29 октября (среда)
Заведующая очевидно всё же имеет определённые царапины на мозге, рождающие частые смены настроения и создающие истероидные черты личности в совокупности со стервозной ориентацией характера. Однако они позволяют получать высококалорийное топливо для психической и умственной деятельности с высокой степенью детонации в самых, казалось бы, безобидных ситуациях. Поэтому на адекватный раздражитель следует часто неравнозначная реакция – а это уже признак психопатии. Исходя из моих предположений и наблюдений Инга Петровна – психопатка.
Тем не менее, пациенты отделения представляют огромный интерес для врача, ведь здесь собраны дети с различными пороками сердца. Вслушиваясь в их сердца через чёрные латексные трубы фонендоскопа, слышишь удивительную музыку шумов. Иногда шум машинный, систоло-диастолический[50], как паровоз, что бывает при открытом артериальном протоке. А иногда нежный, едва уловимый ухом в тихой-тихой палате. Как симфония, но по гармонии и локализации всегда можно предположить, кто «автор» этой музыки. Будь то клапаны, которые смыкаются не полностью, либо играющая фальшхорда[51], но самый частый солист у детей – дефект межжелудочковой перегородки.
30 октября (четверг)
Всегда, когда звук грубый, органический, у меня создаётся впечатление, что вместо сердца в прочной арматуре рёбер работает настоящий турбодизель. Подчас настолько интенсивно, что, если приложить руку, можно чувствовать дрожание. В некоторых случаях мотор пытается выпрыгнуть наружу, но, скованный в костно-хрящевом каркасе грудной клетки, деформирует последнюю и формирует сердечный горб – и таких пациентов тоже можно лицезреть в отделении.
После оперативного лечения у больных остаются обширные шрамы, через всю грудину по срединной линии. В послеоперационном периоде швы смазывают зелёнкой. Создаётся впечатление того, что грудную клетку снимали, как жилет, во время операции, а после окончания вновь надели на ребёнка. Такие вот иллюзии. В общем, интересного много. Врачебный коллектив замечательный, за исключением заведующей.
31 октября (пятница)
Незаметно кончился октябрь, устроив слякоть на улицах, досыта накормив обувь и низы брюк противной снежно-грязной кашей. Это время я застал всё в том же пресловутом месте – в сердечной клинике. Продолжаю ходить туда, постепенно адаптируюсь к тирании заведующей, хотя ни сном ни духом не ведаю, что она может ещё выкинуть.
Удивляюсь симфониям больных детских сердец. Детей мне действительно очень жаль. Однако в лечении врождённых пороков сердца кардиохирургия совершила блистательный взлёт. Конечно, не всё гладко: много ещё осложнений и других неудовлетворительных результатов. Зато у больных появился шанс, билет в жизнь, которого ещё каких-то 30–40 лет назад не было. И это правда. И добавить к этому нечего. Наблюдаю за этим взлётом со стороны, восхищаюсь, а иногда недоумеваю от результатов.
Сегодня впервые в своей практике видел подкожную эмфизему[52], она хрустела, как свежий снег, у меня под рукой при пальпации. Жутко я устал за эту неделю с этой нервотрёпкой. А завтра ещё и на работу. Лягу я спать пораньше.
1 ноября (суббота)
Почти пустое отделение, тишина и сонливость. Делать практически ничего не надо. Пара внутримышечных инъекций, напоить таблетками, накормить восьмерых пациентов – это не в счёт. И опять в ПИТ, бороться с обструкцией, смотреть кино и трансляции кубка мира по RUGBY. Вечером я буду пить чай с печеньем…
2 ноября (воскресенье)
Разговоры о том о сём до полуночи. А потом завалиться спать на кровать с панцирной сеткой в одну из пустующих палат. Во всём этом есть какая-то романтика, своеобразная прелесть. Отчасти за это я люблю свою неторопливую работу.
3, 4, 5 ноября (понедельник – среда)
Пришёл с работы домой уставший. А бабушка моя стряпала посикунчики – наши уральские пирожки с мясом. Я предварительно воспалил аппетит тремя рюмками рябиновой настойки собственного производства. И, объевшись, отвалился, как насосавшийся клещ. Ушёл давить диван в свою каморку.
