– У моей истории есть несколько сценариев и, следовательно, в будущем возможен не один финал. Я могу кратко описать начало одного из них, где события происходят в наши дни.
Я уже примерно догадывался, о чём пойдёт речь, и о том, что исследовательские подходы Аси идут на опережение.
Так оно и вышло.
– Сейчас мы наблюдаем, – сказал он, – за одним институтом, который, по умолчанию, занимается проектом искусственного сверхинтеллекта, т. е. созданием сверходарённого существа – робота на основе всех имеющихся знаний об одарённых людях, включая детей.
– Мания сверхчеловека не даёт покоя… – недовольно пробормотала мама, опустив глаза, но я успел уловить в них опять появившуюся тревогу.
– Могу тебя успокоить, дорогая, – счёл необходимым сразу пояснить Арсений, – там занимаются и роботами-помощниками в различных хозяйствах, и роботами – послушными земледельцами, и смелыми металлическими парнями-защитниками без изъянов, не «рыцарями», конечно, но «без страха и упрёка», – но это, так сказать, побочные эффекты.
– Успокоил, называется!
Я видел, мама ещё больше расстроилась, подошёл к ней и обнял за плечи. Наверное, я знал всю гамму оттенков и тонов её голоса и мог «вычислить» её настроение по одному-единственному слову.
Сейчас она не была озабочена, как в начале вечера, – она боялась.
– Мама! Это ещё только лабораторные опыты. Может быть, ничего и не получится, так часто бывает. Останутся одни игрушки: удобно ведь начальнику поговорить с помощью подъехавшего робота с подчинённым, а врачу – с пациентом, сидя у себя в кабинете.
– Хочу добавить лишь то, – сказал Арсений, – что человек, занимаясь искусственным интеллектом, в сущности не знает, что это такое.
– То есть? – Мама даже привстала, но я мягко усадил её снова в кресло и обернул колени пледом.
– Да, да. Просто мы, как всегда, сначала договариваемся о чёмто, потом исходим из этого начального тезиса, постулата – неважно – как основы, а потом, естественно, обманываемся. У робота так называемое «творческое решение» – это перебор вариантов, действительно, такого их множества, которое неподвластно человеку. Поэтому он и обыгрывает, скажем, чемпионов мира по шахматам, а теперь в старо-новую игру «го».
Наконец-то мама улыбнулась, явно довольная последним примером:
– То, что машина обыгрывает некоторых самодовольных б/у чемпионов, я только рада.
– Согласен, – кивнул Арсений, – и в этом случае, скорее, человек становится машиной, а не машина – человеком. На самом деле человеческий мозг только частично работает по цифровому принципу, его нейросети устроены гораздо сложнее. Истинно креативные решения выдаются совсем другим способом, тем, что называют озарением, вдохновением, предполагающим постоянную, да ещё и постоянно меняющуюся, «дышащую» обратную связь между миром и человеком. Человек высматривает себя в окружающем мире. слышит нарастающее многоголосие и пытается найти отклик. А с рефлексией у искусственного интеллекта пока ещё проблемы!
– И слава Богу! – сказала мама.
– Человек не перебирает варианты, – увлёкшись, продолжал Арсений, – а догадывается, как раз потому, что у него есть интуиция, стиль, сознательный и бессознательный опыт, эстетический вкус, оценочные суждения, способность решать задачи с высокой степенью неопределённости, а главное, потому, что у него внутри есть… И не спрашивай меня, почему и откуда! – повернулся он ко мне, – есть идея или модель целостной картины мира… Мама опять же с удовольствием добавила:
– …«как у существа воплощённого», – говаривала Сонечка.
Арсений продолжал:
– Однако постичь, воссоздать эту целостность, ради чего, собственно, мозг и старается, человек как раз не в силах. Пока, по крайней мере. Вот здесь и появляется новая идея – Творца, хотя, конечно, множество исследователей в такой гипотезе не нуждаются.
