И вот первый урок – впрочем, теперь уже запоздалый: ныне грех жаловаться на опрометчивую восторженность духовных воспитанников. Если в былые времена, случалось, что в одном выпуске, простиравшемся до пятидесяти-сорока человек, не более, бывало до осьми клобуков, теперь сплошь и рядом несколько курсов проходят совсем без готовностей на это несвоевременное заклание. Зато и плачивались дарования в былые времена! Из десяти с девятыми сбывалось, что предсказывалось Бухареву.
Но с Бухаревым одного совсем не сбылось, другое сбылось лишь наполовину. Двадцатидвухлетнему монаху дана была кафедра при Духовной академии. При пылком уме, живом воображении, некотором остроумии, о. Феодору недоставало одной, впрочем, весьма важной вещи: основательной исторической подготовки, того, что называют эрудицией. Многих самых обыкновенных познаний, доставляемых первоначальным образованием, он был лишен, как лишен был вместе и самых обыкновенных познаний практической жизни. На нем отразился один из недостатков прежнего семинарского воспитания: развитой формально ум и – отсутствие материала, над которым мог бы ум работать, отсутствие груза, который бы не давал заноситься от действительности. О. Феодор крайне недостаточно знаком был даже с языками: все устроилось, чтоб играло только воображение, а ум лишь подслуживался образам, облекая их в кажущиеся понятия. Кафедра о. Феодору была дана: экзегетика, то есть толкование Библии; эрудиции требовалось бы пропасть, и при подготовке предстояла бы работа кропотливая, даже надсаживающая. Но это было не под силу, и молодой профессор предпочел взяться именно за то, где мог дать простор совершенно произвольным измышлениям, – за Апокалипсис! Это было в Восточную войну. Обложив себя дюжинными учебниками истории, о. Феодор по Апокалипсису вздумал разгадывать и прошедшее, и будущее. Он был так уверен в своих предсказаниях, которые, применительно к обстоятельствам, касались более всего судьбы Востока, Константинополя и т. п., что, уезжая из Сергиевской лавры, объяснял некоторым из сослуживцев, не смущаясь: «Я знаю, что надо мною смеются, считают полоумным; но судьба всех великих людей такова; последствия меня оправдают…»