Что может быть приятнее сытой истомы, приправленной сигаретой? Веки тяжелеют, части тела немеют, а на душу опускается благодать. Однако в этот вечер я решил воскурить не сигарету, а кальян. Благо я привёз эту забаву из Турции. Процедура курения кальяна – это целый ритуал. Я подглядел его во время своих поездок по странам востока. Неспешно беру великолепную сапфирово-синюю колбу кальяна и наполняю её водой – это своего рода фильтр (после курения вода желтеет). Вставляю в колбу систему трубок с длинным гофрированным шлангом, оканчивающимся медным мундштуком. Теперь беру ароматный табак (он пропитан фруктовым сиропом и оттого медленно тлеет и даёт удивительно благовонный дым).
Табак набиваю в особую керамическую рюмочку-чиллум, прикрываю её сверху фольгой, в которой делаю отверстия, чтобы жар от раскалённого уголька прикурил липкие листья. Рюмочку устанавливаю в верхние трубки, кладу угля и медленно раскуриваю, втягиваю в себя воздух. В какой-то момент кальянный божок оживает. Сверкнув красным угольным глазом, он вознаграждает меня священным дымом.
Ставлю музыку в восточном стиле с барабанами и дудками, ложусь на диван. На стене висит африканский ковёр – я приволок его из Туниса. На ковре изображён оазис – пальмы среди пустыни, верблюды, озеро и хижина, женщина в шароварах, идущая за водой. Лазурное небо пустыни. И всё из велюра, а он приятен на ощупь. Смотрю я на ковёр, вдыхаю ароматный дым, слушаю музыку и погружаюсь в свои воспоминания. Да, я влюбился в арабские страны. Это как оказаться в сказке «Тысяча и одна ночь». Золото и пряности, верблюды и минареты, подпирающие небо. Ласковое море и милое солнце. Шарм восточных женщин и белоснежные улыбки курчавых, черноглазых и необыкновенно прелестных арабских ребятишек.
Темень мусульманской ночи с серпиком луны и огни городов. Гомон огромных базаров, запахи парфюмерных лавок, кальянных курилен. Вкус лепёшек на верблюжьем молоке и жареной рыбы. Богатство, блеск и роскошь здесь соседствует с безумной нищетой. Всё это трудно укладывается в голове, но я вижу это сквозь выдыхаемый дым, который фигурами арабской вязи наполняет мою комнату. Под такое блаженство я даже стих сочинил, запутавшись в визионерских импрессиях, глядя на настенный ковёр сквозь ароматный туман.
… Ярких красок пересказы,
Разговор арабской ночи…
Все тунисские забавы:
Танцы живота и прочих.
Это запахи кальяна,
Пряных трав и ветра с моря,
Где верблюды рисовали
Арабески у прибоя.
Это всадники Магриба,
Что дыхание Сахары
Охраняли стражи строже.
Это в Африке всё было,
Хоть и в северной, но всё же!..
6 ноября (четверг)
Прожив не более суток после операции по устранению очень большого дефекта межжелудочковой перегородки, умерла моя пациентка. Трёхмесячная малышка по имени Лера. Смерть – это всегда тяжкое испытание, а детская смерть – вдвойне. Её слабенький организм не справился с гемодинамической[53] перестройкой. Маленькое сердце остановилось, и душа выпорхнула сквозь вскрытую грудину, наполнив воздух скорбью.
Я эту пациентку готовил к оперативному лечению. Присутствовал во время операции. Видел, как бьётся её открытое сердце. В общем, я и должен был ехать на вскрытие. Так и получилось.
В морге было очень тихо. Патологоанатом извлёк тельце девочки из картонной коробки, словно новую куклу из игрушечного магазина, и уложил на холодный секционный стол. Ловкими рациональными движениями он начал постановку самого правильного диагноза. Быстрёхонько пал бастион брюшной полости и показался бурый камень печени, край которой я ещё три дня назад пальпировал через переднюю брюшную стенку. А Лера при этом выдавала комплекс оживлений, увешанный ещё примитивными рефлексами.