Мама стала его поддразнивать:
– «Новая», говоришь? Как же! Да ей столько же лет, сколько человечеству. Ты бы определился, что ли, Арсений: то – «природа-мастерская, и человек в ней работник», то – невозможно без Создателя.
– Может быть, я и не похож на традиционно-религиозного человека, но я и не атеист. И вообще, почему нужно зацикливаться на одной гипотезе? Почему нельзя объединить все пути? Целостный подход это вроде бы вполне допускает. А ты почему смеёшься? – обратился он ко мне.
– Потому что сегодня ко мне со всех сторон идёт тема перспективного объединения науки, искусства и религии. С чего бы это? – усмехнулся я, – часа три назад мы с Николой её активно обсуждали. – С тем, что нашёл твою рукопись и выложил её в Интернет?
– Ну и что? Я ведь не чувствую себя автором в обычном смысле. Наверное, даже хотел бы, чтобы сами персонажи стали соавторами. А он, знаете ли, совсем не плох, этот парень, и так стремительно ворвался в текст, что кажется, способен развернуть его каким-нибудь неожиданным образом. Я, кстати, буду только рад.
– Ты уже знаешь, каким именно образом? – спросил заинтересованно Арсений.
– Догадываюсь. Видишь ли, он постоянно общается с читателями и встречает там, как он сам утверждает, совершенно потрясающих людей.
– Ну да, – скептически заметила мама, – не всякий такое чтиво осилит.
– С некоторыми из них, – продолжал я, – он завёл более близкое знакомство. А в одну прелестную даму успел даже влюбиться – опять же, как он сам рассказывает, первый раз в жизни. Зовут её Лариса Викторовна, Лара, она стройна, зеленоглаза, пластична, ведёт занятия, если я не ошибаюсь, по «свободным спонтанным танцам» и чем-то мне напоминает женщин Клода Моне, прогуливающихся в саду мимо цветников.
– Откуда ты всё это взял? – недоверчиво спросила мама.
– Её многочисленные фото танцующих женщин и мужчин в изобилии представлены в специальной группе «ВКонтакте», а теперь, разумеется, и у него в телефоне.
– Подожди, подожди. Я тебя правильно поняла: твой текст способствовал… зарождению любви?
– А что? – подхватил Арсений, – звучит классно.
– Боюсь, слишком… хорошо…
– Катя, ты очень строга, пусть люди любят друг друга!
– Ладно, об этом потом. Сейчас мне надо успеть ещё кое о чём спросить тебя, Арсений.
– Спрашивай, моя радость.
– Тот институт, о котором ты говорил, он… у них или у нас?
– И у них, и у нас. Да не печалься ты так, душенька, – бодро закончил он, – всё под контролем.
Но мама, казалось, вовсе не готова была успокаиваться:
– Значит, опять всё повторяется: всё те же искушения, как тысячи лет назад, – властью, насилием, материальными благами и чудом, которое так хочется использовать в своих целях. А ведь всё уже было: и «распни» после «осанны», и предательское отречение – после поклонения, и желание грешников бросить камень – вместо «не судите»… Всё, всё в этой драме было и есть! И что невыносимо горько – всё продолжается по тому же самому сценарию. Никто не хочет учиться… Образование как образ человека, культура как образ жизни, – видите ли, – не модны!
Арсений стоял у книжного шкафа и листал ту же самую толстую книгу, а потом просто прочитал стихи, и прочитал прекрасно:
Два чувства дивно близки нам, В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века
По воле Бога самого
САМОСТОЯНИЕ ЧЕЛОВЕКА, ЗАЛОГ ВЕЛИЧИЯ ЕГО.
Мама сказала:
– А у нас подрастает Илия, наш «маленький принц», и Ванечка, и это уже следующее – третье? – она посмотрела на меня, я кивнул. – Да, конечно, третье поколение. Что же делать?
