– А если на принцип пойдут? – хмурится Семыч.
– Если совсем деревянные окажутся, серебряную пулю на шею повесим и до свидания. Что значит: какую? Серебряную.
– Слышь, Морфеус, да нас же тут мусора возненавидят! – не без злорадства хихикает Онже. – Не успели отдел разогнать, как еще бизнес отбирают!
Разборка с местным отделением милиции проходила одновременно с двух флангов. Сначала, в компании Онже и Семыча, туда нагрянул полковник из Конторы. Представившись Семиным дядей, наехал на начальника РОВД и пообещал пристальное внимание к его работе со стороны милицейского Управления собственной безопасности. Начальник устроил перед всей троицей показательное строевое выступление сотрудников, долго извинялся, а в конце беседы заверил, что подобных происшествий больше не повторится. Тем же вечером мент отзванивался Семычу и слезно жаловался: ему до пенсии осталось всего несколько месяцев, а тут его под монастырь подводят. Оказалось, не успел он отойти от утреннего визита, как раздался звонок из областного Управления МВД. Начальнику сделали смачный разнос по поводу наездов на никологорский автосервис и назначили внеочередную проверочную комиссию.
От греха подальше, подсевший на валидол ментовской начальник устроил основательную чистку кадров. Двое самых зарвавшихся оперов были с треском уволены из органов, кое-кого перевели в соседний район, остальные отделались выговорами и китайскими предупреждениями. В телефонном разговоре с Семычем пожилой волкодав умолял: если случится что угодно, нет – ЧТО УГОДНО, обращаться непосредственно к нему и никого больше не подключать, а он клянется всецело следить за нашим покоем.
– Еще бы! Они перед Конторой знаете как ссут? – довольно осклабляется Морфеус после пересказа событий по версии Онже. – На любого из них в милицейском эс-бэ досье содержится, где все их косяки перечислены. Даже многолетней давности, о которых те и думать забыли. А мы в любое время к этим досье доступ имеем. Кого требуется прищучить, можно сразу по нескольким статьям в оборотни записывать. Так что насчет мести и тому подобного можете не волноваться: если сейчас вас за километр обходят, потом вообще как от огня шарахаться станут.
– Что там Анатолий Никитич? – изобразив почтение, любопытствует Онже. Промеж собой, нового теневого руководителя мы называем Полковником или просто Полканом.
– Интересуется, когда вы по программе работать начнете. Хули вы в своем сервисе закопались? Надо делами заниматься, а вы резину жуете.
– Да мы не жуем, – оправдывается Онже. – У нас идей-то немеряно, но охота ведь как следует подготовиться! Просто по всем позициям затруднения, на все про все ни времени не хватает, ни лавандоса. Ты ж знаешь, мы пацаны не сильно образованные – институт Воровского, факультет карманной тяги. А чтобы минимальное финансовое обоснование составить и перспективы прикинуть – это спецов нужно приглашать, бабок отваливать, понимаешь?
Отсутствие лишних денег – извечная головная боль. Работа сервиса едва превышает пределы самоокупаемости, и любая непредусмотренная трата оборачивается дырами в бюджете и ощутимыми финансовыми затруднениями. Ко всему прочему, после милицейских наездов часть работников разбежалась, а те, что остались – расслабились. Стоит день не проконтролировать, и работа встает, либо мастера тихой сапой ремонтируют машины себе «на карман».
– Ваша вина! – отрезает Морфеус. – Что за ситуация – три человека начальства, а разобраться не можете на предприятии? Завинтить гайки, всех выебать. Станут борзеть – гоните вон. Незаменимых людей не бывает.
Тормознув жестом открывшего было рот Онже, Морфеус менторски продолжает:
– Работайте поэтапно. С текущим вопросом разобрались, тогда уже генерируйте ваши идеи и чего хотите делайте. Один проект подготовили, предложили, осуществили – только тогда беретесь за следующий. Людям результат нужен, а не дрочилово. Если вы один сервис не тянете, что вы со вторым делать будете? Мы в вас бабки просто так, без гарантии, вкидывать не собираемся. Делайте деньги, другого от вас ничего не требуется.