7, 8, 9 ноября (пятница – воскресенье)
Она очень любила, когда я осматривал её. Улыбалась мне беззубым ротиком и смотрела на меня с любопытством своими ещё не выцветшими васильковыми глазами. Жаль до слёз…
Под печенью притаились белёсые петли кишок, украшенные бахромчатой мишурой брыжейки. В левом подреберье квартировал боб селезёнки. А вот и бутылочка детского желудка, она теперь пустует без молока… Тоскует и поджелудочная железа. За брюшиною жили сёстры-почки, вполне здоровые, а ручейки мочеточников впадали в озерцо мочевого пузыря. В грудной полости лежали отёкшие лёгкие. От застоя они дали «сок» в виде светлой серозной жидкости, что скопилась во впадинах плевральных полостей. Сердечная рубашка была расстёгнута, а внутри я увидел остановившееся сердце. Электроды бесстыдно торчали из мяса правого желудочка. Внутри сердца скопились сгустки крови, будто ягодное желе. Дефект был добротно закрыт вполне состоятельной заплатой, а вот чуть ниже, в мышечной части межжелудочковой перегородки, зияла дырка не обнаруженного при жизни ещё одного дефекта. Он расконсервировался при наложении заплаты. Магистрали сосудов были чистые от атеробляшек (ведь ребёнок же). Лёгочная артерия была громадна, её жерло нагло открывалось в правый желудочек.
Со сноровкой североамериканского индейца патологоанатом снял скальп с детской головки, обнажив череп с ещё не закрывшимися родничками. Мягкие косточки легко сломались под ножницами. Черепок лопнул, как ореховая скорлупа, показав серый студень мозгов. Исчерченный замысловатыми узорами извилин, он походил на персиковую косточку. Изъяв мозг из коробки черепа и внимательно изучив его, исследователь в завершении продырявил барабанные полости.
Выдохнув особый трупный воздух, патологоанатом заявил с прищуром: ребёнок погиб от острой сердечной недостаточности. Так окончилась короткая жизнь милой маленькой Лерочки в анатомическом театре, зрителем в котором пришлось быть мне. Светлая ей память и земля пухом, рая её безгрешной душе. И, махнув на прощание своей маленькой ручкой с лиловыми ноготками, Лера отправилась в страну мёртвых…
10 ноября (понедельник)
Встаю рано утром, умываюсь, завтракаю. По ноябрьской слякоти плетусь на остановку в темени. Еду в автобусе, греюсь мощным тэном, проезжаю мимо витрин и рекламных щитов, мимо чёрных теней прохожих с грустными от осени лицами. Еду в кардиохирургию. Мне поручили вести целую детскую палату, в которой находились дети после операций на вторые-третьи сутки. Очень интересно. С утра начинаю осмотр. Обычно три-четыре человека, затем пишу дневники в истории болезни, назначаю лечение, оцениваю данные анализов. Дети в основном из области, из далёких посёлков и деревень. Хорошие дети. Они более скромные и покладистые, чем городские. От них просто веет провинциальностью, какой-то душевной чистотой. С ними очень приятно работать. Дети лежат с мамочками, что очень правильно, ибо им тяжело после операции, а лучше мамы нет человека на свете, особенно в такие минуты. После операции (да и вообще во время тяжёлого недуга) дети становятся более капризными, им вновь хочется побыть ляльками. Прекрасно понимаю их, и мамы понимают, потакая им. Мамочки откалывают, конечно, номера, но им простительно.
11 ноября (вторник)
Они задают много вопросов, и я стараюсь ответить. Они смотрят на меня как на какое-то волшебное божество, ожидая от меня чудес. Внимательно слушают, пытаются что-то записывать. А я ведь всего лишь интерн, хотя хорошее слово тоже лечит. Все спешат домой, вопрошая: «Доктор, ну когда Вы нас выпишете?!?» Дома ещё есть дети, хозяйство, заброшенный муж. И я начинаю неторопливую беседу о том, что не надо торопиться…
Хожу на операции на открытом сердце: кто бы мог подумать, что такое будет в нашем городе. Хожу туда, как в Кунсткамеру – ну очень уж познавательно. А где ещё увидишь открытую грудную клетку, как трепыхается сердце, как наполняются воздухом лёгкие? А чего стоят дефекты наяву. Огромные аппараты искусственного кровообращения смело и монотонно гоняют кровь, в то время как хирурги выполняют свою работу. Восхищаюсь я ими. Но хирургия – это всё же ремесло. И руки мои не ремесленные.