Мама опустила голову и закрыла лицо руками. Две длинные пряди слегка вьющихся волос выбились из причёски и наклонились вместе с нею. Арсений в это время внимательно рассматривал небольшую картину Софьи Алексеевны, которую я взял на память: скромный пейзаж вдали, простой букет полевых цветов, которые так любит мама, поставлен на подоконник широко открытого окна нашего загородного дома, где в прошлом году во мне происходило то, что я назвал «переменой участи». За окном видна ярко-зелёная лужайка, на которой играют, если присмотреться, двое маленьких детей. Как мне сказала Ася, когда я выбирал картину, одним из них был Ванечка, ему тогда было где-то не больше четырёх лет, а другой – её сводный брат Илия, которого она усыновила сразу после катастрофы и гибели родителей и которому сейчас, наверное, лет 11-12…
– А как Илия называет Асю? – спросил Арсений.
Не глядя на него и не поднимая головы, мама ответила устало: – Мамой, конечно…
– Опять двое детей, – задумчиво произнёс Арсений, – трудно, наверное, с ними?
Мама пожала плечами:
– Но и без них было бы как-то… неестественно.
– А если бы это были обычные дети?
– Обычных детей нет, – убеждённо сказала мама, глядя поочерёдно на нас и привычно выпрямляя спину. – Они все рождаются одарёнными, и только потом у многих всё это куда-то исчезает, как красота милых девушек. Но не у каждого! И что бы кто ни говорил, толком никто не знает, почему. Ведь у некоторых – вопреки всему! – эти дары и таланты возрастают, да ещё каким-то непостижимым образом, – и тогда все их начинают называть «сверходарёнными», «звёздными», «beautiful» и «новой расой», абсолютно не понимая, как это получилось и что с этим делать.
И тут у Арсения появилась его коронная улыбка с большим количеством милейших морщин вокруг глаз и то зажигающихся, то исчезающих в них огоньков:
– Екатерина Дмитриевна! Ты решила всех уравнять, потому что боишься, что тебя заподозрят в снобизме, или просто для примирения сторон и закрытия темы?
– Сами догадайтесь, не маленькие. Нельзя же, право, всё в одну фразу уложить, – отмахнулась мама.
– Хорошо! Сам и отвечу: не заподозрим. Точка. Тема и так закрывается по независимым от нас причинам, двоеточие. – Он взглянул на свои удивительные, со светящимися римскими цифрами, часы, которые я любил и не уставал разглядывать: – Ибо через несколько минут мне пора уходить.
А потом самым своим мягким и вкрадчивым голосом, почти как вербовщик из фильмов про шпионов, тихо добавил:
– Есть сведения, что Ася вместе со своими со-ратниками уже кое-что придумала.
Он произнёс именно так: «со» и отдельно – «ратниками».
– И что же это? – тоже тихо и напряжённо спросила мама, близко наклоняясь к нему и не отрывая взгляда.
– Не знаю, – Арсений лукаво улыбался. – Она сама летом приедет и всё вам расскажет.
Мама откинулась назад и недоверчиво спросила:
– Действительно не знаешь или прикидываешься?
Арсений только развёл руками:
– Больше мне добавить нечего, а посему позвольте откланяться, леди и джентльмены, я завтра рано утром должен… кое-куда съездить. Спасибо за всё!
Он сказал это так, будто собрался на лёгкую двухчасовую прогулку по Летнему саду, максимум с заходом в «Чайный домик». На самом деле, мы уже хорошо его изучили, он мог отправиться на год, и на два, и больше, – в места весьма отдалённые и вовсе не безопасные.
– Куда опять, Арсений? – печально спросила мама.
– Ты же знаешь, главное – не место, где находишься, а состояние духа, в котором пребываешь.
Он осторожно слегка приобнял её и она поцеловала его в наклонённую голову.
– Береги себя. И ты тоже береги маму, слышишь?
Арсений сказал это мне со всей той особенной силой, которой невозможно противостоять. Но ведь я и не сопротивлялся, я сам оберегать её был рад.
Мы вышли его проводить. Появились и Ева с Дианой.
– Где же вы были всё это время, девочки? – спросил, одеваясь, Арсений.
– Ева, я думаю, спала после обеда, а Диана скромно ожидала своего часа.
Мама повернулась ко мне уже с курткой и поводком в руках, и тут все снова оживились.