В первую нашу встречу Морфеус отметил особо: минимальный пакет инвестиций со стороны Матрицы не опускается ниже планки в сто тысяч долларов, поэтому мы должны рассматривать серьезные, полномасштабные проекты. Если мы хотим и дальше развивать сферу автосервиса, то для начала необходимо спланировать строительство современного техцентра, которого на Рублевке до сих пор нет, а затем заняться диверсификацией бизнеса: наладить сеть автосервисов, автомоек, автомагазинов и всего прочего, на что, благодаря патронажу Матрицы, нам будет заведомо обеспечена монополия на районе.
– А пока не раскрутимся, можно будет как сейчас работать – «в черную»? – интересуется Семыч.
– Да хоть в зеленую! – отмахивается Морфеус. – Я устал повторять: нет для вас налоговой, нет ментов, нет чиновников. Кто на предприятие со своими претензиями ни сунется, делаете звонок – и проблема решается. Помех для роста у вас вообще не существует, вбейте себе это в голову. Я, например, свою фирму за полтора года на уровень поднял.
Морфеус занимается строительным бизнесом. На районе у него несколько объектов, где сотни людей возводят торговые центры, спортивные комплексы и жилые дома. Глянув на масштаб его деятельности, мы с Онже закусили губу от восторга и зависти. Начальники объектов и бригадиры обращаются к директору с боязливым почтением. Вяло отмахиваясь, тот относит их подобострастие на счет огромной зарплаты, несопоставимой по масштабам с теми грошами, что получают за свою каторгу гастарбайтеры, составляющие армию рядовых тружеников капиталистической стройки. По словам Морфеуса, общий объем вложений в новые предприятия со стороны одной только Конторы превышает миллиард долларов в год, и задача осваивать эту цифру возложена на таких как он «эффективных инвесторов».
– То есть, фактически это ты в нас лаве будешь вкидывать? – щурится Онже, демонстрируя природную сметку: с живым человеком всегда проще договориться, чем с бездушной организацией.
– Нет, – отчетливо произносит Морфеус. – Деньги в вас будет вкладывать Матрица. Моими руками. Инвестиционные средства извлекаются из моего бизнеса и передаются вам, поскольку мне вас поручили. Потом вы раскрутитесь: одно предприятие, другое, десятое. Тогда вы уже сами начнете осваивать прибыль с вашего бизнеса и вкладывать ее в новых людей. Принцип понятен?
Принцип «матричного» бизнес-строительства практически сразу вызывает у меня ассоциацию с чем-то до боли знакомым. Участник MLM извлекает доход из реализации товаров и услуг, доступ к которым получил благодаря маркетинговой сети. Привлекая к этой деятельности новых субъектов, дистрибьютор получает долю их прибыли. Когда и те, в свою очередь, обзаводятся нижним звеном, дистрибьютор становится супервайзером и целиком переориентируется на организационную деятельность, получая законные отчисления с деятельности всех нижних звеньев постоянно расширяющейся цепочки. Точней, ПИРАМИДЫ. Ее верхушку всегда и неизменно занимают организаторы идеи – они снимают сливки, возгоняющиеся от основания сетевого предприятия кверху. В середине работают те, кто успел включиться в строительство вовремя. Фундамент же составляют самые многочисленные и неудачливые: те, кто припозднился и оказался последним.
– Жду от вас смету по реконструкции автосервиса, – распоряжается Морфеус, завершая рабочую тему. – Строительство, переоборудование, вообще все расходы, включая рекламу.
– Погоди, а с возвратом какие дела? – вклинивается Онже. – Ты им объяснил, что мы пока вообще никому на карман башлять не сумеем? Вообще не та финансовая ситуация, понимаешь?
