Самопревосхождение

– «Из ничего, из ниоткуда, – нет объяснения у чуда». – Потом, после небольшой паузы, добавила:

– Чудо – это ещё и большое искушение.

Ася подняла голову, некоторое время, теплея, смотрела вверх, туда, где беспрерывно двигались облака, плавно меняя очертания прозрачно-белого на голубом. «Вот они не спешат, как не спешили свободные люди (не рабы!) в Древнем мире, – и украшали свою жизнь такими подробностями и деталями, такой игрой оттенков, что это стало выражением “гурманства” в культуре и образованности, на долгие времена», – подумала она, а вслух спросила,  похоже, даже не ожидая ответа:

– Отчего дети всегда переигрывают взрослых? Даже великие актёры выглядят на их фоне как-то… неестественно? Отчего они умеют быть счастливыми, просто бегая босиком и играя всего лишь с камешками у моря? Почему так уверены, что мир – прекрасен и добр, что он полон влекущих тайн, более того, он к ним расположен, и поэтому они могут ему доверять? Зачем мы, а не они, требуем доказательств в любви, а дети просто любят, верят, что любимы, и всегда первыми прощают нас? Отчего? Почему? Зачем? Они, а не мы, – именно так ощущают свою жизнь, и только самые мудрые из нас, и то после многих страданий и мытарств, – начинают понимать, что всё это правда! – Она помолчала. – Понимают тогда, когда обретают снова в душе абсолютное единство, как в детстве, и мудрец превращается в дитя, но это уже, конечно, обогащённая невинность, невинность изведавшего мир… Круг замыкается…

– Зато остальные, – продолжала Ася, – а их много, очень много, ибо «непонятливые» всегда в большинстве, – зачем-то настойчиво и упорно приглашают, а порой и с силой затаскивают детей в свой выдуманный взрослый мир, как будто именно там, где мало что получается из всего благозадуманного, – им, пришедшим на белый свет с любовью и верой, – следует жить! Не лучше ли войти в детский – да, уже потерянный нами, но такой по-прежнему пленительно-чистый мир, и уже оттуда начинать отсчёт и наполнение последующих лет? Тогда, возможно, вместе с воспоминаниями о постоянно повторяющейся «мистерии самозарождения», начиная с тайных глубин нашего происхождения, и появится снова: из куколки – бабочка, умеющая летать, а после ученика и деятеля («верблюда» и «рычащего льва», по выражению знаменитого философа) – дитя-мудрец, способный рассмотреть духовным взором, сквозь плоть существования, многие истины, до тех пор молчавшие, сохранить «вечные» из них, преобразовать старые и сотворить новые, – «в невинности и забвении»,

«в бесконечной священной игре»…

  «Так говорил Заратустра», – негромко пояснил, скорее самому себе, Ника и тут же понял, что сказал это напрасно. Ася давно уже не сидела на скамейке, но очень легко, «невесомо», – подумал он, – двигалась по тропинке впереди, и он видел, как она в ответ на реплику чуть подняла и сразу небрежно бросила вниз руки, как бы говоря: «Если мы оба знаем, зачем повторять?» – или даже: – «Да какая разница!»

«Действительно, глупо», – усмехнулся Ника, почему-то нисколько не огорчившись. Ася шла, покусывая травинку, и смотрела не на Нику, а на детей, которые теперь уже не только убегали, но и постоянно к ним возвращались.

– Как же много они умеют! Твой Ванечка, когда его прошлым летом привезли к нам в школу, – мгновенно! – Ася быстро повернулась к нему. – Я не шучу! С первых же секунд сбросил старую шкурку из боли и разочарования и стал раскрывать бесчисленные таланты. А всего-то и надо было попасть к таким же, какой он сам! Ибо до этого момента он думал, что один такой на Земле, и поэтому не знал – как, но не хотел жить так, как все более-менее известные ему остальные люди…

Ася замолчала, а Ника с тяжёлым чувством вспомнил Ванечку, со слезами на глазах убегающего в свою комнату, когда Алина, его жена, начинала кричать и бросать в него вещи, обвиняя в невнимании, неуважении, в том, что это он сам, своим равнодушием заставил её сделать то, что она сделала, а теперь вот гордится своей, якобы, верностью и великодушием, раз не выгоняет её на улицу и пр., пр.

