Ох, док, – Ян покачал головой. С одной стороны, он был готов высказаться Дитриху, а с другой – ему было нестерпимо стыдно за эту историю.

– Не говори, если не хочешь.

– Я просто до сих пор не могу поверить, что был таким идиотом. Я должен был насторожиться, а вместо этого потерял голову. Предал Мари, позволил погубить отца. Хорошо, что Мари меня простила.

– Не вини себя. Ты же ничего не знал, а когда мы влюблены, мы всегда немного не в себе.

– Мне дорого обошлась эту глупость, док. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь ужиться с этими воспоминаниями.

– Да уж, – кивнул Дитрих, и это значило, что ему всё более чем ясно. – Я, пожалуй, пойду. У меня пациент через десять минут.

Едва доктор покинул кабинет, Яну позвонили. Абонента под именем Руслан Сулейманов он теперь видел минимум раз в неделю. Судя по всему, очередная встреча должна была состояться через пару часов.

Следователь Сулейманов вырос на американских фильмах про копов, но его страсть к кофе и пончикам объяснялась не этим. Он просто любил сладкое, а рядом в прошлом году как раз открыли кофейню. В основном там были сладости для тех, кто следит за фигурой, но вместе с тем постоянно лежали в коробках пончики: толстые, с начинкой, с разным посыпками и декором. В день Руслан съедал как минимум два таких.

– Проходи, садись! – следователь убрал пустой пластиковый стаканчик со стола.

– Ты всегда работаешь сверхурочно?

– Ты бы лучше спросил, когда я не работаю сверхурочно! Ну да ладно, к делу. Я тут узнал, что Харанжевич всё-таки не сама вышла на твою невесту.

Ян ощутил себя каменным изваянием с острова Пасхи, застывшим с задумчивым выражением лица на столетия.

– Как?

– Очень просто. В тот день, когда они увиделись в кафе… записи видеокамер из него, кстати, были удалены, как мне сказали. Почему – не знаю, там сослались на технические неполадки. Так вот! В тот день в кафе они увиделись не случайно. Александру туда позвали. Ей звонили с постороннего номера.

– На кого он зарегистрирован?

– Да на левое лицо. В переходе, наверное, купили карточку.

– Это ещё ни о чем не говорит, – расслабился Ян. – Ей мог звонить кто угодно. В конце концов, она сама могла себе звонить. Ну, или её подельники. Такие люди, как она, предугадывают всё, они прогнозируют разные варианты действия. Ты мне неделю назад рассказал, что именно с её страницы рассылались фотографии пациентов, разве это не доказательство?

– На тот аккаунт в момент переписок с жертвами заходили с неизвестных адресов и устройств. Но точно не с Сашиного телефона или ноутбука в её квартире.

– Почему ты думаешь, что это не могла быть она?

– Конечно, могла. Только я пока не нашёл этому подтверждений. И не совсем понятно, как она могла всего за два визита в клинику в начале года получить доступ к данным. Насколько я знаю, она посещала косметолога, и просто физически не имела возможности попасть в помещения для персонала.

Ланде всячески пытался показать собеседнику, что слушает его без энтузиазма. Этим он хотел вложить в голову Сулейманова мысль, что данная версия не терпит критики, а значит, нужно разбираться дальше.

– Ян, скажи, а Маша давно работает в клинике?

– К чему этот вопрос? Уже больше года, – возмутился он.

– Она всё ещё единственный человек, который плотнее всего общался с Харанжевич. Кроме тебя.

– Руслан, она раньше всех нас забила тревогу и поэтому решила разобраться. Само собой, она с ней общалась!

– Я понимаю тебя, Ян. Но и ты пойми, мы должны отработать разные версии.

– Понимаю, – ответил Ян и засобирался, – буду ждать новостей. Постараюсь иметь в виду всё то, что ты мне сказал.