– Не ссыте, – улыбается Морфеус. – У нас принцип: от каждого по возможности, как при коммунизме. Раскрутитесь, научитесь реальные деньги делать, тогда будем как при капитализме работать. Начиная с этого времени вы должны работать так, чтобы прибыли хватало на обеспечение госслужащих достойным заработком. И скажите спасибо, что пока вам только Анатолий Никитич на шею присядет. В дальнейшем вам придется парочку генералов кормить, а у них аппетиты скромностью не отличаются.
По объяснениям Морфеуса, схема взаимодействия звеньев Матрицы проходит строго по цепочке «навигатор – куратор – исполнитель». Общее руководство будет осуществляться непосредственно через Морфеуса, но в экстренном случае мы можем связаться с Полканом по левому телефонному номеру. Симка для этой надобности причитается с нас. Хорошим тоном будет подогнать и мобилу, которую в руках не стыдно держать.
– А нельзя ему Нокию-3210 подсунуть? – морщится Семыч. Самый прагматичный, он помнит, что отсутствие лишних денег не позволяет нам делать широкие жесты. Пусть даже и для измученного низкой зарплатой государева человека.
– Сами виноваты, – насмешливо заявляет Морфеус. – Что вы еще учудили? Приезжаете на встречу с работником госструктуры – все крутые не ебаться: на иномарке, с ноутбуками, телефонами модными светите. Что за понты? Я, блин, из кожи вон лезу, чтобы объяснить людям: ребята на ноги даже не встали, кое-как крутятся. А вы тут пыль в глаза решили пустить!
– Так мы думали, надо чин-чинарем подкатить. В нормальном виде, как грится, предстать перед Матрицей! – оправдывается Онже. – Чтобы не подумали, что лохи помойные суетятся, а увидели что люди нормальные, тоже не пальцем деланные.
– Да перед кем ты в нормальном виде представать собрался? – хохочет Морфеус. – Он мусор, понимаешь? Му-сор! Просто структура гораздо серьезнее, а так все то же самое: погоны, звания, оперативные мероприятия. Для чего эти понты нужны? Надо выглядеть бедненько, скромненько – как я, например. (Морфеус демонстрирует свой простенький телефон). Видели? Без прибамбасов, даже без полифонии, корпусом гвозди забивать можно. На машину мою посмотрите. Что я, думаете, круче себе позволить не могу? Да на хрена оно мне? Люди и так знают прекрасно, какие я бабки делаю. Служивые как цацку новую видят, так у них глаза загораются как у волков. Тоже красиво жить хотят.
Выслушивая упреки, мы с кислыми лицами молчим в разные стороны. Онже смущенно улыбается себе под нос. На разборку с ментами он вырулил на новехоньком Семычевом фольксвагене, а завидев Полковника не смог удержаться от того, чтобы с академическим видом демонстративно покопаться в своем навороченном лэптопе.
– Вы что, схему до сих пор не усвоили? – издевается Морфеус. – В Матрице никому ничего не принадлежит. А кто думает, будто ему что-то принадлежит, тот сильно ошибается. Ну ладно те, кто бабки для Матрицы зарабатывает – они много чего могут себе позволить. Хочешь машину новую купил, хочешь «Челси». А служаки, они ведь зеленее танка и золотей медалей за выслугу лет ничего в жизни не видели! Стоит одному зарваться – взять машину покруче, дом отстроить повыше, с банковскими счетами где засветиться, и под него начинают копать его же коллеги!
– Впрочем, – скривив мину, продолжает Морфеус, – рано или поздно у них у всех башню на этой почве срывает. Начинают виллы себе строить, бассейны, в казино ходят как на работу. Потому как дальше им ловить уже нечего.
– А что с ними не так? Почему нечего? – деликатно интересуется Семыч.
Морфеус изучает нас по очереди энтомологическим взором, будто оценивая пределы нашей безнадежности. Отвечает со вздохом:
– Ну а куда по наступлении пенсионного возраста отправляются высокопоставленные сотрудники Конторы? Что, правда не знаете?