«Стоп!!!» – Ника резко замотал головой, пытаясь стряхнуть с себя наваждение. Ася снова была впереди, и он надеялся, что она ничего не заметила.

– Насколько мне известно, – тихо сказала она, медленно разворачиваясь к нему, – Алина угрожает сейчас всем нам, что уйдёт в монастырь, как будто монашество – это не служение и подви;г, не благо и особое, накопленное состояние души, – не всем, кстати, открывающееся, – а наказание для других, рядом живущих, пусть, дескать, мучаются, чувствуя свою вину. – Ася чуть усмехнулась и опять пошла вперёд, давая ему возможность собраться с силами:

         -И что ты ей ответил на это?

Ника молчал, не зная, как выразить то смешанное, тоскливое чувство, включающее жалость и стыд, отторжение и угрызения совести, которое он постоянно испытывал, думая об Алине.

– Хочешь, я сама отвечу? – спросила Ася. Он кивнул, но на всякий случай отвернулся, не желая, чтобы она видела его смущение.

– После того, как она сначала подала на развод, потом не пришла в суд, затем уехала к родным на Урал, там тоже что-то произошло, – скорее всего, её простые, добропорядочные родители постарались убедить её вернуться «к законному мужу», может быть, даже попросить у него прощения… – Ася быстро взглянула на Нику и, увидев, что он покраснел, опустила глаза, при этом в голосе у неё появилось мягкое сочувствие, – что она и сделала, как смогла, а ты сказал в ответ, что давно простил, готов формально оставить ей право, – если она хочет, разумеется, – считаться твоей женой и помогать материально, но жить будешь отдельно и просишь лишь об одном, чтобы Ванечка мог учиться в школе за рубежом, в Европе, как это сейчас модно. Здесь ты, правда, немного слукавил: не только в Европе, но и у нас на Родине, – но это мелочи.

Да, мы в этом году снимаем «на бархатный сезон» для учёбы и отдыха небольшое поместье в Швейцарии, однако возможны и другие варианты. В основном, точнее, круглый год, школа располагается в наших южных широтах, но это опять же неважно, а важно другое – то, что Алина согласилась. Это правда?

– Да. – Нике уже удалось справиться с собой, и он спокойно смотрел на Асю. – Думаю, здесь поработала дипломатом мама.

– И только? – Ася очень мило улыбнулась.

– Неужели… ты тоже?

– Увы, меня следует исключить. Мне вообще нельзя к Алине близко подходить! Кате помог Арсений.

– Но как же так? – искренне удивлялся Ника. – Мама рассказывала, как много сделала для неё Софья Алексеевна, да и ты тоже…

Какая дремучая неблагодарность должна быть…

 Нет, это другое, – перебила его Ася, – есть и неблагодарность, конечно, но это не главное… – Она печально усмехнулась, добавив: – Если меня она просто не любит, то Сонечку ненавидит, как говорят, «всеми фибрами души».

– Но за что?! – поразился Ника, уже почти угадывая ответ и точно зная, что Ася обсуждать эту тему не станет: «не царское это дело».

И здесь он вспомнил одну из историй, которые любила пересказывать Катя и которые так ему нравились. Однажды Софья Алексеевна пригласила их с Верочкой во Дворец искусств, где давал творческий вечер Анатолий Эфрос. Собрался весь театральный «бомонд» Петербурга: известные актёры, художники, режиссёры. Рассказывал знаменитый мастер о многом и очень интересно, но маме особенно запомнился рассказ о постановке «Отелло» в его театре на Малой Бронной. Прекрасно понимая, что театр – это зрелище живое, происходящее всегда «здесь и сейчас», режиссёр долго искал «переклички» шекспировской трагедии с современностью, и когда нашёл, всё пошло «как по маслу».