– Я так понимаю, летом будет большой сбор? – сказал на прощание Арсений.
– А ты там будешь?
– Сделаю всё, что смогу.
– Это замечательно. – Мама уже держала на руках Еву, прижимаясь к ней щекой. Мы с Дианой первыми оказались у двери. Уже спускаясь по лестнице, я услышал тихий нежный голос: «С Богом!» – а может быть, это мне просто померещилось.
Арсений нас догнал, и мы вместе вышли из дома. Он даже зажмурился от удовольствия: город сразу, не помедлив ни секунды, открыл своё прекрасное лицо. Белым пушистым покрывалом, не успев растаять, повсюду на земле лежал снег, а в воздухе медленно кружили влажные снежинки, подсвеченные многоцветными, бегущими, мерцающими огнями.
Пока Диана делала свою первую пробежку, мы успели обменяться несколькими репликами:
– Твоей маме всегда хватало любви на всех.
– Это хорошо?
– Очень! Вот я, например, не всех люблю.
– As well as i do, – вздохнул я.
– Don’t worry! – Арсений ободряюще похлопал меня по плечу. – «Есть многое на свете, друг Горацио», чему должны мы научиться сами. И так всё время по кругу. Точнее, по спирали. «In my beginning is my end».
Он обозначил прощальный жест, потом сделал несколько шагов и вдруг исчез, очень быстро, как будто растворился в прозрачной лёгкой занавеси из снега.
«Очень в его духе», – подумал я, позвал Диану, и мы, тепло касаясь друг друга, пошли по Фонтанке к Театру юного зрителя, где часто гуляли такие же, как мы, пары. Снежный зимний вечер ничуть не мешал мне представлять июльский жаркий день, когда соберутся все те, кого я хотел бы видеть вместе: отец и мама; Ася, Илия и Ванечка, Арсений и Никола.
Возможно, даже Лара, и ещё много-много зверей, – говорят, Ивана они просто обожают – все! – и дикие, и домашние, а он им играет на дудочке…
«Господи! Сколько любви…» – на этот раз отчётливо услышал я глубокий благодарный голос мамы…
Часть третья
От Анны-Марии и Ники
Бывает, погасшая для себя Звезда Горит во Вселенной ещё тысячи лет.
Так и для нас, на Земле: человека нет,
А слово его остаётся, оно живёт, горит,
Летит к людям из поколения в поколение,
Как тот свет угасшей Звезды…
Из М. М. Пришвина
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся, – И нам сочувствие даётся,
Как нам даётся благодать…
Ф. И. Тютчев
Господи! Дай мне душевный покой,
Чтобы принимать то, что я не могу изменить; Мужество – изменить то, что могу,
И мудрость – всегда отличать Одно от другого.
Арабская мудрость, на которую другие народы претендуют тоже
Летним погожим днём в одном из пригородых посёлков
Санкт-Петербурга можно было наблюдать (если бы нашлись такие желающие) удивительную картину: по грунтовой дороге, проходящей вдоль леса и затем опоясывающей дачный квартал, шёл маленький мальчик, на вид не более шести лет, с самодельной акариной (народным музыкальным инструментом, выполненным из глины), наигрывая очень приятную на слух простую мелодию. Вокруг него крутилось множество зверей разной масти, как ни странно, нисколько не нарушая, очевидно, только им известного порядка. Рядом с мальчиком, справа, гордо вышагивала красавица – колли. Слева твёрдую позицию занял матёрый гусак, явно не желающий никому её уступать. За ним с негромким деликатным гоготом топали утки. Впереди шли коты и кошки, как всегда, независимые, «гуляющие сами по себе».