Не найдя в наших глазах ответа, Морфеус отгадывает загадку сам:
– В лучшем случае – доживать свой век на «красной» зоне, в худшем – занять престижное место на кладбище. Знают люди много, а пользы от них никакой. Но! Начиная с полковничьих должностей, они принимаются стелить себе соломку. Чаще всего устраивают для Матрицы финансовые поступления, какой-нибудь бизнес. Пока эти люди полезны, Матрица их не утилизирует. Поэтому сегодня практически весь крупный бизнес в стране работает на Систему. Те, кого крышуют ФСБ или ФСО – они тоже в Матрице, просто ее интересы проводят в жизнь другие структуры.
– А зачем тогда Конторе этих вот обижать? – кивает на окно Семыч. Ночь за окном пахнет стужей. Юбилейным рублем высеребрилась из-за чьих-то заборов луна, осветив сонные элитные новостройки и здание милицейского райотдела.
– Затем, что пауки сидят в банке, – сухо говорит Морфеус. – Пока есть кого жрать, пауки друг друга не трогают. Еще есть вопросы?
Воздух в машине становится сухим и колючим, а во рту у меня появляется кислый вкус батарейки «Крона». Внутренний голос, ликовавший последние дни, теперь гадливо подсказывает, что мы вступили в какую-то значительную игру, по правилам которой игрокам предъявляются более чем серьезные требования. Очевидно, что не менее серьезной будет и ответственность. Что, если вдруг что-то пойдет не так? Например, мы с чем-то не справимся? Что-то вдруг не потянем?
Морфеус осклабляется, обнажив белоснежные зубы. Его демонстративная уверенность в собственных силах, опыте и знании-о-чем-то-таком накатывает на нас волнами как марокканский хасгаш.
– Если Матрица сделала вам предложение, значит потянете.
Откинувшись на сиденье, Морфеус аппетитно закуривает и со скучающим видом отворачивается к окну. Глядя не выражение его лица, у меня по хребту пробегает юркий неуверенный холодок. В голову закрадывается подозрение, что разговор этот носит характер игры, причем игра эта доставляет Морфеусу немалое удовольствие. И символизм не случаен. Все эти словечки и позы, разноцветные таблетки и Матрицы – не на пустом месте. Метафоры будто служат для описания какой-то картины, из которой мы пока углядели лишь микроскопический фрагмент.
Меня пробирает дрожь нетерпения. Я так хочу увидеть это панно целиком, что мог бы без сожаления отдать за это удовольствие годок-другой жизни, прокрутив время вперед. Последний раз такое зудящее любопытство я испытывал в детстве, когда перед Новым Годом лазил в отсутствие родителей по ящикам стола и шкафам в поисках подарков – и неизменно их находил!
– Ладно, до скорого. В среду выходим на связь, в четверг снова встречаемся, – распоряжается Морфеус, с грацией леопарда выбираясь из машины. Вдруг, будто что вспомнив, разворачивается обратно, проникает в салон всем туловищем, и строго и отчетливо произносит:
– На случай, если кто-то испытывает ненужные иллюзии, хочу, чтобы вы кое-что уяснили. Вы выбрали красную таблетку. Обратного пути нет.
6. Хлеб
Старинный городок Звенигород погрузился в сладкую дрему на безопасном расстоянии от чада и гвалта ближайшего мегаполиса. Почерневшие избы, золотые теремки и часовенки, кривые узкие улочки, патриархальная строгость и тишь застыли во времени отпечатком былинно-сказочной жизни, которую теперь чаще встречаешь на лубочных пейзажах арбатских художников, нежели в жизни. Мы газуем сквозь городишко на пятой скорости, двигаясь в расположенный поблизости монаст ырь. Под зачин новой жизни нам с Онже требуется сходить в церковь. Мы всегда так делаем, пускаясь в новое предприятие. По правде говоря, ни разу не помогало.
– Теперь иначе все сложится, вот увидишь! – говорит Онже. – Боженька за нами смотрит, и куда лукаться не стоит – не пустит, понимаешь? Если у нас прежде обломы происходили, значит это Он от чего-то нас уберег. Рано или поздно мы бы все равно в Матрицу загрузились, либо она бы нас утилизировала мимоходом. Прикинь, если бы мы тот год продолжили под братвой работать, во что все могло вылиться?