Много раз перечитывая пьесу, он вдруг обнаружил, что от явлению к явлению Яго (которого у него играл добрейший Лев Дуров) всё время говорит, как он ненавидит Отелло, фактически за всё: за то, что он успешный генерал; за то, что мавр; за то, что его полюбила Дездемона… (естественно, Отелло и Дездемону играли любимые актёры Эфроса – Николай Волков и Ольга Яковлева). На самом деле Яго ненавидел и завидовал Отелло не за что-то одно, конкретное, а за то, что он – другой, «особой породы»! И здесь Яго уже ничего не мог с собой поделать… «Ненавидеть и уничтожать то, что непонятно, – извечный путь варваров, в любом обличьи, – заметила тогда Сонечка. – Ведь и Каин убил своего младшего брата Авеля только из зависти». Отсюда и возникла интрига, разрушившая всё: клевета, где сгодится любая мелочь, даже носовой платок. «А в конце, – сказал Анатолий Васильевич, – выходит Яго – Дуров и, глядя на погибших героев, казалось, только что полных всепоглощающей любви и красоты, гордых и  прекрасных, – уже без гнева и зависти разводит руками, слегка пожимая плечами и как бы говоря: “Вот так это делается, господа!”»

– Видишь, как всё просто, – улыбнулась Ася уже из-за куста малины, только что открывшего ей своё спелое изобилие. –  И спасибо тебе большое!

Последние слова она адресовала, разумеется, кусту, потом подошла к Нике и протянула ему горсть сочных ягод. Проглатывая самый вкусный на свете сок, он спросил, что она имела в виду, когда говорила: «Ваня попал к таким же, как он сам»:

– Неужели они все похожи друг на друга?

– Не припомню, чтобы я такое говорила. – Глаза Аси весело заблестели. – В школе не может быть и речи о потере индивидуальности и своеобразия! Любой вид подавления личности – это не про нас, это к кому-нибудь другому. В школе – все! – оченьочень разные, как… – она задумалась, подбирая слова, – как в любовно взращённом саду, или, лучше сказать, на лугу, где в полном благоденствии произрастает множество трав, цветов, грибов, ягод, кустов и ещё чего-то такого, чем питаются и любуются живущие здесь же или рядом, в лесу, на земле, под землёй, – звери и насекомые, этакое «единство в многообразии», от которого до сих пор приходят в недоумение все учёные сообщества.

Они прошли песчаную дорогу и углубились по тропинке в лес, одновременно вдохнув и почувствовав тонкое благоухание его запахов, исходящее от всех здешних деревьев, кустарников, трав, и замолчали, думая, как выяснилось, об одном и том же: человек всегда может вернуться к лучшему в себе в союзе с природой – к красоте и гармонии, ради которых он, если честно признаться, только и живёт. Потом Ася спросила:

– Так на чём мы остановились? Ах да, соратники в школе становятся соизмеримы, соразмерны, согласованы или гармонизированы друг с другом, – выбирай любое определение, – не по подобию, а по качеству особых вибраций и излучений тонких энергий… – Ася быстро взглянула на Нику, – если ты понимаешь, что я имею в виду. – Он быстро кивнул в ответ. – Или по характеру сердечных и ментальных прикосновений, если тебе так удобнее. Список совпадений может быть продолжаем очень долго, ибо даже слов таких пока ещё нет. Не придуманы!

Ваня мгновенно окунулся в этот океан возможностей и сразу почувствовал с ним, с океаном, и с ними, с людьми, – «духовное сродство» и, не побоюсь этого слова, счастье.

– Таким он и пребывает до сих пор, – продолжала Ася, – на радость всем окружающим: людям, зверям, растениям, минералам, земле, воздуху, воде, – хотя сам меняется с невиданной доселе даже среди «наших» быстротой и силой! И его уже не остановить. Да и зачем?

– Просто «песня песней» какая-то, – искренне восхитился Ника и Асей, и Ванечкой, и его новыми друзьями, и вообще всем вокруг.

– Да, – Ася благодарно на него взглянула, – все с удовольствием купаются в этой энергии, а сам Ваня, подобно «вечному двигателю», похоже, вообще не знает устали. Что будет завтра или через час – никто не знает, и я ничего не преувеличиваю!