Время от времени вперёд выбегали из леса белочки, задорно поднимали кверху свои пушистые хвостики и быстро убегали обратно. Один раз из леса выглянула даже лисица, но на дорогу не вышла, а пошла лесом, не теряя из вида необыкновенного марша. То, что творилось сзади, трудно было сразу распознать. Сливаясь по окрасу с землёй, двигалась группа мышек и сусликов. Её число, похоже, менялось по ходу, оживляясь иногда ловко запрыгивающим в середину зайцем. Процессию окружали собаки разной породы и беспородные, судя по всему, добровольно взявшие на себя обязанности пастырей и строго их исполняющие. Среди них выделялось несколько вожаков: две овчарки, достоинства которых всем известны, и бордер-колли, отличная рабочая собака с чёрно-белым, слегка косматым телом, способная быть прекрасным сторожем и держать дисциплину не только по команде, но и по собственной инициативе. Когда «рядовые» собаки решали немного поразвлечься и начинали с тявканьем гоняться за кем-то или друг за другом, она устремляла на них гипнотизирующий взгляд, и этого, как правило, было достаточно, чтобы они успокоились, – но могла и прыгнуть, устрашающе стелясь вытянутой стрелой над землёй.
Когда среди деревьев появился лось с ветвистыми широкими рогами, мальчик остановил процессию, повернулся к нему и – после небольшой паузы, когда они, глядя друг другу в глаза, обменивались информацией – специально для сохатого сыграл такую звонкую музыкальную тему, от которой тот пришёл в восторг и, задрав свою красивую голову, сначала издал громкий приветственный рёв, а затем, видимо, вполне удовлетворённый, скрылся в листве.
Мальчик, тоже очень довольный, помахал лосю рукой и сменив ритм, пританцовывая и одновременно дирижируя, повёл своё воинство дальше. Наверху летали весёлыми роями пчёлы, то собираясь большим кругом, то вытягиваясь в длину. Птицы, криками и щебетаньем «аранжируя» мелодию, извлекаемую мальчиком из инструмента, настойчиво обозначали своё радостное присутствие.
Ася давно наблюдала за Ванечкой, – а это был он, – неслышно двигаясь вдоль дороги. «Ну, что ж, – думала она, – он уже неплохо читает Священную Книгу Природы, изучает её “языки” и, естественно, получает в ответ некие “послания”. Природа постоянно творит, и творит то, что человек не в силах. Он при всей своей самонадеянности оказался не способен создать ни единой травинки, ни одной песчинки! Не нами навеяны барханы, не мы сотворили моря и горы. – Ася закинула голову назад, беззвучно смеясь и широко раскинув руки. – И эти безграничные небеса! Именно Природе чудесным образом удалось обозначить признаки Рая на Земле, позволив явить себя цветам, птицам и таким вот детям, которые абсолютно без страха и сомнений, тем более без применения бессмысленной в данном случае силы, только лишь на доверии и любви, вступают с нею в общение, несомненно, желанное с обеих сторон, полное счастливой гармонии… И кто знает, возможно, в будущем это станет уже новой человеческой профессией, что-то вроде: «Разговаривающие с природой» или «Те, кому она раскрывает свои секреты». – Она улыбнулась. – Сегодня многие знают, что активно развивающаяся вот уже более 200 лет техносфера – антагонична природе, и будущее науки всё больше связывает себя с природоподобными технологиями, сплетающими воедино естественно-научные и социо-гуманитарные знания. Интересно будет посмотреть, что из всего этого получится…»
Ася задумалась и добавила про себя: «А вот кто сотворил саму Природу, кто этот великий, неведомый Автор, – это уже совсем другая история».
Она вышла на дорогу, радуясь тишине и теплу ясного солнечного дня, любуясь скромной красотой сине-бело-зелёной гаммы цветущих в изобилии по краям ромашек и колокольчиков, между которыми, среди густой травы, иногда проглядывали маленькие, нежные «анютины глазки», очевидно, занесённые сюда случайно с ухоженных садовых участков. Потом стали приходить мысли- воспоминания, такие же тихие и ясные, как этот день.