25

Выехав на Суворовский проспект, Ян сделал музыку в салоне тише и погрузился в размышления. Отец не мог не догадываться, кто виноват в репутационной атаке на клинику. Он явно имел в голове несколько версий, но не поделился ими даже с Дитрихом. В противном случае, тот рассказал бы об этом Яну. Парень решил ещё раз прийти в кабинет отца и изучить все ящики и полки, все папки на его рабочем компьютере, которые специалисты проверили уже десятки раз по его собственной просьбе. Спешка и желание добиться справедливости как можно быстрее не позволили ему откладывать этот процесс до утра

Переехав в кабинет главврача, Дитрих практически ничего там не поменял. Всю правую стену занимали книжные стеллажи. Там можно было найти Достоевского, Солженицына, Гроссмана, а также сотни научных трудов на русском, английском и французском языках. Ян начал изучение полок, ящичков, углублений, всех тех мест, где могли лежать какие-то подозрительные записки или документы. Возможно, отец хранил важные сведения на секретной флеш-карте, и теперь она пылится в тёмном углу. Ланде даже лёг на пол, чтобы с фонариком на мобильном телефоне изучить пространство между ламинатом и мебелью. Безрезультатно. Ян подошёл к отцовскому столу, выдвинул из-под него кресло и сел, облокотившись на столешницу.

О чём отец думал перед смертью? Неужели представил, что сын мог затаить на него злобу?

Парень вдруг вспомнил, что Иван просил его разобрать вещи и документы отца: что-то нужно поместить в бухгалтерию, что-то – в архив, а иное парень может забрать себе. Ян открыл ящик: бумаги, бумаги, бумаги… плитка тёмного шоколада, медицинский журнал. Компакт-диск «терапия природы» со звуками леса и моря – Леонид пользовался им с нулевых и хранил, даже когда дисками почти никто уже не пользовался.

Что-то прямоугольное и плотное лежало в конвертике с одним из дисков. Ян понял это случайно, перекладывая вещи из одной стопки в другую.

Фотография обнажённой девушки. Снято на полароид. Девушка сидит на столе Леонида, кабинет можно узнать по книжному стеллажу. На ней расстёгнутый медицинский халат, он прикрывает лишь её плечи. Ноги девушки разведены в стороны, язык высунут, глаза слегка прищурены.

Это была Мари.

В ящике лежало несколько её снимков: на последнем она стояла на коленях между ног мужчины, в кадр при этом попало что-то почти красное и блестящее. Головка чьего-то члена метила в рот Троицкой. Находка шокировала Яна до такой степени, что он не задумывался, кто именно жал на кнопку фотоаппарата. Понять это удалось, когда он дошёл до последней фотокарточки. На руке мужчины, который фотографировал Мари, были дорогие часы. Подарок коллег-шведов на юбилей доктора Ланде – отец гордился ими и снимал только во время операций.

– Старый ты хрен. Любитель быстрых снимков.

Ян спешно закрыл ящик стола. Буквально вдавил его внутрь, желая, чтобы тот провалился вместе с содержимым. Парень поймал себя на мысли, что его жизнь в последние месяцы напоминает зеркальный лабиринт. Он то и дело путает настоящий выход с иллюзией, а обман зрения принимает за верное направление. Но пришло время подсказок, ниточек, которые ведут к избавлению от блужданий в неизвестности. Он ещё раз открыл ящик, взял фото и брезгливо запихнул их в карман куртки. Нужно избавить свой дом от гнили. Всё в его квартире пропитано ядом: кухонный стол, посуда, постель, дверные ручки. Яд много месяцев стекал в сливное отверстие в ванной, яд оставался с отпечатками ягодиц Мари на всех поверхностях, когда они занимались любовью.

Он нашёл её на кухне. Девушка стояла с кондитерским шприцем в руках. Почему ей в столь поздний час захотелось готовить, Ян не понимал. Подняв на него глаза, она кротко улыбнулась.

– Привет, – тихо сказала Мари, не отрываясь от процесса.

– Привет, – ответил он и сел за барную стойку, бросив перед собой рюкзак. Внутри лежал отцовский полароид и те самые снимки. Какое-то время Ян следил за её руками: как они тихонько давят на шприц, аккуратно заставляют крем завитушками ложиться на выпечку.

– Я решила немного тебя порадовать.

Они снова обменялись взглядами. Ян молча поднялся и подошёл к ней, встал сзади, положил на живот руку.

– Котик, – протянула она, прищурив глаза. – Ты целую вечность так не делал.

– Ты можешь оторваться от своего занятия? – он приподнял подол её домашнего платья и под ним показались кружевные белые трусики.