Ася подошла, прислонилась к дереву, обняла его и тихо, мечтательно произнесла:

– Мы не в состоянии заранее предсказать, насколько волшебно могут раскрыть себя эти особые дети и даже взрослые молодые люди. А за ними идут следующие, ещё более невероятные существа… Это такая сказка!

  Она не смотрела на Нику, хотя и чувствовала, что он полон невысказанных вопросов и желаний. Наконец, он сам решился осторожно спросить:

– Значит ли это, что многоодарённые, много что умеющие ;соби по-прежнему в опасности? Или нет? Или, может быть, это уже другая опасность? Ведь те, кто изменил только методы достижения успеха, в том числе и за счёт других, не изменились сами и не изменили своих целей и интересов, – они просто перешли в легальный, во многом теперь очень комфортный и привлекательный сектор бизнеса, подобно различным конкурсам и шоу, – и им ничто не мешает снова использовать таких вот детей, пусть не как подопытных кроликов, а как редкий, дорогой товар, что, согласись, выглядит попрежнему безжалостно, хотя и вполне в духе времени.

– Не забывай, пожалуйста, – встрепенулась Ася, любовно поглаживая дерево и отходя от него, – что все самые главные опасности, как то: тщеславие, корысть, непомерная жажда славы, власти, – и далее по списку уже известных тебе «рукотворных деградаций», – кстати, как и все главные сокровища! – находятся внутри человека! И хотя внешне, к сожалению, продолжается весь этот ужас: шантаж, террор, изъятие разными способами духовных ценностей…, – всё-таки «в высшем смысле» не перестаёт работать и другой закон: если человек обладает развитым сознанием, он сам становится автором своей судьбы, и поэтому, если он чего-то не хочет, никто не сможет заставить его это делать, даже под гипнозом. Правда, такие состояния уже называются просветлением, святостью, или близко к тому, и встречаются не часто, а «аномальные зоны» продолжают воспроизводиться в массовом порядке.

– Вот именно, – подхватил Ника, – в основе «здравого смысла» по-прежнему стоит выгода, и кто хоть что-то начинает понимать, быстро догадывается: теоретически – шанс есть у каждого, а на практике воспользоваться им почему-то могут далеко не все!

– Если присмотреться внимательнее, то окажется, что не могут как раз те, кто сам этого в глубине души не хочет.

– То есть?

– То есть, кто-то утверждает, например, что хочет принести пользу народу, а сам стремится к власти и материальным благам. Да что говорить! – отмахнулась Ася, – примеров тысячи на всех уровнях, – сколько можно повторять! «Look to your soul for the answer». – Загляни за ответом в свою душу, как поётся в одной известной песенке. – Она помолчала. – На самом деле, что человеку хорошо, а что плохо, – это всё ещё так условно. Границы размыты, как между войной и миром в нашей жизни, добро и зло проходят по одному и тому же «полю брани», будь то общество или отдельный человек.

Она смотрела вверх и вдаль, медленно раскрывая руки, как для объятья:

– А ведь «хорошее будущее» уже наступает, тихо и незаметно, нужно только научиться ему доверять и чаще… «наговаривать», что ли, помня, что мысль материальна, особенно если она эмоционально слита с образом и мечтой…

Ася двигалась так же легко и невесомо, как он уже заметил, но теперь почему-то появилась уверенность, что она умеет  «разговаривать с природой»: она наклонялась, и трава поднималась ей навстречу; чуть касалась ветки, и листья трепетали в ответ; она протягивала руку, и бабочка доверчиво садилась ей на ладонь…

«Ну и что? – подумал Ника, по старой привычке не очень-то доверяя чему-либо, выходящему за пределы рационального объяснения, – что особенного в том, чтобы наклониться и коснуться травы или листьев? Остальное легко напридумывать, поддаваясь искушению воображения. Надо быть строже к себе». Ника, казалось, был совершенно удовлетворён своей критичностью и самокритичностью, но тут почему-то вспомнилось японское стихотворение, всего из нескольких строк, – о Луне, которое любила Софья Алексеевна:

Вошла в лес —

Не сдвинула и травинки, Вошла в воду – Никакой ряби.