12 ноября (среда)
Оксигенатор[54] насыщает кровь кислородом. Работает чётко и слаженно. Это стоит увидеть хотя бы раз.
Посещаю и ультразвуковые исследования. И тут прорыв – неинвазивный[55] взгляд внутрь организма. И ведь всё видно. Ходил на ангиографию[56]. Потрясающее зрелище, когда контраст заполняет магистрали сосудов – это феерично. Да, клиника эта действительно впечатлила меня.
Однако пора и честь знать: распорядок работы не по мне. Поэтому я на следующей неделе беру тайм-аут и устраиваю себе небольшие осенние каникулы. Надо отоспаться, почитать книгу, побездельничать чуть-чуть. Думаю, не повредит. Так, видимо, я закончу ещё один цикл.
Завтра беспокойный день, потому как я иду в военкомат. Беспокойство вынуждает меня даже принять накануне успокоительные лекарства. Поэтому, дописывая, борюсь с Морфеем, но он сильнее меня. Нужно выспаться, чтобы взять себя в руки. О битве обязательно расскажу далее.
13 ноября (четверг)
Тринадцатое число, а я иду в военкомат. Отсрочка мне, конечно, положена по закону, но всё равно я жду подвоха, и холодок пробегает у меня по спине, когда я переступаю порог этого заведения. Внутри военкомата всё меня раздражает: красные таблички на дверях, стенды о пользе и долге «служения Родине», работники, семенящие из кабинета в кабинет и шуршащие бумагами дел. Блики звёзд на погонах и хамоватый гонор. Толпа тел призывников, пахнущих потом и чёрт знает ещё чем. И в этой атмосфере почему-то само-собой начинает растворяться собственное «Я».
Я очень долго себя настраивал, чтобы не сорваться и не послать никого на три буквы. Ну вот, слава Богу! Комиссия врачей пройдена. Военком – этакий настоящий Себастьян Перейра, торговец чёрным деревом. Он объявляет мне вердикт: «Вам положена отсрочка по поводу Вашей учёбы в интернатуре». О, как я счастлив! Благодать снизошла на меня. Через год у меня будет уже непризывной возраст, а это значит, что проблема с армией будет для меня решена. А когда мне было восемнадцать лет, мне казалось, что эти обстоятельства имеют какую-то неодолимую силу. Они были как дремучий лес и высокие горы, которые загораживали моё будущее… Но сказочным образом лес расступился, а гора упала с моих плеч.
14 ноября (пятница)
Слёзы выступили на моих глазах. Я вдруг вспомнил своего друга детства из соседнего двора. Его звали Слава. Так сложилось, что он как раз очень хотел служить в армии. Готовил себя, пошёл в армию и нелепо там погиб… Только потому, что попал в неудачную часть с неудачным контингентом в далёкую Хакасию. Просто потому, что кто-то из сослуживцев развлекался, реализуя, так сказать, свои права старослужащего. Ни за что, просто так, почти походя, заехал нашему Славику табуреткой по голове… От этого у моего друга детства развилось кровоизлияние в мозг. Славик умер в военном госпитале на руках у своей мамы, которая приехала ухаживать за своим восемнадцатилетним сыном… Хоронили мы Славу всем микрорайоном. Было обидно, больно и страшно. После этого случая я поставил себе цель – не оказаться в этой «Верденской мясорубке» судьбы. Тем более, это просто было не по мне. У меня не укладывалось в голове, чтобы кто-то против моей воли мог командовать и распоряжаться мной. И только потому, что у него звёздочки на погонах. Поэтому я учился, учился долго и старательно. И все эти мысли, как ветры, дули в мои паруса… Я выиграл регату!!! И теперь ничего не мешает мне заниматься своим любимым делом – лечить детей!