Миновав святой источник, подле которого выстроилась целая очередь из разнокалиберных джипов, мы вскарабкиваемся на отлог невысокой горы. Одолев подъем, подъезжаем к обширному монастырскому комплексу. Высокие стены крепостной стены прерываются башенками, бойницами и огромными арками. Выглядывают из проема маковки храмов и лепнина царских палат, переделанных в совдеповские времена под музей. Под сводами арок и в альковах стен проглядывает чудом сохранившаяся старинная роспись.
– Представь, братуля: на карете вот так подъезжаешь, и холопы тебе ворота открывают, спины под ноги подставляют: «Пожалуйте, светлейший князь!» – паясничает Онже, раскрывая пассажирскую дверь нараспашку и склонившись предо мной в три погибели.
В головном храме журчат и лопаются пузырьки шепотков, шарканий, кашляний. Литургия прошла, и большая часть прихожан – такие же, как мы с Онже, случайные. В передней части храма расположена лавка с утварью, где мы отстаиваем очередь за свечами. Еще год назад свечи лежали общей кучей на железном столе при входе. Рядом помещалась жестянка для пожертвований: каждый по потребности брал и по возможности жертвовал. Теперь на каждом товаре висит бумажный ярлычок с цифрой. Очевидная суть происходящего лукаво скрывается за деликатной формулировкой на неровно обрезанном куске картона: «Ориентировочный размер пожертвований указан на предметах церковной утвари».
– Работники креста и кадила, – хмыкает Онже. – От Бога, что ли, шифруются?
Старушенция перед нами подсчитывает, сколько она сможет взять свечек, если закажет еще молебен о здравии. Развернув на ладони замызганную тряпицу, отделяет в ней никель и медь от нескольких смятых десятирублевок.
Хочешь поставить свечку? Не вопрос. Плати, бабка. Маленькая восковая – червонец, большая парафиновая – четвертак. Прибавочная стоимость составляет от одной до нескольких тысяч процентов. Это называется «торговая наценка». Хочешь записать имена умерших родственников в богослужение на Родительскую субботу? Не вопрос. Плати, бабка. Десять рублей ЗА ИМЯ – и Бог о них позаботится. А не хватит червонца на какого-нибудь ранее крякнувшего деда – не обессудь, бабка. Так дела не делаются, бизнес есть бизнес.
Изучивассортимент православных услуг я натыкаюсь на заманчивое предложение. Внеся определенную денежную сумму наличными, можно получить на руки «грамоту мецената» и удостоиться автоматического поминания о здравии бессрочно. Бессрочно – это вообще сколько? До моей смерти? До закрытия храма? До Скончания Времен?
– Пока цены не возрастут, – выказывает прагматизм Онже. – Бог – это любовь, а любовью сутеры обычно по таксе торгуют.
Тетка за церковным прилавком шипит в нашу сторону и мы затыкаемся. Набрав свечей, мы с Онже разбредаемся в противоположных направлениях. Пройдя меж колонн, поддерживающих храмовый свод, и делая редкие остановки перед образами святых, я притормаживаю у распятья. Прошу у Бога: не отвернись. Тебе лучше известно, что мне нужно и куда мне идти. Если я что-то делаю не так – не дай мне этого делать. Пусть все будет так, как угодно Тебе. Пусть так, и никак иначе.
ДЗИНЬ-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь… – я резко оборачиваюсь на струистый звон денежного водопада. Откуда здесь игровые автоматы?
Нет, примерещилось. Это опустошают хранилище для пожертвований. С громким трезвоном пересыпаются монеты из жестянки в мешок. Словно кто-то резко дернул за рычаг однорукого бандита и выиграл джек-пот.
***
В каждом цирковном храме установлены игровые автоматы. Компьютерные игры типа «Замочи Дьявола» или «Освободи Гроб Господень», а также обыкновенные однорукие бандиты. Дернул за рычаг – выпала комбинация. Три крестика – приз, четыре – суперприз, пять – Джек-пот: можно целый год ходить в Цирковь бесплатно.