И уже знакомая ему в последние два года радость от создания мира образов из слов, приходящих неизвестно откуда, захлестнула его с новой силой…

– Ну что? Вернёмся к началу? – услышал он весёлый голосок Аси.

– Да я уже и забыл, что было в начале.

– В начале было, конечно, Слово, но я сейчас не об этом. В самих конкурсах, о которых мы говорим, нет ничего дурного. Даже просто привлечение внимания к талантливым детям, – насколько я помню, от 3 до 15 лет, – незаурядно проявившим себя в композиторском и исполнительском искусстве; в вокале, декламации или риторике; в возрождении народного творчества; показавшим необыкновенное мастерство в танцах, гимнастике, в различных, в том числе новых видах спорта, ремесла и даже развлечений, и т. д. и т. п., – уже один этот факт позволяет надеяться, что в обществе начнут вырабатываться иные критерии оценки достоинства и уважения к человеку, и, может быть, в скором времени не отпрыски богатых родителей, устраивающие ночные тусовки или гонки в нетрезвом виде на дорогих иномарках, – будут получать известность, ничтожные штрафы и название «золотой молодёжи», но истинные гении и таланты, раскрывающие перед нами невиданные и неведомые прежде человеческие способности, будут считаться «национальным достоянием». Ну, а то, что любую идею можно исказить, так это общее место.

Ника слушал то, что с перерывами говорила Ася, и думал: «Но если сознание не развито, тем более, что мы полны заблуждений на этот счёт, то человек будет подвергаться разрушениям постоянно, ибо бесконечно число вбросов специально отобранной информации, технологий “заражения”, изменения состояния сознания и т. д. – через любые виды электронных носителей – от кино, видеофильмов, TV до “переговоров” в Сети, игр, ЖЖ и прочих “радостей” Интернета. Они возбуждают заранее просчитанные эмоции, превращающиеся в определённые действия, тоже прогнозируемые. Этот “продукт” очень привлекателен для большинства “клиентов”, он приносит им максимум удовольствия, даже если это, так называемые “ужастики” и “страшилки”, что также заранее известно тем, кто их создаёт и кто получает за эту работу, между прочим, неплохую прибыль».

– Ты, я вижу, в теме, – заметила с одобрением Ася и продолжила свою мысль. – На деле самое малое, что все эти только по видимости «безобидные игрушки» дают в результате, – это зависимости всех видов. Если же копнуть глубже, то в остатке получится уничтожение собственной воли и высших ценностей, а значит, страдание на месте наслаждения, глубочайшее разочарование и, к сожалению, нередко даже отказ от жизни…

– Да, я знаю… Эти «клубы самоубийц», провокаторы экстремальных действий…

– Да потому что, – гневно воскликнула Ася, – даже все светлые идеи и возвышенные чувства, не говоря о «тёмных», которые потребители «грёз» якобы переживают, превращаются в обманы, в то время как намеренное воспроизведение отрицательных чувств и состояний неизменно приводит к ещё большой агрессии и фрустрации! При этом сил сопротивляться навязанному безумию уже нет…

– Остаётся лишь пошлое пережёвывание «искусственной пищи», «виртуальной жвачки», как иногда говорят в народе, которая и подаётся в изобилии круглые сутки средствами массовой информации во всём мире!

Ася невесело согласилась:

– У нас с тобой получились диалоги, соединённые с монологами, которые мы по ошибке считаем беседой, – и отошла в тень.

– А мне нравится – говорим, как пишем, – двигаясь в одном ритме вместе с ней, заметил Ника.

Постепенно угасающий тёплый летний день был всё ещё светел и тих. Медленно приходящая ему на смену вечерняя прохлада только начинала свой освежающий массаж, состоящий из едва заметных прикосновений воздуха, и Ася с грустью подумала, что на фоне такого дивного вечера просто нелепо и бессмысленно рассуждать о людях, потерянных на ложных дорогах, которые они, к сожалению, сами же и выбрали, – и она постаралась быстро закончить разговор:

– Есть и более страшные последствия покорного подчинения манипуляциям с сознанием… – Она замолчала в середине фразы, настолько не хотелось развивать эту мысль, но Ника тихо попросил – «Скажи…», и она нехотя ответила:

– Многие технологии направлены на то, чтобы раскрепостить разрушительные, в прямом смысле убийственные силы в человеке, причём они направлены не только на другого, но и на самого себя. На Руси это называлось «убить душу», а совершивший самое страшное преступление – назывался «душегуб».