«Возможно, именно природа способна освободить человека от несовершенств им же созданного мира. Недаром так свободно вздыхаешь вместе с Гомером и освобождаешься от печали, когда среди описаний кровавых битв находишь несколько строк о солёном ветре с моря или сиянии голубого с серебром неба над Элладой; когда с долгожданным облегчением узнаешь, что и у Фауста были “Светлые воскресенья”, растворяющие его обострённые чувства и муки и разворачивающие его навстречу всепобеждающей “Мировой весне”»…
«А томление и счастье среди боли и печали у наших несказанно любимых поэтов, – молча воскликнула она, – сумевших так проникновенно, так точно выразить себя и нас, высвободить свои и наши щемяще-искренние чувства в картинах неброской, но такой близкой и родной природы!»
Отчётливо зазвучали стихи. «Да вот хотя бы и они, – молча обрадовалась она. – Между ними – почти столетие, как и между нами и последним из стихотворений. Но как же всё это до сих пор живо и прекрасно, как и 100, и 200 лет назад, и как по-прежнему невыразимо жаль, что их авторы ушли так рано и трагично, не позволив нам узнать теперь уже навсегда неведомую мудрость их поздней зрелости».
1833 г. Александр Сергеевич Пушкин (погиб в 1837 г.):
«Унылая пора! Очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их в сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса, И редкий солнца луч, и первые морозы, И отдалённые седой зимы угрозы.
И с каждой осенью я расцветаю вновь…»
1837 г. Михаил Юрьевич Лермонтов (погиб в 1841 г.):
«…Когда студёный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он, —
Тогда смиряется души моей тревога
И счастье я могу постигнуть на земле, И в небесах я вижу Бога…»
1923 г. Сергей Александрович Есенин (погиб в 1925 г.):
«…Я теперь скупее стал в желаньях, Жизнь моя! иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне…»
1934 г. Марина Ивановна Цветаева (погибла в 1941 г.):
«Тоска по Родине! Давно Разоблачённая морока!
Мне совершенно всё равно,—
Где совершенно одинокой
Быть…
…Всяк дом мне чужд,
Всяк храм мне пуст,
И всё – равно, и всё – едино.
Но если по дороге – куст
Встаёт, особенно рябина…»
«Что же они такого необыкновенного сотворили», – взволнованно шептала Ася, чувствуя, как бьётся сердце и сами собой появляются строки сверхпопулярного романа “Мастер и Маргарита”, – сейчас бы сказали, – бестселлера 20 века: «…разве что-нибудь особенное есть в этих словах: “Буря мглою…”? Не понимаю! Повезло, повезло!» – вдруг ядовито заключил один из проходных персонажей романа, завистливый автор «дурных стихов», – «стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро, и обеспечил бессмертие…»
«Ах, как написано! – разговаривала с невидимым собеседником Ася. – Всего несколько слов, а лучше и не придумаешь, как выразить ураган эмоций, – о гении и злодействе, о пошлой бездарности и вечной зависти к “божественному глаголу”, всегда ускользающему от таких вот “безголосых”»…
«Человек возрождается, – уже спокойно продолжала размышления Ася, – и духовно, и телесно, – через тёплое соприкосновение с природой, его образ очищается от печали и боли, и это разрешающе-преобразующее действие происходит потому, что есть Её вечное, – нет, не равнодушное! – а спокойно-величавое существование, приносящее надежду и обещание, и даже возможность познания Мира, а может быть, и его спасения – в свете пророчимых катастроф…»
В это время вдалеке, на дороге появился подросток-велосипедист. Он быстро подъехал к Асе на хорошей скорости, ловко спешился и прижался к ней всем своим по-жеребячьи хрупким, тонким телом. Ася обняла его и поцеловала:
– Илия! – нежно сказала она, глядя в громадные, чистые, светло-голубые глаза. – Тебя послала Катя? Хорошо, мы идём. А вот и Ванечка.
Ваня мчался к ним, непонятно как, в одно мгновение, распустив свою свиту, беззвучно растворившуюся в пространстве, как будто её и не было вовсе или она была, но только в его воображении. Остались лишь Диана и два овчара, её верные «телохранители».
Ваня с разбега, ловко, не причинив никаких неудобств, уткнулся Илье в живот и крепко обнял его двумя руками. Потом подпрыгнул и уселся верхом на багажник:
– Едем!