15 и 16 ноября (суббота и воскресенье)
Я провёл эти дни моей жизни в Синеямске…
17 ноября (понедельник)
На работу не пошёл. Утром отзвонился заведующей. Хриплым спросонья голосом, с выраженным простудным прононсом, швыркая носом и сухо покашливая, я сообщил ей, что заболел и ухожу на больничный. Дело сделано. И у меня начались маленькие осенние каникулы. Какой это кайф!!! Когда просыпаешься часов так в одиннадцать утра, никуда не надо спешить, можно вдоволь поваляться в кровати, подремать, попотягиваться и сказать «Привет!» ленивому ноябрьскому утру. Умыться и выпить кофе, а потом уединиться с любимой книгой или обложиться популярными пухлыми глянцевыми журналами и под тихую музыку предаться чтению до обеда. Пообедать, чем Бог послал. Сходить погулять, наблюдая приготовившийся к зиме город. Или куда-нибудь в гости, или в кино и, возможно, с девушкой… Нагулять аппетит, поужинать, предварительно выпив аперитивчика. А потом будет телевечер, до тех пор, пока глаза не начнут слипаться. Улечься поздно спать, заснуть сразу и видеть грёзы снов. Такой бездельный отдых иногда необходим. Жизнь требует притормозить или даже припарковать своих коней и взять маленький тайм-аут.
18 ноября (вторник)
Вчера был отличный вечер: смотрели фильм «Пролетая над гнездом кукушки» (шедевр 1975 года, который необходимо посмотреть хотя бы раз в жизни) и курили кальян, запивая медовым чаем. Всё у соседа за стенкой. В общем, был настоящий оттяг.
Слава Богу за то, что он послал нормальных соседей. А то всё время, сколько я себя помню, соседское окружение было представлено геронтами на разных стадиях, скучно было. Теперь вот уже два года по соседству квартирует Алексей – хирург-аспирант. Высокий и худой, очень правильный человек. И мне кажется, что это ему мешает иногда. У нас есть общие темы для разговоров, музыку мы примерно одну слушаем. Через соседа я приобщился к компьютеру, а то ведь почти латифундист-скую позицию занимал по отношению к новейшим технологиям. Теперь у меня есть своя электронная почта, что очень удобно и прогрессивно. Год назад Алексей женился. Жену выбирал по «выкройкам» журнала PLAYBOY, ведь у него есть все русские номера, начиная с первого тиража 1995 года. Я к нему как в библиотеку хожу…
19 ноября (среда)
Жена у Лёхи – Настя, тоже из хирургов. Красивая, конечно, но не в моём вкусе. Да и с большим количеством «тараканов» в голове, хотя судить особо не берусь – ему жить. Я бы, как он, не смог. Хотя любовь – это психоз. Человек воспринимает окружающее некритично и неадекватно. По этой причине я ничего ему не говорю плохого: зачем мне ссориться с Лёхой? Настя в положении, срок уже большой, и скоро их будет трое… Моя роль, видимо, будет сводиться к домашнему педиатру. Ну что ж, я не против. Думаю, что из Лёхи будет хороший отец: примерный, любящий, покладистый. Молодец, в общем. С соседом у нас симбиоз: помогаем друг другу, в гости ходим, культурный обмен осуществляем… Я заразил его семью жаждой путешествий, и сразу после свадьбы, где я был свидетелем, зимой в феврале Лёха с Настей уехали в путешествие в Египет. По-моему, им очень понравилось: чем закатывать пьянку в ресторане, лучше съездить куда-нибудь.
А какой мальчишник мы устроили, пока Насти не было дома. Она была в больнице по беременным делам. Беседа затянулась за полночь.
20 ноября (четверг)
Мои маленькие осенние каникулы продолжаются. Кайф! 48
21 ноября (пятница)
За время своих недельных каникул прочёл книгу Д.М. Томаса «Вкушая Павлову» о жизни Зигмунда Фрейда. Это отнюдь не биография. Автор, опираясь на жизнеописание Фрейда, создал нечто особое. Пытаясь вжиться в образ Фрейда, он написал роман из отрывков его дневников, воспоминаний, приправив всё это художественной ложью. Выдал собственное, хоть и прошедшее через призму фрейдизма, восприятие жизни отца. Вещь получилась достаточно иррациональная, местами шизоидная, но всё же интересная. Без знакомства с учением Фрейда к роману лучше не прикасаться, ибо всё будет непонятным и шокирующим. Моя общая оценка этой книге по пятибалльной системе – четыре с минусом!