– Всё! Больше не могу! – И Ася быстро отошла. Ника молча шёл следом.

– Хорошо, хорошо, – наконец тихо проговорил он. – Скажи, а дети школы тоже принимают участие в этих… публичных действиях?

– Why not? – с облегчением ответила Ася, которая, действительно, не хотела лишний раз озвучивать мрачные сценарии самой жизни и, как она ещё говорила, «провокационные прогнозы». – Некоторые, да, принимают и даже побеждают. Но договоры всё-таки заключают их родители, и здесь могут быть разные… мотивы. Бог им судья.

– А вы, разве вы не можете их остановить?

– Можем, конечно, но не делаем. Зачем? Человек свободен, он даже «обречён быть свободным». Ты и сам это знаешь. Вопрос в другом: хочет ли человек отдавать себе отчёт в том, что он затевает? Тем более на годы вперёд?

И тут Ника с удивлением обнаружил, как на лице Аси стала зарождаться та самая улыбка, которая поразила его ещё на портрете в мастерской Софьи Алексеевны.

– Мы делаем иначе. – Ася прямо смотрела на Нику, и он видел в её глазах победный блеск. – За 10 лет мы успели здорово усовершенствовать свои изобретения!

– Ты имеешь в виду проект (+) под кодовым названием «Невидимка»?

– Не только. Проектов бессчётное множество! Если речь идёт о новой цивилизации и новом сознании, то обойтись, как ты понимаешь, только средствами самозащиты и «засекречивания» (ими у нас владеет уже любой малыш), или дрессировкой памяти, или уничтожением берёз для отработки ударов (она не удержалась и слегка поморщилась), как показывают в нынешних шоу, – всё это, согласись, как бы повторы прежде найденных умений, только с преувеличениями (больше, быстрее, опаснее) и в других условиях (в основном в более раннем возрасте). Что же касается «невидимых миру» духовно-душевных способностей и качеств, которые и определяют появление нового сознания… Словом, этим мы занимаемся, как всегда, ничего не отрицая. – Ася для убедительности даже покачала перед собой согнутыми в локтях руками, и Ника, быстро наклонившись к ней, спросил:

– И ты можешь назвать примеры?

– Некоторые, да. Например, мы создаём природосообразную среду обитания, качественно новые отношения между наставниками и учениками, цель которых – ЭЛИТОГЕНЕЗ, в лучшем смысле этого слова. Ведь человечество в том виде, в каком оно сейчас существует, не может справиться со своими проблемами – вечными конфликтами, заблуждениями, болезненно-агрессивными разделениями на враждующие группы по любому признаку и поводу, приносящими людям боль, несчастья, мучения, вплоть до физического и, что ещё страшнее, духовного уничтожения. В человеке борется такое громадное количество противоречий, что оно просто исключает, «снимает» саму возможность гармонии, ибо даже так называемого «положительного типа человека» до сих пор попросту нет! И в то же время все ожидания по-прежнему связаны с приходом Героя, Титана, Пророка, наконец, Бога…

Ника давно уже порывался возразить, и вот возникла пауза.

– Неужели? – воскликнул он. – Вы что, всерьёз замахнулись, так сказать, на «сверхчеловека»? Нет, не может быть! Мы же знаем, чем всё это заканчивается!

– Нет, нет! Успокойся! Мы просто в Пути по очень демократическому направлению развития нового сознания – у всех, кто этого пожелает и готов трудиться, снимая все обманчивые представления о том, в частности, что человек уже обладает им. Человек, будучи пока ещё переходной формой, постоянно меняется, в нём как будто сосуществуют все царства природы, и в этом смысле он, конечно, – Малая Вселенная, но эту Вселенную ещё нужно сделать целостной, правильно соотнесённой с Мирозданием. Бессознательно происходит только вырождение – вот поэтому у нас и востребована новая, перспективная модель познания мира как «синергетическая парадигма», способная активизировать сознание.