Илья тоже вскочил в седло, пригнулся, набирая скорость, Ванечка слился с ним, наклонив голову, и уже через несколько метров они выглядели как один причудливый всадник на коне, рядом с которым, с не меньшей скоростью, ровно неслись три сильных породистых пса.
Ася своими тропами пришла к дому одновременно с мальчиками и увидела всех «своих», красочно расположившимися в саду, залитом щедрым, хотя и недолгим, июльским северным солнцем. Катя накрывала праздничный стол на большой веранде; Ника оживлённо что-то рассказывал отцу; Арсений готовил на мангале по своему особому рецепту шашлык из дикого лосося с невероятным количеством приправ; мальчики бегали по саду, проверяя спрятанные в траве «сюрпризы», как оказалось потом – собственноручно сделанные фонарики, которые в течение дня заряжались от солнца, а вечером неожиданно, ко всеобщему удовольствию, загорались в разное время по всей лужайке. Диана подошла приласкаться к Нике, отпустив своих «телохранителей». Ева сидела на перилах и нежилась на припёке, зажмурив глаза, но как только появился Ванечка, резво спрыгнула на землю, подбежала к нему и быстро закружилась вокруг, при этом так громко и восторженно заурчала, что все невольно рассмеялись.
– Я её кормлю, лелею, причёсываю, – всё ещё смеясь, сказала Катя, – а она, коварная, такую прыть выказывает только перед Ваней. С чего бы это?
– Она умница, провидица, – тихо приговаривала Ася, приближаясь, но не вмешиваясь в продолжающийся танец Ванечки с Евой. – У кошек вообще удивительные отношения с многомерным пространством. Вы, наверное, обратили внимание на публикуемые сейчас исследования, раскрывающие – частично! – тайну преодоления этими славными животными, неправдоподобно быстро и очень точно, сотни километров, чтобы вернуться в свой дом?
Ася взглянула по очереди на присутствующих, но услышал её и откликнулся только Арсений:
– Они проходят сквозь пространство, – пробормотал он, пробуя своё блюдо, и Ася кивнула:
– Вот почему Ева первая заметила у своего кумира способность мгновенно переходить в мир идеальных форм и особых энергий, необычайно привлекательных для любого живого существа. – Ася стояла около Ванечки, высоко подняв руки и медленно вращаясь вокруг своей оси. – В потоке таких излучений, – негромко поясняла она вновь обратившему к ней взоры «семейству “Смирнофф”», как называл Ивана-Большого, отца Ники, Катю и самого Нику последние несколько дней Арсений, – приятно и даже полезно купаться, правда, Ева? Или просто быть рядом и получать от этого «неземное», можно сказать, «райское наслаждение»…
Ева ответила короткой песней, благодарно коснулась Ванечки всем своим пушистым тельцем и пошла в сторону, свободно устроившись на траве и приняв одну из своих самых обворожительных поз.
– Поэтому, наверное, все звери и вертятся вокруг него, – произнёс Ника, с удивлением обнаруживая у себя не только сыновью, но и проснувшуюся отцовскую гордость.
«Так уже было, давным-давно, – думала про себя Ася, – мы помним древние миниатюры, иллюстрации к священным книгам, выбитые в камне горельефы: там тигр пасётся с ягнёнком, львы и лани мирно возлежат рядом с человеком, а он спокойно кладёт руки им на головы…Так неужели Ванечкин опыт означает, что сейчас эта гармония соприкосновения и любви ко всему живому начинает возвращаться?
Хотя бы к некоторым из нас, хотя бы вот к таким детям? Видимо, да…»
– Он ещё и на дудочке для них играет, – добавила свою похвалу Катя, обнимая уже убегавшего Ванечку.
– А тут уж все просто балдеют, – откликнулся со своего поварского места Арсений, одобрительно вдыхая ароматы трав, идущие от жаровни.
– Прошу заметить, – голосом безупречно воспитанного человека произнесла Ася, – звери с большим тактом пользуются благотворной энергией: порадуются и отходят в сторону.