– Ради тебя я оторвусь от чего угодно, – она бросила на стол шприц и обняла парня руками, испачканными кремом и сахарной пудрой. К его горлу подступала тошнота, пока он целовал её, но цель – очищение своей жизни от яда – оправдывала сейчас средства. Крепкие руки ухватили её за бёдра и посадили на стол. Мари сняла платье через голову и бросила его на пол, он уже расстёгивал её лифчик.

– Что это на тебя нашло?

– Можешь замереть вот так? – попросил он, когда её ноги были разомкнуты, а сама она слегка откинулась на столешницу.

– Что ты удумал, мой бандит? – она смеялась ему в ухо.

– Хочу тебя сфотографировать, – сказал он и сделал шаг в сторону, чтобы извлечь камеру из рюкзака.

Мари вошла во вкус, даже не глядя на камеру в его руках. Не узнала её. Она смотрела только в его глаза, её грудь вздымалась и опускалась, а руки приближались к ткани трусиков.

– Как тебе вот такая модель? – Мари отодвинула кусочек ткани с промежности, как порно-актриса. Между её ног от влаги всё блестело, раскрасневшиеся половые губы будто накачали помпой – так сильно они просились на его член.

– Ты шикарна, – ответил Ян и нажал на кнопку. Полароид зажужжал и из него вылез белый квадратик глянцевой бумаги. – Пусть проявится.

Камера и снимок легли на барную стойку.

– Иди сюда, пожалуйста, – умоляла Троицкая, снимая с себя бельё. Ян подошёл к ней вплотную и даже не стал мешать ей прижиматься к нему. Её смазка пропитывала ткань его джинс, но он знал: это последняя мерзость, которую Мари совершит в этой квартире. Девушка сняла с него ремень, приступила ширинке, но Ян остановил её:

– Подожди, – он потянулся к стойке и аккуратно, пока всё внимание Мари было направлено вниз, достал отцовский снимок из кармана рюкзака. – Посмотри, какая прелесть.

И Мари замерла. В глазах человека, который только что потерял всё, отражалась злосчастная фотокарточка, которую Троицкая не успела уничтожить. Ей стало страшно, руки затряслись, она подняла глаза на Яна и… заплакала.

– Откуда у тебя это? – она захлюпала носом.

– Меня больше интересует, откуда на моих ушах столько лапши. Я даю тебе минуту, чтобы уйти мирно.

– Ян! – перебила его она.

– Минуту! – повторил он, отошёл в сторону и стал наблюдать. Не переставая плакать и скулить, она встала со стола, подняла платье и снова надела, даже не расправив. Шагнула к выходу с кухни, но вдруг обернулась.

– Ян, он принуждал меня! – сказала она, и из её рта брызнула густая отравленная слюна, а глаза начали краснеть и опухать. – Как я могла отказать ему?! Он…

– Сорок три секунды, – ответил он с циничной улыбкой.

– Ян! – Мари бросилась к нему и буквально упала к ноге, хотела положить руки ему на колени, но он отбросил её ладони. – Ян, послушай! Я просто… это был шантаж!

– Я сбиваюсь со счета, – отшвыривая её, холодно сказал Ян. Мари была жалкой, барахтаясь на полу в центре кухни, то и дело убирая непослушные волосы с лица. Её плач перешёл в вопли, как если бы боль рвала душу человеку, только что потерявшему близких. Мерзкий голос рождал мерзкие звуки. Чем она громче ревела, тем сильнее хотелось ему подойти и успокоить её пощёчиной, но Ян держался.

– Ты даже не даёшь мне объяснить! – вознося руки к его суровому лицу кричала Мари.

Взяв её за волосы, он заставил девушку подняться и пойти в гардеробную. Там он толкнул её по направлению к шкафу и скомандовал:

– Собирайся.

Мари рухнула, зацепившись за куртку, и всё, что находилось на вешалке, полетело на неё. Такой страшный взгляд Яна она видела впервые, и это никак не вязалось с тем мягким огоньком, который горел в них почти три года назад. Такие метаморфозы кого угодно заставят поверить, что одержимость бесами существует.

– Ну и… ну и пропади ты пропадом со своей клиникой!

При слове «клиника» Ян опомнился.

– Что ты знаешь о том, что произошло в клинике?

Он пристально посмотрел на Мари и она прочла в его взгляде дезориентированность. Он до сих пор ничего не понимал.

– Да пошёл ты.

– Говори! – резко шагнув на неё, снова спросил он.