Я давно убеждённый фрейдист, но интересуюсь психоанализом, можно сказать, на бытовом уровне. На моей книжной полке есть несколько трудов на эту тему. Однако глубоко в дебри данной теории я не залезал, всё времени не хватало. Мне кажутся рациональными многие его мысли, хотя после первого знакомства с трудами Зигмунда чувствуешь себя большим половым органом. При этом мне понятна его классификация созревания либидо, точка зрения на организацию и функционирование личности.
22 ноября (суббота)
Чемпионы мира по Регби 2003 года – Англия. Матч был отменным. Европейцы обыграли австралийцев в дополнительное время со счётом 17:20.
Сравнение с конём и всадником очень метко. Знание того, как функционирует психика, не раз уберегало меня от катастроф. В этом я благодарен Фрейду. Кто-то считает, что наличие комплексов – это мистификация, но это не так. Любой человек должен в своём детстве решить целую плеяду различных ребусов, прожить определённые ситуации, прояснить отношения. И только при благополучном окружении и стечении обстоятельств с успехом избежать формирования комплекса. Но таких, которые бы преодолели благополучно все шарады, по-моему, нет.
23 ноября (воскресенье)
Вот и приходится потом взрослым пожинать плоды сформировавшихся комплексов, собирать камни, разбросанные в детстве. И как удивительна в этом контексте фраза Фрейда: «Ребёнок – мать взрослого». Да, и ещё я уверен в том, что вся энергия для Эго черпается в Ид – в сексуальном, во влечениях. Они незримо пронизывают все сферы нашей жизни, начиная от вкусовых предпочтений и манеры одеваться и заканчивая выбором второй половины и выбором профессии. А если взглянуть на всё это мутное стекло сублимации? На способность переключения низменных влечений на высокие материи творчества, общественно значимые, неосуждаемые поприща? Понимаешь, что в этом скрыта поистине грандиозная энергия.
24 ноября (понедельник)
Самое неприятное – экстраполировать эти умозаключения на себя. Но только попытка такого самоанализа может уберечь от ошибки. Видимо, возможно отдавать себе отчёт об определённом состоянии бессознательного. Иногда давать ему что-то в жертву, дабы остаться самому живому. Ибо, если полностью подавить Ид, энергии не будет, победит влечение к смерти, что разбудит суицид. Опять же, если распустить бессознательное, откинув мораль, то этот конь понесёт так, что всадник разобьётся. Именно Супер-Эго – нормы и мораль – делают нас людьми. Нормы порождены второй сигнальной системой, отличающей нас от животных. Всё же в этом иррациональном мире психики имеют вес законы диалектики. Ничто одно не существует без другого: Ид без Эго, свет без тьмы, жизнь без смерти, сон без бодрствования и т. д.
25 ноября (вторник)
И опять же фраза Фрейда: «Жизнь – это лишь перепевы нескольких значимых сновидений». Да, я согласен, ибо ловил себя на этом. В общем, психоанализ – это интереснейшее учение, требующее основательного подхода. Я лишь преклоняющийся дилетант.
Ну ладно. Хватит моих воспалённых соображений. И так, наверное, загрузил тебя, мой дорогой читатель. Остановлюсь. Но в дальнейшем мне иногда, наверное, придётся прибегать к вышеизложенным догмам для объяснения некоторых своих ассоциаций, переживаний и поведения.
Да уж, «Остапа понесло», не остановить. Исписал аж пять дней, ну ничего. Кстати, Фрейд считал, что ведение дневников – это признак невроза. И в наше время стремительного прогресса психика не поспевает за ним, приходя к дисгармонии, в том числе к неврозу, неврастении, в частности. Что, видимо, наблюдается и у меня в навязчивой потребности вести дневник.
Хватит хандрить и философствовать, завтра на работу. Праздники прошли, нас поймали будни. Каникулы кончились.
26 ноября (среда)
Существует теория о причине гибели мамонтов. Большинство считает, что эти полярные слоны вымерли от изменений климата в совокупности с истреблением их людьми того времени. Недавно я услышал мысль о том, что мамонты погибли от вирусов, принесённых переселившимися людьми. Иммунитета у мамонтов к этой экспансии не было, и они пали жертвой микронных исполинов. Красивейшая неординарная теория. А какова игра масштабов: гиганты мамонты и крупицы вирионов[57].