– Вот бы и люди так! – снова бодро вступил Арсений. – Но человек ни за что не остановится, он как та мышь с вживлённым электродом на особом участке мозга: если и не умрёт на кнопке панели, включающей даже не «райское», а вполне-таки животное наслаждение, – то уж, конечно, напользуется вдоволь, а потом обязательно растерзает, расчленит на части, выложит пыточные снимки в Сети и ещё постарается выставить их на продажу.
– Побойся Бога! – взмолилась Катя.
– Не поможет, – невозмутимо ответил Арсений. – Сейчас пришло время Иуд, Иродов и Малюты.
– Но хотя бы остановись, – попросила Катя, трогательно сложив руки на груди. Она была все эти дни в особо приподнятом настроении и очень хотела его передать другим. – Use your head, забудь на время о троллях из нескончаемых фильмов ужасов, которые мы тоже вынуждены смотреть! Ведь можно переключить программу, есть же другие сценарии, и не обязательно в жанре триллера или мрачных фэнтези. Они называются «В прекрасном и радостном мире».
– И «яростном», – поправил её Арсений. – «В прекрасном и яростном мире» – именно так это звучит у Андрея Платонова.
На этот раз Катя ничего не ответила, только вздохнула и грустно опустила голову. Иван-Большой, которого так звали, очевидно, за высокий рост и фигуру тяжелоатлета, сразу пошёл к ней, успев послать предостерегающий знак своему другу и тихо сказать:
– Не смей обижать Катю.
– Да я и мухи не обижу, – так же тихо ответил Арсений.
– Жизнь мух меня совершенно не интересует, – бросил напоследок Иван, уже поднимаясь на веранду, когда Ася негромко заметила, ни к кому конкретно не обращаясь:
– А напрасно, так интересно было бы поговорить с насекомыми…
Быстро всё схватывающий Арсений собрал вокруг глаз свои замечательные морщинки, весело кивнул Асе и крикнул Кате с Иваном, блокируя ситуацию:
– Подождите! Мне нужно красивое блюдо для рыбы!
– А вот это совсем другое дело, – тут же откликнулась Катя, и её тёмные глаза опять озарились радостью. Они с Иваном стояли рядом, как дети, держась за руки. Подошёл Арсений, и все трое скрылись в доме. Илья с Ванечкой тоже куда-то убежали, и в саду, окружённом густым перелеском, остались только Ника и Ася.
Ася умела молчать, не создавая напряжения для того, кто находился рядом, и сейчас Ника был особенно рад их молчанию, ибо тишина, ощущаемая особенно остро после неожиданного выплеска эмоций, удивительно точно соответствовала его внутреннему состоянию. Он думал не о данном простом случае, а, скорее, по поводу его, о том, как сильно и искренне люди проживают отрицательные чувства, как охотно выражают протест и несогласие, как часто, не задумываясь, отвечают собеседнику: «нет», «ты не прав!», но не: «возможно», или «да, я готов взглянуть на эту проблему с другой стороны», или хотя бы просто: «таково лишь моё мнение, не более»… И ведь их никто не учит этой спонтанной агрессии, она как-то сама собой зарождается и проявляется. Почему? Если бы мы умели столь же сильно, как раздражение и гнев неприятия, проживать положительные эмоции – любовь, нежность, сострадание, радость… – это бы, наверное, означало совсем иное качество жизни.
Ника не связывал свои размышления с близкими ему людьми, они-то как раз умели сопереживать и быть внимательными друг к другу, – но лишь отталкивался от привычных впечатлений, наблюдая почти что со стороны за тем, как складываются у него в голове, казалось, сами собой мысли, и ему было интересно следить, куда они его всё-таки приведут…
– Эти дети – чудо, – промолвила Ася, входя в тень густо раскинувшего свои ветви дерева и присаживаясь на край скамьи. – Они полны восхищения и любопытства к миру, так искренне верят в сказки, в то, что весь мир – живой, и что они сами – были, есть и будут всегда…, поэтому, наверное, с ними на самом деле и случаются чудеса!.. – Она помолчала.