Да, разумеется: посещение Циркви пчелюдьми – платное. За удовлетворение духовных потребностей Улей ежемесячно снимает с их кредитного счета религиозную десятину.
Придя в Цирковь, пчеловек может пожужжать в молитвенном хоре с другими. За кредит сверх положенного он имеет право воспользоваться дополнительными услугами: игральными автоматами, компьютерными терминалами для автоматической исповеди и вендорами, в которых вместо кофе и презервативов продаются порционные дозы Святых Даров и просфоры в «более экономичной упаковке» (ПРИОБРЕТАЕШЬ ПЯТЬ – ДВЕ В ПОДАРОК!).
***
Длинные очереди за фасованной благодатью повергают нас с Онже в уныние. Храм покидаем в угнетенном состоянии духа, как если бы нас причастили гамбургерами и кока-колой. Уже не надеясь на лучшее, но выполняя обязательную культурную программу, Онже кивает на большую церковную лавку напротив: зайдем?
В монастырском магазине продаются иконы в драгоценных окладах с духоподъемными подписями: «Господь Вседержитель – 130000 р.», «Пресвятая Богородица – 70000 р.», «Преподобный Сергий, Радонежский чудотворец – 42000 р.» Еще можно купить уцененных Зосиму и Савватия, со значительной скидкой Серафима Саровского и, по смешной цене в 10000, малоизвестную Параскеву-Пятницу.
Здесь есть все, что касается христианской тематики, и еще больше того, что никак ее не касается. Сабли-кинжалы, ювелирные украшения, знаки зодиака, рунические и эзотерические символы, кристаллы и шары для специфического использования в оккультных практиках и ритуалах. Посетители расхватывают с полок стеклянные пирамидки и малахитовые шкатулки, пепельницы и подставки, подголовники и поджопники, поющий ветер из латуни и безмолвный пиздец из капельницы. Здесь представлены товары всех ведущих предприятий православной торговли, работающих на Вавилонский Патриархат. Чего стоит один концерн «Софьино», изготавливающий для храмов России и зарубежья иконы и книги, а заодно производящий на том же оборудовании полиграфию всех видов, включая журналы, рекламные буклеты и упаковки для женских колготок!
На выходе из магазина нам с Онже приходится отпрянуть. Со скоростью метеора мимо проносится похожий на глубоководную рептилию, сверкающий полировкой американский джип. С реактивным взвыванием покрышек авто лихо притормаживает у храма, и наружу вываливается жирный поп, переругивающийся с кем-то по мобильнику:
– Мы им средства переводили равными частями, у них вся сумма уже на счете должна лежать! Если сами не могут в отчетности навести порядок – значит, пускай аудиторы из епархии приезжают и разбираются!
– Братиша, ты догоняешь вообще, чем они там занимаются? – глядя вслед удаляющемуся попу, вполголоса бурчит Онже. – Это же голимая Матрица! Вся суть – бабла накачать, понимаешь?
Прежде чем выйти за ограду монастыря, мы останавливаемся у большого ларька-теремка. Здесь Онже вознамерился купить хлеба монастырского производства, но его постигло разочарование в виде таблички с надписью жирным синим фломастером: «ХЛЕБА НЕТ».
– Ну что ж, не хлебом единым, – смиренно отзывается Онже, выбираясь из негустой очереди, сметающей из окошка палатки монастырские пончики и сухари, а на запивку кагор и крепкие ягодные наливки московского коньячного завода.
За оградой у выхода сидят рядком побирушки. С четко выработанной интонацией, каждый заунывно выпрашивает: люди добрые, помогите Христа ради!
– Здесь тоже своя мафия, – информирует меня Онже. – Абы кто в этом месте не сядет. Делятся с попами и со сторожами, понимаешь? Кто сам по себе подаяние просит – получает пизды и валит побираться на улицы, до первого встречного мусора.