Я всё это пишу к тому, что тоже стал жертвой вирусов, правда, вымирать пока не собираюсь. Не мамонт, но чувствую себя отвратительно: сначала заболело и покраснело горло, затем зараза опустилась ниже, на связки и трахею. Заложило уши. Чихаю я и кашляю, но температуры нет. Самое неприятное в этих инфекциях – это астеновегетативный синдром[58]: сил просто нет, лежишь, как плеть, сделать ничего не можешь, чувствуешь сонливость и усталость. Никакого жизненного тонуса и настроение ноль. Конечно, осложнения ещё хуже. Но это гадкое состояние длится уже почти неделю, и конца пока не видать. Где я заразился, точно не знаю. Может, на работе или в транспорте – сейчас время подъёма заболеваемости респираторными инфекциями. Многие болеют, так что моё заражение не удивительно.
27 ноября (четверг)
И хоть своё состояние я оцениваю как нетяжелое, всё равно болеть не хочется, надоело хандрить. Я уже больше недели отдыхаю. На работу надо бы, но куда я с катаральными-то[59] симптомами. По-моему, я начал терять хватку осмотра пациента и ходы своего робкого клинического мышления. Грустно. Тем не менее, думаю, что всё образуется, что это просто полоса у меня такая.
Бушуют магнитные бури, они действуют на меня. Возникает определённая дезадаптация. Я становлюсь неуверенным в себе, появляется мерзкая необоснованная тревожность. Я плохо сплю ночью: долго не могу заснуть, и снятся мне всякие кошмары. Настроения нет, всё валится из рук, даже гитара не так звучит. Вдобавок было полнолуние, и о его влиянии на свой организм я уже писал. А ещё пришёл холодный антициклон с северо-востока, с Карского моря или с Таймыра. Принёс первую стужу – стук зимы в двери и ясную солнечную погоду, а вместе с ней и повышенное атмосферное давление. Мой метеочувствительный организм просто пищит после вирусной инфекции. Эти монстры, я имею в виду магнитную бурю, полнолуние и высокое атмосферное давление, плющат меня.
28 ноября (пятница)
Вот на таком фоне я вышел вчера на учёбу – теперь в отделение патологии новорождённых.
Я не очень жалую неонатологию. По-моему, эта дисциплина уж больно коррелирует с ветеринарией: ни там и ни тут нет вербального контакта с больным, только объективный смотр, косвенные признаки и весьма интуитивные умозаключения. Приняли меня в отделении хорошо, доброжелательно. Пока веду четверых детей. Они такие милые, розовенькие и поэтому напоминают мне молочных поросят. Тёплые из пелёнок, пахнущие по-особому – молоком и приятным детским запахом, состоящим из сочетания запахов детского масла, присыпок, неиспользованных памперсов и каких-то непротивных выделений: пота, наверное, и слюны. У них чудесная, именно чудесная гладкая, нежнейшая кожа. Их поэтому приятно осматривать. Я глажу их, им это очень нравится. А чего стоят их мягчайшие ушки, вернее ушные раковины из почти бумажного хряща – такие ушки я называю кроличьими: попробуйте как-нибудь сравнить.
29 ноября (суббота)
Мамочки этих милых поросят, естественно, напоминают мне хрюшек, свиноматок. Это я в хорошем смысле слова. Ничего не стесняясь, довольные, они лежат в своих панцирных корытах и, вывалив огромные, полные молока груди с громадными, почти чёрными сосками, кормят своих новорождённых. Эта картина, поверьте мне, идиллическая. Называется она «счастье материнства». Что-то светлое витает в воздухе палат. И это надо прочувствовать. Такие у меня первые впечатления от неонатологии.
30 ноября (воскресенье)
Исполнилось три месяца, как я веду свой дневник. Это занятие обнаружило ещё одну весьма полезную функцию. Дневник, помимо хорошей привычки, стал моим духовником. Ведь бумага всё стерпит: моё настроение, мои эмоции и др. Постепенно этот тёмно-синий «BITTNER» становится моим анонимным другом, поверенным в моих делах, которому я доверяю, как себе…