У Ники в глазах появился вполне естественный вопрос, и Ася пояснила:

– Это «коэволюционное, нелинейное, постнеклассическое направление исследования мира, пленяющее новизной и переоткрытием традиций в науке и культуре, а также отвечающее новому этапу ноосферного бытия человечества».

– Ну, зачем же так сразу пугать? – улыбнулся Ника.

– Хорошо, – согласилась Ася, – Скажу иначе. Разоблачители-пессимисты, на все лады отрицающие возможность позитивного развития, желающие показать свою самость, постоянно увеличивая количество дёгтя в бочках мёда, обычно не гнушаются обрывками цитат – из любых сочинений – в поддержку своей позиции. И если поэт сказал: «Всё расхищено, предано, продано…», – то они ставят здесь точку или восклицательный знак, хотя на самом деле для поэта, настоящего Поэта, важно как раз другое – как происходят последующие превращения: «И так близко подходит чудесное», «Отчего же нам стало светло». В этом смысле мы – оптимисты и наши проекты заряжены позитивной энергией. Поверь, – вздохнув, добавила Ася, – есть и более строгие основания неизбежности возрождения – после сумрачных, «тощих»  лет, – но я их, с твоего позволения, пропущу.

– Да уж, пожалуйста, – машинально ответил Ника, ясно и, конечно, не случайно вспомнив, что томик стихов и прозы Анны Андреевны Ахматовой всегда лежал на бюро у Софьи Алексеевны, рядом с бюваром, где хранились муаровые листы бумаги, серебряной ручкой и карандашом в оправе из изумрудно-зелёного стекла.

– Но ты увёл меня в сторону, – Ася оглянулась вокруг и, решительно выбрав дорогу, направилась обратно к дому, – а я хотела обратить внимание как раз на тебя самого.

– Даже так? – Ника улыбался, пощипывая свою заметно отросшую бородку.

– Помнишь, зимой, в Рождество, ты заметил, что Арсений в какой-то момент стал слишком пристально и странно смотреть на то место, где был ты. Ты ещё подумал, что он смотрит и не видит тебя, и был прав, конечно, но сделал не совсем верный вывод, будто бы он погрузился в свои воспоминания. На самом деле он действительно не видел тебя, ты как будто мерцал, то появлялся, то исчезал из поля зрения, – то есть способность становиться «невидимкой» у тебя уже начала проявляться, но была ещё не отработана. Надеюсь, сейчас ты продвинулся дальше!

– Ну, не знаю, – неуверенно ответил Ника, всё ещё обдумывая предыдущее сообщение, однако, увидев её быстрый, внимательный взгляд, постарался шутливо перестроиться:

– Надо будет попробовать.

Ася смотрела прямо и выжидательно, и тогда Ника, как бы посмеиваясь над собой, добавил:

– Хорошо, сегодня! Может быть, прямо сейчас?

– Надеюсь, что нет, – тоже улыбнувшись, сказала Ася, – Подожди хотя бы, пока мы с детьми сами не исчезнем.

Ника кивнул и спросил, желая окончательно удостовериться в разрешении беспокоящей его мысли:

—Ася! А мама знает, что для её окружения опасности миновали?

– Really, потому и выглядит такой умиротворённой и счастливой, если ты заметил.

– Все заметили, но я связывал это с возвращением отца.

Ася весело хмыкнула:

– А он никуда и не пропадал! Но всё вместе, – и здесь ты снова прав, – «просто замечательно». Узнаёшь любимое словечко Кати?

– Ася! – воскликнул Ника, продолжая свой собственный внутренний монолог, почти как его мама, – мне так надо с тобой поговорить!

Она лукаво прищурила свои чудесные глаза, которые заблестели лучистым ярким светом:

– А разве мы не разговариваем? Всё время? Даже молча? О чём же ещё ты хочешь услышать?