О бизнес-пирамиде нищенского дела я узнал незадолго до увольнения с ТВ, задумывая сюжет на тему попрошайничества. Разумеется, тему не пропустили: зрителю неприятно смотреть на нищих, бомжей и калек. Но пообщавшись загодя с побирухами, от некоторых удалось получить информацию, что называется, из первых рук. С их невнятных и опасливых объяснений выходило, что все они сидят на зарплате. Нищим с их унизительных трудов остается грошовый фиксированный «оклад», между тем как большая часть подаяния уходит наверх. Ее делят между собой надсмотрщики, менты, а главное – те, кто организовал и контролирует весь этот бизнес.
Нищенское дело поставлено на поток столь основательно, как если бы его организацией занимались профессиональные управленцы. К примеру, убогие в переходах метрополитена каждые несколько дней меняют места дислокации. Это называется «ротация кадров по территории». А чтобы мимо хозяйских карманов не пролетало ни одной лишней копейки, побирушек приставляют смотреть друг за другом. Если кто-то начнет утаивать подаяние, на него тут же донесут собратья по несчастью, что повлечет за собой жестокие, очень жестокие, либо запредельно жестокие кары.
***
Пчелюди имеют право труждаться и имеют право трутничать. Пчелюди-трутни трутничают по праву рождения. Пчелюди-труженики трутничают сообразно своим тружданиям.
Помогать ленивым пчелюдям – предосудительно. Помогать жалким пчелюдям – нечем: финансовый и товарный оборот в Улье осуществляется по безналичным расчетам.
В Циркви, однако, действует система труженической взаимопомощи. Дабы оказать пчеловеческую помощь тем, кого Улей назначил нуждающимся, необходимо перевести средства со своего кредитного счета на счета официально утвержденных пчелюдей-неимущих. Либо на специальный цирковный счет, откуда средства будут распределяться профессиональными пчелантропами.
***
Спустившись к подножью монастырского холмика, мы заезжаем на небольшой оживленный рынок. Здесь продаются фрукты-овощи, мед, пиво, квас, вино и предметы культа.
– Квас освящен! – заверяет нас продавщица.
– А вы патриарху сколько с барышей отстегиваете? – интересуется через губу Онже, отсчитывая девяносто рублей. Обернувшись ко мне, поясняет: официальный настоятель монастыря – первосвященник РПЦ.
Свое производство существует во всех развитых монастырских обителях. Словно планетарные системы, каждая из них обрастает целой плеядой посреднических фирм-сателлитов, занимающихся извлечением коммерческой прибыли во славу Божию. С немалой наценкой и в отсутствие налогового бремени они продают через сеть храмагазинов и монастырсамов широчайший ассортимент услуг и товаров – от святой картошки до благословения пистолетов.
– Да это мы еще так заведеньице посетили: для страждущей массы, понимаешь? А в некоторых рублевских поселках уже частные храмы завелись типа «НАШЕГО УНИВЕРСАМА», – просвещает Онже. – Там чисто свои попы служат, и вход за забор только для своих прихожан. Прикидываешь, какой там навар?
«Мне, пожалуйста, десять свечек по пятьсот, здравицу за сотку грин, и, позвольте поинтересоваться, а сколько у вас будет стоить отпевание лабрадорчика?» – «А он у вас, я надеюсь, крещеный?» – «Как же, как же! Отец Феофан лично в купель окунал, нарек Богуславом, но мы его по-домашнему, Бобиком».
– Зато прикинь, братиша, какие миллиарды там наверх подымаются? – не без зависти справляется Онже. – Там баблос не хуже, чем от нефтяных концернов по карманам раскладывается. И власть тоже немереная, понимаешь?
Раскладывается – доля, делюсь я предположением. А большая часть прибыли инвестируется в новые предприятия. По принципу Матрицы. А потом влиятельные государственные структуры замалчивают безобразные скандалы, когда церковные благотворительные фонды уличают в безакцизной торговле спиртным и табачными изделиями.