– Ян, не трогай меня, – она выставила вперёд руки на случай, если он попытается ударить её.

Паузу в конфликте создал звонок Ивана Дитриха, который Ян просто не мог игнорировать.

– Сынок, у нас проблемы. Ещё одного нашего пациента шантажируют, – хмуро пробасил Дитрих. – Приезжай в клинику сейчас же, мне больше не на кого положиться.

Ян не ответил, просто положил трубку, ведь он знал, что Иван обязательно его дождётся. После того, как Мари кое-что ему объяснит.

– Кто терроризирует людей? Ты должна знать. Ты слишком странно себя вела в последнее время.

– Что произошло? – с видом кошки, на которую замахнулись веником, спросила Троицкая.

– Новый случай шантажа. И если ты ничего не знаешь, то я просто конченый идиот! Говори, иначе я спущу тебя с лестницы!

– А ничего я не знаю, – вдруг съязвила она. – Просто твой папаша был очень невнимателен. Вот и всё. И высуши остаток багета на сухари, чтобы носить передачки своей шлюхе.

С этими словами Мари схватила с тумбочки сумку и выбежала в подъезд. Ключи подаренного парнем автомобиля остались висеть на крючке. Ян дал себе время, чтобы отдышаться, но не забыл, что его ждёт Дитрих. Парень впервые задумался, что доктор пожертвовал многим ради того, чтобы продолжить дело Леонида. Он отказался от отпуска, он реже видится с молодой женой, он приходит на работу раньше всех и уходит, когда даже уборщица Анечка уже давно заканчивает мыть полы на этажах. Отец Яна в своё время невзлюбил её: однажды она нечаянно прошлась шваброй по его ботинкам. Но злость быстро забылась, да и увольнять молодую энергичную уборщицу было бы глупо: она никогда не опаздывала, редко уставала и не брала больничных.

Картинность и драматизм в действиях Мари резко оборвались, когда она вошла в лифт. Троицкая повторяла себе, что рано или поздно это всё равно бы произошло. Ей было куда идти, хоть это место она и старалась посещать как можно реже. В основном она наведывалась туда в моменты, когда Ян оставался на работе допоздна или проводил время с сучкой по имени Саша. Девушка вышла с охраняемой территории, подошла к парковке супермаркета и жестом попросила водителя такси опустить окно.

– Вы свободны?

– Угу. Куда едем?

– Будапештская.

Добрались быстро. Мари расплатилась и мигом кинулась в подъезд. Там пахло табачным дымом, стены были изрисованы маркерами, а свет постоянно мигал, раздражая каждого, кто туда входил. Уже через две минуты она колотила руками в дверь квартиры на третьем этаже. Спустя несколько секунд она открылась, и темноволосая девушка, которая возникла перед Мари, получила хлёсткую пощёчину.

– Что ты творишь, идиотка? – Троицкая шагнула в квартиру, щёлкнула замком и бросила на пол сумку. – Какого хрена ты всё пускаешь по одному месту?!

– Мне нужны были деньги! – возразила собеседница. – Маш, я не хочу больше тут жить, это ужасная квартира!

– Ты не понимаешь, насколько глубоко в жопе мы теперь сидим! Ты испортила всё! Пойми, в момент, когда всех собак удалось стравить на ту шлюху, нельзя никаким боком компрометировать версию с её виновностью. Но что делаешь ты? Ты просто уничтожаешь весь мой план!

Девушка, с которой разговаривала Мари, была смущена, но не испугана. Власть, которую даёт манипулирование людскими судьбами, учит не бояться.

– Маш, ты думаешь, мне приятно видеть, как живёшь ты? Хата, машина за несколько миллионов, салоны, курорты… Я только один раз в Турции была за всю свою жизнь! А бороться за место под солнцем всеми возможными способами меня научила ты!

– Если тебе будет легче, то сладкой жизни у меня больше не будет. Ян узнал, что я спала с Леонидом.

Собеседница ухмыльнулась, а затем её лицо разгладилось, будто известие её действительно успокоило.

– Тогда нам с тобой тем более нужны деньги. Я дам половину из того, что мне перечислила эта жирная свинья Маркова.

– Нет, это всё не то. Теперь мы не сможем спокойно жить, ни я, ни ты. Всё ещё сложнее с учетом того, что я беременна. Это конец. В один день всё встало с ног на голову, твою мать!