– О самом главном. – Ника не был уверен, что выразился достаточно ясно, как всегда, считая само собой разумеющимся, что Ася правильно его поймёт.

– Хорошо. Давай только сначала проведём наше совместное светское мероприятие под названием «званый обед», а к вечеру приходи к нам. Мы ведь теперь живём на два дома, ты знаешь? А пока, I should like, мне бы хотелось, чтобы ты вспомнил свои собственные достижения, то есть то, чем тебе самому удалось овладеть за это время.

– Ну, это нетрудно, – небрежно заметил Ника, – список небольшой.

– Don’t be in a hurry, не спеши. Я, например, могу сходу назвать не меньше дюжины особых умений и связанных с ними качеств, которые появились у тебя только за последний год.

Ника хотел тут же спросить: «Каких?», но вовремя остановился.

– Каких? – задумчиво вслух ответила Ася. – Наверное, было бы более справедливо, если бы ты сам ответил на этот вопрос. Ведь стоит только начать. – Well begun is half done.

У нас ещё говорят: «Дорогу осилит идущий». Ну, а если уж выражаться совсем круто, то можно вместе с лордом Честертоном сказать так: «into fascinating journey without end drives us a manyfaceted work», то есть «в чарующее путешествие, которому конца не видать, влечёт нас многоликий труд».

Нике тоже захотелось вставить какую-нибудь подходящую фразу, типа: «I can hardly ever understand what you say», – но в это время

Ася негромко хлопнула в ладони, и сразу, словно из-под земли, появились оба мальчика.

– Мы идём мыться и переодеваться к обеду, – сказала она. – А так как на нас обрушилась бездна подарков от Большого Ивана, то просто необходимо, хотя бы из вежливости, примерить новые костюмы. Так, дети?

– Так! Так-так-так-так! – запрыгал Ванечка, отбивая руками и ногами какой-то одному ему понятный ритм. Илья обнял его, Ася – их обоих, и они ушли.

Ника остался один. В голове у него привычно закружились постоянные и случайные, старые и новые, важные и не очень – вопросы, требующие, он это осознавал, обязательного решения. «А иначе как идти дальше?» Возникали и пропадали обрывки мыслей и образов, помогая и мешая друг другу одновременно. «Да, необходимо время, чтобы как-то привести всё это в порядок, – думал он, – отсеять лишнее, сформулировать в приемлемой редакции главное, а уж потом произносить вслух».

В чём-то он и сейчас уже отдавал себе отчёт, например, в том, что из всех убеждений, осевших в его сознании за последнее время, непоколебимых осталось не так уж много. Часть из них при близком рассмотрении оказалась самоочевидной, то есть примыкающей к тому самому, никуда не ведущему, тупиковому «обыденному сознанию», а другая, значительно меньшая, оставалась неразгаданной вблизи (или – в тени?) «вечных истин», которые мы, – думал он, – хотя и не можем никак до конца познать и убедительно выразить,  исчерпав проторённые пути, почему-то с не меньшим и никуда не исчезающим энтузиазмом ищем снова, удивлённо открывая каждый раз не где-нибудь, а в себе самом неизвестные прежде возможности, и силы, и надежды…

«А нельзя ли сказать об этом проще? – прозвучал внутри у Ники насмешливый голос Аси, и так как он молчал, она добавила: – надеюсь, теперь-то ты не будешь отрицать, что мы действительно беседуем?»

Ника даже про себя не стал уточнять, почему всё так происходит, зато сразу ощутил собственные мысли как окончательно заблудившиеся, сплетённые в тугой клубок, без надежды их скоро распутать. «А надо бы» – подумал, и тут в его памяти всплыла (или была кем-то подсказана?) фраза Фрэнсиса Бэкона, скептически брошенная  вскользь когда-то (кажется, лет 400 назад) – всем застревающим на рутинном месте искателям истины: «Надежда – это хороший завтрак, но плохой ужин», – и Ника, усмехнувшись, как-то неожиданно быстро успокоился. «А у меня сейчас что? – размышлял он уже почти весело. – Lunch? Или at about five o’clock tea?»