– Ну а что тут такого? – едко похохатывает Онже. – Если мы на торговле оружием бабки сделаем, а потом новый храм построим, нас ведь с тобой тоже в меценаты запишут. Это та же Матрица, только у них там не силовики наверху, а Московский Патриархат! Чем выгодно, тем и занимаются. Выгодно табаком и наркотиками – значит, сигареты и герыч, выгодно будет трансплантологией – значит, эмбрионы и почки.
Но ведь сказано в Писаниях: «Нельзя служить двум господам: Богу и маммоне»! Ведь сказано: «Легче верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие»! Ведь сказано: «Где сокровище ваше, там и сердце ваше»!
– Это для массы сказано, – кривится Онже. – Чтобы беднота этим враньем утешалась и чужим деньгам не завидовала, понимаешь? Мол, вот будет однажды Небесный Рамс, соберется братва со смотрящим, и с каждого начнут по божественным понятиям спрашивать. Если обосновку своим зехерам не дашь, получат как с понимающего и опустят ниже плинтуса – туда, где скрежет зубовный. А если ты имущество свое раздавал, каждому позволял себя шпынять и оборотку никому не давал, тогда в блатной угол подтянут и шнырем назначат, чтобы ты пахану вечно прислуживал: чифир ему подносил, фимиамы прикуривал и блатные песни под арфу лабал, понимаешь?
Отсмеявшись собственному сарказму, Онже продолжает:
– То, что к богатству стремиться нельзя – это все сказки для быдла. Ты сам посуди: если бы эти слова что-то реально значили, разве попы их не исполняли? Или Бог сам бы этого не пресек? Он же как вертухай в шнифт за тобой все время пасет и проверяет: как ты работаешь, как ты жрешь, как ты гадишь. Будешь режим содержания нарушать, он тебя на кичу закроет. А если из братвы кто нарушит, так с них взятки гладки, потому как братва администрации нужна, чтобы мужиков в подчинении держать, понимаешь? «Вся власть от Бога» – так же попы говорят?
На Онжины шутливые софизмы я не нахожусь что возразить. Если опираться на Писание, тогда словосочетание «богатый христианин» – такой же нонсенс как «целомудренная проститутка». Но я своими ушами слышал от выпускника духовной семинарии, что девять из десяти его однокашников вовсе не верят в Бога, а в семинарию пошли ради карьеры и стабильно высокого заработка.
– Я тоже много об этом думал, братан, – вздыхает Онже. – Получается, Бог как бы отдельно, а Церковь отдельно. Но ради чего вообще вера в Бога у людей поддерживается? Чтобы ими управлять, понимаешь? Чтобы сидели на жопе ровно, подчинялись правительству, зарабатывали бабки и несли их в кассу! Часть туда, часть сюда, часть в храм, часть нам.
«Заповедь на заповедь, правило на правило, тут немного и там немного», – всплывают из глубин памяти строчки из какого-то полузабытого текста. Усилия вспомнить источник ни к чему не приводят, и я продолжаю внимать филиппикам Онже.
– Все эти тексты для того и писаны, чтобы людей под ярмом держать, понимаешь? Ведь почему языческих божков в древние времена скинули? Потому что они за царей и богачей выступали, а не за всякое быдло. А в христианстве ты можешь гордиться тем, что ты нищий, убогий, и даже тем, что ты чмо! И чем больше тебя по жизни чморят, тем больше ты радоваться должен, потому как тебя за это на Небесах награда дожидается. Ну сам согласись: бред полный!
Современные жрецы культа ничем не уступают древнейшим своим предшественникам. Как и в начале христианской эры, дом божий служит прибежищем ростовщикам и менялам. Разве что торговцы за последние две тысячи лет преуспели: теперь они торгуют оптом и в розницу тем самым, кто некогда выгнал торгующих из Соломонова храма.
– Пусть бы сегодня пришел, попробовал разогнать этих торговцев, – усмехается Онже. – Как только в храм Себя-Спасителя явится, его по зеленой в ближайшее отделение упакуют: за хулиганку и разжигание ненависти на религиозной почве, понимаешь? А там его мусора так отпиздошат, как никаким римлянам и не снилось! И поедет чувак по этапу, уголовников на путь истинный наставлять.